«Quando viene dicembre» (slow and reverb) – Angelo Di Guardo
Грянули духовые, двери в танцевальный зал распахнулись, и пары начали своё шествие. Волнение, очарованность роскошной обстановкой дворца, фиолетовая темень ноябрьского вечера за окнами, разбавленная белыми пушистыми хлопьями, восторженная живая музыка – всё это превращало придворный бал в экзотическую сказку, в которую я попала из солнечной Венеции. От нетерпения я даже позволила себе непривычную вольность – приподнялась на носочки, чтобы взглянуть что там, в зале. Где-то впереди, совсем рядом с императорской четой промелькнула знакомая маска вполоборота – верховный ведьмак, разумеется, в качестве почётного гостя шёл со своей спутницей одним из первых. Под потолком комнаты из-за ряда громадных люстр я увидела оркестр за балюстрадой. Мужская рука под моей слегка расслабилась и пропустила мои пальцы через свои. Я повернулась к кавалеру, одарившему меня подбадривающей улыбкой, и вспомнила тему прерванного разговора: – В общем, полагаю, мне стоит привыкнуть к твоему всемогуществу и не спрашивать, как ты попал на этот вечер. – Но, миа гатта (*«моя кошечка»), по приглашению, разумеется, – Адриан разыграл оскорблённую невинность. В этот раз усмехнулась я. Мы вошли в небольшой продолговатый зал с колоннами. В простенке между окнами – зеркала, отражавшие свет люстр, отчего комната словно сияла тысячью солнц. Я подняла глаза на арочный потолок. – Электричество. Я слышал, что в следующем году всю усадьбу будет освещать собственная электростанция, – шепнул Адриан. – Невероятно! – восторженно выдохнула я, но, с улыбкой повернувшись, добавила: – Однако, раз это слышал ты, то все сомнения бессмысленны. Игриво блеснув глазами, мой спутник благодарно склонил голову. Мы прошли до середины зала и улизнули с линии танца. Почувствовав чей-то цепкий взгляд, я повернулась, уже догадываясь кому он принадлежит: по противоположной стороне Ворон элегантно вышагивал в полонезе. Адриан поприветствовал его лёгким поклоном, ведьмак, в свою очередь, также кивнул. – Ваша дуэнья сегодня до крайности великодушна, ма донна, раз позволяет мне сопровождать Вас. – Думаешь, инкогнито Скарамуша ничего не угрожает? – Ворон умён и проницателен, и для моего блага будет, если он решит, что бедный поэт настолько потерял голову от любви, что примчался за своей музой в снежную Россию. Что, в сущности, правда, – он невесомо коснулся губами моей руки. – К тому же у меня есть алиби – я приехал в Петербург лишь вчера вечером по приглашению одного знатного дома и никоим образом не мог быть здесь 25 ноября, – Адриан выразительно посмотрел на меня, и я медленно моргнула, подтверждая, что поняла его легенду. – Адриано, карино (*«милый»)! – раздался надтреснутый старушечий голос. К нам подошла (возможно, чуть более быстро, чем того требовали приличия) разодетая в пух и прах пожилая дама. Её глаза лучились теплом, и она в искреннем порыве обняла моего кавалера после того, как он поцеловал ей руку. – Графиня!.. Позвольте представить вас друг другу, дамы. Графиня, это мой добрый друг, леди Кроу. Леди Кроу, это графиня Демидова, покровительница всех бедных поэтов. – Ми пьяче (*зд. искаж. «Очень приятно»)! – на плохом итальянском произнесла старушка. Судя по её лукавому выражению лица, она бы и высказала свои сомнения в том, что я – всего лишь «добрый друг», и парировала бы, что оказывает покровительство не всем бедным поэтам, а только талантливым, если бы в должной степени знала итальянский. Но она что-то бойко начала рассказывать на русском, а Адриан не менее бойко начал ей отвечать. Я смотрела на этого плута и мной овладевало какое-то шальное чувство неуёмной гордости. С ухмылкой я следила за мужчиной, который постоянно меня удивлял. Наблюдала, как с его губ уверенно срываются слова на едва знакомом мне языке, как изящно он водит рукой, сопровождая свою речь. Графиня что-то сказала, и он искренне рассмеялся, ответив лишь одним словцом, которое, в свою очередь, рассмешило уже её. Я взглянула на синьору: да, это восхищение. Она восхищена им. Как и я. Стоим тут рядом с этим щёголем, открыв рот и наслаждаясь его вниманием, как две ветреные дурочки. Я опять усмехнулась: хорош. Браво! Очаровательный пижон. Разговор, очевидно, подошёл к завершению, и дама, кивнув мне с теплой улыбкой, удалилась. – Ты ей понравилась. – Она мне тоже. – Однако мы начали забывать, что находимся на балу, синьорина, – Адриан поклонился и протянул руку. – Могу попросить оказать мне честь и подарить два тура вальса? – Мне казалось, это само собой разумеется, раз Вы ввели меня в залу, синьор. – Не имею привычки лишать даму выбора, – он поцеловал мою руку. Я вспыхнула. Какие глупости, Раймонда, только не говори, что сейчас ты почувствовала жар поцелуя сквозь перчатку! Но я могла поспорить, что так и было. Что ж, осталось дождаться окончания полонеза, и меня ждёт вальс на балу императора. Я чувствовала себя настоящей принцессой. Тем более, танцевать с возлюбленным мне ещё не приходилось. – И всё-таки... «Адриано»? – хитро прищурилась я, глядя на шествующие пары. – Ах, это... – мужчина рассмеялся. – Графине захотелось привнести итальянский колорит. – Но твоё имя и правда немного отличается от традиционного. Нон де плюм? Переиначил для благозвучия? – Нет, это моё настоящее имя, – Адриан слегка напрягся. И, всё так же не отводя глаз от танцующих пар, тихо объяснил: – Матушка была наполовину англичанка. Была... Я повернулась к мужчине: – Адриан, я... Я могу понять твою боль. Он с грустной улыбкой смахнул несуществующую пылинку на моем рукаве. – Николетти, бесстыдник, почему Ваша дама не танцует?! – к нам приближался громогласный молодой человек, на ходу подкручивая усы. – Венцер! – в глазах Адриана вместо досады читалась радость от встречи. – Леди, позвольте Вам представить... – Нет-нет, никаких титулов! – мужчина подскочил и поцеловал мою руку. – Алексей, – поклонился он. – Простите моё вторжение, прекрасная незнакомка, но полонез вот-вот закончится, а Вы всё скучаете. Наверняка Вас ещё и донимают своими стихами! Окажите честь! – он протянул широкую ладонь. – Благодарю, сударь, но мои умения ограничены, и те немногие танцы, что я знаю, обещаны моему поклоннику. Хоть Адриан и опустил голову, улыбку, которая растеклась по его лицу, трудно было скрыть. – Туше, синьорина! Надеюсь, поклонник оценит Вашу щедрость. Могу я узнать имя дамы, что так изящно мне отказала? – Раймонда Кроу. – Раймонда… «Мудрая защитница», – он мельком покосился на поэта. – Вам подходит. Имя достойное балета. В таком случае, разрешите откланяться, – мужчина вновь приложился к моей руке. – Николетти, Вы никогда не давали повода усомниться в Вашей зоркости, полагаю, что и сейчас видите насколько Вам благоволит удача. Не разочаруйте даму, – и, похлопав Адриана по плечу, он ушёл. – Занятный молодой человек. Мой кавалер осторожно кивнул: – Тебя, наверное, удивляет, что у меня здесь много знакомств... Я покачала головой: – Даже если что-то и удивляет, я не буду задавать лишних вопросов. Кажется, так поступают спутницы шпионов? Адриан рассмеялся: – О, этот острый ум в сочетании с острым языком! Брава, ма донна! Моё восхищение Вами не знает границ! Он коснулся губами шёлка на моих пальцах. – Столько поцелуев сегодня, и все достаются этим перчаткам, - пробормотала я. Мужчина взглянул искоса, но промолчал. Полонез завершился. Ворон, как и ожидалось, исполнив долг приличия, не готовился больше танцевать. Под пристальные взгляды верховного ведьмака, графини Демидовой и Алексея поэт вывел меня в круг для долгожданного вальса. Моя левая рука легла на плечо Адриана, пальцы правой чуть подрагивали в его ладони. Он обнял меня за талию. Я наблюдала, как молодой человек вздохнул, поджав губы, выпрямил спину и посмотрел мне в глаза с какой-то долей страха. – Не волнуйся, я всё равно неважно танцую. Лицо Адриана прояснилось, он улыбнулся, с видимым облегчением от того, что я разрядила обстановку: – Быть откровенным, я знаю многое: знаю, что наверняка сейчас будет «Голубой Дунай», потому что императрица обожает Штрауса-сына, знаю шаги, фигуры, и вполне уверенно вальсирую... Знаю, что сказать даме, чтобы она не скучала во время танца, – тише добавил он, – и видит Геката, что я много раз представлял нас с тобой на балу, но на практике... Я никогда не танцевал с девушкой, в которую... которая была бы мне настолько дорога. Зазвучал оркестр. – Ну вот сейчас и это узнаешь, – за показным пренебрежением я сама пыталась скрыть волнение. – Возможно, я так оттопчу твои ноги, что всю влюбленность как ветром сдует. Молодой человек нервно рассмеялся, и я с удовольствием заметила, как порозовели его уши. Первые шаги были неловкими, но потом мы приноровились друг к другу, и вот уже я подняла глаза от наших ног. Ещё несколько тактов тело запоминало последовательность движений, стараясь довести их до автоматизма. Адриан осторожно всматривался в моё лицо, пытаясь понять реакцию. Я же пока ещё напряжённо проговаривала про себя: «Назад, поворот. Вперед, поворот». Через несколько мгновений меня уже переполнял восторг: – Получается! На лице мужчины промелькнуло понимание того, что если я и танцевала когда-то венский вальс, то эти попытки можно было не брать в расчет. – У тебя получается прекрасно, – в его глазах была нежность. – Думаешь, тот кавалер благодарит судьбу за то, что я ему отказала? – улыбнулась я. – Думаю, каждый мужчина в этом зале хотел бы быть на моём месте. Голос Адриана был так серьёзен, что я осмелилась ему поверить. Тело понемногу расслаблялось и, казалось, с плавностью и изяществом двигалось само по себе. Я наконец стала замечать и другие вещи: калейдоскоп мелькающих пар и царской роскоши, красоту живой музыки, от которой сердце наполнялось до краёв воодушевлением. Но главное – я чувствовала руки любимого сквозь шёлк наряда, мягкость и тепло его касаний. Адриан действительно хорошо вальсировал, временами мне даже чудилось, что он кружит меня по воздуху – мои ноги почти невесомо следовали за его уверенной фигурой, надёжно придерживающей меня одной рукой. Я заглянула в серо-зелёные глаза поэта: – Кто-то обещал развлекать даму, чтобы она не скучала. Мужчина наигранно спохватился: – Милле скузе (*«Тысяча извинений»), синьорина! Моя вина! Но я заслуживаю прощенья, ведь рядом с Вами я забываю обо всём на свете! – Даже о своих обещаниях? – подняла я бровь. – Да, не удалось оправдание, – Адриан нахмурил лоб. – Может, «я был занят тем, что тонул в Ваших глазах»? – Геката, Адриан, да Вы теряете хватку! – рассмеялась я. – Люблю твой смех, – с улыбкой сказал он. – Что? – голос как-то странно просипел. Но поэт уже и сам понял, что сболтнул лишнее. Он поднял глаза поверх моей макушки и покраснел. Какое-то время мы танцевали молча. Он – так и глядя поверх меня, я – продолжая изучать его лицо. Забавно было видеть, как он справлялся со своими эмоциями. Раньше меня раздражали его фразочки заправского обольстителя, потом я узнала его настоящего и полюбила этот контраст. Училась флиртовать у мастера этого искусства, зная, что скрывается за всеми слащавыми выражениями. Но сейчас Адриан словно был растерян, как будто такие чувства были внове для него (я позволила себе допустить эти тщеславные мысли). В растерянности он пытался ухватиться за свои маски. Вот и сейчас он наверняка сгладит неловкость ситуации милой пустой болтовнёй. Поэт посмотрел мне в глаза, и я в ожидании приподняла брови. Он улыбнулся: – Ты смелее меня. Я театрально вздохнула: – Два раза спасти его от смерти, один раз вытащить из лап инквизиции, а он понял это только во время вальса!.. Адриан тихо засмеялся: – Невероятна. Ты просто невероятна, Раймонда. Возможно, это было счастье триумфа – такой довольной собой я не была со времён церемонии наречения. Во время второго тура вальса я решила не смущать мужчину и вернуться к привычной ему манере общения: – Итак, синьор Николетти пишет стихи, знает всё обо всём, говорит по-русски, прекрасно вальсирует... Какие таланты Вы ещё скрываете, Адриан? – Мне говорили, у меня неплохой баритон. – Кто говорил? – Льстецы, – с ухмылкой пожал плечами поэт. – Значит, неправда. Как жаль... – Раймонда, Вы вынуждаете меня спеть. – Геката упаси! Вдруг лесть была настолько груба, что нас с позором выгонят из дворца. Адриан засмеялся: – Позвольте рискнуть и спеть только для Вас. И после я приму Ваш вердикт как единственно справедливый приговор своим способностям. – Вы же знаете, что я к Вам предвзята, – я лукаво взглянула на поэта, с удовольствием наблюдая за эффектом, который произвели мои слова. – Но так как Вы обещали не дать мне скучать, то вот моё позволение. Исполнявшийся вальс был чуть медленней первого, и нежная мелодия создавала совсем иное впечатление – она дарила не экзальтированно-восторженное состояние, а какую-то щемящую ностальгию. Мужчина помолчал с полминуты, вслушиваясь в музыку, а затем начал облекать мелодию в слова: «Тихой песни полёт, Вальс с прекрасной принцессой... Час, когда декабрь настаёт, Сохраню в своем сердце...» Он всё продолжал свой экспромт, а я слушала и растворялась в его голосе. Нежный баритон, какой бывает только у таких сладкоголосых поэтов. Проникновенные интонации. И даже итальянский язык, казалось, зазвучал теперь по-новому из его уст. Его итальянский был как сам Адриан – мягкий, солнечный... Он был ласкающей волной, плавящимся под пальцами золотом. Оттого что мужчина старался петь тише, к голосу иногда добавлялась хрипотца, но от этого он только выигрывал. Я слушала, и в голове вертелась одна мысль: «Ах, Адриан, если бы я не влюбилась в тебя раньше, это произошло бы сейчас. Так бесславно и банально, после серенады венецианского щёголя». Вальс подходил к концу, да и песня подошла к концу, а я всё ещё словно была под какими-то чарами. Опять это ощущение, что мой поэт отгораживает нас обоих от остального мира защитным куполом. Мы остановились, медленно опустили руки и, согласно этикету, поблагодарили друг друга за танец. – Господа и дамы, кадриль! – раздался голос распорядителя. – Если вы желаете освежиться – к вашим услугам зимний сад. Группа людей прошла к выходу. Адриан вопросительно взглянул на меня. – Ну танцевать я сегодня точно уже не буду. – Тогда зимний сад, – протянул мне руку кавалер. Мы прошли в соседнюю приёмную, смежную с закрытой верандой. Подошли к одному из арочных проходов – большое помещение со множеством окон казалось тесным и тёмным из-за огромного количества высоких растений в вазонах и кадках. Я прислонила ладонь к холодному стеклу и выглянула на улицу – на землю тихо ложились пушистые хлопья. Горячий шёпот коснулся моего уха: – Сбежим? Я обернулась. Адриан продолжил с плутовской улыбкой: – В настоящий зимний сад.***
Одевшись, мы выбежали наружу. Непривычная шапка сползала на глаза, сапоги скрипели по свежевыпавшему снегу. Пробежав немного, мы остановились отдышаться. – Полагаю, это первый наш совместный побег, синьор шпион, – рассмеялась я. – Увы! Как ты забывчива! – Что? Неужели мы уже сбегали раньше? – я взяла мужчину под руку, и мы пошли по дорожкам сада спокойным шагом. – Было время, – Адриан хитро покосился на меня. – Но если раньше мы сбегали из кабака, то теперь – из дворца. – Растём, – кивнула я. И продолжила после паузы: – Удивительно, как я забыла. Видимо, прогулка на гондоле сгладила все тёмные воспоминания об этом дне. Я подумала о Тадди, и сердце сжала тоска. Имею ли я право... Эту мысль я часто гнала от себя в хорошие дни: «Имею ли я право быть счастливой, когда его нет». Гнала, потому что знала, что бы он ответил. Знала, что был бы рад за меня, и только подначивал: «Колючка, ты, ночью, и каталась с незнакомым мужчиной на гондоле? Ты, в России, и на императорском балу?» Да, Тадди, это я. Я не одна, Тадди. И я счастлива. В небе рядом с кривым овалом убывающей луны мигнула звезда, и я посчитала это ответом. Адриан сжал мою ладонь. Я повернулась, отпустив печаль: – Если мы здесь, а в зимнем саду подают мороженое... – Я бы ни за что не лишил тебя мороженого, – улыбнулся он. – Поверь на слово, сегодня на десерт фрукты и желе. Я расхохоталась от понимания, какой это всезнайка: – Знаешь всё-всё, да, Адриан? – обогнала его, развернулась и пошла задом наперед. – И можешь всё-всё? Он растерянно смотрел на мою хитрую улыбку. – Так ты всё можешь, Адриан? – глухим голосом повторила я, резко остановившись, отчего поэт чуть не уткнулся в меня, замерев в паре сантиметров. – Поспорим, кое-что ты не выполнишь? – мои руки легли на плечи мужчины, а его тяжёлое дыхание придавало мне всё больше азарта. Он робко потянулся к моей талии. Я погладила ладонью в варежке гладковыбритую щёку, тихо выдохнула в лицо: «Не догонишь!» – и, пока до него доходил смысл моих слов, побежала, не забыв натянуть шапку ему на глаза. Не знаю, долгой ли была его заминка, но, когда я поворачивала на одну из дорожек, боковое зрение выхватило бегущую фигуру. Я завизжала, как не визжала бы ни одна добропорядочная леди. Более того, не помню, чтобы когда-либо так визжала во время детских игр. Хватая ртом морозный воздух, я неслась по искрящемуся снегу. Лицо кололо от холода, щёки болели от смеха. Топот сзади всё приближался. Не задумываясь, я метнулась к одному из деревьев сбоку от дорожки. Ноги мгновенно стали увязать в сугробах. Я всё ещё хохотала, когда меня подхватили сзади за талию. От запыхавшегося низкого «Поймал», по телу пробежали мурашки. Опять взвизгнув, я дёрнулась, пытаясь вырваться, Адриан не устоял, и мы рухнули с ним в сугроб, попутно стряхнув с ближних веток снежные комья. Сквозь свой смех я различила бархатистый смех поэта. Никогда не слышала, чтобы он так долго и искренне смеялся. Развалившись на снегу в непривычной меховой шапке, которая странным образом ему шла, всё ещё крепко прижимая меня, хотя я и так лежала на нём, он хохотал, закрыв глаза, и я была так близко, что видела, как тают снежинки, падающие ему на щёки. Очень хотелось его поцеловать, но как поцелуешь хохочущего человека? Поэтому я просто сняла варежку и вытерла его лицо от снега, а потом, высвободившись из объятий, перекатилась на спину. Адриан перестал смеяться: – Вставай скорей, простынешь! – Подожди, – я мотнула рукой наверх. – Смотри, какая красота. Несколько заснеженных веток загораживали нам обзор, но и сквозь них было видно небо полное звёзд с ярко жёлтой луной, лениво следящей за нами. Хлопья продолжали медленно падать с бездонного тёмного купола. – Я видела снег, но здесь всё по-особенному. Сказочно, волшебно, как и должно быть зимой. Словно у нас дома – царство лета, а здесь – царство зимы. – Может, так и есть, – Адриан поднялся: – Не хочу портить тебе сказку, но нужно вставать. Я протянула к нему руки. Мужчина ухмыльнулся, и потянул меня за них. – Понимаешь, сегодня я забыла обо всех наших проблемах. И как будто наконец отдохнула. Поэт отряхивал снег с моей шубы: – Понимаю. – Конечно, ты сам в такой же ситуации. Мужчина едва заметно нервно дёрнул уголком губ. Он приобнял меня, чтобы стряхнуть снег со спины. – Что ты там вообще делаешь? – возмутилась я. – Лучше отряхнуть снег перед тем, как мы вернёмся. – В таком случае, с тебя тоже лучше его отряхнуть. А то всем сразу станет ясно, кого из нас повалили в сугроб, и твоя репутация сердцееда пострадает. – Что? – вспыхнул Адриан. – Когда у меня была такая репутация?! Но я тоже завела свои руки ему за спину и начала энергично сбивать с шубы снег. – Ай! – смеясь заворчал мужчина. – Так, подожди-подожди-подожди, останавливайся на поясе! – он перехватил мои ладони. – Кто виноват, что я ниже ростом? – пожала я плечами. Адриан смотрел на меня с неопределённым выражением. Что-то сродни улыбки блуждало на его губах, а глаза были в совершенном недоумении. – Ладно, повернись, я честно хорошо всё отряхну. Не выходя за рамки приличий. Он медленно отпустил мои руки и повернулся. Видимо, говорить, не глядя в глаза, ему было проще, потому что он сразу же выдал: – С рамками приличий у нас не очень ладится. – Звучит как разрешение. Адриан обернулся с нервным смешком, сам отряхивая шубу ниже пояса: – И никогда ещё меня так не соблазняли. – Сочту это за комплимент, – с мягкой улыбкой ответила я. Он склонил голову набок и пристально на меня посмотрел: – Каждый раз, когда я думаю, что знаю тебя, ты меня... обескураживаешь. – Могу сказать то же и о тебе. Мы смотрели друг на друга. Кругом был фиолетово-белый мир. Тихий-тихий. Со сверкающим среди деревьев дворцом, с жёлтыми фонарями вдоль дорожек, с огромным следом от наших тел на снегу. И теперь и правда казалось, что мы в этом мире одни. Я приблизилась на один шаг: – Адриан, – мужчина тоже сделал шаг вперёд и положил руки мне на талию. – Я обескураживаю тебя... в плохом смысле? Ты разочарован? Он сморгнул: – Конечно, нет. Просто за полчаса ты успела поволноваться, танцуя вальс, поиграть в догонялки и вполне провокационно стряхнуть с меня снег, – я поджала губы. – Ты самая необыкновенная женщина, которую я встречал. И абсолютно точно не в плохом смысле, – он заправил выбившуюся прядь моих волос под шапку. – Я чувствую к тебе то же самое, – мне хотелось, чтобы он прочёл в моих глазах всё то, о чём рассказать не хватало смелости. – И ты мне дорог, – пальцы Адриана замерли у моего лица. – Каждая из твоих масок. И настоящий ты. Всего несколько предложений, но он смотрел, словно я выдала какое-то не укладывающееся в голове откровение. Спустя пару секунд складки меж бровей разгладились, однако мужчина продолжал молчать. Потом он прижал меня к себе, гладя по затылку. Всё, что я чувствовала – холод дублёной шубы под щекой. Всё, что я чувствовала – тепло его нежности. Он отстранился, взглянул на меня, приоткрыв рот, чтобы что-то сказать, понял, что губы пересохли, облизнул их... – Синьору поэту впервые не хватает слов? Адриан с усмешкой опустил голову. Затем опять вскинул глаза. Севший голос: – Я постараюсь выразить по-другому... Он целовал так, будто видел впервые после долгой разлуки. Я физически ощущала, как колотилось о грудную клетку моё сердце. Дышать стало труднее и казалось, что единственный воздух, который мне нужен – его поцелуи. Мокрые варежки полетели в снег, наши холодные пальцы остужали горячие щёки, виски, добирались до ключиц. Адриан сгрёб меня в охапку, прижимая, словно боялся, что я исчезну. Голову обносило, и я вцепилась в его шею, нечаянно оцарапав, отчего он простонал в мои губы. Минута, пять, десять… Мы потеряли счёт времени. В голове проносилось: «Разве может быть что-то лучше? Разве что-то может принести счастья больше, чем его поцелуи? Никакие вальсы, никакие балы и дворцы. Я могла бы целовать его дни напролёт с утра и до вечера. И все ночи.» Долгое время спустя, когда запал страсти уступил место нежности, мы пытались отстраниться друг от друга. Припухшие губы, раскрасневшиеся щёки, неровное дыхание, лихорадочный блеск расширившихся зрачков... Мы посмотрели друг на друга, и у Адриана вырвался смешок облегчения. Он глядел на меня абсолютно влюблёнными глазами: – Миа стрегетта (*«моя ведьмочка»), я полностью в твоей власти. Где-то вдалеке часы пробили полночь. Мы прислушались к гулкому звону среди странного сочетания тишины сада и далёкого шума бала. – Декабрь наступил, – Адриан поцеловал меня в лоб. – С первым днём зимы, любимая.