Эта вода живая

Стид смотрит на море. Он запускает руку в прохладный влажный песок, ветер доносит до его лица брызги воды. Море зачаровывает. Гипнотизирует. Влюбляет. Когда Стид был мальчишкой, он любил представлять, как однажды сбежит из дома и станет пиратом. Будет покорять просторы, грабить корабли, под его началом соберется настоящая команда — безжалостные сорвиголовы и кровожадные разбойники. Весть о капитане Стиде Боннете разнесется по всему свету, каждый моряк будет дрожать, завидев издалека его флаг. На флаге будут не банальные череп и кости — это скука и прошлый век. Нет, флаг его корабля будет из дорогой ткани, может быть, даже окаймлен золотом или серебром. Лучше золотом — под цвет его волос. Серебро, с другой стороны, будет красиво переливаться в лунном свете… Бирюзовая накидка из кашемира вся в песке, но Стида не беспокоят такие мелочи. После его прогулок по пляжу он возвращается в поместье грязный, приносит за собой запах ветра и свежесть свободы. На мягких коврах остается песок с ботинок. Стиду нравится представлять, что на его корабле были бы такие же дорогие ковры. Пляж пустынен. Стид еще никого на этом побережье не видел, а встреченные им по пути люди все как один делали огромные глаза и предостерегали об опасности. Но настоящий пират всегда идет навстречу приключениям. К тому же, возможно Стид и просидел в кустах пару часов, прежде чем осмелиться подойти ближе к морю. Никакой опасности здесь нет. Только шум волн, шелест ветра и спокойствие. *** Иногда Стид с морем разговаривает — ему просто не с кем больше поговорить. — Отец считает меня трусом и белоручкой, — признается он простирающейся до горизонта синеве. — Говорит, из меня никогда не выйдет толк. Говорит, что из ребенка, что все детство боялся гусей, никогда не вырастет достойный человек. Море не отвечает. Но Стид знает — эта вода живая. Иногда в шуме волн он слышит неразборчивый шепот. Если Стид сердится, кричит на море, оно успокаивает его прохладными брызгами. Если грустит — утешает музыкой ветра и спокойствием волн. Если Стиду одиноко, море лижет его ступни прохладными волнами: приближается и убегает, будто игривый зверек. Стид ложится на влажный песок и смотрит на небо — там просыпаются и сонно мигают первые звезды. Он думает об отце, о поместье, о долге. Обо всем, что камнем ложится на его плечи и придавливает к земле. Он думает о море и свободе, о ветре в волосах и жизни, в которой никто не говорит ему, что делать. Обо всем, чего он никогда не получит. Небо темнеет, волны успокаиваются, и Стид засыпает. Ему не холодно — греет теплая шерстяная накидка. А близость воды и песок под руками дарят такое спокойствие и умиротворение, какое он никогда не чувствовал, лежа в своей огромной и мягкой постели. Сквозь сон Стид чувствует влажное прикосновение и прохладное объятие. Словно море решило его обнять, словно ветер решил его успокоить. Стид улыбается, ему даже не снятся привычные плохие сны. *** На пляже Стид бывает чаще, чем в собственном доме. Он приносит сюда книжки, иногда читает вслух. Тогда море словно успокаивается, смиреет, внимательно слушает и взрывается брызгами негодования, стоит только собраться домой. Любопытное и внимательное, оно слушает так, как Стида не слушал никто. Сегодня день Шекспира. «Ромео и Джульетту» море по заслугам не оценило, зато «Двенадцатая ночь» ему точно пришлась по душе. Стид перекрикивает волны: — Прославленный пират! Морской разбойник! Что за безумье привело тебя к твоим врагам, которым ты нанес кровавую обиду?.. Порыв ветра одним резким движением срывает шляпу-треуголку и уносит ее в море. Стид тут же бросается следом за ней. Он не думает о том, что намокнет одежда, лишь сбрасывает теплую накидку на песок и скидывает рядом начищенные до блеска ботинки. Спешит за шляпой, ныряет в холодную воду, прорывается сквозь беспокойную волну. Чувствует чьи-то руки на своем теле — те бережно придерживают его, не дают утонуть. Он не видит никого — вода застилает глаза. Но море становится спокойнее, перестает колоться холодом, уносить на глубину изголодавшимся по жертвам течением. Прохладные объятия держат его сильно и крепко. Треуголка мягко качается рядом на волнах. Стид улыбается. Выходить на берег ему не хочется совсем. — Спасибо, — шепчет он неукротимой стихии, что ласковым щенком лижет его лицо. Как бы ни было опасно нырять на глубину, сколько бы ужасов не рассказывали про эти волны — Стид точно знает, что море его спасет. *** Мэри, наверное, не так уж и плоха. Она милая, пускай и улыбается натянуто — ей тоже не слишком хочется выходить замуж не по любви. За Мэри дают землю, и для отца Стида это важнее каких-то там чувств. Сколько бы Стид не убеждал его, что не нужна ему такая женитьба, то не слушал ни слова. Стид сидит на покрывале и смотрит на море — то скрыто туманом от любопытных глаз. Он сидит час, другой и молчит. Не хочется читать, говорить не хочется тоже. Хочется закричать от несправедливости, выплеснуть злость и обиду, но Стид продолжает хранить эти чувства в себе. Он не сразу замечает, как из тумана появляется фигура в плаще. Это мужчина. Лица его не разглядеть, хотя Стид и видит очертания бороды, видит блеск темных глаз. Мужчина только вышел из воды, поэтому капли стекают по его телу. Он приближается к Стиду, но в его движениях нет агрессии. Туман сгущается сильнее. Еще немного, и вытянув руку вперед, Стид не сможет разглядеть кольца на своих пальцах. — Кто ты? — спрашивает Стид, когда мужчина подходит ближе. — Эд. Он смотрит на Стида спокойно, но с любопытством. Теперь, когда Эд подошел ближе, можно разглядеть, что у него сильные руки, а вместо ног — щупальца, что начинаются от талии и расходятся внизу. Никакого плаща нет и в помине. Стид молчит. Он не может решить, стоит ли ему бояться. Слишком привык, что море не несет для него никакой угрозы. Но можно ли сказать то же самое про Эда? — Привет, Стид, — говорит, тем временем, он. Его голос необычен: он говорит тихо, будто бы и не говорит вовсе — только открывает рот. Но Стид слышит все так отчетливо, как если бы ему говорили прямо в ухо. Голос хриплый, низкий. Стиду хочется послушать еще. — Здравствуй, Эд. — Сегодня ты не читал, — говорит Эд будто бы с обидой. Это даже забавно. Он возвышается на Стидом, грозный, пугающий, сильный. И выпячивает губу как ребенок, которому не досталось конфет. — Тебе нравится слушать, когда я читаю? — Мне скучно, — отвечает Эд. — День за днем одно и то же. Ничего не происходит. А потом приходишь ты: кричишь на море, рассказываешь ему сказки, ныряешь на глубину за дурацкой шляпкой… — Это моя любимая треуголка! — тут же перебивает его Стид, чувствуя смущение. — Почитаешь мне снова? Стид опускает взгляд. Сегодня он не принес с собой книг, и у него нет желания сочинять истории, как он это делал несколько раз. — Сегодня мне грустно, — признается Стид. — Грустно? Что это значит? — Это значит, что я не хочу читать книги, я хочу, чтобы меня обняли. Стид говорит это не думая, просто желая объяснить необычному незнакомцу, что он чувствует. Но Эд вдруг опускается на покрывало — ткань мгновенно намокает под его весом — и аккуратно кладет руки на плечи Стиду. Они прохладные и влажные, но отчего-то по телу расходится приятное тепло. — Так? — уточняет Эд. В его голосе легкая неуверенность. — Можешь подвинуться ближе, — тихо говорит Стид. Эд двигается ближе, ближе, еще ближе. В какой-то момент Стид сам обхватывает его руками и утыкается носом во влажную кожу на шее. Эд пахнет морем. Они сидят в обнимку, и это ощущается немного неловко, но при этом очень хорошо. Стиду спокойно, как если бы вдруг пропали в один момент все его печали и невзгоды. Эд пытается придвинуться еще ближе, но они не удерживаются и падают на покрывало. Стид смеется. — Ничего, так тоже можно обниматься, — говорит он, притягивая Эда ближе. Эд обнимает его крепче. Стид чувствует, как вокруг него обвиваются не только руки, но и щупальца. Они тоже влажные и прохладные, но двигаются медленно, нежно. Поглаживают Стида по спине, по ногам, по всему телу. Он будто окутан морской водой, покачивается на легких волнах. Стид ловит одно щупальце рукой — оно немного скользкое, с круглыми присосками, но очень приятное на ощупь. Эд странно вздрагивает от прикосновения, но ничего не говорит. Тогда Стид пробует погладить нежную прохладную поверхность, провести пальцами по присоскам. И Эд сжимает его в объятиях крепче. — Больно? — хмурится Стид. Эд слегка качает головой. Он кажется удивленным. — Сделай так снова. Стид гладит щупальце, что будто подставляет ему свои бока, охотно изворачиваясь под нежными прикосновениями. Другие щупальца тоже тянутся к его рукам. Стид старается уделить внимание каждому, гладит их, трогает, водит пальцами по присоскам. Эд тяжело дышит ему в ухо. Остальные щупальца сжимают его сильнее — но это не больно, это очень приятно. Одно из них забралось под распахнутую рубаху, гладит Стида по животу, пробирается выше и задевает сосок. Он вздрагивает от прикосновения, сжимает пальцы на скользкой коже. Эд переворачивает Стида на спину и смотрит вопросительно, тот кивает. Можно. Сам стягивает с себя одежду — рубаха летит в сторону, брюки мешаются и застревают на лодыжках. Стид только надеется, что случайно их не порвет. Это любимые бирюзовые брюки с красивой серебристой атласной оторочкой. Щупальца гладят его тело, оставляя за собой влажные скользкие следы. Оплетают поясницу, присасываются к бокам, кажется, будто кто-то проходится по его коже нежными поцелуями. Одно из них легко гладит полувставший член, и ощущений становится слишком много. Эд нависает над ним, упирается локтями в покрывало, смотрит на Стида так, будто бы нашел на глубине моря бесценный клад. Хочется почувствовать его еще ближе, коснуться прохладной кожи, почувствовать тяжелое дыхание на своей шее. Стид быстро, но осторожно избавляется от брюк и откидывает их в сторону. Повезет, если волнующееся море не унесет их в свои просторы. Влажные прикосновения к члену выбивают из Стида тихий стон. Он прижимает Эда ближе, продолжает гладить свободной рукой его щупальце, другой касаясь кожи на сильной спине. К одному щупальцу на члене присоединяется другое. Они гладят, нежно сминают, дразнят головку, легко касаются поджавшихся от возбуждения яичек. Мягкие волнообразные движения сводят Стида с ума. Хочется, чтобы прикосновения стало требовательнее, быстрее, легкой ласки не хватает, чтобы достигнуть пика. Но щупальца не поддаются на мысленные уговоры Стида. Несколько из них продолжают гладить член, другие спускаются ниже, начинают гладить ягодицы. Стид на мгновение вздрагивает и смотрит на Эда. Тот глядит на него во все глаза: темные зрачки затопили радужку, сорванное дыхание показывает, как ему хорошо. Стид расслабляется — Эд не причинит ему вреда. Он мягко касается щупальца, которое переплелось с его пальцами, подносит его к губам и нежно целует. — Еще, — просит Эд. И Стид целует снова, касается на пробу языком — щупальце соленое, скользкое, податливое под его губами. Он чувствует легкое давление между ягодиц. Щупальца на члене двигаются вверх-вниз, но по-прежнему дразняще медленно. То, что хозяйничает ниже, теперь аккуратно касается сжавшегося входа, смазывает его липкой влагой. Оно не проникает внутрь сразу. Стиду кажется, будто его лижут и целуют, уговаривают расслабиться и не сжиматься. Ему немного страшно, но больше интересно. Его обвивают со всех сторон, он весь укутан лаской, он видит Эда перед собой. Стид расслабляется, и одно из щупалец наконец медленно проникает внутрь. Вторжение не ощущается болезненным: то ли из-за скользкой слизи, то ли из-за того, что щупальце вытянулось и стало тонким. Стид на мгновение отвлекается на прикосновения к члену и теряется в ощущениях. Щупальце, которое он целовал, робко касается его губ. И Стид покорно открывает рот, позволяя тому проникнуть внутрь. К тому щупальцу, что хозяйничает внутри него внизу, вдруг прибавляется второе. Оно тоже тонкое, нежное, аккуратно растягивает чуть сжавшиеся стенки и проникает глубже. Стид чувствует, как его распирает изнутри. Языком он гладит щупальце, что у него во рту. Эд низко стонет, и от одного этого звука волны начинают бушевать сильнее. Кажется, близится шторм. Стид отвлекается на облизывание щупальца во рту — то подрагивает от неловких ласк языком, и сам Эд будто бы дрожит в его руках, — а потому не сразу понимает, что щупалец внизу становится больше. Три? Может, четыре?.. Они двигаются, пульсируют, задевают какое-то место, от которого по коже пробегает сладкая дрожь, и легкую боль от растяжения заменяет удовольствие. Щупальца толкаются внутрь все быстрее, и это мучительно хорошо, но все равно недостаточно. Он заполнен до предела. Когда Стиду кажется, что он больше не выдержит, внутрь него толкается еще одно щупальце. Оно мягко давит на вход, проскальзывает глубже, растягивает податливые стеночки. Стид задыхается. Во рту у него другое щупальце, и когда он посасывает его, Эд тихо стонет. Щупальца снизу разбухают, толкаются внутрь, давят, и кажется, что можно умереть от переизбытка ощущений. Но Стиду мало. Он бы кричал: «Еще! Еще!», если бы только его рот не был так занят. Эд будто бы читает его мысли. В один момент все щупальца приходят в движение: его сжимают, гладят, ласкают член, ласкают язык и двигаются внутри него все быстрее и быстрее. Стид теряется в ощущениях. Здесь только Эд, но кажется, будто бы его касается не только он. Всего становится необъяснимо много. От прохладных прикосновений бросает в жар и дрожь, Стид вздрагивает, стонет и изливается, пачкая щупальца своим семенем. Эд тоже стонет, а потом вдруг обмякает и падает на него, придавливая тяжестью к покрывалу. Они лежат так несколько прекрасных мгновений. Стид гладит Эда по спине, чувствуя приятную усталость во всем теле. Щупальца мягко выскальзывают из него, оставляя лишь легкий призрак боли и неприятную пустоту. — Теперь тебе не грустно? — спрашивает Эд, поднимая на него взгляд. — Нет, — улыбается Стид. — Теперь мне хорошо. На прощание он дарит Эду поцелуй, а потом смотрит, как растворяется его образ в морской пучине. *** — Представьте себе скромный маяк, непоколебимый ориентир. И вы будете друг для друга маяком, — монотонно вещает священник. И припечатывает, убивая все надежды Стида: — Навеки. Мэри берет его за руку. Рядом радуются их родственники. Стид смотрит вдаль на маяк и на бушующие волны, что бьются о скалы в дикой истерике. Ему стыдно и больно видеть сходящую с ума стихию. Он отводит взгляд. *** Стид считает, что он не вправе приходить к Эду. Не теперь. Он в браке, они с Мэри живут вместе, планируют завести детей. Вернее, планируют их родители, а им остается лишь подчиниться. Ночами Стид долго не может уснуть, слушает чужое дыхание и вспоминает прохладные прикосновения щупалец к своей коже. Он не ходит к морю, но слышит слухи. Говорят, что стихия словно сошла с ума: штормовые волны играются с кораблями, будто ребенок с подаренной игрушкой. Швыряют о скалы лодки, сбивают с курса торговые суда, тянут на дно случайных путников, что подошли слишком близко к кромке воды. Море беснуется, воет штормами и плачет дождем. *** Проходят недели, и Стид решается. Эд злится, он расстроен, но страдают при этом невинные люди. Хотя виновник на самом деле один. Он набирается смелости и приходит на пляж, ветер с силой дует ему в лицо, срывает треуголку, распахивает накидку, бьет по щекам колючими брызгами воды. Стид пишет на песке «прости» и «я люблю тебя», но волны слизывают его жалкие чувства, утробно урча. Где-то на горизонте виднеется корабль. И он потонет, как и остальные, если Стид не положит этому конец. — Прости, Эд! — кричит он, но крик теряется в шуме волн. — Я виноват! Он бросается в волны с разбегу, барахтается в ледяной воде и не чувствует ничего, кроме страха. Его тянет на дно, бросает в сторону, кружит в смертельной карусели. А потом наступает тьма. И все, о чем молится Стид, — даже если он умрет, пускай Эд его простит. А потом он открывает глаза и видит чистое небо. Стид лежит на песке, море спокойно, подчеркнуто равнодушно. Но это уже шаг вперед. *** Стид сбегает из дома. Он ночует в захудалых гостиницах, но исправно приходит днем на пляж, чтобы почитать. С Шекспиром покончено, пришел черед «Робинзона Крузо». Может, Стиду лишь кажется, но море затихает каждый раз, стоит ему открыть книгу и начать читать. — Я ушел из дома, — говорит он в один из дней. Волны в ответ ласково лижут его голые ступни. Однажды Стид засыпает на пляже и снова чувствует сквозь сон прохладные и крепкие объятия. Ему хочется попросить Эда остаться, но когда он открывает глаза, того уже рядом нет. Он проводит на пляже ночь. Просыпается от шума волн и смотрит на близкое небо — кажется, можно вытянуть руку и пальцами пересчитать все звезды. Стид раздевается, аккуратно складывает свой костюм — из его богатств осталась одна одежда. Медленно входит в воду, нежно касаясь ее ладонями. Волны мягко омывают его, но не сбивают с ног, будто расступаются, позволяя ему пройти глубже. Нигде Стид не чувствует себя так хорошо, как в море. Только здесь его обнимают так, что хочется плакать от счастья и жить. Он ложится на спину, смотрит на звезды и слушает шепот волн. Кажется, даже различает в нем свое имя. Он не боится моря, шторма, волн. Его тянет нырнуть глубже, прикоснуться сильнее, снова почувствовать горячее дыхание на своей коже. Стид не боится моря, не боится разрушительной силы воды. Эта вода живая, и Стид ее приручил.