Запирая Дверь

      Луна, что свидетельницей стала этой тревожной ночи, будто щурилась недовольно, пряча свой свет за плывущими облаками; намеренно прекращая освещать дорогу девушки, к чьей груди были плотно прижаты свитки, а сердце набатом стучало в ушах, предупреждало, что лучше ей развернуться, вернуться обратно в хижину свою. Но Эвтида лишь поджимала губы, вздергивая выше нос, заглушала навязчивый голос мыслей.              Ночь. Она бывает поистине удивительной, таинственной и манящей. С миллиардами звезд, что словно светлячки на иссиня-черном небе кружат в своем танце, предоставляя возможность фантазии разглядеть и увидеть причудливые образы. А бывает совершенно другой — темной, мрачной и пугающей, что до дрожи костей, до нервных оглядываний через плечо и всюду мерещащихся теней.              Не удивительно, что и владыкой, который господствовал именно в это время был змей. Как не змеи могли отображать в себе чарующую грациозность, так и смертоносную угрозу в одном лике? Змей Апоп, бессмертный враг главы египетского пантеона богов Амона-Ра, являлся каждую ночь, чтобы поглотить главное светило древних земель, желая поработить, высвободить хаос, олицетворением которого являлся сам.              Эвтида ежится. Сравнение в собственной голове ее пугают. Реммао, наставник, которого Эвтида побаивалась всегда, но безмерно уважала за то, что разглядел в сиротке потенциал и взял в ученицы; лучше всего подходил под описание того самого змея.              — Проходи, не стой в дверях, Эвтида, — звучит зловещий голос наставника в одном из темных углов хижины.              Эвтида в очередной раз заглушает тревожное чувство. Ненавязчиво поправляет ткани юбки своего платья, под которой кроется копис — аккуратный клинок, одолженный у Агнии перед походом к наставнику — помогает усмирить поток пугающих мыслей.              — Пришла, как и просил, — в ее словах не слышно дрожи, которую девушка старательно подавляет.              Свитки, с невозмутимым видом, кидает на стол. Реммао выходит из угла, подходя ближе к деревянной поверхности. Хижина, что досталась ему, не отличалась изысканностью покоев, что смогла выбить для себя Эвтида, а отсутствие света хотя бы одной из свечей делали обстановку уж совсем жуткой. В ибу, куда Эва с Реймссом отправлялись на заказ было и то приятнее. Или дело было вовсе не в месте, а в людях, что находились рядом?              — Присаживайся, поговорить нужно, — Реммао первым садится на один из стульев, как бы видом своим показывая, что кроме разговора Эвтиду больше и не ожидает ничего. Она щурится, пытаясь во взгляде наставника прочесть хоть что-то, но тот сидел так, что даже лунный свет, проникающий сквозь небольшое окно, не мог поймать опытного шезму.              — О чем же? Неужто про казнь Дии? — Эва остается на месте, теша себя призрачным преимуществом, что наставнику не удастся застать ее врасплох.              На неприкрытую осторожность ученицы, Реммао понимающе хмыкает, поднимаясь со своего места. Длинные, немного кривые пальцы небрежно постукивают по поверхности стола. Наставник оборачивается спиной к Эве, явно о чем-то размышляя. Не боится, понимая, что удар в спину Эвтида нанести не сможет. Даже те испытания, которые выпали на душу девушки не смогли ожесточить ее до конца. Возможно, дело в призрачной надежде связаться с душой названого брата, а может дело в чем-то другом… Или ком-то?              — Напомни-ка мне, какое главное правило повторял всем вам из раза в раз? — Реммао неспешно оборачивается. Он решает не отвечать на вопрос Эвтиды, вынуждая ту следовать правилам игры, которую он успешно навязывает ей.              — Быть осторожными, не привлекать внимания и делать вид будто мы действительно лишь писари, — девушка задумывается, когда перечисляет. Взгляд золотистых глаз отводит всего на миг, но этого хватает наставнику, чтобы подойти вплотную, нависнув коршуном над ней.              Эвтида не тушуется, наоборот, выпрямляет спину и с вызовом смотрит в мрачные глаза наставника, под которыми пролегли темные тени, возможно, дело было в сурьме, которой Реммао обильно подводил глаза или же в чем-то еще, чего Эве не суждено было узнать.              — Верно, но вместо этого что? — его глаза злобно прищуриваются.              А шестое чувство Эвтиды, что отвечало за инстинкт самосохранения, воет громче пустынных койотов, умоляя хозяйку уносить ноги, как можно скорее.              — Что? — она бросает ему вызов, опрометчиво провоцируя.              — А вы, все трое, умудрились нарушить каждое из них, — сокрушается мужчина, но контроль обретает над своими эмоциями быстро. — Одна уже поплатилась. Следом отправиться к богам желаешь, исполнив последнюю песнь шезму? — тонкие губы искривляет зловещий оскал, от которого Эвтида едва дергается, а изящная кисть сама тянется к горлу.              — Будто твоя рука не была приложена к этому, наставник, — выплевывает слова Эвтида. — И в расправе над жрецом, — добавляет, а сама трястись начинает. Понимает, что сболтнула лишнего, но слова слетели с уст с такой легкостью, что Эвтида и обдумать не успела, что последовать за ними может.              На лице наставника отображается удивление.              — Сама догадалась или кто подсказал?              — Глаза и уши не только у тебя имеются. Сам учил информацию добывать, — Эва склоняет голову набок, а губы, подражая наставнику, искажает в хитрой ухмылке.              Реммао отступает на шаг, оборачиваясь в пол оборота, трет пальцами подбородок. Эвтида, что почувствовала чуть больше свободы в своем личном пространстве, прижимает руку к бедру, к копису, и медленно выдыхает, едва прикрыв глаза, что выстоять вышло. Но спокойствие длилось не долго, следующие слова наставника заставляют её смуглую кожу покрыться холодными мурашками:              — Даже жаль, но много знаешь.              Эвтида не успевает сделать и шагу, как волосы больно стягиваются на затылке, а щеки сжимают пальцы. Девушка перехватывает его руки, заведя их назад. Старается ослабить мертвую хватку. Тщетно. Лишь беспомощно дергается.              — Не сопротивляйся, хуже сделаешь, — нравоучительно-спокойный тон Реммао приводит Эвтиду в бешенство.              Её взгляд мечется по темной хижине в поиске того, за что можно зацепиться, сделать хоть что-то, чтобы избавиться от цепкой хватки наставника. Не думает — делает. Ведет корпус в сторону так, что Реммао разворачивает спиной к стеллажу с разной утварью. Превозмогая боль и мысленно прощаясь с густотой волос, подается вперед резко, что мужчина не успевает среагировать, ударяясь спиной о полки. Раздается звонкий звук разбитой посуды. Угол дерева болезненно упирается в позвоночник, от того Реммао болезненно мычит и расслабляет руки. У Эвтиды в запасе имеется лишь миг, чтобы предпринять следующий шаг. Она хватает первое, что попадается под руку — глиняный горшок с фикусом летит в сторону мужчины. Но Реммао успевает пригнуться, прикрыв голову руками.              Эвтида со всех ног бежит к двери. Успевает только коснуться дверной ручки, как вновь ощущает мертвую хватку в волосах. Реммао дергает резко Эвтиду назад, да так, что та теряет равновесие, ударяясь виском об угол стола. В золотистых глазах пляшут искры, голова пульсирует, но Эвтида упрямо пытается подняться. Ноги подрагивают, отказываются слушаться, а сознание ускользает. Комната плывет.              — Дрянь, — сплевывает кровь на пол, — хотел не мучить тебя. Расправиться быстро, но у богов другие планы.              Девушка успевает подняться. Взгляд плывет, но улавливает движение в свою сторону. Жмурится, фокусируя взгляд золотистых глаз. Немедля Эвтида успела вытащить кинжал. Ударила им скорее наотмашь — бойцом она не была и оружия никогда не держала, но сразиться, отсрочить неизбежное попыталась. Так легко в Дуат ее не забрать. До последнего вздоха будет бороться за свою поганую жизнь и не позволит наставнику оборвать ее в этом месте и не подобным образом. Заслуживает Эва большего.              Зажмурилась, скорее рефлекторно, чем от испуга. Как бы то ни было, смотреть на зло сотворенное собственными руками она не желала. Ливий прав был, говоря о том, что подруга его бедовая зла в душе не имела, лишь казаться пыталась таковой. В темной хижине раздалось недовольное шипение, от чего Эвтида все же открыла свои глаза. Попала. Порез небольшой, но достаточно глубокий красовался на правой скуле Реммао. Ярость, вперемешку с легким удивлением, исказила лицо мужчины. Он медленно отнял ладонь от пореза, разглядывая ту в лунном освещении, что стал единственным свидетелем тайной встречи наставника и ученицы. Его пальцы окрасились поганой кровью, а в помещении слышался металлический запах, что неприятно оседал на кончике языка. Эве хотелось поморщиться, сплюнуть неприятное ощущение, но только голос наставника отвлек:              — Хороший ход, Эвтида. Если бы так все скверно не сложилось то, кто знает? Возможно, из тебя получился бы хороший черномаг, — сказал это Реммао со злобным оскалом, наступая вновь на девушку.              Эвтида предприняла еще одну попытку задеть наставника кописом, но в этот раз он был готов к атаке. Не зря Эвтида его со змеем сравнивала. Реммао оказался еще тем склизким гадом, да и еще, зараза, очень ловким. Мужчина перехватил руку Эвтиды с занесенным оружием, больно сжимая, чтобы та выпустила его из своих рук. Эва стиснула зубы, не позволяя болезненному стону сорваться с губ, лишь выпустила воздух сквозь них и крепче сжала эфес.              Очередной зловещий смешок слетел с губ наставника, когда припечатав девушку к стене, свободной рукой сомкнул пальцы на ее длинной шее, а рукой, что до этого сдерживала попытки Эвтиды атаковать, ударил несколько раз о стену, чтобы хоть так иметь возможность выбить клинок. Изящную руку обожгло острой болью и как бы Эвтида не старалась удержать свое оружие — оно выпало из руки, ударяясь со звонким звуком об пол.              — Прими свою участь, Эвтида. До рассвета не доживешь, — Реммао говорил это так уверенно, будто знал наверняка, что слова его прописная истина.              — Катись в Дуат! — прорычала Эвтида, глядя прямо в глаза наставника. Гнев окутал ее дурной разум, затмевая собой инстинкт самосохранения. Кто бы не стоял перед ней, Эвтида знала, о пощаде молить не станет. Если суждено погибнуть от руки, когда-то уважаемого наставника, то сделает она это с гордостью, не позволив тому насладиться ее отчаянием.              С малых лет Эвтида усвоила урок, когда человек, что смел называть себя ее отцом, оскверняя честь и имя родного человека девочки, попытался обесчестить ее, будучи уверенным, что у Эвтиды просто не хватит духу противостоять взрослому мужчине; надеяться можно только на себя. Уже тогда в юном сознании, наивной душе загорелся бунтующий огонек, не давший смиренно принять участь жертвы. С того дня ее нога больше не переступала порог отчего дома, навсегда запирая эту дверь ее поганого прошлого. Первую дверь.              В глазах у Эвы из-за удара и так плыло, а нехватка воздуха лишь усиливала эффект. Лицо её раскраснелось, глаза налились кровью от давления. Руками царапает Реммао, пытается дотянуться до лица, шеи, рук, хоть чего-нибудь, чтобы остановить его. Наставник давит бедром на её ноги, припечатывая те, чтобы обездвижить Эвтиду окончательно.              — Пусти, эбне калб, — хрипит девушка, в ответ получая лишь злобный оскал.              Глаза его загораются ярко-оранжевым светом. Что делать собрался? Рассудка лишить? Проникнуть в сознание, когда-то своей ученицы? Алая кровь стекает по его профилю, делая похожим на безумца, что пойдет на что угодно лишь шкуру спасти свою.              — Отпущу, но урок преподам! Последний!              

***

             Возбужденный яркими образами сновидения, Амен решает найти ту, кто стал их главной героиней. Помнил прекрасно, что сам предоставил ей выбор решить — точно ли Эвтида готова стать его. Но сам ждать не мог. В паху ныло, а разум не прекращал крутить перед голубыми глазами постыдные образы девушки. Немедля он покидает пределы своего пристанища. Прохлада ночи не способна остудить разгоряченную кровь, а путь до временного дома Эвтиды кажется Амену уж слишком долгим.              Дверь отворяет тихо, надеясь на то, что девушка мирно спит в своей постели. Но уж слишком хорошо успел изучить повадки неугомонной неферут, от того практически не злится, когда видит, что постель её пуста.              На ум сразу приходят слова Тизиана о том, что видел, как горе-писарь со своим наставником разговаривала. Маршрут меняет, направляясь к дому Реммао, что находился на отшибе их небольшого поселения.              Уверенные тяжелые шаги поднимают песчинки стылого песка ввысь. Прямой взор прозрачных глаз, продолжал сканировать обстановку вокруг, выискивая хрупкую фигуру девушки. Надежда на то, что та по привычке бродила в ночи, ускользала с каждым шагом, от чего Амен лишь сильнее сводил белесые брови к переносице, формируя одну недовольную линию.              Но вместо неферут замечает силуэт друга и главного помощника — Тизиана. Властным жестом подзывает охотника к себе. Не оскорбленный манерой поведения эпистата, Тизиан знает, что подобные замашки лишь дело привычки, но и о разнице в чинах не забывает, от того и выполняет приказ сразу же.              — Обстановка? — кратко спрашивает Амен, стоит охотнику подойти ближе.              — Спокойная. Патрули сформированы, никого гуляющих в ночи замечено не было, — с явным намеком на кое-кого, отрапортовал Тизиан, подмечая скользящий взгляд друга.              Подобный ответ эпистата не устраивает. Разум его окончательно остывает, позволяя вновь анализировать. Странная тревога начинает скрести в душе, подкидывая пугающие фантазии.              — Возвращайся на пост, — скорее по привычке, чем осознанно говорит эпистат. Тизиан кивает, разворачиваясь на пятках, но не успевает сделать и шагу, как Амен его вновь останавливает. — Тизиан, постой. Хопеш свой одолжи.              Охотник оживляется, предвкушая новую охоту. Лицо озаряет довольная ухмылка.              — Собрать отряд?              — Нет, я сам. Ты за старшего, — отрезает Амен, протягивая в нетерпении руку вперед. Видит, как Тизиан собирается спросить его, поэтому предупреждает сразу. — Потом.              Ему ничего не остается, как протянуть свой клинок в руки Амена. Хопеш Тизиана непривычно лежит в руке, но уж лучше так, чем совсем без оружия. Опыт и предчувствие подсказывают, что не зря он его взял, но продолжал в глубине души надеяться, что использовать его ему не придется.              Он практически врывается в дом, стоит чуткому слуху уловить звуки явной борьбы. Чутье подсказывает, что одной из участниц является Эвтида. Его Эва. Но успевает вовремя себя отдернуть, понимая, что таким образом может лишиться преимущества, вследствие которого девушка может пострадать. Знает наверняка, что Реммао непременно воспользуется шансом прикрыться телом девушки, чтобы спасти свою поганую жизнь.              Хопеш сжимает до белых костяшек, когда слышит звонкий голос неферут. Медленно отворяет дверь, заглядывая в образовавшийся просвет. Незримый бог, лучше бы он не видел этого или отправил Тизиана проверить дом наставника. Потому что открывшийся вид на измученную девушку, что отчаянно продолжает сражаться за свою жизнь, затмевает холодный рассудок, выпуская на волю дикого зверя, чья жестокость не знает границ.              — Отпущу, но урок преподам! Последний!              Амен хватается за последние крупицы здравого смысла. За борьбой ни Реммао, ни Эвтида не замечают, как дверь отворилась окончательно, а мощная фигура эпистата загораживала лунный свет. Сейчас он напоминал гепарда или льва, что заприметив добычу, притаился, готовясь к прыжку.              — Прав, шезму. Последний, — его стальной голос звучит во мраке хижины.              Рука, что практически коснулась виска Эвтиды замирает. Сознание её, помутневшее от нехватки воздуха, не осознает мираж ли это или Амен действительно здесь. Но чужой руки на шее не ощущает, а от того безвольной куклой сползает вниз по стене, откашливаясь и жадно хватая ртом воздух. Совсем не обращая внимание на то, что происходит вокруг.              Реммао оборачивается, пятится назад. Взгляд его мечется из угла в угол, ища за что зацепиться, чем обороняться от главного охотника. Только глупец может надеяться и верить в то, что от Амена живым удастся спастись. Реммао не был глупцом — понимал к чему ведет всё. Но вопрос в другом: успеет ли эпистат выудить нужную информацию или нет.              — Не смотри, — голос Амена звучит строго. Обращаясь к Эвтиде, он вновь приобретает человеческий облик. Не нужно ей видеть того, что сделать собирается.              Наставник только успевает рукой к стоящей вазе потянуться, как болезненно мычит. Хопеш рассекает воздух, с точностью вонзаясь в смуглую плоть мужчины. Схватившись за окровавленную кисть, Реммао успевает лишь вынуть клинок, как его пригвождают к стене, ударяя затылком о глиняную мозаику, как и он ударил Эвтиду несколькими мгновениями ранее. Хопеш со звонким ударом падает на пол.              Взгляд прозрачных голубых глаз наливается кровью. Ярость. Огонь пылающий в них готов сжечь шезму. Смерть. Смерть черномагу, вот что успевает прочесть Реммао перед тем, как глухой удар по челюсти оглушает его. Амен отшвыривает его на пол, придавливая коленом, продолжая наносить один удар за другим. Его светлые схенти окрашиваются поганой кровью наставника, что уже и не пытался спастись.               Понял Реммао, что эпистатом движет не только долг его, но и нечто большее, что связывает охотника и его ученицу. Окровавленная ухмылка, тенью скользит по изуродованному лицу. Подхватив клинок, Амен вонзает в предплечье мужчине, прокручивая. Реммао не смог сдержать болезненного крика.              Удары Амена были рваными и неконтролируемыми. Это не те пытки, что эпистат привык устраивать на допросе другим шезму. Это личное. Желание расправиться с тем, кто решил причинить зло той, кого он и сам должен казнить. Это становится таким очевидным, осязаемым. Доказательства, что так отчаянно искал и так же отчаянно старался не замечать — вот они. Но Амена не волнует — больше нет! Эта девушка, что стала его личным проклятием и благословением в темные дни. И пусть он дал ей выбор самой решить, для себя понял, что не сможет отступить. Собственник. Эгоистичный собственник, что не позволит прикасаться, а тем более причинять вред Эвтиде. Его Эве.              Хопеш оставляет в предплечье, продолжая остервенело избивать уже обмякшие тело, чье сознание не выдержав боли отключилось. Амена не остановить. Светлые костяшки сбиты, окрашены чужой и собственной кровью.              Тихий всхлип заставляет замереть, дернуться будто кто-то решил ударить Амена со спины. Он был так увлечен своей яростью, местью, что не заметил, как вместо того чтобы сбежать при первой же возможности, Эвтида так и сидела, облокотившись о стену, трясущимися руками прижимая коленки к груди. Переводит взгляд в сторону, выискивая, чем можно обездвижить Реммао, на случай если тот придет в себя. Хватает первую попавшуюся тряпку, крепко связывая конечности мужчины, не заботясь о циркуляции крови.              Адреналин, что до этого помогал Эве сдерживаться отступил, испарился. Лишь опустошение осталось внутри. Крупица необъяснимого спокойствия согревала холодную Ка юной шезму. От чего же? Так действует на неё присутствие главного охотника за такими, как она?              Она не чувствовала, как по щекам бегут слезы. Не чувствовала пульсирующей боли в виске и как все тело гудело от напряжения. Устала. Могла лишь тихо плакать, как в детстве, когда оставалась одна.              — Эва? — Амен шепчет её имя тихо, мягко прикасаясь к плечу.              Глаза цвета золота, бескрайней пустыни врезаются в его голубые, словно прозрачные воды Нила. Видит, что Амен сидит перед ней на корточках, обеспокоенно мечась взглядом по её лицу. Она не отвечает, никак не комментирует, не дерзит и не пытается оправдаться, лишь тянет тонкие ручки к нему. Безмолвно просит успокоить и защитить. Амен подчиняется, не раздумывая. Подхватывает девушку на руки, бросая последний взгляд на окровавленное тело, прежде чем покинуть хижину черномага.              По пути перехватывает Тизиана, возвращая тому клинок. Охотник не задает лишних вопросов, видя изнеможденную девушку, на руках своего друга, понимает, но вопрос так и читается в его взгляде.              — В темницу и ждите меня, — Амен отдает короткий приказ, не терпящий препирательств и уточнений. Кивок головы в сторону хижины и Тизиан прекрасно понимает о ком эпистат ему говорит.              — Сделаем. Лекаря пригласить? — ответно кивает, но уже в сторону девушки.              Амен смотрит на прижимающуюся к нему Эвтиду сверху вниз, оценивая повреждения.              — Сам. Разберись, — повторяет приказ и больше немедля отправляется в сторону своего временного дома.              Эвтида не реагировала и не подавала голоса, чем не на шутку пугала Амена. Глаза её были закрыты, и если бы не легкие прикосновения к груди главного охотника, можно было бы подумать, что девушка мертва.              Не выпуская Эвтиды из своих рук, Амен входит внутрь своей хижины. Темнота его покоев не пугает, скорее наоборот, приятно успокаивает. Амен аккуратно кладет Эвтиду на смятые простыни и уходит в соседнюю комнату зажечь свечи и взять необходимые мази для обработки ран.              Она сидит не шелохнувшись, казалось, что даже перестала моргать и дышать. Но не смотря на внешнюю отстраненность в ее голове хаотично кружили мысли. Мысли лишь об одном человеке, что находился в соседней комнате и негромко шуршал.              Ласковые тени свечей танцуют свои танцы, преображая обстановку вокруг. Аскетичность, с которой была обставлена хижина эпистата, больше не пугала, как раньше. Уютно. Эвтида чувствовала себя здесь уютно, спокойно, в безопасности… Смотрит на свои руки, что на коленках сжимают грязную ткань юбки в кулак. Правая рука, в которой держала копис, ноет, сигнализирует о повреждении. Эва измучено выдыхает, стараясь не издавать лишних звуков.              Она вздрагивает, когда Амен оказывается перед ней, мягким прикосновением к подбородку, возвращая внимание на себя. Правило, что гласило не прикасаться к Эвтиде без необходимости, перечеркивается, словно неправильные иероглифы. Не может не касаться, видя ее состояние. Беззвучная мука отражается в смотрящих сверху вниз глазах цвета бескрайних вод, которую он и не пытался скрыть.              — Нужно смыть грязь и обработать раны, чтобы не занести инфекции, — старается говорить, как можно мягче, но строгость в голосе никуда не делась. — Дойти сможешь?              Эва кивает едва. Стоит ей приподняться, как тело ее ведет в сторону. Сил в ней совсем не осталось, и, если бы Амен не успел среагировать, то приложилась бы она вновь головой обо что-нибудь. Эпистат поджимает губы, обеспокоенный ее состоянием. Кивает каким-то своим мыслям и подхватывает девушку на руки. От неожиданности с ее уст срывается вздох, опаляя его алебастровую кожу горячим дыханием. Он ловит ее взгляд и уголок губы приподнимается.              — Не дойдешь, — констатирует Амен.              Ее тоненькие ручки оплетают крепкую шею. Не отрывают взгляда друг от друга, ведя немой диалог между собой. Маски сброшены, оба понимают, но продолжают упорно молчать. Для Амена неферут кажется хрупкой вазой, совсем веса ее не ощущает, отчего ступать старается мягче, медленнее.              В комнате, что обустроена была под личную купальню эпистата, душно. Клубы пара, вперемешку с благовониями и аромамаслами проникают в сознание девушки так, что в золотистых глазах снова начинает плыть, но она упрямо продолжает смотреть в два голубых огонька. Кажется ей, что если отвернется, моргнет лишний раз, то вернуться в реальный мир уже не удастся ей. Даже, когда Амен ее аккуратно опускает, а под ногами чувствует опору в виде каменного пола, Эва приподнимает голову не желая разрывать зрительного контакта. Его глаза, лицо, весь Амен целиком — нить, что удерживает Эвтиду все еще в сознании.              — Пользоваться можешь всем. Я буду рядом, — низкий голос отвлекает ее от мыслей, возвращая в реальный мир.              Я буду рядом. Эвтиде кажется или она глупая просто внушила себе, что скрывается за этой фразой гораздо больше смысла, чем прозвучало на самом деле. Что-то более глубинное, недосягаемое и неизведанное ей ранее. Он всегда так с ней говорил, стоило остаться им наедине. Моргает быстро несколько раз, скидывая морок окончательно. Чувствует дрожь в теле, но старается скрыть и не показывать еще большей беспомощности своей, хоть сама готова свалиться прямо сейчас.              Амен ее оставляет, стоит получить от неё утвердительный кивок. Желание остаться рядом и помочь, уберечь в случае чего, терзает душу, но разум напоминает, что своим присутствием может ее только смутить или вообще закрыться от него. Ведь, если Эве понадобится его помощь, то она непременно позовет. Позовет же?              — Исфет, — усмехается Амен, головой качая.              Эвтида даже не подозревает сколько власти имеет над ним. Да и он сам не до конца это осознавал. Пока не застал себя за тем, что не может сдвинуться с места, занять себя хоть чем-то; переодеться и смыть кровь с тела хотя бы. Вместо этого прислушивается к каждому шороху, издающемуся из купальни.              Прислонившись плечом к косяку, он слышит шум воды, которой Эвтида себя омывает. Образы сновидения всплывают в сознании, стоит ему начать размышлять, в каком именно виде Эвтида находится за закрытыми дверьми. Но все меркнет стоит услышать звук разбитого стекла. Амен и сам не успел проанализировать своих действий, но вот он уже стоит, замерев на пороге в купальню, прожигает своим прямым взором обнаженную девушку.              — Я…я…прости, Господин, — испуганно шепчет Эвтида.              Влажные волосы прилипают к аккуратной груди, прикрывая. Тело блестит и кажется ещё более нежным и мягким. Манящим. Эва ожидает, что Амен начнет ее ругать за разбитую склянку, от того и не пытается прикрыться. Сжимается от страха. Жадного взгляда не следует. С лица девушки Амен перемещает внимательный взор на ее ноги, пол. Огни свечей мерцают в множестве осколков, что разбросаны возле ног, а ароматная жидкость медленно растекается по полу.              — Не поранилась? — подходит к ней вплотную, укутывая в большое банное полотенце.              Она удивленно смотрит на него. В голосе его не слышно злости или раздражения, лишь тревога и волнение за неё. Девушка отрицательно качает головой, но считает важным сказать это вслух.              — Нет…я все приберу, Господин.              Её вид такой трусливый и робкий умиляет мужчину. Он ласково улыбается ей едва приподнимая уголки пухлых губ, заправляет влажные локоны за уши. Берет её на руки вновь, поглаживая по спине, в успокаивающем жесте.              — Не забивай свою голову этим.              Возвращается с Эвтидой на руках в спальню. Тактично отворачивается к ней спиной, чтобы полотенце могла обернуть вокруг своего тела, крепко фиксируя на груди. Эвтида остается такой же не многословной, когда Амен более внимательно осматривает её тело и наносит заживляющие мази. Он не перестает хмуриться, видя все синяки и раны, что достались ей от Реммао. Злость начинает струиться по венам жгучим ядом, но Амен сопротивляется, напоминая мысленно себе, что Эвтида нуждается в нем. Когда все видимые повреждения были обработаны, Амен выпрямляется. Взгляд его уже давно не пугал Эвтиду, но от того, как внимательно и глубоко смотрел на нее, кожа покрывалась мурашками. Смотрел в самую душу, которую Эвтида и не хотела скрывать.              — Что еще беспокоит?              Видит, как Эвтида мечется, сомневается. Беспокоит её что-то и пусть не вздумает врать. Он переводит взгляд на её трясущуюся правую руку, которою Эвтида медленно подняла.              — Рука болит, — продолжает шептать, боясь, что если громче, привычнее начнет говорить, то нарушит царящие спокойствие и единение их душ.              Подушечками шершавых пальцев Амен невесомо гладит по тыльной стороне её руки. В его движениях столько трепета, что Эвтида вздрагивает, прижимая локти сильнее к талии. Свободной рукой сжимает узел полотенца на груди, не упуская ни одного движения эпистата, когда он перевязывает, фиксирует бинтами поврежденную кисть.              — Отдыхай. Восстанавливай силы, — проговаривает Амен, когда заканчивает с перевязкой, не выпуская её руки из своей.              Это было так глупо. Безрассудно и безответственно. Найти покой и смирение в руках того, от кого ей нужно было бежать в первую очередь. Эвтиде нужно было наплевать, как истинной шезму, на наставника, Реймсса и даже Ливия, что стал заменять ей Исмана, который мог стать ей настоящим и самым верным из друзей. Её солнцем; хватать свои немногочисленные пожитки и бежать, бежать без оглядки. Не поворачивать головы на свое прошлое, а смотреть в возможное будущее. Головой Эвтида это понимала, но сердце… сердцу не прикажешь. Только сейчас девушка поняла простую истину, о которой ей говорили столько лет. Сердцу не прикажешь, и как бы Эва не старалась приказать своему не думать об эпистате, оно сделало свой выбор. Впустило его настолько глубоко, что ни одно проклятие, ни один защитный амулет не смогут его оттуда выгнать.              Глупая истина, отражается грустной понимающей улыбкой на лице Эвтиды, когда она смотрит в горящие прозрачные воды голубых глаз Амена.              — Все еще желаешь, чтобы твоей стала?              Масок не осталось. Стоя перед ним, Эвтида смотрела на эписата открыто сердцем и душой, такой, какой являлась на самом деле все это время — сломленной и одинокой. Но даже сейчас, ожидая свой приговор от главного охотника, Эвтида демонстрировала непоколебимую стойкость.              — Ты уже моя, — шепчет в самые губы, которые накрывает своими в следующее мгновение, запечатывая свою клятву.