Kusuriuri

В Шибуе шумно и суетно, как обычно, а в пятницу вечером — вообще чёрт-те что. — Я вызову тебе машину, — заверяет Годжо. Они с Сёко только что вышли из бара, в котором сидели последние несколько часов. — Давай, раз заманил меня сюда. Сёко всегда выглядит так, будто мертвецов рада видеть больше, чем своего лучшего друга. — Я оплатил счёт, и ты прекрасно провела время, не начинай. Она слегка улыбается и лукаво рассматривает долговязую фигуру Годжо. — Никогда не привыкну к тому, что ты носишь костюмы и ешь младенцев на завтрак. — Никого я не ем! — в сердцах восклицает Годжо. — Скоро начнёшь, — пожимает плечами она. — Надеюсь ободрать тебя как липку до того, как ты окончательно потеряешь себя в этом корпоративном болотце. — Сёко-чан! Ты как всегда мила и искренна, хорошо, что ты не моя жена, а всего лишь друг. — О, надеюсь это за мной? — игнорирует она подколку, когда рядом с ними паркуется мерседес. Годжо машет водителю, мол, пусть не выходит, и сам открывает для подруги дверь. — Был рад тебя видеть, — говорит он. — Да я тоже. Сходи в магазин, как простой смертный, и купи себе содовую, — она кивает ему куда-то за спину, где ряды круглосуточных ларьков и табачных магазинчиков мерцают своими пригласительными неоновыми вывесками. — Хорошо, — покорно кивает он и закрывает дверь, когда она садится в салон. Он намеревается действительно купить себе содовую, поэтому дёргает на себя первую дверь с вывеской Shop24, за дверью крохотный тамбур, где есть ещё одна непримечательная дверь. Он знает, что ничего удивительного в этом нет — вопреки расхожему мнению, что Годжо сам никогда не ходил по магазинчикам и совершенно отвык от мирской рутины. Впрочем, что он зашёл не в Shop24, Годжо понимает сразу, даже не успев переступить порог. Его накрывает запах благовоний, а глаз цепляется за гадальный шар на круглом столике, и, поскольку спиритический сеанс в его сегодняшние планы не входил, он спешно ретируется. Закрывает дверь, немного сбитый с толку, и смотрит, нет ли тут обозначающих табличек. Табличек нет, и он зачем-то снова открывает дверь, заглядывая внутрь, будто бы там должен появиться магазин. Однако появляется там только мужчина, стоящий с лицом, выражающим сомнение в когнитивных способностях Годжо. — Слушай, ты либо заходишь, либо находишь себе другую дверь для развлечений. Годжо сражён сразу несколькими вещами: во-первых, наглостью этого мужчины, во-вторых, тем, что он сам все же зашёл в помещение и закрыл за собой дверь, и в-третьих, тем, чего Годжо ещё не понял, но силится понять. Можно сколько угодно скрипеть зубами из-за того, что мужчина с широкими плечами сомневается в его умственных способностях, тут конечно есть его косяк, но даже будучи слегка раздражённым, он выглядит, как нечто мистическое. На нем цветастое хаори и такие же цветастые хакама. Годжо пытается не пялиться — под хаори ничего нет — но не пялиться тоже не получается. У мужчины часть волос собрана в пучок на макушке, часть лежит на плечах и сводит Годжо с ума, и ещё пара прядей падает на лицо. На груди у него висит несколько кулонов и цепочек, кольца почти на каждом пальце, а в ушах чёрные тоннели, что немного выбивается из общей аутентичной картины, но, впрочем, ничуть не смущает Годжо. — Садись, — говорит мужчина и кивает на кресло рядом со столиком. Годжо убеждает себя в том, что туго соображает исключительно из-за благовоний. — А, эм, э-э-э… — выдаёт он красноречиво, когда мужчина закидывает одну прядь себе за спину. — Ладно, стой, — говорит тот и уходит за шторку, которую Годжо до этого принимал за часть интерьера. Но тут весь интерьер был в шторках, кусках ткани и пергаментах с иероглифами. Годжо стоит, рассматривая тёмный шар, разбросанную по столу колоду карт, какие-то кости, горящие свечи, стеллажи с другими шарами, баночками, фонариками, черепами животных и склянками чёрт знает с чем. Окон тут нет, только вентиляция под потолком и пара торшеров с жёлтым светом. Мужчина возвращается. У него в руках непрозрачный стакан, который он протягивает Годжо. — Это просто содовая, — говорит он. Ха, ну это просто совпадение. Годжо тянет руку, чтобы взять стакан, но мужчина ловит его за запястье свободной рукой и тянет на себя, сам подходит ещё на шаг ближе, настолько, что Годжо может почувствовать запах его волос. Он забывает, что вообще хотел взять стакан, потому что не был готов к столь дерзкому нарушению личных границ, хотя даже руку не убирает, ловя приятное тепло от чужих пальцев. Он даже поворачивает руку ладонью вверх, ещё пара миллиметров — и он бы коснулся пальцами хаори. Рукава хаори у мужчины скатились на сгибы локтей, и Годжо всё плутает глазами по сильным предплечьям в реках вен. Быть может, если бы все гадалки так выглядели, Годжо бы охотнее верил в прорицания, и духов, и всякое такое. Мужчина смотрит, хмурит тонкие брови, поджимает губы, перемещает зачем-то свою руку на ладонь Годжо и трогает её большим пальцем. Годжо бросает в жар, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он забирает из чужих рук стакан и пьёт. В этот момент мужчина-шаман, или кто он там, отпускает его руку. — Скоро для тебя всё закончится, — говорит он наконец. Ожидаемо, неутешительно. — Значит, вот так вы работаете? Заманиваете к себе людей и потом говорите, что всё плохо? — Годжо думает, что мог бы быть и снисходительнее с тем, кто если не порчу наведёт, то может легко заломить ему руку, или там подушить или… Мужчина усмехается, и если бы Годжо не был так раздражён своим будущим, то он бы снова потерял дар речи. — Окончание чего-то не всегда плохо, — улыбка сходит с лица шамана, и теперь он снова такой же, каким был, когда Годжо только пришёл. Слегка утомлённым появлением Сатору. — Хотя в твоём случае… угроза для жизни существует. — Ну и… это можно как-то исправить? — предпринимает попытку Годжо как-то починить своё будущее. — Я предсказываю будущее, а не исправляю его. Годжо давит в себе желание развести руками в слегка пассивно-агрессивном жесте, мол «ну здорово, какого хрена я тут делаю тогда?» Вместо этого он просто скептически вскидывает бровь. — Идём, — сдержанно говорит мужчина и манит за собой ладонью, и Годжо зачем-то идёт за ним за шторку. Интересно, он всех туда водит, или только избранных? За шторкой оказывается кладовая со стеллажами в потолок, на которых расставлены разнокалиберные баночки, книги, посуда, свечи, сухоцветы. Посередине, в лучших традициях ведьминских хроник, стоит высокий стол, тоже заваленный всяким оккультным хламом. — Держи, — шаман протягивает нечто, замотанное в белый изрядно потрепанный тэйп. — Что это? — Годжо с опаской, но берёт. Хрень в его руке посеревшая от времени, не тяжёлая, и если бы Годжо попросили угадать, что внутри, он бы сказал, что там либо палец, либо лапа мелкого животного. Он в самый последний момент останавливает себя от того, чтобы понюхать свёрток. — Надеюсь, это не чьи-то останки, — говорит он. — Надейся, — абсолютно без тени улыбки говорит мужчина. — Не расставайся с этим, везде носи с собой, захочешь отлить – бери с собой, в душ – с собой, на работе — тем более, понял? — Да? — как-то очень сомневаясь отвечает Годжо, в большей степени потому, что, во-первых, «А ЕСЛИ ЭТО И ПРАВДА ПАЛЕЦ?», а во-вторых, почему он, господи, должен слушать этого шарлатана? — Без этого вообще никак? — Да, если хочешь жить. У тебя дел невпроворот ещё. И кстати, отдаю в аренду, так что вернёшь. — Знаешь, эм… — начинает Годжо, понимая, что хочет уже закончить всё это. Да, перспектива снова встретиться с ним была бы весьма заманчива, если бы они пересеклись в кофейне, где Годжо каждый день берёт себе булку с клубникой и холодный кофе, но у него слишком плотный график, чтобы вписывать туда ещё и визиты к экстрасенсу. — Гето Сугуру, — подсказывает мужчина, который теперь Гето Сугуру. Который, кстати, неумолимо подходит ближе. Несмотря на то, что тут мало места, а Гето Сугуру весьма габаритный в своем хаори, передвигается он словно вода. — Д-да, — запинается Годжо, — Гето Сугуру, я могу хоть сейчас вернуть, может я уже напитался всяческой удачей, подержав это? Он не заметил, как Гето Сугуру оттеснил его чуть дальше от стола, и положить туда эту штуковину уже не получится. Поэтому он как-то неуверенно протягивает её назад в надежде, что у него заберут это из рук. Что и делает шаман Гето, к счастью Годжо. — Не напитался, — отвечает он, негромко и вкрадчиво, — оно не так работает. Послушай, это неплохо, что ты сюда зашёл, — он подходит совсем уж близко, и Годжо чувствует, как в карман его брюк опускается чужая рука. Гето оставляет там неведомую лапку, но всё, о чём может думать Годжо, это как контролировать эрекцию. — Вернёшь, как придешь в следующий раз. Гето Сугуру отходит, и они оба выходят обратно в «кабинет». — Ты как будто бы ничего и не объяснил нормально, — говорит Годжо. Когда Гето Сугуру на расстоянии больше метра от него, то думается легче. — Я не могу. «Нормально» в твоем понимании не существует. Я не смотрю в твоё будущее и не вижу там книжку с иллюстрациями. — Оно не так работает, я понял, — говорит Годжо зачем-то. Не такой уж этот Гето и провидец на самом деле. Понятно только то, что ничего не понятно. Почему он не ушел сразу? — С тебя пять тысяч йен. Годжо страдательно выдыхает, ну конечно, почему это должно было бы закончиться просто так. Он достает из пиджака купюры и протягивает их шаману. — Никакой мудрости напоследок? — спрашивает Годжо перед выходом. Шаман отрицательно качает головой, и Годжо готов поспорить, что тот закатил глаза. Годжо не уверен, потому что он уже одной ногой за порогом. Если не считать того, что Гето Сугуру пошатнул сознание Годжо Сатору, будучи всего лишь самим собой в своей физической форме, с чёрной смолью волос, острыми чертами лица, и широкими плечами, и длинными пальцами в кольцах, — визит был так себе. По возвращении домой Годжо нюхает подозрительную штуку. Она, как ни странно, пахнет мятой и гвоздикой. Каким-то образом это успокаивает Годжо. Всю неделю Годжо пребывает в некотором смятении. Ничего не поменялось, работа осталась прежней и выматывающей, рутина — чопорной и претенциозной, но как будто бы Годжо больше стал задаваться вопросом, зачем ему всё это. Те, кому он обещал не развалить их многомиллиардное предприятие, давно мертвы, а Годжо, хоть и заработал себе на парочку жизней вперёд, давно уже действовал по инерции. Он не считался с другими партнёрами, скорее искренне ненавидел их и желал им смерти, работая больше вопреки, а не из-за. В его голове будто и был план поднасрать им всем, но планом так и оставался, нереализованным. Чем всё это могло бы закончиться, он даже не думал. Интересно, когда нужно будет вернуть палец Сугуру? Процентов на сто Годжо был уверен, что никакой это не палец. Но Яга как-то спросил у него, какого чёрта он таскается с этой хренью и достаёт покрутить в руках в самые неподходящие моменты, типа совещания партнёров. Годжо сказал, что это его талисман на удачу, который дал ему шаман-гадалка в Шибуе. Он даже не соврал, только добавил, что это палец одного из самых сильных заклинателей периода Эдо. Яга даже и бровью не повёл, а Годжо был рад, что сохранил образ эксцентричного и одиозного бизнесмена, а не того, кто имеет личного мага-консультанта. Короче, Яга только попросил не доставать палец при посторонних. Спустя еще неделю Годжо звонит его юрист — Нанами. Годжо Нанами крепко уважал и любил за искреннюю незаинтересованность в работе и здоровый скептицизм. Они бы точно спелись с Сёко. Нанами говорит, что зреет охрененно монструозная сделка, и нужно всё обсудить. Годжо как раз стоял в очереди за своей булкой и кофе. Говорил ему Яга найти личного ассистента и водителя, но Сатору хотелось хотя бы изредка пользоваться возможностью распоряжаться своими ресурсами. — Там здоровый пакет документов, Сатору, — говорит Нанами, и, судя по его голосу, он бы сейчас охотнее тоже ел булку, чем разбирался с документацией. — Ага-ага, — бормочет Годжо, прижимая телефон плечом к уху и роясь в карманах в поисках мелочи, — можно в двух словах? — Перестань быть придурком, вот тебе в трёх словах. Тащи свою задницу в офис, тут твой адвокат и Яга. — Да боже мой, — канючит Годжо, — сейчас, я только кофе возьму. — Сейчас, — медленно произносит Нанами. Годжо хочет достать из кармана картхолдер, потому что холодный тон Нанами может напугать кого угодно, но не его. Пока он достаёт, из кармана выпадает его палец-талисман, и Годжо наклоняется, чтобы его поднять. В этот момент, панорамное окно кофейни взрывается — вместе с кофемашиной, куда попал снайперский выстрел. Помещение погружается в хаос. Годжо выпрямляется, и дальше ожидаемо начинается чёрт-те что. Несмотря на то, что спустя почти час его адвокату удается уговорить полицию отпустить Годжо, около его кабинета всё равно продолжает ошиваться парочка стражей порядка. Из всех присутствующих только Яга немного на взводе. Нанами на взводе не бывает в принципе, по крайней мере на глазах у Годжо, а Мэй Мэй, его адвокат, сохраняет исключительно профессиональное спокойствие, отвечая на телефонные звонки и иногда вступая в диалог с Нанами и Ягой. Попытка его застрелить не освободила его от необходимости вникать в договор, про который ранее говорил Нанами. Монструозная сделка предполагала лояльность абсолютно всех его партнеров, делая Годжо единственным лицом, которое принимает решение. Слух об этом договоре ходил уже давно, и неудивительно, что именно теперь его хотят убрать. Но список лиц, действительно способных пойти на это, довольно короткий. Годжо честно слушает и вникает в суть, но то и дело выпадает из контекста, больше думая о том, что сраный чумазый тэйп с чем бы то ни было спас ему жизнь. Об этом Годжо никому не говорил, сказал, что поднимал картхолдер. — Это Ёшинобу, — выдает он, прерывая Нанами. — Ты с ума сошел, он же старик! — активируется Яга, тоже как будто бы и рад поговорить о проблеме более острой. Мэй Мэй поднимает глаза от телефона, обращаясь в слух. — Да не он сам лично! — Годжо закатывает глаза и сгибается в своем кресле, поставив локти на колени. — Это в целом его рук дело. Это ж было заказное убийство. — Покушение, — поправляет Мэй Мэй. — Мы еще не знаем, — говорит Яга, впрочем звучит не очень уверенно. — Я тебя умоляю, — всё же встревает Нанами, тоже обращаясь к Яге, — даже я иногда мечтаю заказать Сатору. — Эй! — Но да, я думаю, что ты прав, — нехотя соглашается Нанами, — ты тут всем поперёк горла встал, — вот как можно так сначала похвалить, а потом обосрать? Годжо отворачивается к окну, Яга с Нанами переговариваются, а он думает, успеет ли сегодня вечером заехать к Сугуру. Какой у него вообще график? Или он просто мистически появляется, когда нужен кому-то? Или вот если он поедет, тот наверняка конфискует палец, потому что сказал так, и что дальше будет? Сатору всё-таки застрелят всем на радость? Так не пойдёт. Годжо достает телефон и смотрит планы на день: ещё пара встреч, вечером мероприятие, на котором настоятельно нужно было бы отметиться, и дальше он, в принципе, мог быть свободен. Хотя это очень поздно, может, его освободят от мероприятия? Это ж нужно ещё ехать домой переодеваться, а там сейчас тоже охрана, как у пентагона, не то что заезжать, даже ночевать там неохота. — Дома я б не стал… — доносится до Годжо отрывок диалога. Нанами снова рассказывает, где убивал бы и, в данном случае, НЕ убивал бы Сатору. На самом деле, это одна из причин, почему он именно Нанами и доверяет. — А можно не ходить на приём к Мацуде? — поворачивается назад ко всем Годжо и спрашивает без особой надежды. Нанами берет со стола листы из внушительной стопки бумаг и начинает махать ими над головой. — Надо, если хочешь выиграть всё, — говорит Мэй Мэй, и Годжо не может сдержать страдательного стона. Дома, вероятно, его не только переоденут, но и волосы уложат. Удрать с вечера Годжо удаётся лишь к полуночи. Приём выдался познавательный, даже несмотря на то, что он не хотел приходить. Ёшинобу был темнее тучи, хотя это не доказывало его вины, он никогда в принципе не был рад лицезреть физиономию Годжо. Вторым неприятным моментом для Ёшинобу был, конечно же, тот факт, что ни Яга, ни покровительственная сторона Годжо от него не отходили. Годжо это льстило, однако через какое-то время собственная обходительность даже у него сидела в одном месте. Яга не позволял ему ни есть ни пить во избежание повторных покушений и, когда уже все были слегка навеселе, выкроил момент, чтобы улизнуть. К нему всё же приставили охрану, как бы Годжо ни сопротивлялся, но делать было нечего, тем более его бодигард мог и за руль сесть. Тодо Аой был, очевидно, младше самого Годжо и местами выдавал странные вещи, но Годжо старался реагировать на это с иронией. В его искусственном деловом мире Тодо был как главный герой сёнена. Наивный и отважный, местами смешной. Было бы неплохо всё равно снова поехать домой, потому что на нём чёрный смокинг и ему всё же уложили назад волосы, Сугуру ещё подумает, что он для него вырядился. Годжо может и не для него так выряжался, но нетерпение его всё равно съедало, поэтому он поехал сразу в Шибую, несмотря на то, что ему ещё и туфли натёрли. В машине Годжо развязывает галстук-бабочку, расстёгивает верхние пуговицы на рубашке и ерошит волосы — последнее выходит не очень удачно. Он выходит на улицу из машины как раз там, где расстался с Сёко пару недель назад, и говорит Тодо припарковаться и пойти погулять. Какая-то часть Годжо думала, что он приедет сюда — и вывески Shop24 здесь больше не будет, как и той самой двери. Но было и то, и другое, и когда Годжо подошёл ближе и собирался уже дёрнуть дверь, он увидел крохотную акриловую плашку, которая гласила «аптекарская лавка Гето Сугуру». В прошлый раз он даже не удосужился посмотреть туда, а плашка эта, судя по всему, висит тут уже не один год. Годжо заходит сначала в одну дверь, потом во вторую. Встречает его, как и в прошлый раз, пустая комната и запах благовоний. Однако Гето Сугуру не заставляет себя ждать, он выглядывает из-за шторки и дежурно кивает. — Секунду, — говорит он и исчезает снова. Годжо сейчас чувствует себя вполне… нормально? Он даже садится в кресло, которое было предложено ему в прошлый раз. Сугуру выходит, и Годжо позорно залипает на несколько секунд, потому что сделать вид, что Сугуру самый обычный человек, крайне сложно. А может быть кто-то и поспорил бы с Годжо, ведь на Гето обычная чёрная футболка с V-вырезом, которая, по скромному мнению Годжо, ему маловата, и широкие чёрные штаны. Все кольца и кулоны всё ещё при нём, волосы снова собраны только наполовину, но на этот раз без тугого пучка на макушке, а просто завязаны в ленивый хвост. Из-за этого короткие пряди обрамляют его скуластое лицо, делая черты ещё более хитрыми и кукольными одновременно. Какого ж хрена, думает про себя Годжо, у него физически не получается отвести глаза. Сугуру же просто садится напротив на диван побольше. Кисэру в его руках не сулит ничего хорошего для Годжо. Потому что Сугуру раскуривает трубку, хмурит тонкие брови, сжимает губы, выпускает дым, и Годжо кажется, что он просто даёт ему время, чтобы поглазеть на его фигуру в сизой дымке. — Ждал тебя, — говорит наконец Сугуру и подгибает под себя ноги, садясь по-турецки. — Неужели, — говорит Годжо, откидываясь в кресле и пытаясь скрыть свой невроз за сарказмом. Сугуру несколько раз кивает, пока делает тягу. — Про покушение было в новостях, — говорит он, вместе с этим выдыхая дым, — но я, признаюсь, не ожидал, что сегодня. — А, — тоже зачем-то кивает Годжо. — Ты время даром не теряешь, — говорит Сугуру и теперь смотрит прямо на Годжо, цепко и изучающе, почти хищно, сканирует каждый сантиметр: от блестящих туфель до небрежно зачёсанных волос. — Отдохну в случае смерти, — говорит Годжо и хвалит себя за в меру расслабленный тон. Когда Сугуру смотрит, внутри что-то клокочет. — Что ты хотел? — спрашивает Сугуру, опуская глаза и обхватывая губами трубку. — Эм, ну, — ну всё, можно заканчивать на сегодня, — ты говорил вернуть тебе палец, а он, вроде как, сегодня спас мне жизнь, поэтому я не уверен, но наверное, я подумал, может он исчерпал уже свой лимит удачи. — Чего? — Сугуру выглядит крайне удивлённо и слегка даже недовольно. Годжо, возможно, кажется, но похоже сейчас его попросят выйти. — Палец? — Сугуру усмехается. — Ну штуку эту, — слегка обиженно оправдывается Годжо. — Исчерпал лимит… — говорит Сугуру, но всё ещё улыбается, и у Годжо внутри всё сжимается в узел. Чёртов шаман, он наверняка его приворожил ещё в первую встречу. — И никакой там не палец. Почему Годжо разочарован? — Меня убьют? — спрашивает Годжо напрямую, хотя, честно говоря, умирать не сильно хочется. — Ты чертовски удачливый засранец для того, чтобы быть мёртвым, так что я сомневаюсь, — говорит Сугуру, и Годжо даже и не надеялся на более прозрачный ответ. Если Годжо попросит отозвать охрану от себя на основании сомнения своего личного таролога — ну вот, он и правда стал из этих — то Яга, вероятнее всего, отправит его лечиться в принудительном порядке. Гето Сугуру оставляет трубку на столе и берёт оттуда колоду карт. — Один вопрос, — говорит он, тасуя колоду, — конкретный. — Вслух? — спрашивает Годжо и получает в ответ красноречивый взгляд. Неужели Сугуру не способен понять, что он не тупой, просто не имеет такого опыта? — Ладно, эм… Вопросов у Сатору в принципе немного. Один из них — не убьют ли его в ближайшее время, что, в целом, он уже спрашивал, а второй вопрос задавать вслух он бы не стал, потому что спрашивать, почему у него тахикардия от одного взгляда на Сугуру, ну, слегка рискованно. — Я буду жить через месяц? — вопрос немного странный, но ничего более внятного Годжо не смог сформулировать. Тем более, вряд ли карты ответят однозначно, если он спросит, каким конкретно способом его ещё попытаются убить. Сугуру если и подумал чего про вопрос, виду не подал, он снимает верхнюю карту и кладёт на стол рубашкой вниз. На карте ничего не написано, только красноречиво изображен гроб. Надежда на светлое будущее как-то в одночасье меркнет. Он не успевает сделать гримасу и драматично откинуться в кресле, как Сугуру говорит: — Это не буквально, так что можешь отложить свой драм-кружок. — Может и не буквально, но в моем случае!.. — разве его сегодня не буквально пытались убить? Такие совпадения даже в мире Годжо нереальны. — В твоем случае — тем более, — перебивает его Сугуру, — я говорил тебе уже, что скоро для тебя всё закончится. Годжо всё равно страдальчески стонет. Вот даже если ему не дают никакой чёткой информации, то почему бы хотя бы перефразировать нельзя понятно? — “Всё” — это что? — допытывает Годжо. — Твоя прежняя жизнь, — Сугуру на удивление терпелив, хоть и вытягивать из него приходится всё. — А эта чем плоха? — Сатору, — говорит Сугуру, и у Годжо внутри образуется вакуум. Собственное имя не должно вызывать столько чувств, но то, как Сугуру смотрит и как зовёт его по имени, и как склоняет голову, и как пряди падают ему на лицо… Годжо с трудом обращается в слух снова, — тебя самого не тошнит? — Немного, — растерянно отвечает Годжо, даже не задумываясь над ответом. — Идём, я дам тебе кое-что, — Сугуру встает и идет за шторку, Годжо следует за ним. — Можно на этот раз настоящий палец? Сугуру на ходу поворачивает голову, взмахивая волосами, его кулончики на шее бренчат друг о друга, а сам он улыбается хитро, но больше соблазнительно. — Осторожнее с желаниями, — Годжо воспринимает это как флирт. Пока Сугуру ставит чайник и неспешно начинает что-то готовить, Годжо, занимая стратегическую точку обзора, подпирает стол. Он снова рассматривает то полки, то самого Сугуру. Красивый до невозможности, Годжо пытается дышать ровно. Когда Сугуру тянется к особо высокой полке, его футболка задирается, оголяя кожу над штанами и ямочки на пояснице. Годжо давит в себе желание закрыть ладонями лицо и поскулить. — Так ты аптекарь? — спрашивает он, чтобы хоть немного отвлечься. — Юридически — да, — он почему-то слегка улыбается, заливая что-то водой. — А не юридически? — А как тебе больше нравится? — Ну, я пробовал в голове разные варианты. Шаман, маг, провидец, экстрасенс, гадалка, таролог… — на последнем варианте Сугуру изображает гримасу, но потом всё же усмехается. — Тогда лучше аптекарь. Или оракул. Но будешь называть тарологом — наколдую, чтобы член не стоял. — Понял, — коротко кивает Годжо. Знал бы Сугуру, что, возможно, именно в эту минуту это было бы актуально. Во избежание неловких ситуаций, конечно же. Дома же он будет отчаянно и безысходно дрочить, думая о том, как пахнет кожа Сугуру в изгибе его шеи. Сугуру же процеживает через ситечко сероватую жидкость снова в непрозрачный стакан. Это точно не содовая. Годжо не собирается это пить, ему вообще настоятельно рекомендовали воздержаться от жидкостей от кого угодно. Непонятное месиво в аптекарской лавке — это вообще последнее, что ему бы одобрили. — Пей, — говорит Сугуру, протягивая ему стакан. Ну, это же аптекарь Гето Сугуру. Пусть даже единственное, что могло бы его оправдать, — это неконтролируемый стояк на него у Годжо. — Понимаешь, Сугуру, — начинает Годжо, пытаясь донести до него мысль, что он не хочет глотать неопознанные жидкости. Сугуру на этот раз определённо точно закатывает глаза, хотя мог бы и войти в положение. Но он вошёл, хотя бы потому, что сразу понял, чего хочет Годжо, а точнее — чего не хочет. — Хочешь, я тоже выпью, — говорит он, подходит ближе и сразу же делает глоток. Годжо не думает, насколько это правдоподобно, он думает о том, что Гето Сугуру меньше чем в метре от него. — Ну а вдруг я выпью, уйду, умру где-нибудь ночью, а ты выпьешь тут противоядие и будешь дальше жить… Некоторые вещи происходят слишком быстро. Многое начинает происходить ещё на середине монолога Годжо. Сугуру хмурит свои идеальные брови, потом снисходительно усмехается, потом снова делает глоток, и Годжо только краем глаза успевает уследить, как он ставит стакан на стол. И всё это ещё до того, как Годжо заткнулся, потому что потом он словно в слоумо видит, как Сугуру тянет к нему свои ладони и становится слишком близко. А когда становится ближе некуда, Годжо чувствует, как оказывается в хватке тёплых рук и с чужими губами на своих. Слишком много вещей продолжает происходить одновременно. Сугуру удерживает Годжо за затылок, хотя тот и не думает вырываться, вторую руку Сугуру он чувствует на своем подбородке, хотя Годжо уже открыл рот. Он чувствует сначала тепло анисовой жидкости, а потом и тепло чужого языка. Жидкость стекает по его подбородку и тает в вороте рубашки, однако что-то он рефлекторно успевает проглотить. Он чувствует, что больше ему пробовать нечего, кроме рта Сугуру, но тот и не думает заканчивать, несмотря на то, что между их телами поместилась бы ладонь. Поэтому Годжо, ориентируясь быстро, насколько это возможно, начинает целовать Сугуру уже по-нормальному. Но едва ли можно назвать нормальным то, как они пытаются вылизать друг друга изнутри, ещё эта безумная хватка Сугуру, будто Годжо может начать вырываться, хотя это буквально последнее, что он сделает. Поэтому Годжо хватает Сугуру за пояс и прижимает его к себе. Он чувствует как Сугуру сжимает его волосы ближе к макушке и как кусает его губы, чувствует всем телом, насколько тот горячий и голодный, совершенно дикий. Годжо, вопреки даже собственным ожиданиям, осознает каждую деталь происходящего. Он продолжает целовать Сугуру, он ведёт рукой по его широкой спине, он зарывается пальцами в его волосы и на ощупь они точно такие же, какими их представлял Годжо. Сугуру на вкус точно такой же, как и представлял Годжо, он и в руках точно такой же, как и представлял Годжо. Единственное, что расходится с его представлениями — это то, какой Сугуру жадный. Когда он понимает, что Годжо не собирается уворачиваться, его руки тоже оказываются везде, Годжо даже чувствует, как он сжимает его задницу и впечатывает в себя. Господи, да у них у обоих стоит! Годжо так одурманен этой мыслью, что стонет прямо в рот Сугуру. Тот толкает свой язык в рот Годжо, и он чувствует себя совершенно оттраханым в рот. И он бы соврал, если бы сказал, что ему это не понравилось. А потом Сугуру отрывается от него. Они прижимаются друг к другу лбами, и волосы Сугуру щекочут Годжо скулы, они оба тяжело дышат, и Годжо не может отвести глаз от его мокрого приоткрытого рта. Он хочет снова наклониться и поцеловать его, но Сугуру отворачивается, а потом отходит, поднимая ладонь к лицу и прикрывая рот. — Бля-я-я, — тянет он негромко и отворачивается. Если до этого Годжо и терзали сомнения, то сейчас он был абсолютно уверен в том, что Сугуру тоже хочет его и, возможно, даже больше, чем сам Годжо. — Эй, — зовет Годжо и хочет поймать его запястье, но Сугуру ловко уплывает от него и отходит ещё дальше, — у меня ещё один вопрос, — твердо просит Годжо, но даже договорить не успевает, видит, как Сугуру качает головой. — Нет, — заявляет он безапелляционно, — пей и проваливай. Годжо не хочет спорить. Он выпивает странную жидкость, конечно же, он уверен, что это его не убьёт, но если бы и убило, последний вечер Годжо мог бы назвать приятным. — Семь триста пятьдесят, — говорит Сугуру, и Годжо лица его не видит, — деньги на столе оставь. Годжо думает, какой стол он имеет ввиду, но будто бы не хочется уходить просто так, несмотря на то, что реакция Сугуру хоть и неоднозначна, но примерно понятна. Он подходит к нему со спины и поднимает ладонь, чтобы убрать его волосы за спину. Сугуру ненамного ниже его, поэтому Годжо не нужно сильно склоняться, чтобы прижаться носом к его шее над всеми цепочками и нитками от кулонов. Теперь даже представлять не нужно, как пахнет его кожа. Сугуру коротко и рвано дышит, прикрывает глаза, но Годжо чувствует, что он старается не двигаться. Годжо никак это не расценивает, мажет губами по его шее и уходит. Определенно точно можно умирать сегодня. Годжо оставляет на столике в основном кабинете деньги, даже больше, потому что мелочи снова не было, и уходит. Тодо оказывается совсем недалеко, и Годжо рад, что не нужно ждать машину. — Домой, — коротко говорит он, когда садится в салон. Пока они едут, Годжо обнаруживает, что в карманах пиджака нет ни его галстука, ни непальца-талисмана. Чертов Гето Сугуру со своими вездесущими руками. Уже будучи в своей спальне, Годжо быстро раздевается и понимает, что его костюм теперь пахнет сладкими благовониями. Он прижимает свой пиджак к лицу и закрывает глаза. Это совсем не кожа Сугуру, но даже так Годжо может представить, что он рядом с ним. Годжо стягивает с себя боксеры и падает на постель. Прижимая собственный пиджак к лицу и обхватывая свой член, он чувствует себя самым последним извращенцем. Но он оправдывает себя тем, что вообще-то думает о Сугуру. О его жарком языке и ненасытном желании поглотить Годжо. Стоит у него мучительно и даже болезненно. Когда игнорируешь утренний стояк, это и вполовину не так мучительно, чем когда игнорируешь разрядку после, например, того, как чувствуешь через брюки вставший член Сугуру. У Годжо тянет все внутри и болят яйца от того, как хочется кончить. Он делает пару медленных движений вдоль всей длины, а потом срывается и дрочит, даже не удосужившись плюнуть в кулак. Вопреки собственным ожиданиям, он не думает про волосы Сугуру, про его горячие руки, невероятное лицо и кожу на шее. Он думает о том, как хотелось разнести стол в его кладовой и разложить его там, яростно трахая. У Сугуру наверняка завалялось хоть что-то между его банок, что сделало бы его мокрым и скользким. Годжо думает о том, какой он наверняка узкий и жаркий, думает о том, как кусал бы его за загривок, пока долбился бы в него. Он представляет, как стонал бы Сугуру и просил быть глубже. Годжо думает о том, как хотел бы кончить в него, а потом смотреть, как из него вытекает его сперма. И в этот момент Годжо сам кончает, его выгибает на постели, и оргазм от дрочки ещё никогда не был столь оглушительным и сильным. Он ругается вслух и громко выдыхает, раскидывая руки и моргая в потолок. Когда горячка сходит, ему нисколько не стыдно за грязные мысли. Он действительно жалеет только о том, что не может никак связаться с Сугуру, чтобы написать ему парочку похабных сообщений. Годжо чувствует себя несдержанным подростком, но справедливости ради, он и настолько глубоко увязшим в человеке тоже себя давно не чувствовал. Следующие несколько дней Годжо предпочёл бы забыть. От стен собственного офиса хотелось уже тошнить. Одним вечером они с Нанами задержались настолько, что очнулись только в третьем часу ночи. Они заказали готовую еду и решили, что в принципе домой можно и не ехать. Никто их там и не ждал, а на диванах в кабинете Годжо можно было лечь почти с домашним комфортом. — Я бы передал бизнес, — говорит Годжо, когда они уже закончили с делами и ели еду из картонных коробок. Нанами либо не удивлён, либо не подаёт вида. — Почему сейчас? — спрашивает он. Годжо понимает, что не предугадал его реакцию. — Я могу передать кому захочу сам, — пожимает плечами. Это же идеально, он единолично владеет бизнесом, никто теперь ему не мешает, кроме того, кто хочет его убить, он может сам распоряжаться и выбрать доверенное лицо. Так сказать, решить все проблемы, получить неустойку и жить наконец как захочется. — Я не об этом, — Нанами смотрит внимательно, серьёзно, так, как на самом деле воспринимает Годжо. Годжо понимает, о чём он. Но сейчас даже сам не может дать внятный ответ, кроме того, что ему всё это надоело. И сделка просто удобно подвернулась. Несмотря на то, что сложно назвать подворачиванием то, что Годжо выстраивал годами. Годжо медлит с ответом, Нанами снова ковыряет свой рис палочками. — Если не уйду сейчас, то наверное уже и никогда, — всё же говорит он. — Это точно не связано с тем, что у тебя кто-то появился? — У меня никто и не появился, — честно говорит Годжо, хотя хотел бы, чтобы Сугуру у него появился. Однако вероятность того, что тот соблюдает какой-нибудь таинственный шаманский целибат, гораздо выше, чем вероятность того, что они будут встречаться. — Понятно, — кивает Нанами, — значит, у тебя и правда крыша едет больше, чем обычно. Нанами, как обычно, в корень зрит. — Вообще-то, я многое пережил, — заявляет Годжо, усмехаясь. — Возможно, тебе и правда положен отпуск. — О, я бы смотался на Окинаву. Или вообще в Европу. — Чем планируешь заниматься дальше? — Отличный вопрос. Спрошу у своего оракула. — Иногда я не понимаю, ты шутишь или серьёзен. — Я тоже, — сознается Годжо. По лицу Нанами видно, что он остался при своем мнении. Годжо немного совестно, он бы рассказал ему всё, но пока рассказывать нечего. Кроме того, что аптекарь Сугуру не выходит у него из головы. Едва ли Нанами был заинтересован в его терзаниях. Хотя даже Нанами удивился бы, узнай он, кто вообще такой Гето Сугуру. — Будем спать вместе, или ты займёшь диван в приёмной? — игриво двигает бровями Годжо. Нанами скручивает салфетку и бросает в него. Кофейню, в которую раньше ходил Годжо, закрыли, поэтому пришлось искать булки в другом месте, не все в его квартале были вкусные, но в соседнем Годжо заприметил одно симпатичное место. Яга настаивал на том, чтобы он не находил себе новое привычное место, но Годжо понимал, что история с кофейней не повторится. Тем более в новом месте практически никогда не бывало очередей и было гораздо просторнее. Да и этот ритуал, вероятнее всего, придётся вычеркнуть из жизни, если он не будет больше работать в этом районе. Пока он ждет свой холодный кофе, он думает, как так вышло, что он так просто готов отказаться от всего, как так вышло, что ещё несколько недель назад он словно плыл по течению, а сейчас решил всё изменить, будто это не перевернёт его жизнь. Годжо даже не уверен, действительно ли он думал об этом. Просто решил в какой-то момент. Когда Сёко сказала, что он теряет человечность? Когда Сугуру спросил, не тошнит ли его? Когда Нанами спросил, чем он хочет заниматься? Годжо думает, что ничего не поменяется, если он уйдёт, мир не изменится. Никто не будет ни скучать, ни жалеть. Ему не придется иметь дел с последствиями, потому что их просто не будет. Годжо бы наверное даже огорчился, но он никогда и не был сильно эмоционально привязан к этому. Смерть родителей не оставила ему выбора, хотя до этого Годжо думал, что имеет право выбирать. Он забирает кофе и уже собирается уходить, но буквально застревает в дверях, когда видит Сугуру. Он сидит за стойкой напротив окна, у него в руках совершенно прозаичный телефон, он в наушниках, а рядом стоит большой непрозрачный стакан. Судя по движениям пальцев, он что-то читает, будучи совершенно отрешённым. Конечно же, Годжо понимает это секундой позже. Потому что до того время снова замирает, как и в любой из разов, когда он видит его. Сугуру снова в огромных штанах и на этот раз в огромном худи, и Годжо бы не задыхался от его красоты, если бы не канзаши с розовыми цветками сакуры в его волосах. Они держат его волосы в небрежном хаосе, пара прядей на затылке даже не попала в это гнездо, длинная чёлка падает на лицо, и любое малейшее движение его головы заставляет акриловые цветочки стучать друг о друга. Годжо отходит от двери, когда другой человек задевает его плечом, он извиняется, и возня у входа привлекает внимание Сугуру. Он поднимает глаза на Годжо, тот не может сдержать улыбки и понимает, что он бы задыхался от красоты Сугуру во всех возможных вселенных. — Привет, — говорит он, подходя ближе в надежде, что Сугуру не отошлёт его. Ну и не возьмёт с него денег. — Привет, — кивает Сугуру и вытаскивает наушник из уха. Он выглядит мягко, располагающе, поэтому Годжо перестаёт волноваться, что помешал ему. — Не думал тебя тут увидеть, — говорит Годжо, хотя понимает глупость своих слов. — Потому что думал, что я живу в лавке? — ну вот зачем он так без ножа режет. И лукаво улыбается тоже зачем? — У меня были сомнения, — сознается Годжо. — Я тут почти каждый день. Так что это я не думал тебя тут увидеть. — Мой кофешоп закрыли, — жалуется Годжо, наверняка Сугуру в курсе. Он же в курсе обо всех вещах, только озвучивать их не любит. Сугуру смотрит на Годжо, будто ждет ещё вопросов, а если таковых нет, то тот может быть свободен. Годжо это практически разбивает сердце. Что вообще у этого Сугуру на уме? Годжо почти определился со своими чувствами, но Сугуру, который то ест его, пока целует, то смотрит так, будто хочет избавиться от него… короче, Годжо нихрена не понимает. Дверь в кофейню распахивается, и Годжо устало выдыхает до того, как Тодо спрашивает на всю кофейню: — Все в порядке, босс? Сугуру усмехается, а Годжо делает терпеливый вздох. Почти все, кто были в кофейне, смотрят на него и на Тодо. — Да, Аой, подожди меня в машине, — сдержанно просит Годжо. — Вас понял! Извиняюсь, — он коротко кланяется, или просто невнятно дёргается, и уходит. Годжо поднимает глаза на весёлого Сугуру. — Тебе точно ничего не грозит, — говорит он. — Это предсказание? — Наблюдение. — Ты украл мой галстук, — вспоминает Годжо, но формулировку мог бы и получше выбрать. — У тебя наверняка ещё есть, — его вообще можно застать врасплох? — Зачем ты это сделал? — Что именно? — Годжо кажется, или его взгляд потемнел. Словно бы Сугуру снова вошел в свой режим пожирателя Годжо, теперь только глазами. Годжо тревожится и возбуждается одновременно. Он открывает рот, чтобы ответить, но Сугуру ловко соскальзывает со стула и оказывается слишком близко. И каждый раз Годжо хочет упасть на колени, когда Сугуру так близко. Что он вообще делает? — Что ты делаешь? — спрашивает Годжо вслух, он знает, что Сугуру прекрасно понимает, о чём он. — Не могу удержаться, очевидно, — говорит тот негромко. Они даже не касаются друг друга, хоть и стоят слишком близко от положенной нормы, даром, что на них никто больше не обращает внимания. — И не надо, — говорит Годжо негромко и облизывает губы, хотя глаз не может оторвать от губ Сугуру. — Сейчас надо. Сугуру заводит руки себе за шею и снимает одну цепочку, он вытаскивает с ней кулон из под своего худи и тянет руки к Годжо. Тот не двигается, Сугуру аккуратно, почти не касаясь, застёгивает кулон у него на шее. Годжо опускает голову. Кулон — это неизвестный ему символ, точно не из восточной культуры. — Не снимай, — говорит Сугуру. — Я знаю, — кивает Годжо, — даёшь в аренду? Когда вернуть? — Потом. Когда придёшь. — Когда? — Ты лучше меня знаешь. Годжо хмурится, и желание вмазать Сугуру граничит с желанием поцеловать его. Сугуру берёт свой стакан со стойки. Сакура в его волосах постукивает, Годжо наблюдает за всем этим с неотвратимым щемящим отчаянием. Он уходит, он уходит, сердце сейчас с ума сойдёт. — Выспись, — говорит Сугуру и улыбается уголком губ, — пока. — Пока, — повторяет Годжо, когда Сугуру обходит его и покидает кофейню. Как будто бы это и лучшее, и худшее, что могло случится с ним за день. Последние пару дней перед сделкой были похожи на шпионские игры. Они по несколько раз меняли место и время, отменяли и снова назначали праздничный приём в честь этого. Годжо сам уже с трудом запоминал новую информацию. Несмотря на то, что почти всё его ближнее окружение было, мягко говоря, охвачено паранойей, сам Годжо чувствовал себя в безопасности. На неврозе он ловил даже Нанами, тот спал, кажется, ещё меньше, чем Годжо, а мечтал послать это всё ещё больше. В вечер сделки Годжо в последний раз перенёс всё из офиса в ресторан, ссылаясь на неформальную атмосферу и то, что никуда не нужно будет ехать праздновать. К его счастью, с его мнением считались, да и смена места в последний момент — это самый безопасный для всех вариант. Все кому не лень знали о покушении и о том, что это, скорее всего, повторится. В ресторане, когда они наконец подписали и заверили все документы, дышать легче стало абсолютно всем. Годжо заверил, что возьмет все расходы на себя, так что престарелые и хмурые японцы могут пить саке до утра. Сам он бы с радостью свалил домой, но должен был оставаться тут тоже до последнего и был крайне благодарен Нанами, Яге и Мэй Мэй, которые тоже остались, несмотря на то, что могли ехать домой отдыхать. — Когда ты им скажешь? — спрашивает Нанами, когда Мэй Мэй отходит ответить на звонок, а Яга беседует со своими новыми партнерами. — Предлагаешь сегодня? — усмехается Годжо. — Передумал? — Нет. Дождусь подходящего момента. К ним подходит Мэй Мэй. Дурные вести или не очень, можно понять по её походке, а если в довесок взять лицо, то Годжо заранее ставит проблеме красный уровень. — Красный, — говорит Нанами негромко, и Годжо хочет дать ему пять. — Вечеринка окончена, — говорит она, — в нашем офисе был взрыв. Годжо и Нанами стонут в унисон, и Годжо понимает, что он стал для них пальцем-талисманом, который вытянул их всех из офиса. — И Сатору, — добавляет она, — в твоей квартире тоже. Мне жаль. — Кто-нибудь пострадал? — спрашивает Годжо — По предварительным данным нет. За нами приедут. Мы едем в участок. Я почти уверена, что тебя ждёт домашний арест, пока не найдут… Пока не докажут вину ублюдка Ёшимото. — Домашний арест, смешно, — хохотнул Годжо и махнул рукой Яге мол, подойди. — Можешь у меня пожить, — предлагает Нанами. — Боюсь, это не нам решать, где, — Мэй Мэй снова набирает номер и отходит. Подходит Яга, и перед тем, как сообщить ему новости, Нанами просит того слишком бурно не реагировать, чтобы не напугать гостей. Годжо видит, как ему это сложно даётся, и едва сдерживает смех. Никто его не осуждает. — Поехали, — говорит Мэй Мэй, когда возвращается, — я тут всё улажу. Ими займутся утром. Я договорилась, чтобы полиция пока не поднимала шум. — Подходящий момент? — спрашивает Нанами, когда они все едут в одном минивэне. — Нанами-и, — тянет Годжо, он надеялся подождать, пока Ёшимото посадят. — Момент для чего? — оживляется Яга. — Сатору, давай только без фокусов. — Ну, тогда момент неподходящий, — отвечает Годжо и многозначительно смотрит на Нанами. — Так, теперь говорите! — заявляет Яга, все сильнее поворачиваясь к ним всем корпусом с переднего сидения. — Я бы передал тебе все дела, — просто говорит Годжо, пожимая плечами. — В смысле? — спрашивает Яга, очевидно, вообще не понимая, что имеет ввиду Годжо, особенно учитывая то, что он и так многими делами занимается. — Ну, я бы уволился, бросил работу, ушёл из компании. Занялся бы чем-то другим, понятно? — накидывает Годжо. С каждым его словом лицо Яги вытягивается всё сильнее, даже Нанами рядом начинает издавать звуки, похожие на смех, нервное наверное. — Я не собираюсь это сейчас обсуждать, — говорит Яга и яростно поворачивается обратно на своё место. — Это отрицание, — говорит Нанами. — Точно, отрицание, — кивает Годжо. Их всех держали в участке до глубокой ночи. Самое ужасное, что все документы, которые могли бы помочь в расследовании, были сейчас в сгоревшем офисе. И это в лучшем случае, если их сейфы уцелели. Во всяком случае, понадобится ещё время, чтобы все выяснить. Годжо сказали, что дня три-четыре он точно будет жить отдельно, в охраняемой временной квартире. Хорошо хоть разрешили работать дальше, потому что им предстояло готовить новые договоры передачи. Квартира была крохотная, в самом обычном жилом комплексе, и вечерним расслабляющим джакузи там и не пахло. Но скучать не приходилось. Нанами и Яга практически поселились вместе с ним. Естественно, когда Яга дошел до принятия. Рядом был и Тодо. Они с ним даже почти подружились. Тодо неплохо готовил и рассказывал несмешные вещи с таким видом, что Годжо ухахатывался. Приходили следователи, приходила Мэй Мэй. Приходила Сёко, сказала, что так и знала, что его делишки не доведут ни до чего хорошего. Годжо сказал ей, что уже подумал над своим поведением. Этого было более чем достаточно, чтобы скрасить его хандру, вызванную потерей своего дома и невозможностью сорваться к Сугуру. Впрочем, ему казалось, что поехать к нему нужно, когда всё это будет позади. Чтобы у него больше не было вопросов к оракулу. А то Сугуру берет какие-то бешеные бабки за это. Расследование завершилось, и, к сожалению, хоть вину Ёшимото и доказали, сидеть он не будет, потому что денег у него на липовых счетах больше, чем на замороженных. Впрочем, и работать в этой стране он больше не будет: не успело остыть его дело и квартира Годжо, как он уже уехал в Индонезию. Годжо скучать не будет, может только немного злорадствовать. Ему наконец разрешили зайти в свою квартиру. Только вот ловить там, конечно, было нечего. Сгорело всё. Годжо плутает по квартире, поднимая лишь пепел. В своей спальне он приседает на корточки и находит в грязи циферблат одних из своих дорогущих часов. В этот момент он понимает, что, если бы у него была возможность вынести из квартиры всё самое ценное, он бы даже не воспользовался ей. Тут не было ничего, за что бы он цеплялся и чем бы дорожил. Все дорогие вещи, картины, драгоценности имели только цену, но не ценность для самого Годжо. Он кидает часы назад, встаёт и уходит. Позже он распорядится, чтобы тут убрали, а квартиру продали. Перед тем, как пойти к Сугуру, Годжо покупает ему канзаши с голубыми цветами в серебре и цепочкой между палочками. Ну, миленько, Годжо надеется, что Сугуру оценит, в противном случае это разобьёт Годжо сердце. Годжо приезжает в Шибую на такси, так как Тодо больше не работает на него. От Тодо у него остались только безразмерные спортивные костюмы, в которых Годжо тонул, но сам он еще не успел пошопиться. И кулон от Сугуру. Ничего, что было бы его. Он снова почему-то нервничает и сжимает в переднем кармане худи коробку с подарком. Интересно, вывеска Shop24 относится к лавке Сугуру или к магазину рядом? Годжо настолько привык, что теперь ему кажется совершенно невозможным перепутать эти двери. Из лавки Сугуру выходит мужчина, настолько огромный, что Годжо, будучи собой, в шоке от того, что кто-то ещё может быть настолько огромным, он был даже больше и шире Аоя. Вторая отличительная его черта — охренительно суровое лицо в татуировках. Чувак выглядит как тот, кого ожидаешь увидеть в лавке Сугуру и одновременно не ожидаешь там увидеть. Тем не менее, он бросает короткий взгляд на Годжо и уходит. Годжо заходит к Сугуру. Тот стоит у своего стола, на котором стоит несколько картонных коробок. Сугуру отвлекается от бумажки в своей руке и смотрит на Годжо. — Интересные у тебя клиенты, — говорит Годжо и подходит ближе. Сугуру слегка ухмыляется, он так незамысловато красив, волосы собраны в пучок на макушке, одна прядь на лбу, шелковое черное хаори без узоров и как всегда свойственная ему хищность. Он вообще в курсе, что под хаори нужно что-то надевать? — Он не мой клиент, — говорит Сугуру, засовывая бумажку в самую верхнюю коробку. — Поможешь? Он берет пару коробок и несет их в свою каморку. Годжо берет все остальные и идет за ним, всё так, словно Годжо тут как дома. — А кто? — спрашивает он и ставит тяжёлые коробки на стол, который на удивление прибран и почти пуст. — Подрядчик, — Сугуру едва заметно кивает на коробки, — и давний друг. — Выглядит устрашающе, — говорит Годжо и аккуратно заглядывает в коробки. Свёртки и баночки, видимо, обычные сугуровские делишки. — Таким и является, — говорит Сугуру и достаёт из своей коробки белый свёрток, явно показывая, что эта тема исчерпана. Годжо не против, но разбирать чужие вещи не намерен. — Хорошо выглядишь, — говорит Сугуру и снова едва улыбаться своим лисьим ртом. Годжо зачем-то сам смотрит на свой бледно-голубой спортивный костюм. Он не понимает, Сугуру вообще серьёзно? Где были его комплименты, когда он приходил в смокинге. — Думаешь, заурядность мне к лицу? — Под глаза, — кивает Сугуру. В свёртке у него оказывается стеклянная банка с чем-то сыпучим. — У меня, кстати, подарок. Для тебя. Годжо подходит к Сугуру, и тот ставит банку на стол. Пальцы слегка дрожат, и Годжо ругает себя за свою нервозность. Он достает из переднего кармана коробку и протягивает Сугуру. Тот берёт её и сразу же распаковывает. Годжо выдыхает слишком шумно, еще больше выдавая себя. Сугуру прерывается и поднимает на него глаза, улыбается, даёт понять, что всё замечает, и Годжо хочет провалиться сквозь землю. Сугуру открывает наконец коробку и смотрит на канзаши. Годжо смотрит туда же и, кажется, не дышит. — Поможешь, — повторяет Сугуру, но как бы совсем другим тоном, даже не спрашивая и глядя прямо в душу. Годжо расценивает это как хороший знак, хотя без понятия, что дальше нужно делать. Сугуру поворачивается к нему спиной, и Годжо поднимает руки, пытаясь аккуратно снять резинку с его волос. Он распутывает пучок, и тяжелый кнут черных волос рассыпается у него в ладонях. Ладно, теперь нужно просто снять резинку с получившегося хвоста. Это нормально, что у него от этого встал член? — Я хотел спросить, — начинает Годжо. Он покончил с резинкой, но всё ещё держит в руках пряди. Волосы Сугуру такие мягкие и такие крутые. Раньше, чем соображает, что вообще делает, Годжо подносит одну прядь к губам, легко касается ими волос, а потом вдыхает их запах. А потом берёт в пальцы почти все волосы и утыкается в них лицом. Лучше, чем можно было представить. Сугуру ничего не делает, даже не пытается повернуть голову, и Годжо благодарен ему за то, что тот позволил ему это. Годжо с сожалением поднимает голову и выпускает пряди, когда понимает, что момент затянулся. Сугуру наконец поднимает руки, и его невероятные кисти и невероятные длинные пальцы в кольцах ловко собирают волосы, начиная снова закручивать жгут. Годжо просто смотрит, как заворожённый, а потом поднимает руки и кладёт их у основания шеи Сугуру. Он трогает большими пальцами его шейные позвонки, уходя в линию роста волос, и назад, по шее, к лопаткам, под ворот хаори. — Так что? — спрашивает Сугуру. В одной руке он держит канзаши, другой делает чёрт-те что со своими волосами. Годжо не помогает с прической, потому что помоги ему бог понять, что вообще происходит. — Вернее, я хотел спросить, можно ли спросить у оракула. Задать вопрос. — Спросить о чем? Сугуру закручивает волосы вокруг одной палочки и удерживает вторую, потому что они связаны цепью, Годжо кажется это не очень удобным в действительности, и он проявляет инициативу, беря в руки вторую палочку. — О нас. Так можно? Судя по тому, что видит Годжо, они почти закончили. — Вот сюда, — говорит Сугуру и показывает пальцем в узел волос. Годжо вставляет туда вторую палочку и отходит на шаг, чтобы посмотреть, как вышло. Серебро в волосах поблёскивает, голубые цветы тоже. Годжо делает вывод, что он сделал неплохой подарок. Только почему-то хочется достать палочки и снова трогать его волосы. — Вообще-то нельзя, — говорит Сугуру и поворачивается. Чёлка и передние пряди не вошли в прическу. Годжо пребывает в аду, — да и я уже спрашивал. — Когда? — После того, как ты пришел. Спроси лучше что-нибудь другое, — говорит Сугуру и подходит совсем близко, Годжо смотрит на его рот. — У меня была одна идея, — говорит Годжо. Сугуру не выглядит так, будто собирается отвечать. Они тянут друг к другу руки одновременно и стукаются зубами, когда впечатываются друг в друга. Годжо чувствует кровь, но не понимает, чья она. Он понимает только горячие губы Сугуру и его проворный язык. Он понимает его ладони с прохладой колец, он понимает его тело и стояк под хаори. Они были прижаты друг к другу, и для Годжо это так естественно, будто бы он уже сто тысяч раз прижимался к Сугуру и столько же тысяч раз целовал его. Они отрываются друг от друга, когда становится нечем дышать, и Годжо рад, что в этот раз Сугуру не отходит. В этот раз он всё ещё рядом, и Сугуру только облизывает губы, обрывая нить слюны между ним и Годжо. — Расскажи всё с самого начала, — практически умоляет Годжо и целует его в подбородок, Сугуру чуть запрокидывает голову, и Годжо целует его скулы, целует его шею, целует под ухом, — я хочу знать. Сугуру оттесняет Годжо спиной к столу и прижимается к его паху своим. Слава богу, Годжо в достаточно широких спортивках. Сугуру, словно читая его мысли, без труда просовывает одну руку ему в штаны, сразу под бельё, и обхватывает его член. Он сжимает его, снимая тем самым только крупицу напряжения. Годжо слишком шумно выдыхает, Сугуру весь прижимается к нему, и Годжо чувствует его губы на своей шее. — Я всё понял, когда посмотрел на твою ладонь, — говорит Сугуру и кусает. Годжо шипит и сжимает в хватке плечо Сугуру, пока тот зализывает кожу на его шее. — Ты мой, — рычит Сугуру и кусает мочку уха Годжо. Годжо упирается одним локтем в стол, потому что ноги подкашиваются. Сугуру такой ненормальный и такой голодный, но больше ненормальный. Он водит ладонью по члену Годжо так мучительно медленно, сжимает у головки, трет пальцем уздечку, Годжо жмурится и открывает рот в беззвучном стоне. — Дальше, — выдыхает он. Хочется тоже потрогать Сугуру, хоть где-нибудь. Он тянет ладонь к его груди и залазит под ворот хаори, трогает ключицы, спускается ниже, трогает пальцами сосок и понимает, что трогает что-то холодное. Он оголяет плечо Сугуру и видит, что сосок проколот. Тут же хочется проверить, оба ли. Оба. — Охренеть, — выдыхает Годжо, — ты охренительно горяч, господи. — Мы к этому вернёмся, — Сугуру высвобождает руку из рукава хаори и трогает подбородок Годжо. Они снова целуются. Годжо мог бы кончить с его рукой на члене и с его языком у себя во рту. Ему бы даже не было стыдно. Сугуру сначала несильно кусает его губу, а потом продолжает невнятно говорить прямо в рот Годжо. — Нельзя помогать тем, с кем у меня есть эмоциональная связь, понимаешь? Но ты бы, вероятно, сдох без меня. Сугуру достает ладонь из штанов Годжо и скидывает с себя хаори окончательно. На поясе его штанов отвратительно огромное количество пуговиц, Годжо вообще думает, что НЕ отвратительно огромное количество пуговиц только на его собственных штанах. А их там и нет вообще-то. У Сугуру обалденное тело, рельефное, подтянутое, Годжо хотел бы оказаться под ним — вопреки своим фантазиям взять Сугуру на этом столе. — Что-то пошло не так, когда я пришёл второй раз. Годжо жарко. Он стягивает через голову своё худи, оставаясь в обычной белой футболке и с кулоном на шее. — Да, — Сугуру кивает и опускается на колени, не сводя голодного взгляда с Годжо, — ты. Припёрся в том костюме, как сраный принц, — он стягивает с Годжо штаны вместе с бельём, высвобождая его член и тут же ловя губами головку. Он её так сладко посасывает, прикрыв глаза и нежно поглаживая бедра Годжо, что тому кажется, что перед ним совсем другой человек. — Я думал, что позволю тебе выебать меня, — сознается Сугуру, открывая глаза и глядя на Годжо снизу вверх. Нет, не другой человек. Годжо не сопротивляется желанию мазнуть головкой по его губам. — Я так хотел, — отвечает Годжо, и пока он говорит, Сугуру снова берёт его член в рот, — дома я дрочил и думал о том, как кончаю в тебя. О боже! — Годжо почти сгибается пополам, когда Сугуру задевает нижними зубами его член у основания головки, и Годжо почти уверен, что специально. Он тянет руку к канзаши и хочет достать их, но Сугуру отстраняется от него и от его члена, к сожалению, и смотрит почти враждебно. — Не трогай, — говорит он и слегка трясёт головой, чтобы голубые цветы качнулись с характерным звонким звуком. — Ну почему? — скулит Годжо и оставляет ладонь на его плече. — Мне нравится подарок, — как само собой разумеющееся отвечает Сугуру. — Я рад, — вымученно улыбается Годжо. — Повернись, — приказным тоном говорит Сугуру, он не ждёт, он сам разворачивает Годжо за бедра, стягивает его штаны ниже, заставляя его выпутаться ногой только из одной штанины, — шире, ну! — Сугуру бьет его ладонью по внутренним сторонам бёдер, с его кольцами это почти больно. — Да боже ты мой! — Годжо упирается локтями в стол, шире расставляет ноги и наклоняется, чтобы не получить ещё одной выволочки. Он чувствует горячие ладони на своих ягодицах, Годжо понимает, что пока Сугуру не намерен продолжать говорить. Он роняет голову на предплечья и стонет, когда Сугуру давит на его вход, массирует его сухими пальцами, но внутрь не проникает, знает, что делать, и без этого. Годжо прогибается, ложась практически грудью на столешницу и сгибая одну ногу в колене, жаль высота стола не позволяет ему закинуть на него колено. — Я видел, как ты сходил с ума, когда смотрел на меня, — почти шепотом говорит Сугуру. Годжо чувствует его дыхание и его пальцы. Он думает, что Сугуру совершенно не обязательно изводить его, чтобы услышать мольбы об активных действиях. Годжо может хоть сейчас попросить, только ему кажется, что не ему решать, и Сугуру издевается только потому, что так хочет, — так что да, я спрашивал у карт. Они сказали, что мы будем трахаться. — Прям так и сказали? — а вот судьбу Годжо они не могли так конкретно прояснить. Глупые карты. — Я так интерпретировал, — говорит Сугуру, и Годжо чувствует его язык у себя в заднице. Сугуру трахает его языком, мнет ягодицы пальцами, и Годжо не в силах сдерживать скулёж. Он подаётся назад, но понимает, что так язык Сугуру глубже не будет, нужно что-то другое. — Ещё, — просит Годжо, надеясь, что Сугуру не расценит это как поторапливание. Он не расценил и вставил в Годжо сразу два пальца, или больше, но это точно не один, хоть бы кольца свои снял. Годжо старается расслабиться, ему не больно, Сугуру двигает пальцами мягко, скорее массируя его изнутри, и всё еще вылизывая его вход. Проходит минута, но Годжо кажется, что прошла вечность. У него мучительно стоит, Сугуру мучительно неторопливый, Годжо хочет, чтобы в нём оказался его член, он хочет, чтобы Сугуру уже сделал с ним что-нибудь существенное: например, заставил кончить. — Я думаю, ты готов, — дипломатично говорит Сугуру и достает пальцы. Годжо поднимает голову, чтобы посмотреть на него. Сугуру встаёт и поворачивается к стеллажу рядом. Он рассматривает полку и неторопливо расстёгивает пуговицы на своих штанах. Да-да, это великолепное зрелище, Годжо кусает губы и тянется одной рукой к своему члену, Сугуру это замечает, но только улыбается уголком губ, он берёт с полки стеклянную баночку, открывает её и нюхает. — Тоже пойдёт, — резюмирует он и стягивает одной рукой с себя штаны, но лишь настолько, чтобы освободить член. Выливает содержимое бутылочки себе в ладонь и обхватывает свой член, водя ладонью по всей длине. Годжо чувствует приятный запах и понимает, что это эфирное масло. Член Сугуру маняще поблескивает, и Годжо сглатывает, он хочет взять его в рот, но чтобы он оказался внутри тоже хочет. Сугуру ставит баночку на стол и подходит наконец к Годжо сзади. Он приобнимает его, и Годжо чувствует, как его член скользит в ложбинке между ягодицами. Он снова упирается обеими руками в стол. Сугуру ужасно горячий, как печка, Годжо и представить не может, как его наверняка кроет. — Я был уверен, что разложу тебя сразу, как только ты придёшь, — Сугуру совсем рядом, прямо над ухом. Он ненавязчиво трётся о него своим членом и рукой трогает член Годжо, — ведь я даже думать себе не позволял о тебе. Каждый раз, когда я видел тебя, то хотел, чтобы ты быстрее свалил. — Я прощаю тебя, — говорит Годжо, если Сугуру сейчас не войдёт в него, Годжо сам поймает его член и вставит в себя, чего бы это ему не стоило. — А ты пришёл сейчас, такой растрёпанный и уютный, — Годжо понимает, что Сугуру улыбается в его волосы, — хочется трахнуть тебя нежно. Понимаешь? Сугуру становится прямо, и Годжо чувствует хватку на своих бедрах, а потом чувствует, как в него мучительно медленно входит член. Сугуру на какое-то время замирает, Годжо хочет повернуться, посмотреть на его лицо, но не может заставить себя отлипнуть от столешницы. Прикосновение ладоней к его бёдрам успокаивает ровно до тех пор, пока Сугуру не начинает толкаться в него. Рвано и медленно, впиваясь ногтями в кожу на тазовых косточках. Годжо пытается подмахивать, ему перестаёт быть невыносимо, и он хочет только, чтобы Сугуру трахал его быстрее и глубже. — Нормально давай, Сугуру, — практически рычит сам Годжо. Будто бы только он мучился все это время, какого тогда хрена так медленно? Тот только громко выдыхает и давит Годжо на поясницу, заставляя сильнее прогнуться, Годжо чувствует удар ногой по своей щиколотке с внутренней стороны. — Ещё шире! — тон у Сугуру совсем не добрый, думает Годжо, и послушно ставит ноги шире. Он чувствует одну руку Сугуру на своём плече, вторую тот оставил на бедре и везде от его пальцев останутся синяки. Гето Сугуру на самом деле трахается как отбойный молоток. Годжо уверен, что не сможет ходить, но ему так невыносимо хорошо, что на всё остальное плевать. Сугуру удерживает его и вбивается с методичной старательностью, и Годжо в очередной раз жалеет, что не видит его лица. Он довольствуется тем, как голубые цветы бренчат в такт шлепкам бёдер о его задницу. Годжо не хочется сдерживаться, он не хочет терпеть дольше, не хочет тянуть это, он не хочет менять позу, не хочет делать перерывы. Он опускает одну руку и начинает надрачивать себе. Он чувствует, как накатывает, как сбивается его собственное дыхание. — Я сейчас, — зачем-то говорит он. Пальцы на ногах поджимаются, Сугуру не сбавляет темпа, он вообще дышит там? Годжо издаёт бесстыжий всхлип, и ему не хватает всего нескольких невыносимых секунд. Сугуру убирает руку с его плеча, и Годжо чувствует всё его тело сверху, он кусает его в основание шеи, и Годжо хочется кричать. Сугуру не разжимает зубы, пока Годжо не перестаёт биться в оргазме. После Сугуру долбится в него еще пару минут и кончает, когда прижимается лбом между лопаток Годжо. — Сатору, — произносит он негромко и обхватывает Годжо поперёк живота, словно удерживая на ногах, что весьма кстати. Годжо всё ещё чувствует пульсацию его члена внутри. Если бы Годжо не кончил пару минут назад, он бы кончил сейчас. Сугуру выходит из него, и Годжо чувствует, как стекает его сперма по бёдрам. Он пытается выпрямится и повернуться к Сугуру. Тот становится рядом и упирается рукой в стол. У него все еще стоит, и Годжо ошалевше моргает, глядя на это. — Мог бы продолжить? — спрашивает он, вскидывая бровь. — Хочешь проверить? Задницу саднит, ещё одной такой неотвратимости товарного поезда он бы не вынес без последствий. Сугуру усмехается и наклоняется, чтобы поцеловать Годжо в мокрый висок. Было бы миленько, если бы Годжо мог нормально выпрямиться, а не все ещё стоять, сложившись вдвое и упираясь в стол. Он переминается с ноги на ногу и шипит от боли. Но если бы он мог вернуть время назад и что-то поменять, то не стал бы этого делать. — Подожди, — говорит Сугуру, натягивает назад свои штаны, но не застёгивает их, и отходит к крохотной раковине. Годжо не видит, что тот делает, он лениво думает, что у него наверняка есть какая-нибудь штука, которая излечит Годжо от всех болезней, особенно от боли в заднице. Сугуру возвращается с полотенцем в руках и снова садится перед Годжо, начиная бережно вытирать его бёдра. — Получается, я теперь не смогу спрашивать оракула? — А что ты хотел узнать? — спрашивает Сугуру. Годжо приятно осознаёт, насколько теперь Сугуру не морозится, разговаривая с ним. Это почти неощутимо, но словно его тон и тембр гораздо мягче, а может Годжо и выдумывает это себе. — Чем мне дальше заниматься? — Есть же профтесты. В школе ещё все проходят их, — Сугуру выглядит так спокойно и почти собранно, когда ухаживает за Годжо, проходясь полотенцем особенно аккуратно в районе промежности. — У меня было домашнее обучение, — говорит Годжо. — Конечно, — усмехается Сугуру. А потом он оставляет звонкий шлепок на ягодице Годжо, — готово! — оповещает он. — Одевайся и иди на диван, я тебе кое-что приготовлю. — О, лечебная штука? — ликует Годжо от своей догадки. — Типа того. Как аптекарь я могу тебе помогать. Годжо натягивает назад свои спортивки и бредёт на диванчик в основном помещении. Он находит максимально приемлемую позу для сидения и откидывает голову на подлокотник. Нужно вернуть Сугуру его кулон, а ещё попросить его номер телефона, а ещё спросить, какой кофе он любит и по какому чёртову графику он работает. Возвращается Сугуру со стаканом, и в этот раз Годжо без проблем выпивает его содержимое. Не очень вкусно, если честно. Годжо хочет снять через голову кулон, но Сугуру говорит, что он может оставить его себе. Годжо решает это справедливым, раз уж у Сугуру остался его галстук. Пусть хоть у него будет лежать. Как напоминание о жизни, к которой Годжо не хочет возвращаться. Сугуру садится рядом, он накинул на себя хаори и застегнул штаны, канзаши всё еще в волосах. Такой красивый. — Опять это твоё лицо, — говорит Сугуру и усмехается. Он садится удобнее для себя, и Годжо приходится сложить ноги на его колени, Сугуру явно не против, возможно, Годжо опять надумывает, но ладонь Сугуру на его бедре выглядит по-хозяйски. — Какое? — Будто ты сейчас заплачешь. Годжо смеется. Ну да, возможно Сугуру красив настолько, что хочется плакать. — А если кто-то сейчас придёт? — почему-то спрашивает Годжо, он бы даже посмотрел, как Сугуру работает с другими. — У меня вообще-то все по записи. Если только других идиотов не занесёт. Но у меня уже есть мощный оберег от таких ситуаций. — Что за об… — начинает Годжо, и до него запоздало доходит, — ну что ты за человек такой, а? Теперь смеётся Сугуру, и Годжо не уверен, что слышал что-то более прекрасное, чем это. — Хотел спросить, — наконец говорит Годжо, — можно я переночую у тебя? А то у меня там дом сгорел недавно. — Вообще-то я здесь живу. Сатору хмурит брови, пока Сугуру не начинает снова смеяться.