Lights are on — Tom Rosenthal
х ПОЧЕМУ? ЗА ЧТО ТЫ ТАК СО МНОЙ??? ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИ МНЕ СНИТЬСЯ! х
#% ЧХВЕ БОМГЮ %#
◾️
Декабрь.
Две тысячи восемнадцатый год.
— Эй, Бомгю-я, я принёс твои люби, — из комнаты в общежитии под номером четыреста тридцать восемь доносится крик, подобный рёву животного, — мые пирожные. И Ёнджун знает, кому принадлежит этот крик отчаяния: его лучшему другу Чхве Бомгю. Их, конечно, сложно было назвать просто друзьями, ибо поцелуи под Лану Дель Рэй делить не особо по-дружески, так же как и спать в одной кровати, залезая рукой под футболку. Ёнджун любил. До дрожи в коленях; до скупых мужских слёз в подушку поздними ночами, стоило Бомгю пойти на свидание с какой-то симпатичной девушкой; до сладостных вздохов, стоит разнеженному Бомгю прилечь на плечо своего верного друга при просмотре фильма. Наверное, именно поэтому, оставив пирожные в коридоре, Ёнджун вбежал в комнату, с силой дёргая дверь и стремительно приближаясь к дрожащему в судорогах телу, благополучно отдёргивая руку с лезвием Бомгю от тонкого запястья. — Бомгю! — времени обдумывать очередное обращение времени совсем не было, — Какого хуя ты творишь? — лезвие летит под батарею, к пыльным клубкам и паре грязных носков Джуна. Но Бомгю трясся, роняя слёзы на прохладный пол, покрытый ламинатом. Губы парня кровоточили, лицо бледное, с яркими тёмными кругами под глазами, ибо отсутствие нормального сна отвратительно сказывалось на организме и внешнем виде. Ёнджун быстро осматривает комнату, пытаясь понять, что же сейчас спровоцировало истерику его дорогого друга, и нашёл причину слишком быстро: на полу лежал телефон с открытым чатом и разбитая вдребезги тарелка с недоеденной порцией. Пазл сложился так же быстро, как и руки Ёна подхватили худощавое, покрытое шрамами и царапинами тело, перетаскивая на кровать. Гю, подобно тряпичной кукле, не сопротивлялся и в целом не подавал никаких признаков жизни. Руки, действуя совсем как на автомате, закутывают дрожащее тело в плед, а ноги несутся к полке соседа, далее к раковине, попутно подхватывая пустой стакан. — Открой рот, Бомгю, — судорожно, но очень вовремя, в руках оказывается анафранил и стакан воды из-под крана; однако парень не реагировал, уставив взор в пустоту, — Я попросил тебя. Голос звучал строго, но только так Бомгю мог хоть что-то осознавать в таком состоянии. Ёнджун знал, что во всём виноват Тэхён и его едкие комментарии по поводу внешнего вида Бомгю. Залезть в голову младшего невозможно, ведь так было бы проще — просто очистить, как память в телефоне от лишнего кэша, и жизнь кажется просто свежайшим сладостным мёдом. Однако всё, что мог Джун — наблюдать и быть рядом, пока его друг боролся с внутренним «Я». Губы Бомгю прямо из рук Ёнджуна обхватывают таблетку, погружая горечь в обличии кружочка в рот, после запивая парой глотков воды. Ожидаемый кашель последовал быстрее ожидаемого, и Джун устало плюхнулся около кровати, держа Гю за его слабую бледную руку, сплетая пальцы с суставами, обтянутыми кожей. — По, — Бомгю заикается и его пустые глаза смотрят прямо на Ёнджуна, — жайлуста. — Пожалуйста, что? — Ёнджун тихо вздыхает, пытаясь сдержать поток нахлынувших слёз, — Говори понятнее, Бомгю-я. — Полежи со мной, — всё, что выражали стеклянные глаза — страх и боль, не более, но Джун не мог противиться. Ёнджун ложится рядом, сгребая болезненно скрючившегося Бомгю в объятья, параллельно нашёптывая ободряющие слова в духе: «я рядом, всё в порядке». Вновь тело Бомгю расслаблялось, зубы боле не стучат, а дыхание восстанавливалось; однако хотелось говорить, говорить, говорить без остановки, какой же Бомгю прекрасный; приготовить ему вкусный завтрак с расчётом на то, что он не услышит «не хочу, хён, извини», и поесть с ним; показать, что его тело вовсе не противное и он любит каждый шрам на бледном безжизненном теле, коих было немало; однако его единственное предназначение здесь — просто быть рядом. — Так значит, он нравился тебе? — Субин прерывает рассказ вопросом, параллельно записывая часть истории в небольшой блокнот. Трудно поверить, что в столь раннем возрасте Чхве Ёнджуну приходилось ухаживать за явно нездоровым человеком, выхватывая у него лезвия из рук. Всё казалось сказкой, придуманной на ходу; однако лицо парня выражало лишь боль и отчаяние. Ёнджун продолжал смотреть в пол, слабо кивая головой и обкусывая нижнюю губу островатыми клыками. Именно тогда Субин понял, какого это без образования пытаться спасти того, кто не хочет этого. — Ты не сбежал, потому что любил? — видимо, прямо сейчас Субин понимал, на что способна настоящая любовь, без примесей липкой пошлости и разврата, поглощающих поколение. — Вы правы, но я не успел даже сказать этого, — горечь в голосе ударила по сердцу, приостанавливая его ритм, но Ёнджун продолжил историю, безжалостно разбивая Субина и дальше не жалея, раненный рассказом орган.◾️
Январь.
Две тысячи девятнадцатый год.
— Как думаешь, хён, какого это? Умереть, — Бомгю сидел на столешнице, осматривая занятого Джуна. Вопрос был интересным, но сердце билось в разы быстрее, стоило Ёнджуну лишь подумать, что Бомгю испарится, исчезнет бездыханным телом под непробиваемой крышкой гроба. — Мне кажется, что нам об этом думать ещё рановато, — ответ был смазанным, ведь точного старший Чхве не знал и не хотел. Приятный аромат фирменной глазуньи приятно щекотал нос, позволяя услышать бекон и сыр. На удивление, Бомгю становилось чуть лучше, и он начал завтракать с Ёнджуном, уплетая приготовленную пищу с безумным аппетитом. Карие глаза сияли, будто здоровым блеском. Бомгю смеялся, шутил несуразные шутки, но для Джуна не было ничего смешнее и прекраснее улыбки, цветущей на подживших губах. Казалось, что всё налаживается и больше не придётся бояться покинуть комнату на день, ибо продукты не падают с потолка. Бомгю легче, и это грело душу, одаривая теплотой и объятиями со спины, пока любимый голос парня твердит о том, что Джун должен об этом думать, раз он старше на два года; однако теперь это казалось лишь глупой шуткой и поддразниванием. Эти мысли существовали надеждой лишь до того момента, пока Бомгю не свалился на пол спустя неделю, держась за голову, вырывая волнистые пряди собственными пальцами; глаза-пустышки смотрели в пол, пока губы раскрылись в немом крике. Это то, чего больше всего боялся старший Чхве — всё снова по-прежнему. Ёнджун сразу же соскочил со стула, подлетая к дрожащему телу и уволакивая его между собственных ног. Бомгю трясся, беззащитно хватаясь за порванную и пахнущую яичницей домашнюю футболку Джуна, всхлипывая и глотая слёзы, пока крепкие руки обвивали его тело, хоть немного согревая и успокаивая. Пальцы Ёнджуна забирались в пряди, поглаживая кончиками кожу головы. — Почему, — шептал надломанный голос, принадлежащий его другу, — Почему ты не позволяешь мне сдохнуть? Слова, словно бритва, так часто касавшаяся тонкой кожи на запястьях его дорогого друга, врезались в душу, извлекая всё живое, заменяя адской болью в районе сердечной мышцы. Пальцы останавливаются, как онемевшие, не в силах сдвинуться с места и продолжить успокаивающие поглаживания. Слёзы, незваные гости, прыснули незамедлительно сияющими кристаллами, стекая по покрасневшим щекам, моросью опадая на растрёпанную макушку волнистых прядей. Руки непроизвольно крепче прижимают мужскую фигуру к себе, как и макушку, укладывая подбородок на растрёпанные волосы, словно она вот-вот незаметно исчезнет, оставляя после себя лишь морозную пустоту заместо болезненного тепла. Будь воля ёнджунова, забрал бы все муки и страдания себе, заменяя душу и сознание Бомгю белоснежным полотном, саморучно раскрашивая его в яркие оттенки счастья и приятных моментов; однако судьба, или же сам Бомгю, решает иначе, оставляя Ёнджуна лишь с дрожащим в агонии телом между ног и рук. — Потому что ты дорог мне. Истинное, сокрытое в самом укромном уголке сердца, не позволяло себе показаться, укутать собственным теплом и восхищением. Любовь, жившая внутри Ёнджуна, не могла увидеть света и принятия — это что-то запретное, тлеющее в лёгких, лишая возможности вздохнуть полной грудью. Старший Чхве не мог представить жизни без Бомгю, забирающегося ночью в его кровать, сворачиваясь комочком теплоты под боком и сладко засыпающим, стоило лишь руке Ёнджуна обхватить фарфоровую талию и немного притянуть мужское тело к себе. Столь интимные моменты порождали надежду, всё ещё живущую на подкорках мозга, бережно образовывая нейронные связи. Бомгю медленно успокаивался, начиная дышать чуть размереннее. Ёнджун наблюдал, как плечи Гю начинают дрожать чуть меньше, а напряжение в теле его лучшего друга испаряется, заменяясь теплом от тела старшего Чхве. Ёнджун тыльной стороной запястья стирает слёзы с собственного лица, наконец встречаясь с холодно-коричневыми кристаллами. — Посмотри со мной, — Бомгю прервался, утыкаясь раскрасневшимся носом в плечо Джуна. — Мультик. Я хочу Красавицу и Чудовище. Ёнджун — никто, чтобы отказывать ему. Всего одно слово, и Чхве кинет к его ногам всё, что только пожелает, лишь бы остался с ним и дышал. В тот день парни и правда смотрели на экране ноутбука Ёнджуна мультфильм, параллельно комментируя. Бомгю, как маленький мальчик, восхищённо наблюдал за развитием сюжета, иногда делая слабые глотки имбирного чая, заботливо приготовленного руками Джуна. Момент был полон покоя и сладостного комфорта, пока не перерос в интимный, стоило лишь Бомгю прижаться скулой к грудным мышцам старшего Чхве и не поднять карие стекляшки на покрасневшее лицо. — Ты знаешь, что такое любовь? — губы младшего растянулись в слабой улыбке. Он правда выглядел заинтересованным в вопросе, продолжая, — Ты влюблялся, хён? — Почему ты тогда не признался, Ёнджун-а? — Субин снова перебил, желая тщательнее понять ситуацию между ними. Ёнджун улыбнулся, кажется, впервые за их разговор. В его глазах до сих пор тлел огонёк любви — совсем крошечный, погибающий в цунами боли и разочарования, возможно, даже в самом себе. Это то, что Субин не мог понять и выяснить, учитывая свои навыки и образование. Джун — неразгаданная загадка, прямо сейчас излагающая своё прошлое дрожащим голосом, иногда останавливаясь, словно вынимая слова из своего сердца. Вопросов было пригоршня и ещё одна кучка, но Бин ждал, предполагая, что узнает абсолютно все ответы на свои вопросы. — Не смог, — всё было на поверхности, копать глубже не было огромного смысла, но Субин хотел знать всё. — В любом случае, вряд ли бы это что-то изменило, — рассказ продолжился, обретая всё больше красок.◾️
Февраль.
Две тысячи двадцатый год.
Комната в общежитии погрузилась в сладкий мрак и покой. Плакаты их любимых групп освещались слабым светом фонаря с улицы, фигурки POP, принадлежащие Бомгю, чётко расставлены по очереди, а та, что дарил Ёнджун на новый год, стоит по центру, словно их предводитель. Уют был образован за счёт их совместно нажитого хлама и присутствия Бомгю, вечно раскидывающего свои безделушки по полочкам, на шкафы и столы, даже подоконники. Штора от тихого дуновения ветра дышала и поднималась, пропуская через сатин свежий воздух из приоткрытой форточки. Хоть Бомгю не становилось лучше, а антидепрессанты постепенно делали из него подобие зомби, сегодня он спал спокойно в своей кровати, даже если Ёнджуна и расстраивало его отсутствие под боком — это счастье. Ближе к рассвету сознание Ёнджуна освобождалось от навязчивых мыслей о скором признании в своих чувствах и тревог, что это всё лишь испортит. Тело становилось ватным, так и норовит провалиться через матрас, а после и дно кровати, встречаясь позвоночником с твёрдой поверхностью пола. Джун не шевелится, поддаваясь ощущению покоя и безмятежности, начиная видеть первые ночные грёзы, медленно превращающиеся в полноценные сны о счастливом будущем: хомячке и здоровом Бомгю, бегающим за Ёнджуном с очередным сайтом по розыгрышам дорогих вещей с помощью рандомайзера, пока крик виновника грёз не становится слышен в полусонном состоянии. Бомгю, свернувшись в позу эмбриона, надрывно кашляет, словно вот-вот выплюнет один из своих органов. Горячие слёзы обжигают его лицо, не позволяя даже полноценно открыть веки и понять, что всё происходящее было лишь сном и плодом его подсознания. Сухие, слегка трескающиеся губы лишь нашёптывали хВатит. Комок ужаса и боли, что так некомфортно образовался в гортани Ёнджуна, не смог быть проглочен или хоть на каплю опущен ниже, не перекрывая дыхание. Бомгю продолжал глухо кричать, зарываясь зарёванным лицом в ткань наволочки. Совсем аккуратно, пытаясь не спугнуть Бомгю в его приступе, Джун поднимается с кровати под очередные возгласы в подушку. Прẽķрæти, я нę кøсти! Ёнджун не может пошевелиться. Ноги отказываются сделать ещё пару шагов, чтобы, наконец, лечь к Бомгю в кровать и обнять его, как обычно, нашёптывая слова поддержки и поглаживая впалый живот тёплыми кончиками пальцев. Он стоит около кровати, и его взгляд прикован к силуэту, освящённому лишь бликами уличного фонаря, пока слова еле обрабатываются мозгом, проникая вглубь, осадком покрывая всё внутри. Колени подгибаются, собственные руки трясутся, подобно листве при сильном ветре. Шум в голове становится лишь сильнее, пока Бомгю продолжает, выгибаясь и хватая тонкими пальцами края скомканного одеяла. Ħe çмẽй! Нет! Я жẽлæнñый! Больше Ёнджун не мог дышать, падая у кровати Бомгю. Каждое слово, покинувшее сухие уста, разбивало, выкачивало кровь из сердца, заставляя упиваться ей гортанно, давясь и пытаясь выплюнуть. Желчь распространялась внутривенно, пока желудок был готов вывернуть наружу весь плотный ужин, разделённый с тем, кто сейчас извивается в кровати, не зная, за что ухватится. Горькие слёзы стекают по щекам Ёнджуна, оставляя мокрые пятна на шортах, пока руки вырывали только недавно подкрашенные в чёрный волосы. Проснулся Ёнджун на полу, свернувшись клубком; однако на его теле лежало одеяло с кровати Бомгю и подушка рядом с носом, на которой мирно сопел обладатель всех вещей, уткнувшись куда-то в грудь. Джун не помнит, в какой момент его сознание перестало работать, и он отключился, позабыв о том, что вовсе не в кровати, и не уследив, когда Гю снова оказался под боком, привычно засыпая. Соответственно, об этой ситуации не было ничего, и она благополучно забыта в сознании обоих, словно не имела никакого значения.✖️✖️✖️
if u think i’m pretty — Artemas
— Хён, а ты считаешь меня красивым? — Бомгю, привычно сидевший на кровати Ёнджуна, сегодня выглядел более воодушевлённым, чем обычно. Джун только вышел из душа и весьма удивился такому вопросу. Стоя лишь в полотенце, комфортно обёрнутом вокруг бёдер, старший Чхве задумался, как бы корректнее ответить на вопрос. Рассказывать всё как есть, не скрывая совсем ничего не выйдет, иначе станет очевидным, что его отношение к Гю выходит за рамки дружеской привязанности и может испугать его, но всё же парню удаётся выкрутиться из ситуации. — Конечно, Бомгю-я, ты очень красивый, — улыбается Ёнджун, прочёсывая пальцами мокрые пряди чёрных волос, и усаживается на собственную кровать. Бомгю, немного странно улыбнувшись, забирается на колени Ёна, обвивая руками чужую шею. Столь смелое действие от лучшего друга вызывало уйму негодований и каплю возбуждения, потому что Гю поистине прекрасен, несмотря на его болезненную худобу. Ёнджун сглатывает, понятия не имея, что сказать или сделать в подобной ситуации. — Тогда прикоснись ко мне, — дрожащим голос произносит Бомгю, наклонившись к уху старшего Чхве. Разряд тока пронизывает тело, поражая каждую частицу и останавливая сердечную мышцу; однако руки слушаются и находят своё место на чужой талии, сжимая пальцами ткань тонкой футболки. Бомгю, слегка смутившись, сглатывает и припадает к пухлым губам напротив, не двигаясь, только ожидая реакции. Спустя несколько секунд осознания Ёнджун реагирует, перехватывая инициативу на себя, сминая потрёпанные от укусов губы своими мягкими и пышными. Голос разума твердил, что это неправильно и он не должен этого делать, но после послышался другой голос — желания. ĘЩë Одним движением Бомгю оказывается прижат между кроватью и телом Ёнджуна, пока последний с безумным желанием и голодом целовал чужие губы. Пальцы оказываются под футболкой, ногтями впиваясь в нежную кожу на теле Гю, под томные вздохи в поцелуе и влажные звуки. Руки Бомгю сильнее прижимают, а пальцы играют с тёмными прядями на загривке, оттягивая и возбуждая только сильнее. Внутренний голос снова твердит о неправильности действий Ёнджуна и предлагает остановиться, но Ты тąк xøтęл этœго, ñе çмẽй остаæнавливатьçя! Полотенце, обёрнутое ранее вокруг бёдер, было где-то на полу, забытое и никому ненужное. Пальцы быстро поддевают футболку на теле Бомгю, отстраняясь от губ и быстро стягивая, отбросив её в угол комнаты. На лице младшего цветёт румянец, однако Ёнджун снова жадно целует его, скользя пальцами по животу Бомгю. Губы спускаются к шее, по-собственнически оставляя алый цветок-засос, продолжая выцеловывать каждый сантиметр бархатной кожи под вздохи и гортанные стоны. Всё казалось нереальным сном, видением, что развеется, стоит махнуть рукой; однако каждое ощущение было реальным, как два каменных стояка парней в их комнате. — Ты точно, — договорить Ёнджуну не позволили, отвечая полустоном, таким простым и желанным. — Продолжай, не останавливайся. Из уст Ёнджуна вырвалось рычание. Одним движением руки шорты и нижнее бельё оказывается около полотенца, а чужие худощавые ноги — на плечах. Так как лубриканта, по понятным причинам в комнате не имелось, Ёнджуну пришлось облизывать свои пальцы под заинтересованный и стыдливый взгляд снизу. Ёнджун наклоняется ниже, одной рукой обхватывая обе ноги на своих плечах. Бомгю, конечно же, отводит взгляд, стоит кончикам пальцев огладить напряжённое колечко мышц и надавить, выбивая из лёгких возбуждённые вздохи. — Ты сам попросил меня, Бомгю-я, — пальцы входят в разгорячённое нутро, ощущая плотность влажных стенок, аккуратно толкаясь под чужой болезненный стон, — Какой ты тугой. Слова Ёнджуна, не нарочно вырвавшиеся из лёгких, были последней каплей. Пути назад больше не было — пальцы уже растягивают под собственный член стенки ануса друга, без стеснения стонущего и просящего большего. Первое время пальцы двигались медленно, стараясь не доставлять дискомфорта и излишней боли девственно узкому Бомгю, пока адреналин не завладел телом, отключая здравый смысл и лишь ускоряя движения рукой. Пальцы один за другим добавлялись и вытряхивали новый, более громкий, низкий мужской стон. Ёнджун не хотел видеть в своей постели никого, кроме Бомгю — с таким же мужским телом, каменно стоящим членом, сочащимся предэякулятом, разбросанными по подушке волосами, впалым животом, прекрасно видными из-за худобы рёбрами и острым кадыком, прекрасно поднимающимся, стоит лишь парню снизу запрокинуть голову и сглотнуть. — Пожалуйста, — умолял Бомгю, сжимая в руках простынь, лишая последней выдержки своего хёна, — Трахни меня наконец. — Не переживай, я хорошо тебя трахну, — Ёнджун не выдерживает, и с громким звуком пальцы покидают чужое нутро, обхватывая собственный член. Слюна нитями опадает на головку, дабы избежать дальнейшего дискомфорта. Одним движением возбуждённая плоть погружается в узковатые стенки, и Ёнджун наблюдает, как ноги на плечах дрожат, а поясница Бомгю выгибается. Дыхание младшего быстрое, будто тот пробежал кросс в десять километров, вовсе не останавливаясь на передышку. Спустя несколько минут комната наполняется шлепками тел и низкими стонами двух парней, совершившими недопустимое для их дружбы. — Ты жалел об этом? — Субин снял очки, откладывая их подальше. Невозможно было поверить, что тот запуганный мальчик и правда за несколько месяцев до их первой встречи, занялся любовью с близким другом. — Первую неделю, да, — Ёнджун вздохнул, закрывая лицо руками, — Но потом я смирился, потому что мы начали регулярно заниматься сексом на наших кроватях, соединённых в одну. — И где этот парень сейчас? — Субин хотел услышать явно не тот ответ, который дал ему Ёнджун.◾️
Arms Tonite — Mother Mother
Март.
Две тысячи двадцатый год.
С самого утра поведение Бомгю было странным. Он слишком долго засматривался на ценные ему вещи, много обнимал и целовал Ёнджуна в губы, нос и остальные части лица, хотя они даже не были официально в отношениях. Никто об этом не зарекался, но и сказать «я тебя люблю» друг другу они тоже не могли. Ёнджун много улыбался и смеялся, думая, что всё правда налаживается, и верил в то, что сможет предложить Бомгю встречаться после его дня рождения; но он ошибался. — Бомгю-я, я схожу в магазин, ладно? — голос Ёнджуна был нежным и доносился около двери под шелест дутой куртки, на что Бомгю лишь улыбнулся и кивнул. Настроение было прекрасным, и в магазине старший Чхве провёл около получаса, после начав предчувствовать что-то неладное. В ускоренном темпе купил всё нужное и направился в общежитие, стараясь выкинуть дрянные мысли из головы. Пока Ёнджун шёл по коридору, чувство тревоги возрастало, вызывая спазмы в мышцах и боль в голове. Дверь в их с Бомгю комнату была приоткрыта, и стоило Ёнджуну заглянуть — губы раскрылись в немом шоке, а глаза неестественно расширились. Бомгю лежал посреди комнаты, рядом с ним лужа крови с лезвием, охваченным алым, имеющим начало от запястья парня, лежащего без сознания. Пакет забыт в коридоре, а Ёнджун, наплевав на всё, бросается к Бомгю, аккуратно поднимая его и обнимая; закрывает рукой рану, зажимая её. Гю почти не дышал, лишь улыбался и смеётся, кажется, узнав Ёна. — Бомгю, — Джун плакал, смотря на бледное лицо Чхве Бомгю, не имеющего сил даже полноценно открыть глаза, — Я вызову скорую, ладно? — Исполни моё последнее желание, — голос Бомгю был тихим и еле слышным, словно на это уходят последние силы, — Поцелуй меня и позволь мне умереть. Сначала Ёнджун махал головой из стороны в сторону, не желая принимать условия игры Бомгю, но он снова никто, чтобы отказать ему. Чувственно, безумно нежно, словно Джун касается чего-то хрупкого, целует, забирая из чужих уст последний вздох и удовлетворённую улыбку, пока его собственные признаются в любви уже бездыханному телу.Именно так Чхве Бомгю умер в ночь с двенадцатого на тринадцатое марта, ровно в двенадцать ночи, на руках у парня, который так и не успел сказать своё «я люблю тебя» и посещал гранитный памятник каждый год, принося новую фигурку и предлагая встречаться, оставляя последнее живое около чёрно-белой фотографии.