***
«Судьба тасует карты,
а мы играем»
— Артур Шопенгауэр
Когда в прошлый раз они играли в дурачка на желание, Вова успел подзабыть за два года, как Кащей умеет цыганить. Вот и остался он в дураках десять раз в подряд, смирившись со своей участью и желанием Никиты, которое как всегда удивляло. Он загадал следующую партию сыграть на раздевание. Это означало две вещи: первая – придется снова играть с этим лисом, второе – Володя, судя по всему, останется голым. Кащея, конечно, в картах нагреть – та ещё задача, но Вова принципиально не хочет уступать, потому что сверкать задницей перед Никитосом – сомнительное удовольствие. Готовится он основательно. Натягивает на себя пару футболок, на них алкоголичку, под штаны армейские кое-как поддевает треники. В этот момент Володя ощущает себя пятнадцатилетнем школьником, а не мужиком, прошедшим Афган, но успокаивает себя тем, что развлекаться тоже нужно. Кащей только лыбу давит, когда Володя в подвал спускается. Говорит что-то про то, что даже у капусты меньше слоев, чем на Суворове, карты в своих руках тасует, как самый искусный в мире крупье, и смотрит внимательно, по-лисьи хитро, как только он умеет. У Вовы даже мурашки по спине пробегают, но он быстро их стряхивает, как пыль веничком. А ведь даже непонятно, че Володя так нервничает. Как будто в первый раз. Они по-молодости и не таким промышляли, хотя, видимо, все их достижения прошлых лет оправдывались отсутствием стыда, совести, юношеским максимализмом и гормонами, а сейчас они уже взрослые, опытные, серьезные. Старшие. А статусу нужно соответствовать. — Ну, Владим Кирилыч, что ж ты встал как неродной, проходи, присаживайся. Кащей в дыме его пахучих сигарет и сумраке подвального помещения похож на призрака, даже скорее на полтергейста, который обязательно наебет и не подавится, а потом еще подножку подставит на удачу. — Как официально, не думал в депутаты? Там такие хитровыебанные всегда на руку, — Вова решает пойти на опережение в колкостях, терять-то все равно нечего, кроме штанов. — Знаешь, Вов, думал, но пока у меня есть дела поважнее, — из-под его ловких пальцев из колоды вылетает карта с пиковым Валетом. Кащей ухмыляется на это, а Володе остается только догадываться, что такого значит этот несчастный кусок картона. — Да давай, не стой в дверях, карты ждут, водочка греется, — на Кащее только черная рубашка, из-под которой торчит повидавшая жизнь алкоголичка да его извечные штаны. Уверенности ему не занимать, а Вовка на его фоне действительно напоминает капусту, ну или полярника, хотя, наверное, полярники бы в таком наряде запарились. — Раздавай. — Вова, как может, следит за чужими руками, чтоб ни в глаз ни в жопу не пролупить момент, когда Кащей начнет мухлевать. Вроде пока чисто, и Вова даже немного расслабляется.***
Куртка исчезает с него сразу после первого кона. Он не удивлен, потому что жизнь его ничему не учит. Отыгрываться с Кащеем не то, что бесполезно. Это попросту невозможно. Никита играет так, будто это не обыкновенный дурак с Вовой, а самый настоящий покер с главными шишками из Белого дома. Да он бы и их нагрел, Володя уверен, а потом бы скрывался в лесостепях Татарстана, пока его бы не признали пропавшим без вести. За следующие три кона Володя остается с голым торсом и уже жалеет, что не напялил на себя весь шкаф. — А ниче тебя твой Афган раскачал, вон какой крепыш, а то был кожа да кости, смотреть страшно, — Кащей нагло его разглядывает, подолгу на шрамах и рубцах послевоенных задерживается, но на этот счет ничего не говорит. По его понятиям шрамы украшают мужчину, а каким образом они получены – это совсем неважно. Кащей пялит так, будто перед ним не Володя, а ебаная Мона Лиза, сошедшая с картины и решившая сыграть с ним по доброте душевной. Следующий кон опять оказывается проебанным Вовой, но почему-то раздеваться начинает Кащей. Суворов смотрит с недоумением, созревает на тупой, но нужный вопрос. — Я же проиграл. Че ты-то раздеваешься? — Ты не шаришь в правилах, Вова. — Кащей произносит это около-мурлыкающим тоном, как будто не хочет сознаваться, но рубашку с себя стягивает крайне поспешно, — спасаю утопающих. — Слушай, а дай-ка слово, что ты не наебываешь меня уже четвертый кон в подряд. — Да без б, Вова, слово пацана, — они жмут руки, и Кащей вновь раскидывает карты пластичными движениями, Володю своими глазами огромными прожигая. Суворов раньше не замечал, что очи у него очень необычные и прям большие. И смотреть он умеет так, что все как на духу ему выложить хочется. И ресницы такие закрученные, как барашки. Красивые. Вова отмирает только тогда, когда его за нос сливкой дергают. Он морщится, руку чужую отбивает и на стол смотрит. Перед ним четыре короля, а у Володи только шваль. — Да как, блять, ты это делаешь? — Вова уже в хроническом состоянии ахуя. Как Кащей вообще может доводить партию так, что у него на руках золото остается: козыри да крупная рыба. — А потому что отвлекаться не надо, Вова, а теперь снимай штаны. — Ты че слово щас свое проебал? — Вова злится, потому что они забились, а этот чмошник продолжает выделывать финты. — Побойся Бога, за такие подозрения можно и в хлеборезку получить. — Кащей, хоть и звучит мягко, но в голосе чувствуется едва уловимая угроза, а Вова Никиту знает достаточно хорошо, чтобы вовремя захлопнуть варежку и не получить лишнего. Признаваться, конечно, не хотелось, но перед Кащеем у него иногда коленки-то подрагивали. Было в нем что-то такое опасное и потаенное, к чему прикоснешься – и мир разверзнется. А проверять на собственной шкуре воздействие этого неизвестно чего Адидасу ой как не хотелось. Вдруг реально ебанет – век не отделаешься. — Владимир, часики тикают, штанцы снимаем, — че Кащей к его штанам так прилип (в переносном, слава Богу, значении) Володя не допетривает, но бляшка звякает, и вещь отлетает куда-то в сторону. Дальше происходит что-то за гранью понимания. Володя остается с двумя шестерками, которые с довольной мордой пристраивает Кащею «на погоны». А тот и рад. Стягивает с себя алкоголичку и сидит с довольной рожей, как кот на сметане, красуется. — Ученик превзошел своего учителя? — и потягивается так по-блядски, что у Суворова чуть челюсть на половицах не оказывается. У Кащея мышцы так красиво на руках перекатываются, что Вова натурально не может отвести взгляд. Не так он себе представлял партейку в карты, ой не та-а-ак… А Кащей ведь не слепой, видит как Вова тормозить начинает, его разглядывая, но на это только ноги шире расставляет и вальяжнее усаживается на диван, на котором вчера драл очередную Любку, каких у него было сотни. А Володя – он же один такой, как изумруд среди хлама, и светится так, что глаза оторвать стыдно. Так и сидят они, глазами друг друга