Снег на моей голове...

— Ты чего маешься под дверями?— спросила Александра, озираясь и потирая подмерзающие пальцы рук.— Ждешь кого-то? — Нет, задумалась о бренности бытия,— улыбнулась Ариадна. — На склоне лет, свершив дела земные, потянуло в философию?— рассмеялась редактор.- О! Вот они, мои гаврики! Два человека, в одном из которых хореограф узнала помощника Саши, резво приближались к дверям аэропорта. — Мужики,— возмутилась Саша,— где вас носит?! Я себе всю задницу отморозила! И даже нос! — Нос не задница,— философски отметил тот из двоих, что был старше.— можно и рукой прикрыть. —ВасильПалыч, ты думаешь, если возишь меня шестой год, я тебе уши не оборву и тот самый нос за хамство?— воззрилась, видимо, на водителя руководительница. — Без ушей я к работе буду непригоден, так что не оторвешь,— разумно заметил Палыч.— Шурк, помчали! Мы и так из-за пробок и аварии бог весть сколько будем назад ехать! — Авария какая-то?— переспросила у водителя Ариадна. — Да, какие-то умники нашли, где встретиться!— расфыркался мужчина.— Так “поцеловались, что еще троих прихватили, теперь в обе стороны поток по одной полосе с оглядкой! Стоит все колом! — Ну надо же!— растерянно посочувствовала всем сразу блондинка Александра повернулась в приятельнице и спросила: — Ты, поди, тоже машину ждешь? — Нет, я сама по себе,— покачала та головой. — Давай подбросим тебя до школы?— предложение было со всех сторон неплохим, но обычно готовая в любом настроении и состоянии ехать на работу женщина, в этот раз отказалась. — Нет, я сегодня не в ту сторону,— и, вроде, удивившись самой себе, пожала плечами. — Завтра будет светопреставление!— пророчески предрекла редактор.— Если Серебрякова едет из аэропорта не на работу, то мир потерял всякие устои! Оставалось лишь рассмеяться в ответ на такое заявление: — У меня крайне уважительаня причина: у Евки день рождения. — Да ладно!- охнула Александра.- Слушай, а я забыла совсем, что она у тебя из подснежников! Это ей уже сколько? Четырнадцать? — Двенадцать,— поправила мать. — Точно! Двенадцать!— Саша покачала головой.— Как же время летит! Я еще помню наше знакомство, когда она стояла маленьким ежиком и защищала от тебя твоего Кольку! — Он не мой!— вырвалось само и было лишним. Обе женщины поняли, что грань легкой болтовни пройдена и попытались вернуться по правильную сторону от неуместной откровенности. — Может, хоть до города все-таки подбросить?— предложила журналистка. — Да нет, дождусь такси, уже едет— отмахнулась хореограф. Горько и честно было то, что сказала - не ее Коля. В общем-то, ее и не был. У Коли семья. Все время была семья. Он их. И привязываться не стоило. Она бы не привязалась, если бы заметила, как медленно, будто в зыби, тонет в чужом, занятом мужчине. Любовь случается разной, иногда, как с Володей, быстро, с теми самыми ужасными желтыми цветами, подобно разбойнику из подворотни с ножом; а бывает, как с Николаем — затечет медленным ядом, очнешься, а вся пропитана бессмысленной и бесцельной любовью к чужому и даже постороннему человеку. Все ведь понимала. После Владимира зареклась связываться с женатыми, тем более их любить. Максимум — спать. Секс, знаете ли, дело личное: мужчина пусть сам разбирается, что его там в супружеской кровати не манит, что бежит на сторону. Пока не любишь, проблемой не будет. Когда разлюбила Дадиани, секс с ним стал совсем простым, очень полезным во многих вопросах. И почти бессмысленным. А еще стали заметны все мелочи, которые скрадываются любовью, размываясь, сглаживаясь. Володе было за пятьдесят. Его жизнь, слишком насыщенная и яркая, изобиловала стрессами. А стрессы сказывались на всем. И на простоте постельной жизни тоже. И если больше нет ничего, если нет любви, то любой огрех заметнее. Утомительнее. Настоящего разговора, последнего, между ними не происходило много дольше момента, когда прошла и любовь, и стастная постель. Вроде все щее были вместе, а, вроде, давно уже и чужие друг другу. Тем более про дочь Дадиани забыл напрочь, кроме, конечно, денег. Тут отказа не было никогда. Но и не более. Ева, само собой, тоже забыла отца, слишком была мала, когда он исчез. Ариадна обижалась, но гордость не давала напоминать блудному родителю, что он должен своему ребенку не только пухлый кошелек. Жила по принципу “с Володи хоть шерсти клок”, и для себя, и для дочки. Наверное, в его глазах была терпеливой и покладистой тряпкой. Стоило бы и в своих быть такой, но себе казалась королевой, мстительно собирающей свою дань с захваченной территории. Душа от бардака, происходящего в жизни, утомлялась и остывала. Больше не замечала заинтересованных мужских взглядов, не хотела ухаживаний. Замкнулась в ребенке, работе, редких ни к чему не обязывающих встречах с мужчиной, к которому совершенно остыла. В общей когорте желающих приблизиться к все более могущественной и влиятельной Ариадне Серебряковой, пожалуй, было только две спокойных гавани - Антон, который держал свой участок работы в блеске и всегда был под рукой в трудные минуты… и Коля, ничем особенно не обременяющий, занимающийся своей работой честно и ответственно, а ее дочерью трепетно и бережно. По этой части у матери с Евой случилось суровое недопонимание. Дочь попросила не появляться на ее занятиях с Николаем Сергеевичем. — Это еще почему?!— удивленно возмутилась женщина.— Мне интересен твой прогресс, и что ты делаешь. — Не приходи!— нервно завибрировала недовольством дочка, сверкая зелеными глазами. — Слушай, я ему деньги плачу,в конце концов, да и следить надо, чтобы ты не перегружалась!— попробовала воззвать к разуму ребенка. Все дело в том, что она и без того не была частым посетителем уроков Евки, так что той совершенно не из-за чего было злиться. Назвать Ариадну матерью-наседкой ни у кого язык не повернется. Но хотя бы раз в месяц она может посмотреть, что оплачиваете своему подчиненному в ставке за индивидуальные занятия? И это вопрос к ней даже не как к матери, а как к руководителю учебного заведения! — Не приходи! Он совсем другой, когда ты смотришь!— писханула Ева. Вот ей еще младшие школьницы истерик не закатывали, конечно! Но, вообще, слова о “другом” Николае насторожили. Претензий к нему как к педагогу у Ариадны не было. Он профессионально и четко проводил Еву через нагрузку, следил внимательно, спуска не давал. Может, держался чуть отстраненно, но она и не ждала конкретно от этого учителя излишней душевности. Он ее ни к кому из учеников не проявлял, если вдуматься. Делал свое дело, прощался, отпускал класс. Ждал следующего. Такой тип — безэмоциональный. Профессионал в чистом виде. Родители его благодарили, дети уважали, кажется, даже любили больше, чем многих гораздо более душевных наставников. В общем, слова дочери смутили. Лучшее, что смогла придумать в ответ настороженная мать - поставить без лишнего шума камеру с автономной записью, спрятав от не слишком любопытных глаз. Слишком любопытные бы заметили. После занятия так же в тайне от всех забрала оборудование для слежки. И вечером прониклась тем, что происходило в ее отсутствия. Поняла Еву, она бы тоже не хотела менять те уроки, которые были один на один, на те, которые случались в присутствии матери. Прежде всего, будучи в прошлом балериной, а в дне нынешнем востребованным хореографом, Ариадна оценила несколько специфическое и, возможно, не слишком подходящее для ушей восьмилетки, но очень яркое чувство юмора учителя своей дочери. И это при том, что уловила далеко не все, хотя фразочку “подбери задницу, это не тверк” решила взять на вооружение. Впрочем, любимая доченька лексикон своего педагога явно освоила отлично, так что отбрехивалась временами весьма бодро, особенно на усталости ей удавались перлы. — Евк, если твоя задница сама не спрячется, я ее пенделем в тебя спрячу!— обратил внимание на откляченную пятую точку в позиции педагог. — У тебя колено не разогнется так, чтобы дотянуться до моей задницы,— оттявкалась малявка, но тело подобрала в приемлемое положение. Среди прочего выяснилось, что деточка еще и “тыкает” наставнику. Видимо, Коля был столь строг в вопросах иерархии исключительно прилюдно. И у Ариадны было подозрение, что может мужчина за свою непубличную лояльность поплатиться. Дети часто не понимают, когда выход за рамки недопустим. И все же запомнила не шуточки, перелай и даже не полное забвение формальных норм уважения, благо непосредственно во время занятия дочь слушала Николая беспрекословно. В памяти прочно застряла картинка: уставшая, рыдающая из-за неполучающегося задания дочь, стоящий возле нее на одном колене мужчина, заглядывающий в мокрые глаза и утирающий крупные слезы ребенка. Большая ладонь на маленькой щеке. Никогда еще никто так не утешал ее девочку. Никто настолько сильный и бережный. Никто настолько мужчина. Ариадна почти почувствовала собственной щекой касание. Было приятно. Успокоительно. Больше не рвалась на занятия этих двоих. Они им, и правда, кажется, мешала, сбивая с общей волны. Прошло несколько месяцев. Коля поймал начальницу в коридоре и предупредил, что сегодня не сможет отработать индивидуалку в Евой, а потом помялся и добавил, что, кажется,в ближайшее время ему вообще будет непросто в обеденное время работать. — Что-то случилось?— спросила Серебрякова. — В общем, да,— запустил пальцы и в без того растрепанную шевелюру.— У меня отец попал в больницу. Ну, там осложнения. Диабет у него. Операция, в общем, будет. Потом реабилитация. Все вот это. Замолчал, то ли не желая вдаваться в малоприятные детали, то ли не понимая пока, что это будут за детали. — Там надо будет помогать, понимаешь?— оглянулся, увидел, что они в общем коридоре, перестроился.— Ариадна Александровна, мне бы как-то немного разгрузить график, перестроить. Я могу вечерами заниматься больше, а днем чтобы было время. Для папы, в общем. — Может, вам сегодня вообще отменить занятия?— у самой Ариадны отец умер чуть больше полутора лет назад. Всем было тяжело,хотя смерть была быстрая. Сердце не выдержало. Впрочем, может, тем тяжелее, не смогли и не успели сказать самое важное ему. Так что понять Николая могла. О том, чтобы отпустить и дать возможность быть рядом с родителями — даже речи не заходило. Придумают, как передвинуть графики и освободить ему то время, что необходимо. Мужчина суетливо поблагодарил и почти убежал. Проводила его долгим взглядом в спину. Люди западают в сердце, вытаптывают там себе место, располагаются. И все, больше твое сердце не принадлежит только тебе. Судя по всему, Коля уже неплохо в этом сердце утрамбовал площадку, того и гляди начнет обустройство. Кажется, из него может получиться хороший друг. Друзей у Ариадны мало. Один, тем более такой, лишним не будет.