«Разбойники? Возможно» - подумал про себя ас.
Под толщей снега скрывался ещё один дом. Руки краснели от мороза, потеря чувствительности постепенно перерастала в боль. Раскопав небольшой кусочек крыши, асу пришлось всего лишь раз подпрыгнуть, чтобы доски под ним с треском сломались. — Ай! — кроме того, что пол холодный и твердый, так ещё и по пути удалось зацепить пару деревяшек, поцарапав и так натерпевшиеся ладони, — Если и здесь ничего не будет… — раздраженно выдохнул, — Я рехнусь! Здесь были книжные шкафы, на которых может и было что-то полезное, но при таком морозе тратить на них время не хотелось. Снова фигурки, но ещё и проржавевшие инструменты, бумаги — кажется когда-то давно тут была алхимическая лаборатория. Исцелив небольшие ранки и пару синяков, Хеймдалль отряхнулся от снега и деревянной трухи. В комнате имелась как дверь ведущая в подвал, так и приставная лестница для подъема на чердак. Ни о каких разбойниках речи идти не могло, ведь будь здесь люди (вопрос зачем) — они бы уже думали на всю округу, после такого-то треска. Белый шум смешивавшийся с отдельными словами вроде "он" и "обещание", доносился непонятно откуда. Залезть на чердак казалось делом проблематичным, так как его половина теперь лежала на полу первого этажа, но все же возможным: обычные вещи, вроде ножа, подстилки-кровати и никаких следов алхимической активности. Пришлось выбрать иной путь Подвал, откуда видимо можно было пройти в еще одну комнату, был заполнен огромным количеством деревянных ящиков разного размера. Ас пытался ориентироваться на слух, медленно подходя то к одному углу, заваленному вещами, то к другому. В левом дальнем, темном и пыльном шум стал особенно громким. Захотелось облизнуть губы. Пальцы коснулись крышки."Это оно!" - биврёстовые глаза заблестели, камень с души убрали
На дне ящика лежал фиолетовый шарик, изготовленный из стекла. Это его белый шум! Это его мысли! Стоило коснуться — тот засветился тусклым светом, а шум постепенно преобразился в речь: — "Ч-что?" - но в "голове" было пусто. Обычно, если того требовала ситуация, Хеймдалль мог, коснувшись собеседника, не просто услышать мысли, а полноценно "заглянуть в душу", достаточно сконцетрировавшись, но тут — тут было пусто. Те слова-обрывки были всем, с чем предстояло работать. Голос едва заметно дрожал, - "Ты заберешь меня отсюда? Пожалуйста?" — Так значит, ты можешь разговаривать? - в подвале было гораздо теплее чем снаружи — можно было и поговорить. В источниках ни слова не было о том, что это что-то живое, а тем более — разумное. — "Да. Да, я могу разговаривать", - было похоже на общение с человеком, который только проснулся, и который тратил на каждый, даже самый простой ответ излишне много времени, - "Ты... слышишь что я говорю? Думаю?" — Да-да-да, - а деть-то шарик было и некуда, пришлось держать в руке. Хеймдалль повертел находку в руке, ничего не упустил, - Сколько ты уже лежишь в этом ящике? — "Я не помню." — Почему тебя засунули туда? — "Я не помню. Мои воспоминания уже давно затерялись на глубине, прошу прощения. Меня зовут... - белый шум снова начал нарастать, прежде чем смениться тишиной перед самим ответом, - Меня зовут Вайктюд." — Хеймдалль, — представился шарику ас. Стоило щелкнуть пальцами, как Хугинн вместе с другими воронами перенесли их обратно в Асгард. Тепло тут же приятно разлилось по всему телу. Как же приятно вдохнуть всей грудью, не впустив никакого обжигающего мороза внутрь. А еще теплее стало от мыслей о том, какая будет похвала (даже если совсем крохотная) дана отцом за такую вещь. Улыбку сдержать не получилось. О́дин же сидел в своем кабинете, вызывающим каждый раз небольшой трепет, стоило ступить туда: свитки, книги, магические артефакты, даже этот странный меч — такую же концентрацию мудрости ни в одном из девяти миров не сыщешь! Постучав и получив в ответ сухое «да», ас зашёл осторожно, как заходил бы в лавку с керамикой или стеклом. — Отец, я надеюсь, что мой подарок будет полезным, — пожилой мужчина стоял склонившись над какой-то картой, рассматривая, периодически обводя что-то на ней, бормоча под нос умные слова. Он нехотя оторвался, показав насколько информация тут, заведомо превосходила что бы там не принес сын. Хеймдалль слегка поклонился, потянув свой дар. — Что это? — Всеотец всячески повертел в руках Вайктюд, на что никакой реакции шарик не выдал. Мысли величайшего из богов чтению не поддавались, но раздражение виднелось в глазах, в морщинах на лбу, слышалось во вздохе. — Это — артефакт, способный подавлять магию, я подумал, что против битвы с Кратосом- — Тот самый артефакт, который сделан из осколка звезды? — сладкую речь оборвали, — Тот самый неудачный проект, толку от которого ноль? — голос становился все громче и громче, но вместо того чтобы перейти на крик стал тихим. Тихим, но передающим раздражение ничем не хуже, - Ты ведь даже не знаешь, для чего его создавали, да? - фиолетовые глаза стыдливо смотрели куда угодно, лишь бы не на него. — Я- — Не трать время, Хеймдалль — его у нас и так мало. Сходи проверь стену и возвращайся к ужину, — Один вложил артефакт в ту же руку, что так любезно хотела подарить его, после чего молча развернулся, вернувшись к бумагам. И Хеймдаллю ничего не оставалось кроме как поклониться и тихо уйти. Досада, стыд и вина, словно охотничий нож, вонзились в грудь, причиняя физическую боль.***
Положив Вайктюд на стол, сил хватило лишь на то, чтобы рухнуть на кровать. Никаких мыслей слышно не было — все силы, вместе с биврестом и способностью читать мысли пропали. Пальцы зарывались в косы, больно оттягивая светлые волосы, разрушая красивую прическу. Было похоже на то, будто одна часть его старательно пыталась сдержать подступающий потоп, вторая говорила первой что нужго быть собранней, а третья и была потопом. Глаза стали влажными, но до слез не дошло. Каждый вздох давался с трудом. Плечи дрожали. Такое уже случалось. Кажется, шарик пытался что-то спросить, но скоцентрироваться не получалось, привести себя в порядок — тоже. Хеймдалль закрыл лицо ладонями и пару минут молча сидел, пытаясь успокоиться, дрожь медленно сходила на нет. Первое, что коснулось его ушей, стоило только расслышать что-то — печаль. Фиолетовый шарик лежал на столе, излучая грусть. — Ты смеешь… Проявлять ко мне жалость? — голос тихий и дрожащий был наполнен подступающим гневом. Как эта безделушка имеет даже смелость думать о том, чтобы жалеть его?! Рука сама сжалась ещё сильнее, но вместе с тем груз на груди, поддергивающиеся плечи, потоп — все вернулось. Пришлось разжать ладонь и глубоко вдохнуть, - Говори. — "Я не испытываю к тебе жалости, Хеймдалль, только сочуствие", - тот смотрел не на собеседника, а на пейзажи Асгарда, пытаясь отыскать в них успокоение, - "Всеотец очень любит магические артефакты и знания, судя по кабинету, а ты принес ему подарок, связанный с его интересом — это очень хорошо и заботливо! Такой холодный ответ был," - "неправильным" подумали Вайктюд на глубине, но "сказали" совсем другое - "не лучшим. Он ранил тебя ни за что. Не могу одобрить такой поступок." — Все равно не понимаю, чем это должно отличаться от жалости, - ас отмахнулся. Шарик вздохнул, - Для сочуствия нужно "знать по собственному опыту", - фиолетовые глаза стали пугающе-пристально всматриваться в Вайктюд, - Ты вообще понимаешь что-то в таком? Ты вообще можешь представить степень моего разочарования? — "Да", - ответ был спокойным и уверенным, переходящим в настойчивость - "Сейчас я не могу вспомнить когда это было, что это было — но я знаю, какого это", - но также скоро оно угасло, - "Ты можешь оценивать свой поступок как хочешь, в этом и суть мнения, но я считаю — ты поступил хорошо и... Ты молодец." Кто-кто, а вот волшебный шарик подбадривает его впервые. Хеймдалль тихо рассмеялся, хотя на душе, стоит признать, легче стало. Что дальше? Тор будет говорить ему, что как брат он даже ничего такой? — Ладно, твое "сочувствие" немного меня повеселило, так что, в награду, я разрешаю тебе отправиться со мной на стену. Осталось только найти в шкафу что-нибудь, куда можно прицепить Вайктюд. Нашлась авоська. Так-то Всеотец ничего не говорил о том, что артефакт надо выкинуть, так что... Можно оставить себе, ведь так? — "Хеймдалль?" — М? — "Я не "оно" и не "какой-то стеклянный шарик", я — "они"; я — Вайктюд," — в знак понимания Хеймдалль кивнул. Они могут отправляться.***
— Почему прежде чем сказать «ответ был не лучший» тебе хотелось сказать «ответ был неправильным»? — подъемник, слегка поскрипывал, но работал. Розовое небо постепенно уходило в голубой, оповещая о скором наступлении ночи. Но пока ещё можно было наслаждаться игрой оранжевого солнца в облаках и прохладным, но не холодным, вечерним воздухом. Разумеется, можно было попросить воронов перенести их сразу наверх — "Потому что, на мой взгляд, не мне судить что такое «правильно», а что такое «не правильно", - ответили Вайктюд. — Но у тебя есть мнение. Я слышу это. Почему ты не высказываешь его? — в этот раз Хеймдалль не злился, может слегка был недоволен, но не больше обычного. Вместо этого он подумал, что можно Асгард показать и не только с высоты своего пояса, но и подойти к краю подъемника, держа "переноску" в руке. Отсюда был виден весь город со своими уютными улочками и жителями, но что ещё лучше — прекрасными зелёными лугами вокруг. — "Я почти и забыли как выглядит этот цвет! Асгард очень зелёный, мне нравится," — Только чтение глубинных мыслей подсказывало, что вранья здесь не было, — "Это сложный вопрос… У меня есть некоторое свое мнение, которое, как я считаю, должно остаться только моим и влиять только на меня. «Неправильно» и «неправильный», на мой взгляд — слишком сильные слова, чтобы говорить их без твердой уверенности. Такой ответ подойдёт, Хеймдалль?" — Да, я думаю подойдёт, — впервые за… Впервые у него был кто-то, кто мог разделить с ним эти виды, оценив красоту родных земель по достоинству, — Со стены будет видно ещё больше — есть ведь ещё и «открытые просторы». Они сидят на краю стены вдвоем. Будет звучать глупо, но с вот этим вот крохотным артефактом желания находиться было по-больше, чем идти ужинать в кругу семьи, попутно видеть, лжецов, пьяниц и прочих отвратительных личностей, сделавших что-то полезных для Одина, и от того приглашенных на ужин. — Как часто ты врешь? — пожалуй, захотелось разочароваться по-скорее, чтобы не строить ложных ожиданий. Холодный воздух начал щекотать кожу, небо осветилось множеством звёзд. Неужели какая-то такая же, вернее, кусок какой-то такой же светящейся точки сейчас перед ним? — "Это будет очень сильное слово, но, никогда, я полагаю. Мне не нравится врать," — правда, как ни странно. — Никогда? — не веря, усмехаясь переспросил он, — Хорошо-хорошо, хотя бы почти никогда? — "Да! Я не могу так быстро вспомнить все, но мой создатель дал мне два обещания и оба нарушил. Первое..." - белый шум становился все громче и громче, пока резко не стих, - "Нет, я не могу вспомнить. Но он также пообещал мне, что обязательно вернется за мной," - руки немного покалывали острые камни и различные неровности стены, - "Прошло двеннадцать лет, но он так и не пришел. Произошло Опустошение, начался Фимбулвинтер, но он так и не вернулся за мной." — Я не могу… Наверное ты это называешь «сочувствовать»? В этом, кажется, ты превосходишь меня. Как ты... — "Как я знаю сколько времени прошло? Я считали птиц! Дрозды обычно прилетают в апреле, прилетали, вернее. Нужно было просто считать то, сколько раз случался цикл вьюга-дрозд-дождь-вьюга. Это не так сложно. Сложно ждать. Я не могу умереть только от повреждения оболочки, поэтому мне не нужен сон или еда, я не могу позвать на помощь, я не могу... Я ничего не могу. Только ждать." Хеймдалль искренне попытался опробовать метод «примерить на себя», но в коробку его никто не сажал, так что попытка обернулась неудачей. Он даже не понимал, что сам чувствует в ответ на историю. В их молчании каждый думал над своим, от чего беседа будто бы и не заканчивалась. За своими мыслями чужих и не услышишь. «Я чувствую, наверное… Грусть? Немного грусти, да. Или это жалость? «Эмпатия»? Но, будь я в ящике… В каком ещё ящике? Будь я в заточении, может быть злился… А может… Хотя это, вроде, не заточение?» — понимать свои чувства и анализировать чужие — оказалось слишком тяжёлым занятием. — Не думаю, что ты захочешь присутствовать на пьяном ужине, так что, — покрутил рукой, придумывая поручение, — будешь охранять свечу на столе! Если бы у Вайкюд была возможность моргнуть удивлённо, они бы это сделали. — "Клянусь, что никто не посмеет украсть великую асовскую свечу, пока я буду лежать рядом с ней," — Вайктюд поддержали игру уже спустя момент — "Хорошего вечера, Хеймдалль." — Хорошего отдыха у окна, я полагаю? — убрав в "сеточку", молодой человек отряхнулся, провел по волосам рукой, удостоверившись, что прическа ещё жива, после чего щёлкнул пальцами, вызвав воронов на подмогу — времени идти обратно пешком у него не было. В Великом Чертоге уже были слышны нетрезвые разговоры, характерная зацикленная веселая музыка, где обязательно должна быть дудочка, а в нос ударил запах различных жирных мяс и птиц. Голова начала звенеть практически моментально, так как все разговоры для Хеймдалля дублировались мыслями, перестать слышать которые он не мог. Оставив стража на посту (вдруг действительно кто захочет украсть свечу?), тот вздохнул печально, смиряясь со своей участью. Прогремел гром — а вот уже и Тор на месте. А что завтра? Выполнять работу, какую должен, по идее, делать бы Бальдур? Мысленно он уже устал и хотел перейти к части со спаньём в кровати, но сбыться этому было не суждено. Тоскливый взгляд был брошен на нового компаньона:Он точно оставит Вайктюд у себя.