Акселя, снег и поцелуи

Грохот. — Ну, Саша! Названный смеётся и элегантно подъезжает на коньках, притормаживая искрами лезвий и протягивая руку упавшему. Выглядит он весёлым донельзя, ну конечно, это же не он на полной скорости чебурахнулся в бортик катка. — Антош, ты же сам сказал не помогать тебе? — Но и бросать не просил! — дует губы, но ладонь в ответ протягивает, приподнимаясь неловко с сугроба, который уже принял отпечаток его тушки. Вообще, идея с катком принадлежала целиком и полностью Сашке, у которого в одном месте всегда юность играла колючим ёжиком и не давала на одном месте сидеть дольше пары секунд. А что Антон? А Антон был слишком падок на огонёк в чужих глазах, на елейные речи, которые, если начнёшь слушать, заставят позабыть обо всём, ну и, давайте честно, уговаривать Саша умел. По-разному. И вот теперь из-за этого приходится пытаться устоять на тонких лезвиях коньков, шатаясь как желе и обиженно потирая ушибленные бока, которые столкновение с бортиком переживали тяжко, но сильнее всего всё же досталось Тошиной гордости. Но он обижаться долго не может, потому что Саша счастливый такой — крутит свои акселя (и Антон получает тычок под рёбра за неправильное ударение от сдающего литературу Саши), белобрысой бесшапочной башкой ловит снежинки, над Антоном смеётся, но не по-злому, а даже влюблённо. Антону сложно не улыбаться в ответ. Даже на открытом катке в конце декабря с Сашкой было тепло, как рядом с самой горячей печкой. Антон чувствует себя дома. Саша — тоже. Руки Саши вокруг его запястий чувствуются правильно. Сашка гладит его пальцы в задумчивой нежности, отчего что-то в сердце Антона делает кульбит. Невозможный. — Лапки в тепле держать надо, — улыбается, руки чужие ближе подносит, в своих варежках грея. Антону это что-то до жути напоминает. Будто в прошлое смотрит сквозь призму любви, что пришла чуть позже. Вокруг снуют люди, снежинки. Антону неловко от такого близкого контакта на публике, хоть никому до них дела и нет, наверное. Но сейчас хочется к Сашке ближе прижаться без страха осуждения или страха, что за ними снова погонятся, чтобы избить, как тогда, рядом с Сашиным подъездом. — Домой пошли, — бурчит в шарф. И часа с их прихода не прошло, а шишек на Антоне, будто он на бойцовском ринге побывал. Сашины глаза снова блестят весёлым блеском: — Да, пошли, — и отпускает руку его, отъезжая чуть назад и хохотом заливаясь. — Саша, блять! — Антон визжит, рефлекторно делая шаг к уезжающей и ржущей опоре, но равновесия не удерживает. Краем глаза видит, как Саша мигом бросается к нему. Грохот. Сашка под ним ойкает, а Антон думает, что в того врезаться поприятнее, чем в бортик катка. И вообще, Саша подобное заслужил. Нефиг над благоверным потешаться.