***
Роза не могла отделяться от этого странного чувства... Бывает ведь так, что кажется, будто за тобой наблюдают? На коже ровным слоем лежит чей-то взгляд, он почти осязаем, хочется скинуть это липкое ощущение, и вот ты уже проводишь ладонью по рукам в тщетной попытке... И ничего. Ничего не меняется. Кто бы то ни был, он смотрит, не отводя взгляда. Страх отравлял разум, и дискомфорт лишь усиливался. Девушка прикусила губу. Она смотрела в огромную зеркальную стену напротив, единственную стену, отличавшуюся от трех других. Роза была уверена на сто процентов: это никакое не зеркало, нет. Стекло. А там, за холодной гладкой поверхностью, находятся люди. Мужчины – в этом тоже не было никаких сомнений. Только им подобная забава могла прийти в голову. Весь прошлый день она плакала, свернувшись клубочком в дальнем углу, потому сейчас не желала смотреть в отражение. Щеки раскраснелись и распухли, глаза отекли, и в тусклом свете синих ламп нельзя было различить их цвет. Голубые, светло-голубые. Рыжие волосы делали Розу похожей на зажженную спичку, цвет еще сильнее подчеркивал некрасивый румянец на щеках. Она не знала, как долго находится в этой комнате, как долго ждала своей участи… Не знала и как попала сюда. Может, папа был прав? Он всегда говорил только верные вещи, стоило послушать его и отступить в своих просьбах. Общественная школа – плохая идея для омеги. Жаль, что Роза поняла это слишком поздно, и сделанного уже не исправить. Она должна была выпуститься через неделю, но теперь, очевидно, не придет на вручение аттестата. Омега помнила, как шла домой после уроков, как неожиданно вдруг закапал дождь, и как она забежала за угол со своей школьной подругой. Роза закрывала голову раскрытой тетрадкой, и ее зелёная обложка отталкивала воду. Только недостаточно, зонтик мог помочь лучше. Вымокла белоснежная шелковая рубашка, длинная юбка прилипла к ногам, а у балеток тут же отклонилась стелька. Роза помнила исписанные граффити стены, переулок между магазином дешевого женского белья и пекарней, в которой мама любила покупать сырные булочки. – Бежим скорее! Он не собирается останавливаться, – крикнула Роза своей подруге, но Дженни отчего-то замешкалась. Она смотрела назад, в темноту узкого проулка. После был свет, яркий свет, заставивший выпускниц прикрыть глаза от рези. В промежутке меж двух стен стояла машина, она словно уже ждала их обеих. Все случилось так быстро, что омега не запомнила ни номер, ни марку машины, ни ее цвет. Несколько человек, одетых в черные вязанные балаклавы, вышли из машины и накинули им на головы мешки. Последнее, что помнила Роза – запах. Резкий мускусный запах заполнил ее нос, лёгкие, пробрался под кожу. Крик подруги смолк так же быстро, как и ее собственный. Омег похищали с завидной частотой. Роза обняла саму себя за плечи, снова подняв взгляд к зеркальной стене. Что с ней будет дальше? Что будет с убитыми горем родителями? Она – единственный ребенок в семье. Очнувшись, Роза не нашла рядом подругу, не нашла свой рюкзак, не нашла даже школьную форму. Она обнаружила себя запертой здесь. Девушку переодели. Теперь на ней была лишь белая футболка и шорты, едва закрывающие ягодицы, рыжие волосы расчесал и распустили, словно демонстрируя кому-то их длину. Роза знала, что она сейчас находится на витрине... Только чем она была? Питомцем? Может... Может, закуской? Мама иногда разрешала приглашать подруг к себе домой, и на ночевках девчонки рассказывали друг другу страшные истории. Одной из таких и была байка о кучке Альф, лакомившихся сладкой омежьей плотью. За окном тихо барабанил дождь, в комнате пахло приторными девичьими духами, и подружки сидели тесным кружком, жадно слушая истории. – Запах феромонов сводит их с ума, и простого секса им становится мало, – рассказывала Лоралея, подсвечивая лицо фонариком. – Они держат самых красивых омег в клетках и ждут, когда голод комом встанет в горле... – А потом? – пропищала Синди, прячась за подушкой в ярко-розовой наволочке. – А потом ее достают наружу... Они открывают старую ржавую клетку, вытягивают омегу за волосы и бросают на землю, – Лора растягивала слова, наблюдая за реакцией слушательниц. – Они срывают с нее одежду, а после насилуют много часов подряд. С ней творят страшные, самые страшные на свете вещи, на омеге не остается живого места… Но хуже всего не это. – А что, что хуже? – спрашивали напуганные подруги. – А потом, наигравшись с ее телом, его надлежит... Съесть! – Лора крикнула, подняв руки кверху. – Каждый из насильников хватает огромный нож со стены! Ее закалывают, словно свинью на ферме, а после режут на куски. Только соль, соль и щепотка перца, чтобы прочувствовать вкус человеческого мяса, мяса молодой течной омеги, – мурашки бегали по телу. – Ее едят в гробовой тишине, мясо запивают красным вином, и цикл повторяется снова и снова! – Какой ужас, – слышались крики напуганных девчонок, жавшихся друг к другу. – Ужас, – вторила Лоралея, улыбаясь. – Банда альф-каннибалов до сих пор на свободе, и будьте уверены, они рядом, – Лоралея замолчала, и фонарик ее погас. – И они хотят вашей плоти! Роза и сейчас помнила, как верещали испуганные подружки. Маме пришлось подняться наверх и велеть всем поскорее ложиться спать. «Бессонница портит цвет лица», – сказала она тогда, и омеги послушно уснули. Послушание в их природе. Может, поэтому Розу было так легко украсть? Слезы снова собрались у уголков глаз, и мерзкий синий свет превратился в смазанные блики. Девушка провела ладонью по лицу, пытаясь привести себя в чувство. На столике рядом с матрасом лежали несколько упаковок с кукурузными чипсами, яблоки и бананы. В углу комнаты на свету переливались три литровые бутылки воды. Но Роза не ела, пила маленькими глоточками. Туалет стоял ровно напротив зеркальной стены... «Они смотрят», – понимала омега и не могла заставить себя. Лучше умереть от обезвоживания и голода, верно? Терпеть унижение слишком тяжело. Впрочем, Роза не строила иллюзий. Она знала, что голод возьмёт верх, и инстинкт толкнет ее в сторону пачки чипсов. Организм омеги устроен так... Она должна выжить любой ценой, должна непременно спасти себя ради будущего потомства. Когда где-то под потолком зажёгся яркий свет прожектора, сердце девушки пропустило удар. Она подпрыгнула на месте, и взгляд голубых глаз впился в зеркальную поверхность стекла. «Вы же там, верно?», – подумала девчонка в то мгновение. Страх на секунду окутал мозг, будто шлем из пенопласта. Роза вспомнила рассказ своей одноклассницы, и картинка, нарисованная воображением, оказалась слишком яркой. На месте терзаемой омеги Роза теперь видела себя, видела как ее держат за рыжие волосы, как бледное тело прижимают к земле, срывая с него одежду. А потом ее разрежут ножами. Клац-клац – звенела воображаемая сталь. Омега всматривались в зеркальную поверхность стены, прикрыв ладонью глаза. Она не хотела умирать, а уж умирать так мучительно и страшно – тем более. Пальцы дрожали, и тело содрогнулось под тяжестью чувств. «Они смотрят на тебя, решают, выбирают», – шептал ужас, захвативший сознание. Роза провела языком по внезапно пересохшим губам, и слезы снова покатились по ее покрасневшим щекам. – Не ешьте меня! Не надо, не ешьте меня, не ешьте! – кричала она, упав на пол. – Не надо! Не ешьте!***
– Что она говорит? – спросил Гаррет, обратившись к человеку в черном костюме. – О, всякую ерунду, – отмахнулся работник. – Омеги пугливы, а уж если загнать их в угол… Если вы пожелаете, мы можем удалить ей голосовые связки. – Голосовые связки, руки, ноги, – подтвердил второй сотрудник «Общества». – Все лишнее. Оба рассмеялись, и лишь сейчас озадаченные альфы поняли, что услышали только шутку. Роберт почувствовал, как внутри него на мгновение вспыхнул гнев. Гаррет впервые привел его сюда словно из любопытства, но теперь дело принимало серьезный оборот. Мысль о плененных омегах, ждущих своего альфу, своего первого и единственного мужчину… Слишком маняща. Пусть это и было незаконно. «Пожалуй, сейчас это наш единственный шанс на девственную жену», – говорил коллега, подписывая договор. Роберт даже не мог назвать Гаррета своим другом. Впрочем, у альф не могло сложиться теплых взаимоотношений с другими альфа и, сама природа подталкивала их к нескончаемой борьбе, к конкуренции за самок, за деньги, за землю и другие ресурсы. Альфы могли быть полезны друг другу, но не более того. Роберт знал, что приятель подмазывается к нему ради повышения, Роб являлся лидером смежной команды, и мог замолвить о Гаррете словечко, выбить ему повышение. Первые разговоры об «Обществе» Роберт слышал ещё пять лет назад. Тогда замухрышка Джонатан поставил на свой рабочий стол фотографию, на которой у серой стены стоял он и его очаровательная миниатюрная жена с двумя малышами на руках. Джонатан был альфой, верно, но он не преуспел ни в карьере, ни в спорте, ничто не могло выдать в нем хорошую партию. Узкие плечи, раннее выпадение волос, мальчишеский тонкий голос… Такая хорошенькая омега не могла выбрать его самостоятельно, особенно если учесть многократно возросшую конкуренцию. – Клянусь, они что-то подмешивают нам в еду, – говорили коллеги за обедом. – Омег рождается все меньше и меньше, каждый второй женат на бете или вовсе не имеет семьи. Это абсолютно ненормально. Верно. Ни одна омега не выбрала бы Джонатана, когда рядом есть такие, как Роб. Все встало на свои места, когда Джон протянул ему визитку: серая пластиковая карточка с черными зловещими буквами без пояснения. «Общество». Роберт не единственный получил эту наводку, словно за рекомендации они платили процент. Карточка и сейчас лежала в кармане его брюк. – Тебе ведь нужно только заставить ее родить от тебя, – воодушевленно говорил Гаррет, проводя ладонью по своим коротким светлым волосам. – И тогда омега уже никуда не денется. Если у вас есть ребенок, она в ловушке. Таков закон. Если омега родила от альфы ребенка, она переходит под полное его попечительство. Правительство следит, чтобы омега получала все необходимое, а альфа волен распоряжаться своей собственностью как ему вздумается. Даже на выход на улицу им требуется согласие, что говорить о спортзале или работе 5/2. Потому омеги выбирают так тщательно, они фактически вверяют свою судьбу в чужие руки. – Это невозможно. Они все принимают таблетки, чтобы случайной беременности никогда не произошло, – тут же отозвался Роб. – Нет, не все, – коллега хитро улыбнулся. – Ты же слышал про жену Джона из отдела логистики? – Расскажи-ка. И Гаррет привел Роберта в «Общество», то самое, с черной визитки. Общество благоразумных джентльменов, знающих, как именно должна выглядеть семья. Альфа, послушная маленькая омега, стайка прекрасных детишек. Едва альфы пересекли порог помещения, как фотографии сотен «счастливых» семей встретили их фальшивыми улыбками. Роберт готов был поклясться в том, что правительство помогает этим людям в их черном деле. Хорошо повышает рождаемость, это в их интересах. Люди в черных костюмах толкали сладкие речи. И Роберт, и Гаррет оставили свои контакты, заполнили пару анкет и принялись ждать нового поступления. Альф не волновало, откуда именно сюда приходят девушки, им важно было лишь попадание в их желания. Больше денег ты можешь дать, выше твой статус – лучше награда. Зарплата, положение, дом и имя Роберта позволяли ему разгуляться. «Длинные волосы, не слишком кроткий, но и не слишком взрывной нрав, отсутствие татуировок и пирсинга, в идеале – не проколоты даже уши. Я хочу, чтобы она любила читать и танцевать, чтобы занималась спортом в прошлом». Роберт грезил о чистом холсте, о самой настоящей нетронутой омеге. Он обязался заботиться о ней и о совместном потомстве, пустил в свой дом специальную комиссию для проверки условий, выложил кучу денег. Роберту недавно исполнилось тридцать три года, и в этом возрасте у его отца уже было четверо детей. Нужно догонять, верно? Альфа невольно повел плечом, смотря за тем, как хнычет девушка в пустой темной комнате. Было... Было в этом что-то красивое. Ее тело била крупная дрожь, щеки раскраснелись, и веснушки особенно четко выделялись на красивом лице. Хотелось прижать ее поближе, обнять, успокоить... Но не сразу. Сначала нужно налюбоваться. Альфа не знал, что подобное вообще в его интересах: слезы и страх. – И сколько такая стоит? – Гаррет жадно смотрел на омегу, и что-то темное шевельнулось в душе его коллеги. – Какая хорошенькая, – он будто выбирал в зоомагазине щенка. – Нет, нет, она не для вас, мистер Браун. Она для господина Хайда, – пояснил высокий старичок в черном костюме, продавец «Общества». – Роза Джонсон. Милая девочка, занимается волейболом и спортивной стрельбой, учится в выпускном классе, – говорил он, точно описывая породистую собаку. – Любит танцевать. Девственница, разумеется. Из полной семьи. Ее отец – альфа, а мать – бета. Она знает, что это такое: альфа во главе семьи. Мы передадим ее медицинскую карту, девушка совершенно здорова. Она родит вам много детей. – А что же ее родители? – Они свыкнутся с ее выбором, когда у вас... – работник деликатно отвёл взгляд. – Появится первый ребенок. Мы предоставляем больницу и врача, если вы посчитаете это необходимым. А после рождения ребенка она не могла уйти. «Но для беременности тебе нужно будет ее изнасиловать», – шепнуло сознание, и Роберт невольно сжал пальцы. Он не желал приносить ей боль… Разве что самую малость, чтобы утешить после. Желание на мгновение растеклось по низу живота, и альфа почувствовал, как напряглись мышцы в паху. После рождения совместных детей и до самой смерти альфа и омега принадлежали друг другу, составляли весьма крепкую ячейку общества, одно целое. Если Роза – единственный ребенок в семье, родители не откажутся от неё. Нужно лишь продержать ее взаперти до родов. Длинные рыжие волосы блестели в свете прожектора, крупные слезы стекали по ее щекам вниз. Зрелище становилось невыносимым. Роберт стиснул зубы, чувствуя, что может сорваться, броситься на кого-то, лишь бы дать гневу выход. Он уже внес задаток за омегу, которую не успел увидеть, и теперь выбор окончательно сделан. Роза ему подходит. – Я беру ее. – Мы можем доставить ее сегодня после обеда, – говорил мужчина в костюме. – Я сам отвезу ее домой, – возразил Роберт, но человек из «Общества» лишь рассмеялся. – Боюсь, что такой опции у нас нет, сэр. Мы сами привозим наших подопечных домой, проводим краткий инструктаж, понимаете, – он выдохнул, нажав на кнопку возле зеркала. – Мы заботимся о них как можем. Свет прожектора погас, и маленькая комната погрузилась во мрак. Роза исчезла, и в стекле теперь отражались лишь мужчины, смотревшие на нее с вожделением и жалостью.