power and control

      Филиппу никогда не впечатляли обычные проявления силы, грубые демонстрации военной мощи, громадные армии и военное оружие, огромное богатство или искусная игра слов, призванная продемонстрировать развитый интеллект.       Она знала, как легко можно свергнуть с престола человека, каким бы сильным, богатым или умным он ни был. Она знала, что нельзя доверять даже своему собственному влиянию. Одна ошибка и немного чужой удачи, и даже она может оказаться у края пропасти. Эйльхарт всегда старалась обезопасить себя: ожидала предательства даже со стороны своих ближайших союзников, раскрывала информацию только тогда, когда это было наиболее уместно, и оставалась в тени, пока не придет время.       В конце концов, ее это тоже не обошло стороной. Слабость.       Отношения с леди Меригольд начались, как и любое другое завоевание Филиппы. Да, она была хорошенькой, веснушчатой, с большими глазами, невесомостью в движениях, но, что более важно, в ней было что-то, что Филиппа действительно находила очень привлекательным. Знания. У Трисс Меригольд было кое-что, что делало ее значимой — тайна о наследной принцессе Цинтры. Девушка знала о важности данного секрета, но была поразительно наивной в отношении того, что с ним делать.       Ее оказалось легко соблазнить. Достаточно было утешить ее, сделать несколько небольших комплиментов, пригласить войти и позволить почувствовать себя важной. Даже, когда слухи о принцессе, наконец, стали достоянием общественности, Филиппа знала, что Трисс все еще может быть полезна. Она держала ее при себе, как домашнее животное на поводке, зная, что однажды она может привести Цириллу на их сторону.       Это не было сложно. Соблазнить Меригольд. Держать палец под ее красивым подбородком и нести какую-то сладкую чушь. Целовать ее с глубиной и издавать тихие, томные вздохи. Трисс была отзывчивой и застенчивой, как девственница, дрожала от самого нежного прикосновения и не могла держать рот закрытым. Она громко стонала в самый разгар удовольствия, раз за разом, будучи не в состоянии что-либо сказать после. За исключением имени Филиппы, которое повторяла, словно мантру.       Это было головокружительно. Захватывающе. Соблазнить ее было совершенно несложно.       За свою долгую жизнь у Филиппы было множество самых разных женщин, но ни одна из них никогда не привлекала ее внимание так, как леди Меригольд.       Это было крайне бессмысленно.       Трисс Меригольд глупая и чрезмерно оптимистичная, слишком доверчивая и через чур нежная, легко поддающаяся всплескам эмоций, приходящая в трепет из-за тривиальных вещей, таких, как пурпурный закат или новорожденный жеребенок. Абсолютно неумеющая скрывать свои чувства, отражающиеся в выразительных чертах лица, будь то печаль, удовольствие или радость. И, что хуже всего, она верила в такие добродетели, как добро, справедливость и честность. А также, считала себя хорошим, справедливым и добрым человеком.       На самом деле ее нельзя было назвать исключительно хорошей.       Филиппе следовало бы найти ее ужасно скучной. Стоило бы закатывать глаза на ее обнадеживающие чувства, наивность и открытую честность.       Это должно было быть смехотворно невозможно.       Тот факт, что Филиппа окажется слабой перед чарами этой простой девушки.       Однако, вместе с этим у Трисс Меригольд были уродливые шрамы на нежной коже шеи и груди, и временами в выражение ее лица прокрадывалась отстраненность и тьма, которую Филиппа жаждала высвободить. Какая тайная или тяжелая правда скрывалась под пушистой мягкостью Трисс? Сможет ли Филиппа когда-нибудь вонзить когти достаточно глубоко, чтобы проникнуть в ту похороненную тайну, не задушив хрупкую жизнь в гулко бьющемся сердце Меригольд?       Это было слабостью ледяной Филиппы Эйльхарт.       Ей хотелось развратить Трисс, испачкать ее щеки прикосновением окровавленных когтей. Ей хотелось затащить ее в спутанные сети и расколоть, как челюсти устрицы, в поисках блестящей жемчужины неиспользованной злобы, которая наверняка должна существовать где-то глубоко внутри этой непорочной девушки.       Трисс была милой девочкой, даже хорошей, но не тогда, когда лежала в постели Филиппы, и не тогда, когда опускала ресницы и притворялась невинной, плотно обхватывая своими нежными губами пальцы старшей волшебницы после того, как та подарила ей несколько незабываемых оргазмов. По-настоящему милая, нежная и хорошая девочка не смогла бы оставаться рядом с кем-то вроде Филиппы. С кем-то, чье сердце было покрыто черной тиной. Такая бы вздрогнула и убежала, но Трисс стала свидетельницей еще более плотной тьмы, и с тех пор даже представить себе не могла, что Эйльхарт стоило бы бояться.       Филиппе потребовалось слишком много времени, чтобы осознать, что произошло, потому что подкралось оно незаметно, и еще незаметнее прочно обосновалось глубоко внутри.       Однажды утром, проснувшись первой в своем замке в Монтекальво, Филиппа оперлась на локоть и наблюдала, как спит Трисс. Она спала совершенно голая, абсолютно уязвимая, выставив напоказ свою бронзовую кожу и ни разу не пошевелившись. Лицо ее выражало расслабленность. Доверие. Филиппа провела подушечками пальцев по нежной коже на ее боку. Трисс мгновенно проснулась, но глаз не открыла. Просто улыбнулась и, словно слепой котенок ткнулась носом в шею Филиппы.       Было слишком поздно что-либо предпринимать. Абсолютно и совершенно точно поздно.       Филиппа оказалась перед ней совершенно бессильной. В закромах грудной клетки ледяной Совы обнаружилось живое сердце.