Визит.

       — Мариетта, милочка, будьте любезны, следующего позовите, — положив пухлую карточку поверх стопки её близняшек, скучающе распорядился доктор — а затем, не удержавшись, протяжно зевнул, аккуратно прикрыв рот широкой ладонью.       — Да, герр Генрих, — кивнула дородная медсестра и величаво, будто особа королевских кровей, поплыла к двери кабинета.       Распахнув дверь, многослойно крашенную белым, но затёртую до грязной серости, женщина властно осмотрела коридор — и посетителей, сидящих на обитых скверного качества свиной кожей криволапых кушетках.       — Сударь, ну и что же вы сидите? — с мягкой укоризной обратилась она к кому-то, напрочь игнорируя картонные талоны в руках других клиентов. — Увечным посещение без очереди полагается.       Генрих знал, что при этих словах робкая надежда в глазах ожидающих неизменно сменялась раздражением и завистью к счастливчику… На что и рассчитывала Мариетта, упивавшаяся хоть и такой незначительной, но властью над другими.       Всем хороша помощница, но избавить её от мелочного садизма доктор и не надеялся.       Монументальную коляску с грузным телом пациента в помещение не без усилий вкатила пара дюжих парней в форме студиозусов Бюргенверта. С господами студентами доктор, разумеется, лично знаком не был, ибо недоучками нисколько не интересовался, а вот с их подопечным видеться — и не раз — доводилось.       — Справедливости ради, сударыня, единственное моё увечье зовётся старостью, — педантично уточнил посетитель слабым, дребезжащим голосом — но, тем не менее, после того, как за его спиной закрылась дверь. — И эта хворь на данном этапе развития нашей науки пока, увы, неизлечима. Слаб и тяжёл стал, ноги не держат. Падаю то и дело. Приходится вот эксплуатировать молодёжь и сие колёсное устройство, столь же громоздкое, как и я сам.       — Мастер Виллем! — радушно поприветствовал старика Генрих, оторвавшись, наконец, от журнала посещений. — Добрый день, почтеннейший. Рад и в то же время удивлён видеть Вас в своей скромной лечебнице. Молодые люди, катите кресло к столу — вот сюда, будьте добры. Ни в коем случае не смею укорять вас, почтеннейший, но, всё же, стоило намедни сообщить нам о визите: признаться, мне крайне неловко понимать, что я, пусть и по незнанию, заставил мировое светило науки дожидаться очереди на общих основаниях, и если бы не милейшая Мариетта…       — Жан, Иеремия, подождите за дверью. Бросьте, Генрих, моё дело терпит. Подождал бы, не развалился. Тем более, что меня интересует в основном консультация после осмотра, тогда как тех людей, полагаю, привели сюда куда более неотложные проблемы. — Действительно экстренные случаи нынче, когда практически любые проблемы, за исключением означенного вами преклонного возраста, решаются с помощью инъекции известной Вам панацеи, стали редкостью. А со старостью, к сожалению, и я помочь бессилен.       Ректор слегка изогнул дряблые губы. Возможно, что и поморщился — сложно было угадывать выражение лица под серебряной, выпуклостями напоминающей голову мухи маской, закрывающей выцветшие глаза старика.       — Ох, Генрих, вы тоже вечно торопитесь куда-то… Эх, молодёжь… Панацея, скажете тоже… Яд это, а не панацея… Отрава, что вскоре погубит Ярнам, — теперь престарелый профессор, чей сиплый шепот, невзирая на желчные интонации, едва удавалось расслышать, кривился с отчётливой злобой. — Погубит нас всех, как некогда сгубила птумериан… Я столько раз твердил о том Лоуренсу, да только он если меня и слушал, то не слышал. Мальчишки… самонадеянные, гордые глупцы, даже когда гении… Особенно — если гении!       — И всё же, позвольте с вами не согласиться. Факт есть факт, люди исцеляются. Многих коллег-медиков сие изобретение изрядно разгрузило, а то и вовсе оставило без работы и гроша в кармане. Ну в самом деле, кому нынче нужны хирурги и аптекари в прежнем количестве… Даже патологоанатомы стали куда как менее востребованы.       — Видите ли, Генрих, даже если забыть — весьма опрометчиво — об очевидной опасности взаимодействия… со Старой Кровью как таковой и её производными… то, что бы там ни пели глашатаи Церкви, этого прибежища недоучек и обладателей чрезмерных амбиций… их хвалёному средству не справиться со всеми телесными хворями. Доказательство тому в изрядном количестве обсиживает лавки у вас в приёмной.       — Ну, даже средство ото всех болезней, увы, бессильно справиться с болванами, глотающими ложки, пуговицы и монеты, и прочей подобной публикой. Кстати, о перспективных направлениях и о том, наличие чего внутри человека природой не предусмотрено. Разрешите утолить праздное любопытство — как продвигается ваш главный прожект? Та нашумевшая теория о глазах внутри черепа…       — И хорошо, и в то же время плохо… С одной стороны, не так давно… я провёл ряд натурных экспериментов, которые показали, что направление выбрано верное… В целом. С другой… Где-то я допустил ошибку… Собственно, именно по этому вопросу я к вам, Генрих, и прибыл…       — Вы меня заинтриговали, профессор. Хотя должен сразу предупредить: едва ли от меня будет толк в проверке Ваших теоретических выкладок. Я в них мало что могу осознать, не лучше любого обывателя.       — Да уж, помню… теоретик из вас, согласен — посредственный. Без обид. Зато вы, герр доктор, великолепный практик. А у меня сейчас вопрос скорее практический… Видите ли, я сумел вырастить глаза внутри. Вот только они, увы, совсем не в голове образовались… И картина, которую они показывают, отнюдь не помогает развивать мозг, а скорее напротив, одним видом подавляет, угнетает всякое настроение… Собственно, вот, голубчик, полюбуйтесь! — ректор, с трудом и кряхтением поднявшись с коляски, принялся задирать полы мантии, являя миру объёмистые кружевные панталоны…