Warm-up

                   

<...>

                           Кажется, именно об этом всю его не слишком долгую жизнь он и мечтал. Считал себя недостойным чего-то столь прекрасного, чем на самом деле является истинная человеческая душа. Жизнь его полна неудач, ссор, постоянных смертей, и каждый раз его глаза вынуждены наблюдать за уходом очередного дорогого человека. Глаза смотрят, но весь удар принимает безудержно бьющееся сердце — самое искреннее, что могло у него быть. Впрочем, у мага это долг — продолжать жить и бороться за свою жизнь, не оборачиваясь назад, сколько бы людей в прошлом не осталось. Теперь они мертвы, но если тянут в могилу и тебя — борись вечно. Борись всегда, даже если совсем не осталось на это сил, ведь вслед за самым плохим всегда приходит хорошее. Люди, возможно, действительно верят в это, утешая себя и свою душу, лишь бы болело меньше. Однако боль... Делает нас сильнее, чем мы сами есть. Боль ломает, но заставляет нас поверить в то, что всё в этой жизни можно пережить, если только будет должная на то причина. Задача магов — понимать это и осознавать, а затем воплощать в жизнь. Терять товарищей, но бороться. Вечно. Как бы не было плохо, вставать и бороться. Такой тяжёлый долг ради великой цели в виде избавления нашего мира от треклятых существ, от которых абсолютно все беды.       Однако любые страдания, даже как кажется бесконечные, имеют свое логическое завершение, верно? Не бывает ничего вечного в этом мире. Пускай они заканчиваются ненадолго, чтобы потом ударить в голову с новой силой, но они имеют свой конец. И в это счастливое время, когда можно снова стать беззаботным ребёнком и любить, есть возможность наконец-таки ощутить себя хоть немного счастливее, чем есть на самом деле. Хорошо, что лично ему доводится сейчас испытывать прелести этого чудесного времени. Как хорошо жить, когда знаешь, что всё будет нормально. Должно быть. Думать о плохом не хочется, особенно когда перед твоими глазами сейчас такая картина, что все мысли из головы не выходят, а выметаются. Красивая улыбка до ушей расплывается уже сама, когда собственные пальцы проходятся по обнажённому телу напротив прямиком от груди и до самого низа, где скапливается тепло и результаты его упорного труда. Стоит только коснуться его и слегка погладить через одежду — до ушей доносятся судорожные вздохи в попытках набрать побольше воздуха. Это... Возбуждает. Эти звуки, которые невзначай слетают с чужих уст, слишком откровенные, чтобы быть правдой, а тело, разложенное перед ним, слишком прекрасное, чтобы не мерещиться. Галлюцинации? Сон? Возможно, он до сих пор просто спит в своей кровати, а всего этого нет на самом деле. Но воспоминания горят, и не все из них хорошие; нет, всё-таки сном кажется скорее то, что этого человека когда-то своими руками он убил, а потом вернул к жизни. Такая странная ситуация, но именно благодаря ней происходит это.       — Оккоцу-сэмпай...       А эти стоны — отдельная история. От них встает всё, что даже не способно встать, или уже стоит. Это удивительно — то, как может реагировать организм лишь на звуки, издаваемые любимым человеком в порыве удовольствия. Однако Юта не был бы самим собой, если бы подобное прозвище не смущало и его самого. Нет у него столько выдержки, чтобы самому не краснеть от всех обстоятельств: он не Годзе-сенсей. Интересно, а была ли когда-нибудь у такого ветреного человека вторая половинка? Или ему целым неплохо живется?       — Помолчи, — ему остаётся только смущенно рыкнуть это и пресечь очередную попытку парня оказаться сверху. Пускай он и смущается, но такого допустить не может в силу остатков гордости, что у него ещё остались.       — Оккоцу-сама нравится то, что он видит? — слышит Юта и еле-еле подавляет в себе желание заткнуть этот наглый рот чем-то покрупнее обычной тряпки.       Юдзи сведёт его с ума, если так продолжится.       В ответ Юта молчит, потому что ловко, несмотря на слегка подрагивающие руки, расправляется с ремнем на чужих брюках, который почему-то ещё не оказался валяющимся где-то на полу, как ненужная вещь. Следом идут и пуговица с ширинкой, и только сейчас до розоволосого парнишки доходит, что сейчас с ним собираются делать. Он хочет возразить, сказать что-то ещё и раззадорить чужие шаткие нервишки, но вместо этого получается непрошенный стон: мягкие губы внезапно касаются головки члена, поцелуями скользя по всей длине, а затем в дело вступает и влажный язык, собирающий весь предэякулят с таким звуком, что, кажется, покраснеть и возбудиться ещё больше уже будет невозможно. Теперь его и затыкать не нужно: Юдзи приходится закрыть рот рукой, чтобы в очередной раз не стонать от движений чужого рта не иначе как сошедшего с ума Оккоцу. Хотя, если честно, с ума сошли они оба, а кто больше — пока непонятно. Может быть, чаша весов всё же перевалит в сторону Итадори, потому что вина за происходящее лежит на нём. В конце концов, именно он постоянно выводил Юту. В прямом смысле постоянно — в любой подвернувшийся удачно момент какая-то провокационная фраза точно будет брошена. А теперь старший маг сорвался, потому что ни у кого нет абсолютно железного терпения, особенно с такими прямыми намеками: совсем мимолетное касание до губ, затем поцелуй где-нибудь в коридоре, возбуждающие слова на ухо... Зато он добился своего от этого робкого на вид второкурсника. Ключевое слово — «на вид», потому что то, что он творил сейчас, явно не скромно.       — Чёрт, Юта... — Юдзи закидывает назад голову, не сдержав позорного скулежа, потому что Оккоцу на одной лишь головке останавливаться не стал, а взял глубже, устроившись при этом поудобнее. Парень уже сам на рефлексах раздвинул ноги, позволяя это сделать. Ощущения были мягко говоря крышесносными, если учитывать, что это его первый раз. Впервые кто-то срывается на нём, буквально за шкирку ведёт в комнату, закрывает дверь на защёлку и глубоко, несдержанно целует. Впервые кто-то одними лишь прикосновениями заставляет его выгибаться. Впервые кто-то ложится ему в ноги и так чертовски очаровательно доставляет удовольствие, играясь губами и языком. И что самое интересное было в Юте — робость его словно куда-то улетучилась. Казалось бы, подросток без опыта, ещё и порой стеснительный, но его движения были уверенными, будто он каждый день кому-то старательно отсасывает. Но такого же просто не может быть.       И чем дальше они заходят, тем сложнее становится сдерживаться абсолютно во всем: тело по ощущениям горит и дрожит; сердце стучит так, будто он бегал без остановок пару часов, а удовольствие разливается по всему телу, выбивая возможность думать. Оставалось только обмякнуть под напором, зарыться рукой в мягких волосах и постанывать, стараясь всё же сдерживаться. Мало ли кто-то очень умный с большими ушами решит подслушать, чем они тут занимаются. Этим «умным», конечно, может быть только Годзе-сенсей, а ловить потом от него взгляды с хитрой ухмылкой явно не хочется. Но ведь Юте нравится слышать его в ответ на ласки. А кому нет? Это самая лучшая награда. И в итоге, когда тело в очередной раз пробило на дрожь, пик настиг его внезапно; перед глазами даже звезды заплясали, и Юдзи потянул Оккоцу за волосы вверх, чтобы тот отстранился, однако получил в ответ ярое сопротивление, а затем стон. Приглушенный, но вибрации от него хватило, чтобы вздрогнуть и с громким уже своим стоном кончить в чужой рот. Голова закружилась, мозги отшибло, будто ему пустили пулю в висок, и казалось, что это мгновение будет длиться вечно. А Юдзи и не против: если быть до конца честным, то он отдал бы всё, лишь бы это стало вечностью. Любые звуки доносились словно из под воды, перед глазами всё плыло из-за нашедших слез, но вскоре все эти ощущения стихли, и первокурсник вынырнул обратно в реальность, глотая ртом воздух. Осознание дошло до него с опозданием, а когда это произошло, он всё-таки взглянул на Юту, начав молиться, чтобы не кончить повторно из-за этого зрелища. Тот так и не отстранился, по-прежнему держа во рту половину длины возбуждения.       — Ты что, проглотил? — слегка удивлённо срывается с уст, когда взгляд встречается с глазами напротив, которые смотрят так удовлетворенно и самоуверенно, что даже сам Годзе-сенсей мог бы посоревноваться с этим. — Дурак, пусти уже...       Юта даже с места не сдвинулся. Лишь ухмыльнулся даже с помехой во рту, а затем возобновил движения языком. Юдзи зашёлся в стоне, проклиная эту послеоргазменную чувствительность и Оккоцу заодно. Он ещё раз дёрнул второкурсника за волосы, пытаясь отцепить от себя, но его руку перехватили и откинули к чертовой матери, дав понять, что делать это просто бесполезно. Оставалось лишь наблюдать, как тот внезапно берет ещё глубже, отдать честь явно пострадавшему от такого горлу, а затем бесстыдно захныкать от того, что возбуждение опять скапливается внизу живота, и с этим ничего нельзя поделать. Его буквально держат в плену и мучают, только слегка нестандартными способами; они чертовски приятны, отрицать нельзя, но Юты слишком много. Слишком много движений его языка и губ — таких движений, что опять хочется сойти с ума. Гребаные гормоны лишь больше потакают Оккоцу, и он этим пользуется, упиваясь реакцией Юдзи. Смотрит, не отрываясь ни на секунду, перестав обращать внимание на собственное возбуждение и рвотные естественные позывы. Это преодолимо, а лицо Итадори в этот момент — неумолимо прекрасно. Хочется, чтобы оно было таким всегда. В один момент Юта прекращает движения, и парнишка от этого скулит, потому что Юты было много, а сейчас мало. Мало, чертовски мало, и хочется больше.       — Юта-а... — тянет Юдзи, ловя на себе вопросительный взгляд. Разумеется, он просто издевается. Издевается в наглую, потому что знает, что у первокурсника не получится сопротивляться, пока он в таком положении. — Пожалуйста...       Юта только закатывает глаза, а затем выпускает член изо рта, лишая прикосновений теперь уже полностью. Черт бы тебя побрал!       — Пожалуйста что? — он с невозмутимым лицом поднимает бровь, и Юдзи уже хочется дёрнуть за черные волосы так, что мало не покажется, но его останавливает язык, который внезапно начинает наматывать вокруг головки круги, но еле ощутимо.       — Я хочу кончить... — уже шипит Итадори, вцепившись в простынь одной рукой.       — А если повежливее? — так же невозмутимо спрашивает Юта, опять отстраняясь. Это уже явное издевательство. Возбуждение изнывает без внимания, а ведь нужно совсем немного... Юдзи злится скорее от обиды, потому что ничего сделать нельзя. А если плюнуть ядом, то второкурсник найдет способ как-то его замучать. Этого он точно не переживет.       — Юта, пожалуйста, дай мне кончить от твоего языка, — переступая через и без того сломанную гордость, Юдзи стонет, краснея только больше и слегка отворачивая голову.       — Как скажешь, — Оккоцу победно ухмыляется, исполняя просьбу тут же. Он вновь постепенно берет глубоко, уже не собираясь отстраняться, приписывая сказанную первокурсником фразу в число своих личных великих достижений.       Много Юдзи и не надо. От этого вида и ощущений он всё-таки теряет свою хвалёную выдержку и кончает во второй раз, надеясь, что их никто не услышал в этот момент. Его вновь оглушило от такой череды оргазмов за достаточно короткий срок, но это было чертовски хорошо. И ведь это однозначно не всё, но хочется ещё прямо сейчас. Ещё и ещё, лишь бы только это не заканчивалось. Лишь бы они не выходили за пределы этой комнаты, зная, что за ними их ждёт что угодно: неизвестность, проклятия, смерти. Никому из них не хотелось думать о том, что завтра может и не существовать — сейчас есть только они для друг друга и никто больше, и всегда будут, даже если какая-то сила посмеет отбросить их по разные стороны миров. У Юты в голове что-то щёлкает, и он отстраняется, глядя на тяжело дышащего Юдзи с поплывшим взглядом. Проглотив вязкую жидкость и невольно помотав головой от привкуса, к которому нужно просто привыкнуть, второкурсник улыбнулся, но затем улыбка спала с его лица, и он отвёл взгляд.       — Я всё забываю сказать... Прости, что я тогда тебя убил, — робко произносит парень, усаживаясь на чужие бедра. Юдзи в ответ смотрит на него так, будто тот из дурки сбежал, ей Богу.       — Ты блин отличный момент подобрал для откровений! — восклицает Итадори. — Лучше бы объяснил, почему ты мне только что отсосал, как первоклассная ш...       — Т-с-с.       Юта прикладывает палец к чужим губам и тихо смеется. Однако затем резко выражение его лица меняется в хитрую сторону, и он прижимает руки Юдзи к кровати, наклоняясь ближе к лицу. И Юдзи понимает. Наконец-таки всё понимает от этого лишь взгляда — он сам и виноват во всем этом.       — Ты же не думаешь, что мы закончили, да?       И Юдзи только ухмыляется в ответ.       Разумеется это была только разминка.