И обоих нас укроет песок

Мой весь грех, моя — вся кара. И обоих нас — укроет — Песок. Марина Цветаева

— Почему это должно происходить именно с тобой? Дань Фэн нервно перебирал длинные волосы Инсина — руки его дрожали. Волос за волосом, словно собирался делать ему прическу. — Что именно? — Старение. Дань Фэн угрюмо разглядывал седые волосы Инсина — символ смертности, наступающей старости, символ того, что однажды годы заберут у него самого любимого человека на свете. Мелкие морщины вокруг глаз, усталый взгляд, потрескавшиеся руки — всё это Дань Фэн так любил в Инсине, и также сильно ненавидел — за всем этим словно стоял календарь, отсчитывающий дни. Или часы. Или даже минуты. — Стареют все живые существа. Просто кто-то намного медленнее, — ответил Инсин, дотронувшись ладонью до лица Дань Фэна. — Ну не смотри ты так на меня, я же не собираюсь умирать прямо сейчас. Но панический страх потерять Инсина преследовал Дань Фэна каждый день незримой тенью. Он, почти бессмертный, с каждым днём всё сильнее ощущал течение времени, которое не ощущал до этого. До встречи с Инсином жизнь была одним гигантским потоком, бесконечным океаном, где за горизонтом только такой же бесконечный океан. Сейчас каждый его день — скоростная волна, которая пытается прибиться к берегу — к берегу, на котором уже ничего не будет, на песке которого уже не будет никакой жизни. Этот панический страх, ощущение, что с каждой секундой его Инсин стареет, каждая секунда вместе приводит их к концу все быстрее. Как жаль, что Дань Фэн не может остановить время, чтобы чувствовать эти суровые руки на своем лице целую вечность. — Ты стал по-дурацки сентиментальным, — ухмыльнулся Инсин, так и не получив ответа. Дань Фэн не смог держать зрительный контакт и отвернулся, смущаясь. Инсин и правда не умирал — он сидел перед ним абсолютно здоровый, с мягкой улыбкой, с крепкой и уверенной спиной. Почему он вдруг должен был прямо сейчас ложиться в гроб? Сам Инсин явно не собирался. Хоронил его только Дань Фэн. — Нет, честно, ты правда мне надоел со своим скорбным видом. От того, что у меня вся голова поседела, ничего не поменялось. — Ты не понимаешь, — обиженно и тихо пробормотал Дань Фэн, кладя голову на плечо Инсина. — Мне так тяжело принять, что у нас всего сорок лет – для меня это просто один раз моргнуть. Мне сложно поверить, что у меня нет бесконечности впереди. — У тебя все ещё она есть. — Но у тебя её нет, — резко, но все также тихо ответил Дань Фэн. Сердце его бешено колотилось, а голубые глаза словно накрыло пеленой — ещё немного и он бы расплакался. Разрыдался бы от собственного бессилия. Он ничего не может сделать, ничего, ничего, ничего, ничегошеньки. Но Дань Фэн так сильно, так искренне, всем сердцем, каждой клеточкой желал только этого. Он так эгоистично не хотел жить без Инсина, не хотел видеть этот бесконечный океан впереди без его тихого смеха, без тяжелого запаха, перемешанного с железом. Он просто не мог себе представить, что в один день он всего этого может лишиться — и только потому, что ему так не повезло привязаться к обычному человеку. Инсин подошел к Дань Фэну, обнял за талию, уткнулся в шею и ласково поцеловал, грубо вдохнув воздух. И застыл так, всего на мгновение, чтобы вновь легко прикоснуться губами к бледной коже. А потом ещё раз — и ещё раз, и ещё раз... Дань Фэн ощутил, что его сердце провалилось куда-то, бахнуло с глухим стуком, почувствовал, как ладони вспотели, как ослабели ноги. Так хотелось просто обмякнуть в этих сильных руках, просто раствориться в них, и ощущать только легкие прикосновения губ у себя на шее, на щеке, на носу, на лбу, на губах, везде, везде, везде. Дань Фэна утащило в бесконечный поток, словно погрузило под воду. Он чувствовал чужое дыхание, блуждающее по его шее, руки, изучающие талию. Легкое ханьфу скользнуло на пол, вслед за ним полетел голубой плащ. Дань Фэн чувствовал, как кровь стучит у него в ушах. Он резко зажмурился – как будто впервые уверенные руки кузнеца изучали его тело, будто впервые он ощущал, как язык скользит по животу и поднимается к соскам. Дань Фэн слышал, как Инсин нервно вздыхает, как его сердце бьется также быстро – будто течение их жизней наконец совпало, синхронизировалось, вошло в единый темп. Дань Фэн пытался сосредоточиться на чём-то телесном, так, чтобы задержаться в этом мире физически – но всё, что ему оставалось, это чувствовать, как Инсин изучает его, неторопливо, каждую часть тела, специально медленно. Дань Фэн был готов поклясться, что в том самом физическом мире, за который он отчаянно пытался держаться, прошло не более пяти минут – но в этом их мире только на двоих и правда остановилось. Инсин вкладывал в каждый поцелуй, в каждое прикосновение, ощущение вечности. Дань Фэн не понимал, как ему отвечать, куда деть руки, как заглушить так громко стучащее сердце, и как умолять Инсина не останавливаться никогда. Он понял, что из его глаз потекли слёзы. Дань Фэн будто видел себя за стеклянной стеной, не понимал, он это или нет – поэтому он осознал, что плачет, только когда почувствовал влагу на своих щеках. Инсин поцеловал будто бы каждую солёную, как морская вода, слезу. И продолжал его гладить – по голове, по талии, по животу и ягодицам, абсолютно везде, где мог дотянуться. Возникшие ощущения, эта тянущая приятная боль внизу живота, эта мутная голова, эти стоны, которые он даже не пытался заглушить, всё это смешалось в один момент, превратилось в огромное цунами, способное смести и уничтожить весь песчаный берег, которого так боялся Дань Фэн. Что же, если у них есть всего лет 5 в запасе, но таких – может, у него получиться ощутить океанскую бесконечность?