Тебя

      Тебе нравится? Тебе реально нравится член внутри? Нравится целовать меня на утро, чувствуя слегка отросшие и оттого колючие волоски на моём подбородке? Ты не шутил той ночью, когда сонно мямлил, что плавишься от моей татуировки на кисти, нравится, когда я шебуршу ей в твоих волосах нежно или впиваюсь пальцами в пряди и тащу за них к себе грубо? Будучи на грани, вбиваясь в тебя, чуть ли не снося к хуям с кровати.Твоя откровенность шатает мне периодически крышу, побуждая на риск, которому нет оправдания в твоих глазах. Но я всегда найду на это объяснение. Оно всегда, сука, одно, и ты мне всегда готов дать по ебалу, когда я снова и снова упоминаю её имя за этим столом. — Ты любишь её, — ну вот опять ты отворачиваешься, по-детски морщишься и стучишь ступней по ногам кухонного стола недовольно. Только сигарета, в пальцах зажатая, этот наивный обиженный образ рушит. Нихуя ты не наивный. Ты мудак. И эту мысль я без стеснения озвучиваю вслух. — А говорил, что блядь, — с горькой усмешкой отвечаешь ты на мои колкости. Не скрываю, говорил. Но только этой блядью ты являешься на пороге моей квартиры. А для девушки своей ты предатель, мудак и никчёмное уебище, которое тащится от собственного вранья и вседозволенности.       Приятно её целовать, после того, как этими же губами уверял несчастную возлюбленную в своей искренности, закидывал порциями обещаний, а потом заказывал такси на мой адрес, врубая на телефоне «не беспокоить»? Целовать меня. Тебе приятно? — Я тебе сто раз говорил… — Говорил! Говорил, но не делал! Ты просто тыкал меня в это постоянно. Илья, какая же ты скотина, но я так тебя люблю! — язвительно передразниваешь, вставая с места. У тебя слезы на глазах и крики глотку рвут. — Давай, переваливай всё на меня. Раз ты пиздец у нас правильный, то хули в рот мне сам вгрызся? Мог и бы оттолкнуть. — Прекрати орать, — не хватает сил терпеть этот звонкий и до боли скрипачей голос. Уже тошнит от этой квартиры, от яркого света лампы и неудачно попавшего под ноги кота. Тошнит от обмана, который я чувствую на своей коже каждый ебаный день, проведённый здесь, рядом с тобой. — Это моя квартира, блять! И я имею права на эмоции, а ты нахуй вылетишь отсюда, если что-то не нравится. — Да ты заебал чушь пороть, — потирая веки, я отлипаю от столешницы, на которой до сих пор стоит недопитый зелёный чай и блистер афобазола, а затем тяжёлыми шагами направляюсь к стулу. — Ответь, почему не сказал «нет»? Почему позволил всему этому произойти? Ты же видишь, что я не смогу на себе всё взять. Я не такой сильный! — истерика тут же тебя охватывает, ты бессилен даже перед своим состоянием, перед самим собой. Хоть чуточку ума и контроля бы...ведёшь себя как психичка изо дня в день. Обижаешься, цокаешь манерно, хуже бабы. Хуже неё. — Интересно, а ты вообще собираешься брать на себя ответственность, а? Хоть какую-то! Придурок, блять...— будто выплёвываю это оскорбление вместе с ядом, искренне надеясь, что тем самым причиню тебе шипящую боль. — Да, виноват. Извини, но мои чувства настоящие и я не смог отказать тебе. А ты просто пищишь всё время, какой ты трус, слабак и неудачник, вместо того, чтобы взять и сделать!       Мелкие тики проявляются на твоëм лице, хватаешь таблетки со столешницы и драматично пытаешься выковырять хоть одну. Руки трясутся, губы в мелких ранах, потрескавшиеся и красные. Они заслужили, они виноваты сами. Я наказал их за то, что не ко мне прикасались. Жалобный скулёж вырывается после всхлипа, и ты бросаешь блистер на пол, скатываясь вниз следом. — Ты спишь?       Твой голос так гармонично вписывается в интерьер спальни. Уже моей, и я безумно рад, но не всецело. Мы так давно не виделись. Почти три месяца ты проторчал в Москве, кидал кружочки своего сонного или пьяного в щи ебала, пока я не вылезал из своей студии, но билеты, выходные — и ты уже в Петербурге. Конечно же, не со мной. Первые три дня я не получал от тебя сообщения вообще, накручивал себя, а потом остывал. Это было так глупо — злиться на тебя. Просто роль сисястой любовницы с разрезом на платье по бедру мне не совсем идёт, согласись. Нет, я не виню, сам кивнул, разрешив любить себя. Я все понимаю, Илья, но иногда мне тяжело держать в себе обиды ревность. Знаю, что и тебе всё это не нравится. — Не могу, — сипло отвечаю я, приоткрывая веки. Темнота не позволяет разглядеть детали, но свет города даёт мне маленькую надежду, и я замечаю чёрную копну волос, рассыпавшуюся по подушке. Она сливается с окружающим нас мраком, и твои глаза сейчас зелёные для меня благодаря воспоминаниям.       Голые плечи в родинках и редких шрамах красуются передо мной, завораживают. Наконец вижу, как ты улыбаешься, не представляя, что творится в моей голове всё это время. Какие вопросы меня мучают, какие картины посещают мой разум одинокими ночами. Я знаю, тебе бы это не понравилось. Не хочу тебя огорчать. Да и себе тоже мозги ебать не хочется, лучше оставлю на потом, когда эту квартиру вновь наполнит тишина и лишь скомканные в шкафу футболки, забытые по твоей нелепой случайности, будут напоминать, что когда-то здесь были двое. А не один, вроде, взрослый, но ебнутый на голову и помешанный еблоид. Твои отъезды скоро сведут меня с ума. — Ползи ко мне.       Будто спусковой крючок ощущается эта фраза, и мои руки стремительно перетекают на твое тело, обвивая спину крепко. Ты прав, я безумен, раз боюсь потерять тебя прямо сейчас, казалось бы, когда ты так беззащитен и покорен в моей постели. Улавливаю через шорох простыней твое робкое хихиканье, а затем чувствую, как ты прижимаешь меня, медведя под два метра, угрюмого и упитанного, ближе, обнимаешь за шею, ладони запуская в волосы на затылке. Пытаешься обнять меня всего, присвоить эту громоздкую тушу, разбитую на неровные кусочки, как сомнительное мясо на магазинных полках, при виде которого тебя воротит, отнять каждый мой вдох, но я сейчас и сам не дышу.       Абсурд, как в сказке, знаешь, про злого и страшного, которого все шугались до смерти, нос зажимали, мимо проходя, но какой-то милосердной принцесске, видимо, не хватает нормальных хуев в своём королевстве, что ей жизненно необходимо обзавестись личным чудовищем, скакать на нём под песни Тома Уэйтса, а потом гасить окурки о его запястья. Бред, ведь нихуя ты немилосердный. Твои чувства просто разбавляют зависимость, и от отчаяния бросаешься на то, что попадётся, что сможет принести долгожданное удовлетворение. Наверное, я злюсь. Да, моё дыхание учащается, — я даже не заметил первый глоток воздуха — а ногти неосознанно дерут твою кожу. Ты — блядь, почему ты снова в моей квартире, в моей кровати, в моих объятиях? Неужели я опустился до такого, что называю родным. Твой поцелуй теряется в спутанных прядях на макушке, а я словно вылезаю из этого внезапно настигшего меня пиздеца. Прости за очередной бессвязный поток, я не умею говорить коротко и по делу, но, надеюсь, ты разглядишь в мерзости слов мою безмерную любовь к тебе. — Может, пошикуем завтра? Закажем на завтрак че-нить экзотическое, м? Что хочешь? — щебечешь, поглаживая неторопливо шейные позвонки. Просто молчи, я не собираюсь думать про завтра, знать, что ты улыбаешься, не задумываясь о последствиях. Сука, как же ты мне дорог, кажется, я не переживу твоего ухода в этот раз. Без тебя я так и останусь тем чудовищем, каким был раньше. Но вместо тысячи слов, крутящихся на языке, я выпаливаю такое примитивное и кринжовое «тебя» без единого намёка на сарказм. Ты снова смеешься, и это уже походит на ситком, а не на жизнь двух обречённых влюблённых. — Я не понимаю, что ты от меня хочешь… — Хочу, чтобы это прекратилось, — поднимаю ни в чем не повинную упаковку таблеток, уводя взгляд отвращения с твоей фигуры, развалившейся на том же полу. Истеричка. Как так получается, что на мозги начал капать я, а бзики ловишь ты, рыдая в локоть? — Ну так ебать позвони ей! — кряхтишь, указывая трясущимися от кипящей злости в твоих венах пальцем на собственный телефон. — Хочешь? Скажи правду. — А ты не ахуел? Она — твоя девушка, скажи ей об этом сам, ссыкло ебаное! — меня рвет на части от несправедливости твоих слов. Да ты пиздец хитрый, я погляжу, язык отсохнет вывалить любимой о своих изменах небось. Опять же, любимой. — Мобилу давай.       Взглянув на меня пренебрежительно, уголки рта искривив в насупленной гримасе, беспрекословно встаёшь с места, слегка покачиваясь, и пиздошишь, куда было сказано. Как труп оживший или побитая шавка тащишь тело обратно с телефоном в руках, взглядом ненавистным прожигая. Будто я сделал что-то невообразимо конченное или в край безрассудное, хотя я просто пытаюсь помочь тебе во всём разобраться, а ты меня не слышишь. Конечно, не слышишь — я же сейчас это сам себе говорю.       Подойдя ближе, буквально встав напротив меня, протягиваешь выключенное устройство, дожидаясь, когда выхвачу его из рук. Ты не менял пароль после того, как доверчиво всунул его в мою память ещё полгода назад. Но мне нет нужды лазать в твоих архивах, чатах или в плейлистах в попытке найти подтверждения своим сомнениям. Мне и так известно более чем достаточно, ничего нового, возможно. Чекать всё это стоило бы твоей девушке, но она верит тебе, не мыслит, не подозревает — это во-первых. А во-вторых, она его и не знает. Ты ей ничего не говорил. Я забираю телефон, затем стучу пальцами по экрану, вводя каждую правильную букву в её правильном порядке. Буквально секунды скитаний, и я нахожу нужный номер, привычно подписанный с сердечками, а ты уже трястись начинаешь от одного моего молчания. Переключив внимание с мобильника, поворачиваю экран в твою сторону, давая возможность подумать ещё и сознаться ей во всём самостоятельно, но в ответ ты только щеку кусаешь, пялясь в стену. — Че, не? Стыдно? — скалюсь я, ты — молчишь. Что ж, наседать не стану, лучше от этого все равно не станет. Я выпаливаю что-то типа «ну и хуй с тобой», затем жму на кнопку вызова, сразу же включая динамик.       Шок в глазах загорается, хоть и лицом стараешься не палиться, держать в руках накатывающуюся панику. Гудки прерывают тишину, неожиданно воскреснувшую спустя длительное время скандала, бьют по ушам, вскоре резко затухая. Кажется, ты задержать дыхание готов в эти моменты, будто замираешь вместе со временем. Но не думай, что мне самому ничуть не страшно. Хоть это поистине инфантильный поступок, — я словно мать собираюсь отчитывать тебя перед законной женой на том конце провода — но я уверен, что не услышу после сказанного от неё ничего, кроме прерывистого дыхания. Это неправильно сейчас, это было неправильно с самого начала, но мы оба старательно закрывали глаза. Прости, что действительно не остановил карусель событий, за тот поцелуй, самый первый, в том доме, где для нас не имелось места, куда никто не звал нас изначально, прости. Я никогда не был идеальным в целом, лучшим партнёром или хотя бы трудолюбивым сотрудником, но это не оправдывает меня и мои чувства. Ты же с первого взгляда не показался мне ангелом воплоти, ни в одном касании я не чувствую в тебе святость до сих пор. Мы оба создали вокруг себя этот ебаный вакуум страха и лжи, но я люблю тебя, несомненно, люблю, и потому мне… — Алë?       Пиздец. Придя в себя после паузы ахуя, я собираюсь начать свой монолог, неподготовленный совершенно, но из моих рук тут же вылетает телефон, возвращаясь в твои. Зажав иконку микрофона, роняешь мобильный на стол. Струсил и теперь боишься поднять на меня жалости полные глаза. Я всё также не сказал ни слова, поглядывая то на экран, то на мнущегося тебя. — Илья? Алло, всё в порядке?       В стойкой тишине между нами раздаётся её голос, и мне стыдно, ведь с этой девушкой я знаком лично. Сидел за одним столом, когда ты, Илья, был там же, кидал на меня взгляд, находясь напротив, пока её голова лежала на твоём плече, а губы касались шеи. Я ел это, впитывал как должное, сука, будто что-то изменилось бы от моего смирения. Во мне не полыхала ненависть, не играла на нервах зависть, хотя ты сам прекрасно знаешь мою вспыльчивость. Лишь обида.       Не дожидаясь, когда сдастся девушка, ты сбрасываешь трубку, сводя брови, будто уже готовишься разрыдаться, осознав всю свою мелочность. Я вижу тебя насквозь, твои вину и стыд читаю в глазах, которые ты всё же удосужился поднять на меня. Ты будто хочешь спросить, почему всё так и в чем мы провинились, хотя и сам понимаешь масштаб того, что натворили мы с тобой. Ведь, казалось бы, что можно сделать, если это чувства? Но даже не в чувствах дело и никогда не будет, просто мы не умеем разговаривать друг с другом. Странно, да? Несмотря на всю ситуацию, мы бы нашли решение вместе, сохранили единство и любовь, но, не разобравшись в себе, начали искать изъяны в других, при этом держа язык за зубами.              Ты же не такой, я знаю. Ты не слабак и не трус, я видел тебя таким стойким и смелым, каким никогда не являлся сам. Наверное, собственные мысли тебя и задавили, заставили везде ловить взгляды осуждения, что в конце концов ты и сам в это поверил. В то, что ты — блядь. Мягкотелое ничтожество. А мои слова лишь это подкрепили. Прости, что не оказал тебе ту поддержку, в которой ты нуждался и просто смотрел, как ты угасаешь у меня же на глазах. Мне было так страшно потерять тебя, но и я сам понимал, что так продолжаться не может, поэтому безрассудно давил на больное, акцентируя внимание на твоём саморазрушении, которое саботировал я.              Боже, ну зачем? Блять, да я же всегда тебе помогу, отдам последние силы, только чтобы ты дошёл до её дома целым. Веду себя как обиженная малолетка, как будто ты мне что-то должен, а потом тащу к себе в логово, вновь принимая облик монстра, запираю все двери на двойные замки, не даю тебе сбежать, оставить меня одного. Это пиздец какой-то, мы же любим друг друга, тогда почему убиваем в себе человечность и крошим совместно нажитое? Придумываем диагнозы другим и обвиняем во всех смертных грехах, хотя сами ни святоши и ни здравомыслящие.              Смотри на меня сейчас, смотри так, словно ничего не было. Да, я боюсь потерять тебя, до ломанных костей боюсь. Может, я и внушаю, что никого никогда так раньше не любил вовсе, но упрямо хочу в это верить. И сейчас я прошу тебя не молчать, говорить словами, сука, через рот. Твои глаза сияют, либо оттого, что нашли в моих напротив веру, надежду и любовь, либо это слезы. Я выдыхаю напряжение, которое мы заглатываем вместе с кислородом, находясь в этой квартире, и даю тебе свободное место рядом со мной. Ну же, иди сюда, на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Хуевый из меня Маяковский, да и ты не Лиля Брик, но сейчас эта драма нам под стать. И мне поебать, что стих был про другую, просто иди сюда.              Ты почти влетаешь в мои объятия, вцепившись в плечи. Не переживай, мы справимся, если придётся — научимся говорить с начала. Я дам тебе всё необходимое и обещаю, что не разрыдаюсь, когда ты скажешь «прости». Приму твой выбор и продолжу жить, как и до этого. Для меня ты навсегда останешься любимым, посему сожру мыло, если позволю даже заикнуться себе или одними губами в порыве ярости промолвить «блядь». Я отдаю тебе свободу, я дам тебе уйти, только не молчи, скажи всё прямо. И ты всё же плачешь, кивая, мокнет футболка, вибрирует мобильный — она решила перезвонить. А я не верю, что сказал всё это вслух, радуюсь слегка, но невнятный и сиплый голос остывает отпечатком на моей шеи, и от услышанного мне становится в миг плохо: — Прости.