Друг Сэнри

6 мая 1946 года, город Токио, муниципалитет Тиёда, район Касумигасэки, канцелярия окружной прокуратуры. Ещё один долгий рабочий день подошёл к концу, за окном — полуночная темень. Я сижу в пустой конторе и заканчиваю проверку очередной порции жалоб от гражданских лиц и чиновников при тусклом свете керосиновой лампы. Уже как года два наше здание отрезано от основного узла электроснабжения, и приходится спасаться совсем уж допотопными методами. Излишне говорить, что каждодневное шестнадцатичасовое рытьё бумаг носом плохо сказалось на здоровье глаз: у меня и половины моих коллег развилась жуткая миопия, которую сглаживают только уродливые окуляры с непременно толстыми линзами. Меня зовут Сохэй Маэда. Я родился на севере уезда Миката префектуры Хёго седьмого дня первого месяца в девятый год правления Его Величества Императора Ёсихито. Отец мой — обычный крестьянин, подавшийся в ремесленники. К сожалению, из-за чрезмерного пристрастия тяти к маджонгу со ставками, всё наше немногочисленное имущество кануло в Лету. С раннего детства я был вынужден бороться за выживание, зачастую используя обман и подлог. До сих пор меня снедают те воспоминания о поступках недостойных звания госслужащего… Нечестный труд семьи Маэда привёл к ожидаемо трагичному исходу: несколько разозлённых жертв мошенничества спалили нашу хибару дотла, ядовитый дым задушил спящих родителей. Лишь волей случая удалось мне выжить — в тот роковой вечер я пришёл домой позднее привычного. Так бы и скитался одинокий всеми забытый отрок, пока не стал жертвой недоедания, или дикого зверя, или дорожного бандитизма, если бы к нему на выручку не явились одни замечательные люди. Семья Корэнори — потомственные обвинители со времён первых годов эпохи Мэйдзи. Отец нынешнего главы семейства, Дзюнсэй, даже дослужился до вице-министра правосудия. Ватару-сан же довольствуется креслом начальника столичной прокуратуры. Сия добропорядочная фамилия нанимала скромное поместье неподалёку от рыбацкой деревушки, места пожарища. Ватару-сан стал невольным свидетелем преступления, и во что бы то ни стало поклялся покарать извергов, пренебрёгших священностью человеческой жизни. Во время следственных действий он взял меня на попечительство в качестве т.н. «мальчика для домашних услуг», — попросту говоря, лакея. В списке моих ежесуточных обязанностей появились уход и присмотр за наследниками. Также матушка (упокой Господь её душу) самоотверженно взялась обучать меня грамоте и наукам. Спустя пару дней злоумышленники были найдены и, после недолгой процедуры воссоздания событий, этапированы в Кобэ для суда. Арест — это полдела, самое ключевое — виртуозно скомпонировать улики и выдвинуть надёжное обвинение, что и возлегло на плечи моего спасителя. Справился он с этой задачей на ять, ведь всех обвиняемых вскоре приговорили к виселице. Справедливость и альтруизм — вещи, сподвигшие меня на становление служителем Фемиды. Это я увидел в Ватару-сане, и захотел пойти по его стопам, бескорыстно помогать обличать негодяев и добиваться заслуженного наказания. Досадно говорить, но моя теперешняя должность не соответствует амбициям. Я — обыкновенный бюрократ, занимающийся безусловно важными, но «невдохновляющими» сортировками документов, составлением квартальных отчётов, доставкой почты и протоколов… иногда мне кажется, будто бы я трачу свою молодость впустую. А ведь… я стараюсь выделиться: всегда прихожу раньше и ухожу позже всех, перенимаю часть работы коллег, курирую процессы. Однако повышения обходят меня стороной. Весть эта безусловно горька, но меня учили никогда не сдаваться. Однажды я обязательно достигну своей мечты. После осторожного стука из просвета конторской двери появляется лицо молоденькой девушки. Это Харуэ, дочь Ватару-сана и сестра Масафуми. Для своего молодого возраста она занимает по праву важную должность — помощница руководителя группы отделов по рассмотрению и расследованию дел о незаконном обороте наркотических веществ. — Сохэй, мы уже закончили. Ты идёшь? — спросила она, поправив свои каштановые волосы. — Да-да, конечно! Сейчас заверю кое-какой документ и… Поставив печати, я сложил бумаги в папку и поместил ту в портфель, после потушил лампу. — Ну теперь можно и домой. На улице нас ждала заведённая автомашина, «Опель Капитен» 14 года Сёва. Рулевое место как всегда принадлежало матёрому ветерану процессуальных дел. Старик отзывается о своей «ласточке» как о третьем любимом ребёнке, и тратит добрую часть свободных часов на чистку транспорта до блеска. Заднее сиденье занимал Масафуми, — наверное, самая влиятельная фигура прокуратуры среди «свежей крови». Его группа отделов занимается рассмотрением и расследованием человекоубийств — наиболее распространённого вида криминальщины в наши дни. Мы расселись поудобнее, и водитель тронулся. Шарм Столичного Округа сильно померк после войны. Там, где раньше возвышались торговые и предпринимательские кварталы, сейчас лишь груды руин, пепелища и километры выжженной земли. Наконец, после получаса езды автомобиль достиг пункта назначения. Семейное имение Корэнори удобно расположилось между городами Асака и Ниидза. Удивительно, но дом оказался абсолютно нетронутым во время бомбёжек обычными и зажигательными бомбами, хотя должен был вспыхнуть как спичка. Могу назвать этот феномен не иначе как милостыней Божьей. По захождении внутрь, я сразу ринулся на кухню. Опосля массового увольнения и так небольшого контингента прислуги, хозяйство перешло исключительно в мои руки. На полпути меня остановил хриплый оклик. Я обернулся. — Сохэй-кун, — обратился ко мне Ватару-сан, — на меня можешь не накрывать. — Хм, почему? — Я уже отужинал у одного приятеля. Ладно, утро вечера мудренее… Мы пожелали хозяину дома спокойной ночи, и продолжили свой вечерний быт. — Так, и что у нас на ужин? — из гостиной послышался зычный голос Масафуми. Мягкий ровный свет от свечей просачивался на кухню. — Дай-ка поглядеть… — я раздвинул дверцы столешницы, одни мешки с рисом, — рис, рис, и рис… о, могу сварить рис! — Уже тошнит от этого риса… хочется чего-нибудь европейского. Мы же в конце концов часть цивилизованного мира! — Не пререкайся, — встряла Харуэ. — Люди с листьев на дождевую воду перебиваются, а ты тут включил дитё малое. — Да знаю я, знаю… разок помечтать нельзя? Усмешка отразилась на моём лице. Насколько я помню, Фуми всегда был капризным ребёнком, но с возрастом избавился от этой своей дурной черты. Оно и понятно — наследнику влиятельного рода не должно вести себя неподобающе статусу, позорить родителей. В неформальной обстановке он, бывает, срывается, что безусловно находит у меня эмоциональный отклик. Вспоминается беззаботная юность, весна и запах вишнёвого дерева на заднем дворе. Тогда жизнь казалась проще, более предсказуемой… Я засыпал несколько стаканов риса в кастрюлю, промыл содержимое и поставил вариться на керосинку. Хибати — это, конечно, здорово, но малоэффективно. Спустя минут сорок ужин был готов, я достал посуду, налил зелёного чаю и подал порции на подносе. Жилой уголок сиял теплотой и уютом, воск стекал по толстым свечам в середине круглого столика. Масафуми лежал на дзабутоне и перечитывал утреннюю газету, Харуэ же увлечённо изучала книжечку-сборник поэзии эпохи Хэйан. — Во ты даёшь, тебя только за смертью посылать, — пробурчал Фуми. В тот же самый миг мне заприметился тяжёлый недобрый взгляд сестрёнки. Она таращилась на спину братца-грубияна, явно рассерженная столь неучтивым поведением. — Ха-ха, готовка, понимаешь, штука тонкая, как хирургия. Одно неверное движение или просчёт — пиши пропало. Не даром в армии умелый повар ценился на вес золота. — Как скажешь, как скажешь… — гурман уже хотел потянуться за палочками, но получил хлёсткий шлепок. — Ай, больно же, дура! — Молитву забыл. — Ах, с таким порядком дня всё забудешь. . Подогнув под себя ноги, мы уселись на плоские подушечки. Затем положили локти на стол и сцепили кисти рук в замок. Зазвенел стройный хор: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь! Аминь! Аминь! До конца девятнадцатого века Корэнори на постоянной основе проживали в городе-порте Нагасаки — воротах Японии в западный мир. С закатом Сёгуната Токугава и выходом державы из изоляции, к нам хлынули толпы христианских миссионеров со всей Европы и Америки. Пришельцы повадились открывать церкви, духовные школы и университеты, переводить священные писания на местный язык. Дзюнсэй-сан одним из первых приобщился к плодам доселе малоизвестной культуры, завёл прорву знакомств среди учёных-проповедников (к примеру, его близкими друзьями были именитые религиозники и составители первых японских изданий Библии — Джон Лиггинс, Ченнинг Мур Уильямс и Джеймс Кёртис Хэпбёрн), а по прошествии определённого времени крестил себя и своих родственников. С тех самых пор, мы свято чтим традиции, всегда стараемся действовать в рамках протестантской морали. Ужин проходил молча. Мы вяло жевали слипшийся рис, да и глаза у нас слипались основательно. Клонило в сон, и сил на милую беседу попросту не хватало. Во всяком случае, было бы невежливо не спросить как прошёл день хотя бы для галочки. Я попробовал запустить общение: — Что ж, рассказывайте, какие у кого новости за сегодня. Начну с себя: вчера Окумото-сан нашла и выходила безногого щенка, а на обеденном перерыве принесла показать коллегам. Я поделился с беднягой съестным. Вот, в общем, и конец истории. Фуми, чем можешь похвастаться? — Прошу, только без кровавых подробностей! Терпеть их не могу… меня с прошлой нашей посиделки до сих пор мутит, — Харуэ театрально вздрогнула. — Тогда, увы, рассказывать-то и нечего. Бытовуха, товарищи, БЫ-ТО-ВУ-ХА. Весь день сидел и листал обвинительные акты, кругом смерть и насилие… диву даюсь, как я ещё умом не тронулся. — Ох, братец, судьба у тебя не завидная. А ведь через несколько лет тебе над всем этим балаганом шефствовать. — А ты, Харуэ? Как там поживают наши амфетаминовые бараны? — сказал я с ноткой восторженного трепета. Как правило, наркоотделы располагают самыми интересными историями. — Хм… намедни наряд патрульных арестовал торговку опиумом; бабушка совсем старая, а пустилась, что называется, во все тяжкие. Так она после изобличения до вечера по трущобам бегала. Еле, говорят, словили… чуть ли не весь участок поставили на уши, как будто сам Хидэки Тодзё из-под стражи сбежал. — Ого, важный информатор поди? — Как выяснилось, да. Ну задержали, допросили, составили протокол… бабушка сдала своих подельников — банду отморозков, которые уже как полгода терроризируют Тибу и окрестности. Сейчас их ищут. Завтра меня попросили поприсутствовать на предварительном слушании, к субботе изберём меру пресечения. — Мда… вот это закрутилось. Знаете, я лучше бытовухой займусь. Там хотя бы всё просто: либо муж, либо любовник… и никаких тебе ОПГ, — Масафуми хмыкнул и отпил чаю. Доели мы в тишине. Я собрал и всполоснул миски, пока домочадцы переодевались в юкаты и готовились ко сну. Всё-таки интересные у них жизни… столько интриг, столько спасённых судеб и полезных деяний. Настоящие былинные герои — костьми лягут, но выведут мерзавцев на чистую воду. А вот он я: скучный бюрократ с крестьянской фамилией, коему уготована участь до конца времён прозябать кабинетной крысой. Не хочу такой судьбы… Господи, если Ты меня слышишь, пожалуйста, дай мне шанс… один шанс, и я изменю этот мир. Исчезнет преступность, наркомания, проституция, разврат и раздор. Япония станет самой безопасной страной, а народ — уверенным в будущее. Один шанс. Погребённый мыслями, я не заметил как очутился лежащим на футоне в собственной комнатушке. Голые стены, из мебели только миниатюрный столик для чаепития, стопки книг по юриспруденции. А вокруг тьма и тишина, даже лунный свет не может пробиться сквозь тучи. Я закрыл потяжелевшие веки. 7 мая 1946 года, город Токио, муниципалитет Тиёда, район Касумигасэки, канцелярия окружной прокуратуры, 10:15 утра. Разгар рабочей смены. В воздухе стоит мешанина из запахов различных духов и табака, повсюду снуют занятые служащие, не смолкают трели телефонных аппаратов. Как всегда моё рабочее место наводнено документацией, каждый листик ждёт проверки. — Маэда-сан, есть минутка? — соработница прикатила ко мне на четырёхполочной архивной тележке. Имя девушки Окумото Римико-сан. Она мой хороший приятель с тех самых пор, как я устроился здесь. По мере нашего знакомства, мы обнаружили множество удивительных сходств: её также удочерила богатая семья (купцы с Хоккайдо), она также тяготеет к справедливости, а посему мечтает о повышении, и, что удручает, начальство отказывается рассматривать подобный вариант. Эта похожесть сблизила нас наилучшим образом. У неё чёрные волосы заплетённые в две длинные косы до копчика, на каждой по синему банту. Носит закрытое вороное платье и начищенные до блеска ботфорты. Западная одежда и в минувшие годы была признаком состоятельности, а сейчас за неё и вовсе убить могут. Поражаюсь, как владелица добирается до дома целой и невредимой. — Что такое? Мне письмецо пришло? — Нет, — барышня скромно улыбнулась. — Санэсада-сан хочет видеть тебя у него в кабинете через пятнадцать минут. — Ух ты. Злился? — Не сказала бы. Даже наоборот — вёл себя любезно, не срывался на крик. — Небось опять с утра пораньше. — я хлопнул двумя пальцами по горлу. — Скоро подойду, спасибо за услуги гонца. Мы вежливо распрощались, и по прошествии пятнадцати минут я направился до места встречи. Раздался стук в дверь. — Санэсада-сан, разрешите? — Разрешаю! По команде я вошёл и увидел красноносого дядьку. Он весело разглядывал картину с четырьмя медвежатами на одной из стен кабинета. Стол украшал цветастый набор для сакэ — кувшин и отёко, мелькало серебро портсигара. Санэсада Тосия-сан — руководитель группы отделов по рассмотрению и расследованию дел об актах мошенничества и кражах. — О-о-о-о! Сохэй-кун! Присаживайся, сынок, присаживайся! — Чем могу быть полезен, Санэсада-сан? — я подвинул гостевой стул и учтиво опустился. — П-ф-ф, кончай с этими твоими «санами»-обоссанами, ха-ха! Мы друзья! Будешь? — шеф поставил подле меня одну из чашечек. — Мне нельзя. Служба. — Прально! Вот за это я тебя и уважаю! У тебя есть принципы! — Так… зачем вы меня позвали? Прокурор прокашлялся и пригладил сальную поредевшую шевелюру (настолько, что хоть сейчас выжимай на сковородку и яичницу жарь) гребешком. — Напомни, сынок, сколько ты здесь работаешь? — Без учёта стажировки уже как шесть лет. — Многовато. Справляешься? — С переменным успехом. Скучновато правда. — Как я тебя понимаю! Двадцать лет назад чуть кони не двинул от однообразия, хотя настрой поначалу был боевой. Думал щас как дослужусь докудова надо, и все бандиты обдристаются! — А дальше? Они… ну того… дефецировали? — Если бы! Сейчас эти подонки короли мира, хотя раньше мы их держали, как говорится, в ежовых рукавицах! Вот поэтому-то мне и нужна гвардия. — Гвардия? — Да! — собеседник рьяно вскинул руками. — Пока мы строим новое общество, эти скоты умерщвляют, грабят и люмпенизируют нашу рабочую силу: потенциальных строителей, учителей, первооткрывателей. Ежели мы не остановим этот беспредел, власть заберут коммунисты! А знаешь что коммунисты делают с людьми? — Нет, что? — Поезжай в Маньчжурию! Быстро Родину любить научишься… говоря приземлённым языком, моей команде нужен ты! Выступим единым фронтом и сокрушим иезуитов. Услышав эти слова, я чуть не припрыгнул от неожиданности. — То есть…? — Повышаю тебя до моего помощника. Поздравляю, сынок! Мне оставалось лишь встать и отвесить благодарственный поклон. Наконец-то! Мои труды окупились! Шесть лет… шесть долгих лет я терпел серую рутину, бесконечное хамство и пренебрежение… но отныне всё поменяется… я стану величайшим обвинителем, о котором будут слагать легенды. Клянусь, я застану ту эпоху, когда простой гражданин сможет спокойно отправить своих деток одних поездом от Кагосимы до Аомори, не опасаясь угрозы душегубов или растлителей. Санэсада-сан протянул мне визитку. — Я знаю одно прекрасное ателье в Гиндзе. Иди прямо сейчас, и сшей себе лучший костюм! Стиль всегда имел первоочерёдное значение для образцовых прокуроров. Не забудь сказать, что от меня, а то бесплатно не обслужат. — Но у меня забот по горло. — Забудь, боле не твои проблемы. Даю тебе официальный отгул, пользуйся на здоровье. — Спасибо вам! Я принял карточку и покинул помещение. Голова тяжелела и кружилась от переполнявшей эйфории. Кажется, я сейчас свалюсь замертво. Нет, ещё не время. Требуется как следует подготовиться к завтрашнему дню.