***
Я записал показания и откинулся на спинку стула. Подследственный дремал, опустив подбородок к груди. Громкий храп содрогал стены, но по сию пору уши отказывались воспринимать окружающий шум, — настолько я увлёкся изучением открытия. — Просыпайтесь, чёрт бы вас побрал! — разозлённый вопиющим неуважением, я что есть мочи хлопнул пятернёй об стол, и тут же пожалел о содеянном. Ладонь зарделась и болела так, словно наждачкой провели. Заместо адекватной реакции, сопровождаемой последующим извинением, Танака-сан вскочил и заскулил раненой собакой, затем прикрыл лицо руками. Прокатилась истерика: — Токмо нэ бейтэ! Я усё кажу, токмо нэ бейтэ! Що хотите кажу, токмо нэ бейтэ!!! — Никто вас бить не собирается! Вы на допросе у помощника прокурора. Меня зовут Маэда. Услыхав радостные вести, Осакчанин выдохнул. Впопыхах он пробормотал какую-то буддистскую сутру, после чего попросил закурить. Сигарет или, на худой конец, цигарок у меня не было, хотя большинство моих товарищей по труду закупились ими загодя. При этом спустили часть состояния, на которое могли бы приобрести топливо, средства личной гигиены и продукты. Конечно, это не моё дело как кому распоряжаться имуществом, но порой я поражаюсь степени разгильдяйства людей — обменять ценные калории на дымящиеся палочки! Я и сам курящий, да вот незадача — в моём случае прагматизм всегда берёт верх над фатальными зависимостями. Никогда не буду брать табак втридорога, пусть и хочется… так и ответил — ничего нет. Демонстративно насупившись, ворюга отвернулся. Однако, не долго размышляя, всё же прекратил паясничать. Он склонился в извинении: — Не серчай, братко. Бачишь же, кошмар прыснылся. — Ничего страшного, — уверил я, подувая на пясть. — Впредь ведите себя подобающе. Мы сидели в тишине, пока я искал нужную страницу. Дальше описывается попытка сбагрить ворованное некоему «американскому торговцу». — Так, продолжим. За два дня до происшествия вы, якобы, познакомились с гражданином Соединённых Штатов. Он представился негоциантом и, получше разузнав о вашем прошлом, предложил вам сделку: в обмен на еду и хозтовары вы украдёте для него предметы искусства из кабинета владельца «Канраку». Он также сообщил, что за ним стоит «влиятельная нью-йоркская семья, именитее Рокфеллеров», поэтому награда «не оставит обиженным». Совершив грязное дело, вы направились к берегу реки Аракава на границе с префектурой Сайтама — там вас ждал тайник с воздаянием. Вы оставили тележку, вскрыли его и обнаружили пустоту, что вызвало возмущение. Потом, чтобы лишний раз не таскаться, забрали медную статуэтку рояля как компенсацию и вернулись домой. История эта тоже вымысел? Земляк кивнул и неловко поскрёб лысину. — Энтот лайноед понудил меня выучить евоный сценарий. Грит, щоб от зубов отскакивало — а не то оскоплю, как скопил пленных гоминьдановцев. — Служивый? Если бы кто-то рассказал мне о кастрации захваченных комбатантов противника накануне капитуляции — я бы рассмеялся. Счёл бы рассказчика сумасшедшим, а то и — чего доброго — вражеским агитатором, распространяющим вредные слухи. Токко, разумеется, я его не сдам — больно низка птичка, да и образчиком партизана мировоззрения Тайсэй Ёкусанкай себя не считаю. Таких болтунов навроде Танаки-сана клеймили «либерало-анархо-коммунистами» и подвергали всяческим репрессиям по доносам соседей, коллег, помещиков, работодателей или родственников. Хорошо, что у меня хватило мозгов держать рот на замке при незнакомцах. Боязно представить во что бы обернулась моя наклонность рефлексировать вне кухни: лучший исход — пожизненный труд раба на приисках, худший — прогулка в соломенном колпаке до «самого прочного галстука». Так вот, в тот момент я не мог и вообразить, что наш солдат, ведя, безусловно, противоречащую воле Императора войну, способен чинить зверства в духе ветхозаветных описаний. Перелом наступил первым днём Процесса над военными преступниками, когда почти все мало-мальски известные газеты опубликовали укороченную версию обвинительного акта. В нём содержался перечень самых, не побоюсь этого слова, «выдающихся» деяний солдатни за морями. Прочитав сухие строки, у меня наступило натуральное расстройство. Одни, иступлённые фанатики и националисты, кричали в сердцах о клевете, мести за Пёрл-Харбор и прочую несуразицу. Вторые, заливаясь горькими слезами, корили режим, страну, словом, занимались национальным самооплёвыванием. Большинству же было всё равно: заботило их в первую очередь то, как раздобыть крышу и пропитание. Судьба «великих стратегов» представлялась им не ценнее судьбы лобковой вши. Самостоятельно изучив материал вдоль и поперёк, я окончательно убедился в правдивости заявленного Союзниками. Спесивая ухмылка спала с моего лица — становилось ужасающе тягостно осознавать очевидность того, что на острова возвратились миллионы развращённых безнаказанностью садистов. Многие, вразрез запрещениям Главнокомандования, просочились на госслужбу, заняв вакантные должности. Полиция, одной из первых почувствовавшая прелести демократизации в виде урезания финансирования и персонала, принялась втихаря набирать бывших военных, среди которых находились и откровенные отморозки, уповая использовать их тупую исполнительность на всеобщее благо. Если верить Танаке-сану, одним из подобных репатриантов является никто иной как Арисима-сан, следователь токийской полиции. Назревает вопрос: — Почему вы не пожаловались надзирателям? Доходяга одарил меня ошалелым взглядом. — На що жаловаться? — тут вдруг его треснуло осознание, и он заржал конём. — Ты, певно, з пальмы вчора свалился, Робынзон? У них тут половина управления офицерня бывшая — и всем посрать! Включая МВД и генеральной прокуратуре. Ворон ворону, як говориться… — Можно направить жалобу напрямую господину Макартуру, — предложил я. — Должен же быть у американцев какой-никакой отдел связи с общественностью. — Увы, здесь я тебе не помощник. Хошь приключений — валяй. Но куды тебе тягаться с Его Святейшеством? — Его… Святейшеством? — Ага, — рецидивист обвёл образину в невидимый овал. — Вишь? Энто я себя так отмудохал. Арисима, дерьма кусок, натрепал приставникам будто бы боль меня возбуждает. Сексуально. Вот я и самобичуюсь, сваливая вину на органы следствия. Стоит мне, мля, заикнуться о кровожадности сволочи — ни в какую! Всё штыками встречают! «Не смей клеветать на следователя, погань!», «Стыд имей, скотина!» — такие, друже, онигири. Он же для них як Папа Рымский для католиков! Они и молются ему. Скоро, паскуда, индульгенции начнёт втюхивать. — Постойте, — мысли мои совершенно спутались. — Когда я негодовал на, скажем так, тактику осуществления правосудия, Арисима-сан косвенно подтвердил свою причастность к радикальному подходу. Вы и паренёк-надзиратель тому очевидцы. — Эх, ты, прокуроришко… забыл якые у нас порядки заведены? Сатрапы твои хочут повальной раскрываемости, щоб перед кабмином зазорно не було. Вот и приказали — колотите, извините меня, хоть до посинения, лишь бы чистуху намаляли. Пригрозили увольнениями. Время от времени шлют тут всяких провокаторов, проверяют на вшивость. Надобно подстраиваться, напускать видимость деятельности. Только Арисима, блядин сын, ни хрена не напускает. Он такой и есть. Ссыт людям в уши про порочность пыток, но не чурается пригреть разок «для профилактики». — Вы-то откуда всё это знаете? — Хе! Стеночки тонкие, ничо не утаишь. Народ больно охочий потрепаться. Начальство тебе разве не рассказывало? — Хм… не припомню, — ответил я честно. Пытки или, как их теперь принято называть, «тяжёлые методы допроса» — тема чувствительная. Перед оккупацией они широко применялись всеми без исключения — начиная от «полиции мыслей», заканчивая местечковыми полицейскими, и считались вполне себе приемлемым способом добычи показаний. В силу размытого законодательства, прокуроры обычно потворствовали самоуправству, да и сами были не прочь «выпустить пар». С приходом западных порядков мало что поменялось. Через неделю после сдачи письменного экзамена на профпригодность (представляющего собой скорее процедуру формальную, чем полноценную проверку знаний) и получения нового чина, нам решили устроить инструктаж. Санэсада-сан выступил с напутственной речью, в каковой нашлось и упоминание следственных перегибов. Он заявил, что страна встала на путь либерализации и уважения прав человека, однако пока конституцию Мэйдзи и уголовно-процессуальный кодекс не заменят более совершенными, дилемму принятия или не принятия доказательств, полученных при физическом, психологическом и ином давлении следует разрешать самому обвинителю. Судей устроят оба варианта. Я могу понять причины консервации инквизиционной системы правосудия (резкий скачок преступности не позволяет играться в клисфенов да периклов), но отчего целенаправленно насаждать дуболомное насилие в зыбкую и неокрепшую структуру? Как круто отчаялась верхушка. Не исключаю и того, что подследственный нагло навертел вола, только вот на кой оно ему? Патологическое? Во всяком случае, самым надёжным способом добиться истины станет банальный вопрос «в лоб» шефу: настолько ли всё плохо?***
— Ох, не переживайте вы так! — отозвался владелец. — Что произошло, того не миновать. Я уже подрядил одно детективное агентство в Нью-Йорке. Сыщут, и ахнуть не успеем. У них же там всё по-другому — быстрее и результативнее. — Приятно слышать. — Главное, уважаемые senhores, что рояльчик уцелел. Это подарок моего дражайшего друга, Нанацуки Косэя. Знакомо имя? — Да кто ж его, гениальнейшего композитора и уроженца Кобэ, не знает! — ответствовал я. — Правда, мне больше по вкусу творения герра Рише. Они… пограциознее, что ли. — Бросьте! — начал он отмахиваться, будто бы отбивался от сонмища прожорливых комаров. — Немец хоть и был хорош, но нашему и в подмётки не годился. Душевности не хватало — сплошной академизм. Ему бы учебники с методиками писать… эх… Я сдержанно поддакнул. Устраивать полемическое ристалище из-за мелочных разногласий виделось мне плохой затеей. Особенно в гостях. — Но не будем о грустном. Недавно жёнушка Косэя выносила вторую дочь. — Ого, неужели? Как назвали? — Надумывают ещё, — сказал Сугияма-сан, ослабив галстук-бабочку и расстегнув верхнюю пуговицу сорочки. — Месяц уже собачатся, всё никак к общему знаменателю не придут. Может быть пожелаете чего-нибудь счастливым супругам? Я телеграфирую им «привет» от прокуратуры и полиции Токио. — Ну… что здесь можно пожелать? Главное — крепкого духовного и телесного здоровья, взаимодоверия, и, конечно, чтоб ссоры обходили очаг стороной. — Великолепные слова! Следователь Арисима, порадуете? Детектив, прежде сидевший в расслабленной позе, привстал и опустил сжатые кулаки на колени. — Мне нечего добавить, — произнёс он деревянным голосом. — Сугияма-сан, предлагаю всё же перейти к сути встречи. Вы, как бизнесмен, понимаете, что время равно деньгам. — Ах да, прошу меня простить. Чем могу помочь почтеннейшим стражам правосудия в этот погожий денёк? — жеманно осведомился фрачник, просияв улыбкой. — Нам необходимо повторно зафиксировать показания потерпевшей стороны, — я глянул в блокнот. — Мною заготовлен список вопросов… знаю, их вам уже задавали — и неоднократно, но для нашей профессии лучше несколько раз всё перепроверить, чем потом ходить в непонятках, — палец поддел краешек странички и осторожным движением раскрыл прилежно составленный столбик графических символов. — Что же, для начала… Хлёсткий удар о нечто ровное прервал течение мыслей. Я поднял взгляд. Делец натирал чело ладонью, прикрыв предплечьем половину моложавого лица. Видимая часть выражала замешательство вперемешку с кислым озлоблением. — Дуралей я, дуралей! — огласил он разочарованно. — Такие люди пожаловали, а я без хлебосоли встречаю. Есть у меня двести граммов отборнейшего кофе. Мой tio привёз, из Brasil. Собственноручно всякое зёрнышко под лупой осмотрел. Только — цыц! Бонзам вашим кабинетным ни слова, а то налетят как стервятники на падаль. Клянчить опять станут, — вероятно осознав всю фантасмагоричность умозаключения, усатый «бразилец» безудержно загоготал. — Ха-ха! Ну, как вы хотели? В наши дни на крылатом выражении римлян «dura lex, sed lex» зиждутся разве что романчики третьесортных писак. Невозможно не согласиться. Разом с материальными ценностями, война прошлась катком и по ценностям духовным. Стало общепринятой нормой обмануть ближнего своего или воспользоваться лазейкой в букве закона ради лишней крошки харчей на столе. В абсолютной мере отвратительные пертурбации охватили всю страну, особенно те места, где отменили рационирование пищи. Остаётся надеяться на скорейшее вырождение этого праздника нигилизма. — Кофейку? — Н-нет, спасибо, — я помотал головой. — Чего добро на чужаков переводить. — Очень жаль… вам, Арисима-сан? — Вынужден отказаться, благодарю, — повторил за мной полицейский-"централовец». — Как прикажете, господа, — франт привалился к спинке кресла, подложив под затылок замок сцепленных рук. — Задавайте свои вопросы. О, вы не против, если я закурю? — не дождавшись ответа, он вынул желтоватую пачку с изображённым на ней верблюдом. Затем поднял спичечный коробок. Огонь принялся пожирать сигарету, превращая в голубоватый дымок её табачную начинку. Персона глубоко затянулась, из ноздрей повалили густые пресыщенные биохимией клубья. — Подарок от наших заокеанских партнёров, — демонстративно выпятил он подтлевающую злодейку-никотинщицу. — Они любят задаривать. В частности тех, кто умеет надлежаще их ублажить. Сугияма-сан вновь загоготал, широко разинув рот. Каким-то удивительным чудом, в этот миг обличие кабаретиста приобрело омерзительно-пупырчатые черты жабы. Внутри у меня образовалось странное побуждение хорошенько прибить земноводное портфелем с толстенной папкой внутри. Безумное по своей внезапности наваждение охолащилось пиками здравого смысла за долю секунды до первого рывка. Угодить на нары или — хуже — сделаться постояльцем ближайшей психлечебницы в день прокурорского дебюта — перспектива, мягко скажем, сомнительная. — Что же… — я прокашлялся, — приступим. Для начала скажите, чем именно занимается ваше предприятие и как оно зародилось? — Мы — официально одобренное Оккупационными властями учреждение, предоставляющее услуги развлекательного характера служащим военформирований Западной Коалиции. В основном, конечно, США. Как вам известно, прежде в Роппонги квартировалась бригады Императорской Армии, а всю эту ораву надо было как-то увеселять. Смекалистые коллеги почали застраивать местность кафе, ресторанами, лавками разными, борделями. Конкретно здесь, на месте кабаре, размещалась страховая фирма. А что — удобно; открыл дело, через пять шажков оформил страховку и потопал восвояси с облегчённой душой. Отбоя не было. Потом, понятно, квартал полностью выгорел и ни о каких деньгах никто не думал. После войны американцы экспроприировали район под административные нужды, с горем пополам восстановив его центр. Ну дальше вам известно: служба службой, досуг по расписанию. Так и появился наш кабачок. — Вы, погляжу, многое знаете про Роппонги. Работали здесь раньше? — Нет, не работал. Имел приятельские отношения с предыдущим владельцем. — О, здорово — отвесил я дежурный кивок. — Не могли бы вы как-нибудь свести нас? Это очень поможет следствию. — Да я бы с радостью, — потёр он подбородок, — вот только нет его уже в живых. Сгорел бедняга. — С-сгорел? — Ага, сгорел. «Суперкрепости» постарались. Под утро пожарные разобрали завалы, нашли обугленные останки. Мозг моментально нарисовал гротескный натюрморт случившегося: скрюченную в агонической позе углистую скульптуру некогда одушевлённого существа, — человека. Мыслившей, любимой и любившей, мечтавшей единицы общества — ныне ошмётка окоченелой чёрной плоти, безумного порождения амбиций заигравшихся «в солдатиков» мастодонтов геополитики. Чёрт, угораздило же меня ляпнуть глупость… кажется, начинается… опять. Язык вновь угодил в кисло-сладкую тошнотворную трясину, нервные волокна атаковала вонь гнили с горьковатой надбавкой, в ушах засвистело крещендо чайника. Изобилие ощущений отозвалось головной болью, к горлу наплыли всплески желудочного сока. Нет, не сейчас… в самый важный момент. Я приспустил очки и надавил на глазные яблоки, затем ущипнул себя за переносицу. Такие нехитрые упражнения обычно помогают сдюжить приступ. Отдышавшись, я уже сидел ровно… кожа блестела холодной испариной. — С вами всё в порядке? — обеспокоенно спросил рассказчик. — Д-да… всё… отлично. Жара. В сон клонит, знаете-с, — я утёр пот рукавом. — Продолжим. «Канраку» — собственность исключительно частная или всё же каким-то образом аффилируется с военной верхушкой? — Видите ли, де-юре — это один из десятков маленьких островков láissez-fáire доктрины в штормистом океане госрегулирования. Фактически, доля заведения — не буду говорить какая, но ближе к львиной — принадлежит Армии и некоторым оккупационным чиновникам в неформальном порядке. На деньги из казны с персональными инвестициями и были построены все эти хоромы да обеспечена безопасность. — Кстати, насчёт безопасности… — обратил я внимание на то самое окно, — вы установили решётку, так? Заранее извиняюсь, если сочтёте данный вопрос грубым, но что раньше препятствовало? Нисколечки не обидевшись, «аристократ» задорно захохотал. Прямо-таки солнечный человек, мда. — Логистика и бюрократия, друг мой любезный. Вон ту бронедверцу сняли c одного бомбоубежища в горах, инженеры подкрутили там что-то, избавились от ненужных механизмов и — вуаля! Защита готова! Решётка же штука заковыристая: сперва мы не могли найти подрядчика — половина цехов встала, вторая половина разрушена, про жилые дома и говорить нечего. Ситуация аховая. Заказали в Штатах… а вы должны знать какая это морока, учитывая новые законы о торговле. Благо для нас сделали небольшую поблажку — как-никак полезные деяния вершим! Судно прибыло только двадцатого числа, а обнесли кабинет днём ранее. Как подгадали, сволочи! — потеребил он ус темпераментными сердитыми телодвижениями. — Хм… почему же вы обезопасили лишь кабинет? Не логичнее ли было поставить защиту на вход? Так у любого грабителя охота учинить недоброе выветриться. — Во-первых, это некрасиво, — заявили мне упрямым тоном. — Уставший солдат хочет одного: насладиться приятным вечером, забыв про тяготы армейского быта. От этой громадины, напротив, так и разит заплесневелым душком милитаризма, отпугивающим даже. А наша задача — завлекать, не отпугивать. Во-вторых, чем поживится забубённый грабитель в обеденном зале? Украдёт алкоголь, мебель да столовые приборы разве. Да, потеря больная, но не безнадёжная. В кабинете находится святая всех святых любого предпринимателя — документы на право собственности и ценные бумаги. Пропади они, было бы худо — и это ещё мягко сказано! Существует и другой менее пристойный эпитет, тоже на «х», да вот при правительственных лицах выражаться как-то неудобно. Слава всем ками, что подонок их не нашёл — помог загодя вмонтированный тайник. Что ж, в его словах есть смысл. Провокация (топорная, прямо скажем) потерпела фиаско. — Ладно, — я пролистал несколько страниц, — перейдём к техническим ньансам. Арисима-сан, в заключении упоминается, что кража происходила «в промежутке между 5:10 и 5:25 утра». Откуда такая точность? Шляпник хрустнул пальцами и машинально проговорил текст поступившей мне утром папки: — В кабинете закреплены охранные датчики, реагирующие на изменение температуры воздуха, скорости ветра, различные вибрации. Когда злоумышленник швырнул булыжником в окно, «тревожный сигнал» поступил по заземлённому кабелю телефона до полицейского участка Адзабу, где незамедлительно зафиксировали время проникновения и отправили наряд велосипедистов. Оказавшись на месте, они обнаружили следы взлома, определили время прибытия и провели осмотр, не установивший наличие подозреваемого внутри. Таким образом и удалось выявить точный промежуток. — Во технологии пошли! — почти восхищённо заголосил потерпевший. — Раньше обворовывали — не докричишься, а щас вон чего навыдумывают. Тоже подарочек американцев. Командование завезло партию, чтобы предупредить кражи со складов и баз. Эх, умеют же на Западе применять труд учёных… не то что мы. Периферическое зрение уловило мимолётное колебание сбоку. Густая чернота хло́пка неестественно пошатнулась и поникла плечами, но сразу же выпрямилась, не успев стриарная кора толком обработать отправленную информацию. Что у него, приступ какой? Я мысленно усмехнулся: не удивлюсь, беря во внимание этот изнуряюще парной балахон смолянистого цвета… и как детектив до сих пор на ногах держится? Любой бы и часа не выстоял в такую погодку. Мануфактуристы поручили сшить орудие пыток, а ему хоть бы хны! — Хм… — следующий вопрос крайне увлекателен. Мне пришлось поворошить много кип полицейских отчётов, однако глаза мои упорно отказывались найти сколько-нибудь приличное ему разъяснение. Странно, может быть я проглядел? — кабаре находится на пересечении улиц Адзабу-дори и Гайэн-Хигаси, — начал я, потупив взор в стол. — Если мне не изменяет память, езда на велотранспорте от участка до нас занимает не более пяти минут. Спрашивается, почему же «кавалерия» запоздала на десять? Любитель духоты ответил без проволочек: — Противоэпидемические мероприятия. Неделю назад ряд муниципалитетов столкнулся со вспышками кишечных инфекций, — сказались общий рост числа бездомных и малодоступность средств гигиены. Во время плановой инспекции на Гайэн-хигаси сотрудники Минздрава нашли возбудителей дизентерии, провели вывоз населения и перекрыли въезды. Велосипедисты были вынуждены сделать «крюк» через муниципальную библиотеку. — О, могу подтвердить! — Сугияма-сан поднял руку на пошиб порывающегося ответить школьника. — Захаживали тут голубчики с жёлтыми повязочками, самочувствием интересовались. Посоветовали ограничить приём посетителей до «конца дезинфекции». К слову, вам не встречался аншлаг около тротуара? Два дня уж как хворь побороли, всё никак не уберут. Видимо на память оставили. Аншлаг? Я не шибко всматривался в окружение — голову занимала рефлексия о делах насущных. Услышав мою отрицательную реплику, владелец поднялся с кресла и, колыхая фалдами фрака, подошёл к окну. Мы последовали его примеру. Слева от нас виднелся «хвост» параллельной, уходящей вглубь квартала улицы — Гайэн-Хигаси. В поле зрения попадала первая двоица зданий — одноэтажные новостройки парикмахерской и сувенирной лавки. Изгибание гладкой автодороги рисовалось серым лоском, преподнося импрессию объекта тщательно холимого, испытывающего генеральную уборку мылом минимум два раза на дню. И как там мог образоваться шигеллёз? Хотя, может быть регулярные чистки вошли в обиход аккурат после происшествия? Поди разбери… Сугияма-сан указал на конструкцию близ тротуара — неуклюже сколоченный штендер, каковые обычно ставят при ресторанах и магазинах для рекламы продукта. Этот, впрочем, ничего не рекламировал и, вообще, был втрое больше стандартного. Продублированная на английский надпись белой краски гласила: «С 13 ПО 20 МАЯ ПРОВОДИТСЯ ДЕЗИНФЕКЦИЯ. ПРОСЬБА ВОЗДЕРЖАТЬСЯ ОТ ПОСЕЩЕНИЯ УЛИЦЫ». Любопытство вынудило оглянуться вокруг. Адзабу-дори справа был прямым антиподом благоухающего новизной соседа: бесконечные, уходящие за небосвод ряды уныло торчащих фундаментов, изредка прерываемые деревянными каркасами будущих построек. Запустение. — Вы единственный бизнес здесь? — вопрос напросился сам. — Пока что да, — хмуро отозвались из-за плеча. — Но, как сами изволите наблюдать, скоро нас потеснят конкуренты. Мы возвратились на свои места. Внутренности черепа гудели раздумьями. — Арисима-сан, отчего обвинительный акт не содержит упоминание этой важнейшей детали? На ней ведь всё обвинение строится! — Странно, — однозвучно заключил сыщик. — Возможно вы не обратили внимания. Вон оно как, то есть теперь-то мы проявляем субординацию! А в управлении всё грубить норовили… интересное кино. Ладно, некогда мне пререкаться попусту, прошерщу отчёты заново по возвращении в прокуратуру. Сейчас первостепенно проработать кое-что другое. Я взглянул на приспособление, украшающее фронтальную стену. Это был электрический звонок с переливающейся лучиками золочённой чашечкой и тоненьким молоточком. — Он у вас как, рабочий? — спросил я, будто бы ожидая откровения. — А, звонок? — Сугияма-сан зажёг ещё одну сигарету. — Рабочий, куда же! Правда бесполезный в нынешних обстоятельствах. Одну улицу вывезли, вторая почти безлюдна. Конечно, в трёхстах метрах отсюда есть правительственные здания… но вряд ли они что-либо слышали. — Его нужно отключать вручную? — Н-е-ет, — отмахнулся предприниматель. — Автоматический. Поорёт с десяток минут и успокоиться. — Имеется ли какая-нибудь панель управления датчиками? Как вы их включаете и выключаете? — Имеется-имеется, милостивый государь! В канцелярии нашего обворожительного менеджера. Её надёжнейше спрятали за железным щитком. Активизируются датчики при помощи специального ключа, которым также отпирают створку, — он вставляется в панель, замыкая цепь. Посему-то, даже если грабителю удастся взломать замок, без ключа он будет не в состоянии произвести свои гнусные махинации. — Ключ в единственном экземпляре? Вручали ли вы его другому человеку? — Да, в единственном, как и дверной. Я вообще не люблю, когда к моим вещам прикасаются… за исключением если это жизненно необходимо. А так… нет, ни душе. — Можете, пожалуйста, показать ключи? Кивнув, хозяин пошарился в широких карманах брюк и вытащил обоих собратьев. Он осторожно разложил их на столе. Первый сверху, цилиндровый, был изготовлен из металла похожего на латунь и обладал средней длиной. Второй снизу, сувальдный, был подлинее с мириадами разноформенных борозд. Объединяла их, вероятно, разве что аномально большое отверстие в головке и некоторая узость стержней. Я тотчас догадался что принадлежит чему. — Оцените взломостойкость вашего «великана». Я больше гуманитарий, как имеете возможность наблюдать. — Такие, вне всякого сомнения, один на миллион! — сделав завершительную тяжку, он бросил окурок в пепельницу и сосредоточился на вспоминании. — Для затравки начну со сверхпрочной пластины на замке. Эта малышка способна выдерживать удары вплоть до 1110 килограмм-сил, почти невосприимчива к свёрлам диаметром менее 60 мм и горелкам. Ригеля, благодаря особому стержню, невозможно спилить или отогнуть. Следом идёт сам замковый механизм: насчитывает порядка 20 сувальд, что, спору нет, без прочих факторов взламывать времязатратно. А вот и вишенка на торте — умный блокиратор! Если обойтись простым толкованием, то… устройство это, как бы, запоминает код ключа, его пазы, и отодвигает настоящие сувальды вглубь при обнаружении инородного тела. Соответственно, манипуляции большинством известных человечеству отмычек здесь маловероятны. Остаётся разве что пройтись пропановым резаком по петлям и опрокинуть дверь… но у кого, чёрт его дери, есть пропановые резаки? Нонсенс. — Всегда ли вы держите дверь запертой? Вам не доводилось иным разом оставлять её… нараспашку, предположим? — Ох, — охнул опрашиваемый так, словно раскусил загадку мироздания, — оставлял, Vossa Mercê, оставлял! 17, 18 и 19 числа стоял жуткий зной. Термометр показывал выше тридцати градусов Цельсия, а зная нашу влажность, можно смело сказать — природа покусилась на убийство с особой жестокостью. Стальной исполин и вовсе грозил превратить мою трудовую обитель в барокамеру. Мне пришлось подпереть его креслом да поднять окошко, чтобы ветерок гулял. — Уходя, вы закрывали их за собой? — Ну естественно! — раздражился он. — Кто мы, по-вашему?! Дураки набитые? — Э-э… нет, не дураки. Извините, — глупый вопрос, признаю. — Отлучались ли вы из кабинета в день кражи? Если да, то как долго? — Хм… отлучался. Самое большее — часа полтора. Скажу прямо: третьей стороне ничего не передавал. — За ним кто-нибудь присматривал? — Да! Очаровашка-"маргаритка» Дейзи. В моё отсутствие она перенимает значительную часть обязанностей шефа. Ясно. Значит, Дейзи-сан имела беспрепятственный доступ к вещам и… документации. Это настораживает. — Не могли бы вы в деталях рассказать о том, чем занимались 18 и 19 мая? Приключались ли какие-нибудь конфузы, форс-мажоры? — Смена как смена, — усач недоумённо почесал затылок. — В 13 часов я вместе с остальными приступил к работе. До четырёх в основном бумажная волокита, с четырёх до шести — встречал бизнес-партнёров. С шести до полвосьмого — ужинал у одного армейского полковника. Потом принимал гостей, составлял репертуар музыкальных номеров. Ближе к 4 утра последние забулдыги разъехались, остались только я, Дейзик да пара техничек — надо же кому-то убирать весь этот кошмар. В 4:30 я вызвал управляющую для отчёта и… примерно без десяти мы включили датчики и последними покинули кабаре. — Когда Дейзи-сан отчитывалась перед вами, бронедверь была заперта? Ночью температура пониже будет… — Не так уж и пониже, — возразили мне. — И после заката все изнывали от жары. Деть себя никуда не могли, все комнаты отворили. Представить не берусь, что будет летом… — А вентиляторы что? — Вентиляторы что? Вентиляторы — штука дефицитная, сугубо для посетителей. Да и не такие они мощные, как их рекламируют. — То есть Дейзи-сан — последняя с кем вы беседовали незадолго до преступления? И всё за открытой настежь дверью? — Хм… к чему вы клоните? — щёголь впился в меня своим свинцовым взглядом. Объёмистые зрачки напоминали разбухшие соком плоды водяники. — Ни к чему, — я улыбнулся. — Шальное любопытство. Что было дальше? — Дальше… мы поехали домой. — «Мы»? — Ага. Дом, где моё золотце снимала квартиру не пережил испытания пламенем. Я приютил бедняжку в своей резиденции в Тёфу. — Тёфу — это далековато… на чём передвигались? — Я автовладелец, новоиспечённый. Месяц назад мне в наследство достался «Пежо 402» кремового окраса. Гений французской промышленности и здесь не подвёл — добрались с ветерком за неполных полчаса. — Когда вы приблизительно ложитесь в постель? Ваш режим сна? — В 5:40 где-то… и спим 6-7 часов. Хотя тогда долго мы не продремали, точно в шесть утра, как сейчас помню, нас разбудил визит участкового по сами знаете какому поводу. — Перед сном вы проверяли брюки? Ключи были при вас? — Н-у-у… я не совсем параноик, мне хватает и простого похлопывания. Выпуклости есть — волноваться не о чем! — Вы выкладываете содержимое карманов? — В случае крайней надобности: когда захотел постирать или погладить костюм. Чаще всего я просто меняю рубашки. Право слово, к чему эти гадания? И ежу понятно, что сюда вломились! — Угу, — растянул я многозначительно, пренебрегая ремаркой патрона обездоленных. — Вы довольно бойки и деятельны на своём поприще, и при этом умудряетесь «морфейничать» меньше предписанного врачами. Как же так выходит? Не поделитесь секретом успеха? — О-хо-хо-хо-хо… — собственник потёр ладони, преисполнившись коварным энтузиазмом набившего мошну картёжника-афериста. — В сущности, никакого секрета и нет, — рука его раздвинула ящичек стола, раздался грохот десятков стронувшихся предметов. Он ухватил нечто гремучее, рассыпчатое и возвысил до уровня глаз. Я вгляделся: держал он пузырёк таблеток, изготовленный из желтоватого прозрачного стекла. Готическим шрифтом на этикетке читалось патриотичное название — «Syoritin», а в левом нижнем углу наименование производителя — «Хинагами Фармацевтикал». Да уж, это раскрывает подоплёку прямо-таки океанического простора зениц. «Сёритин» — торговая марка препаратов, основанных на метамфетамине. В канун войны стране требовался козырь, способный кратно умножить физические характеристики солдат. Подхватив общемировую тенденцию к созданию боевых психостимуляторов и задействовав наработки отечественных химиков, Япония запустила собственное производство «чудо-лекарства». Первоначально применение его ограничивалось армейскими частями, тем не менее последующая тотальная милитаризация экономики принудила выдавать стимулянты и работникам предприятий. Бесспорно, политика эта дала определённые плоды: забывшее страх, усталость и естественные потребности воинство преодолевало десятки километров в сутки по лесам, степям, горам и джунглям, а рабочие перевыполняли квоты производств. Всё это помогало сократить издержки, сопутствующие любому вооружённому конфликту. Установив контроль над Архипелагом, американцы пожелали прикарманить распространение «Сёритин"-подобных веществ. К сожалению или к счастью, их задумке не суждено было сбыться: хранилища стимуляторов растаскали банды, миллионы таких баночек теперь продаются на десятках тысяч торговых точек разных префектур. Народ говорит, стоит дешевле литра картофельной настойки. Не осталось без следа и массовое насаждение этого, не побоюсь слова, яда в годы раздора с нынешними господами. Вернувшиеся военные и оставленный «хлебать мисосиру гэтой» пролетариат в чей суточный рацион входило минимум три таблетки отравы, не могли представить своё существование без «красочных ощущений». Они буквально срывали с себя нижнее бельё ради дозы. Многие, разыгравшие аппетит на научных разработках и влекомые «большей отдачей», сформировали рыночную потребность в тяжёлых наркотиках. Стоит также отметить, что «Сёритин», «Хиропон» и иже с ними, в отличие от того же опиума, формально не считаются наркотиками в японском, да и чего мелочиться, западном законодательстве. Очень зря… надо было давно отправить на плаху всех дистрибьюторов как вредителей. Не раз и не два мне удавалось лицезреть результаты их кропотливого труда… — Одна таблеточка этого волшебства, — продолжил он, откладывая «погремушку» обратно в ящик, — помогает сохранить бодрость точнёхонько на шестнадцать часов. Конечно, милые мои, я превосходно осознаю пагубность неумеренного потребления подобных фабрикатов, оттого же стараюсь поступать осознанно: придя домой, я моментально купирую возбуждение флаконом успокоительного, и беспроблемно засыпаю в течении 10-20 минут. — Вы… — начал я, замявшись в решении осведомиться следующей темой. — Делитесь этим с сотрудниками? — Только если сами попросят, — проговорил предприниматель, смакуя каждое словечко. Будто бы повествуя о любимом блюде. — Хорошо… — чего тут хорошего? — Сугияма-сан, сами-то вы кого-нибудь подозреваете? Недоброжелателя, положим. — Эхехе… — затянул он печально. — Даже представить не осмелюсь какому подонку взбрело нарушать моё право частной собственности. Пускай уж это лучше будет случайный бродяга. Я зачеркнул самый нижний вопрос столбика. Хм? Это всё, что я хотел спросить на сегодня. Самому не верится, что составил так мало… Хм… ох, точно! — Нам бы журнал учёта рабочего времени посмотреть да с личными делами сотрудником ознакомиться. Вы можете нам такое предоставить? — О-хо-хо-хо, — опять этот смех. — Будьте моими гостями, — фрачник вновь встал с кресла, затем двинулся к картотечному шкафу. Он вынул книжку телесного цвета и, раскрыв её на желанной странице, протянул нам. — Изучайте, господа. Я спущусь вниз чтобы попросить Дейзи отпереть дверь архива, — откланявшись, Сугияма-сан схватил близлежащее сиденье за спинку и волоком потащил к двери. Ключ проник в скважину — несколько оборотов спустя истукан словно воспрял ото сна. Толчок привёл его в движение, воцарилось ушераздерающее скрипение металла. Хозяин скрылся за лестницей, поставив кожаного друга оберегать наш покой. И правда, комната стала как-то посвежее. Шкала градусника остановилась на отметке 25 единиц. Я уселся поудобнее и принялся выписывать замудрённые кандзи вместе с арабскими цифрами. В столбце под графой «фамилия-имя» помимо, собственно, фамилий и имён дополнительно были указаны должность, сценический псевдоним (если таковой существует) и адрес местожительства. Вероятно сделано это во избежание возможной путаницы. Спустя минут десять нас навестила блаженная парочка. Довольно рослая для представительницы прекрасного пола, Маргаритка казалась сущей малюткой на фоне осанистого буржуа. — Вы кончили? — спросили нас с должной венерацией. — Да, — я встал, захлопывая журнал, — вполне. Что же, с вашего позволения пройдёмте к архиву? Длительное время мы исследовали личные дела бывшего и нынче работающего персонала. Когда мы закончили вносить данные, небо стало совсем багровым — вестимо, скоро нагрянет ватага янки подшофе. Есть две папки, которые вызвали у меня специальный интерес: уборщица под именем «Аоки Тодзи» действительно ранее была здесь трудоустроена, работала с марта по май. Правда прописана она вовсе не в Токио, а в Нагое… это затрудняет её вызов для дачи показаний. Теперь, в случае чего, придётся давать ориентировку в газеты. Наша менеджер тоже не промах: заместо реального имени в файлике указан только псевдоним, одинокая вереница катаканы «デイジー». Благо, на сей раз с адресом заморочек не приключилось… Тёфу он везде Тёфу.