По воле твоей

      Орихиме Иноуэ стояла в светлой и небольшой комнате для отдыха, ожидая, пока сможет войти в туалет. Она безразлично разглядывала шпингалет на дверях, в нетерпении, пока тот выскользнет из засова, но ничего не менялось. Секунды казались бесконечностью. Бросив виноватый взгляд из-под лба в сторону дверей, что вела в зал кофейни, она задумалась, есть ли у неё хотя бы ещё минутка, ведь она оставила рабочее место пустующим.       После её возвращения в Каракуру она вот уже несколько месяцев работала баристой в небольшом кафе неподалёку от дома. Это было маленькое, уютное местечко с большим количеством растений, лаконично расставленными по периметру зала, деревянными столиками, совершенно разными чашечками, словно для чаепития в гостях у самой королевы, и небольшой книжной полкой, упрятанной между рядов с сидениями. Очень часто сюда захаживали одни и те же посетители, кое-кто даже пытался познакомиться с Иноуэ поближе, а иногда приходилось, сгорая от неловкости, отказываться давать свой номер.       Она ужасно хотела верить, что подобный исход событий её вполне устраивает: работа находилась в пешей доступности от дома, средств хватало на все необходимые вещи, и, возможно, даже выйдет что-нибудь откладывать, если не тратить деньги на какие-то безрассудные покупки. Однако, тонкое, сводившее с ума, беспрерывное, можно сказать, фоновое чувство тревоги и неопределённости сидело внутри неё твёрдым клубком.       Совсем не такой она представляла себе свою жизнь. Ожидая от себя куда более значительных успехов, а в идеале — совершенной жизни, она мучалась этими социальными предрассудками и осуждала бессчётное количество принятых в прошлом решений, никак не могла согласиться с самой собой относительно возвращения назад домой, ведь это случилось совсем недавно и всё ещё болело чересчур ярко и навязчиво, и преследовало её ото дня в день.       Всё сворачивалось в какой-то несовершенный, весь в изъянах и недочётах, клубок. Особенно теперь, с тяжело приобретённым высшим образованием, вновь вернуться в Каракуру совершенно разочарованной, огорчённой бессмысленностью собственной жизни, уставшей от суматохи и потребительского отношения в большом городе, только чтобы устроиться на такую же подработку, которую бросила в Токио. Настоящий абсурд.       Одно единственное, что она вытянула из университета, в который с трудом и рвением ей-таки удалось попасть, это довольно высокий уровень английского языка, правда о немецком, который она с таким восторгом выбирала перед поступлением, Орихиме предпочитала говорить так, будто его не было, а именно — не говорить совсем.       К тому же, ей всё казалось, что она ничего не успевает. Не успевает выйти замуж, найти подходящую работу, завести постоянный круг друзей, побывать в странах своей мечты, завести кота или собаку, обучаться чему-то новому, приобрести несколько хобби и жить себе припеваючи. Ничего не выходило. Катастрофа практически каждого 25-летнего человека.       Отсутствие работы, которая была бы в самом деле ей интересна, давило сильнее, чем она того ожидала, но никакая идея относительно этого в голову ей не приходила, а потому она делала хотя бы что-нибудь, дабы не остаться без денег. Вот уже несколько раз она ходила на какие-то занятия то по волейболу, то по керамике, то ходила в книжный клуб (все книги, которые приходилось читать были до ужаса скучны), но всё это осталось брошенным, а потому девушка ощущала некое угнетение, что ей не удаётся сообразить, чем на самом деле стоит заниматься. Да и стоило ли вообще это делать? В этом она тоже не могла разобраться. Пункт о каких-либо любовных отношениях она предпочитала игнорировать, поскольку даже мысль об этом навевала на неё ледяной ужас: через сколько отвратительных свиданий пришлось пройти, чтобы наконец понять, что не стоит на них ходить. Из новых знакомств так и не появлялось даже зерна для того, чтобы из него проросла дружба, и это при том, что раньше Орихиме считала себя довольно дружелюбный и лёгкой на подъём, теперь же она то и дело испытывала чувство неловкости, неуместности и порой холодности по отношению к другим. Ничего не вызывало в ней настоящего, искреннего интереса. Все эти встречи вызывали лишь подавленность, потерю всех сил и чувство обязательства перед другими, поэтому постепенно она отдалилась ото всех, предпочитая собственную компанию любой другой. Одиночество вселяло в неё так сильно необходимое спокойствие и равновесие духа. Иноуэ догадывалась, что как-то это не здорово, но пока не предпринимала никаких шагов к решению проблем. О помощи она даже стеснялась как-то думать. А ведь терапия — слово двадцать первого века.       Дверь отворилась, оттуда выскользнул незнакомый ей человек, и, проведя его взглядом, она скользнула в туалетную комнату и, закрыв дверь на замок, опустила крышку унитаза и села на неё. Положив локти на колени, она зарылась лицом в ладони, отчего волосы каскадом повалились вниз.       "Как я устала, — сетовала девушка, ощущая жалящее чувство жалости к самой себе, — как я устала, Господи, зачем это всё? Зачем я вернулась? Зачем?" Проведя ещё несколько минут в таком положении, она всё опустошалась с каждым последующим вопросом, который задавала себе. Ужасно задаваться подобными вопросами, на которые не приходило ни одного существенного ответа, а только лишь одни сплошные догадки, да и парализующий страх перед тем, чтобы решиться на то, чтобы сделать хотя бы что-нибудь.       Орихиме выпустила тяжёлый, наполненный всеми этими тягостными переживаниями, вздох, приподнялась, выровняла спину и сложила ладони на коленях. Внимательными глазами смотря на стену перед ней, она подумала, что преувеличивает.       "Всё в порядке, — уверенным и несколько ободряющим голосом сказала она себе, — всё на самом деле в порядке, и я просто преувеличиваю. Ничего плохого не происходит, и то хорошо. Всё когда-нибудь поймётся само, разве нет? Я пытаюсь, я очень стараюсь, и если я буду продолжать, то разве не получится? Да! Не такая уж и плохая у меня работа, и мне ведь всего двадцать пять лет, это же так мало, разве нет? Да-да, я всё смогу, я молодец. Спокойно!"       Сложив руку в кулачок, она взмахнула им так, как если бы торжествовала некую победу. В каком-то смысле так и было. Победа над попыткой утянуть себя в мрачное, тёмное и безнадежное место. В яму страданий, из которой так неимоверно трудно выбираться.       Вдруг осознав, что она просидела тут по меньшей мере пять минут, она мгновенно подскочила и побежала обратно на рабочее место, зацепив с собой лишь одну маленькую, едва приметную мысль о том, что вернулась она отчасти ради того, чтобы увидеться с ним. Испугавшись, эту мысль она тут же отмела и постаралась закопать её так глубоко, чтобы та не высунулась вновь до готовности, однако, это не сработало, и эта мысль тучей висела над ней весь оставшийся день.