Он вовсе не жадный

      — Ещё пива!              — Куда вам ещё, молодые люди? — упрекнула Мадам Розмерта.              Ответом ей послужил громогласный хохот.              — Сириус встречает свои сладкие шестнадцать!              — По такому поводу грешно не напиться, Мадам Розмерта!              Она покачала головой, но всё же не смогла сдержать улыбку. Их веселье заразительно.              У Сириуса уже болит лицо, настолько много он сегодня улыбался. Он выслушал поздравления от однокурсников и даже от учителей, у которых смог добиться разрешения отпраздновать день рождения вылазкой в Хогсмид. Братские объятия и шутливые пожелания от Джеймса, серьёзное рукопожатие и милые слова от Питера. И подарки. Много, много подарков.              Но главным образом Сириус был счастлив потому, что прямо сейчас он смотрел на радостные, слегка пьяные лица своих лучших друзей. Единственное, что омрачало его настроение — Ремус.              Ремус. Лунатик. Его Лунатик. Он не поздравил Сириуса. Нет-нет, Сириусу вовсе не нужны были подарки или громкие слова. Он просто хотел... Хотел, чтобы Ремус улыбнулся ему в этот день как-то по-особенному. Чтобы Ремус в своей безумно обаятельной и добродушной манере сказал: «с днём рождения, Бродяга». И обнял бы его. Хотя бы.              У них с Ремусом никогда не было каких-либо трудностей с прикосновениями. После долгих летних каникул они всегда летели навстречу друг другу, чтобы с радостным смехом упасть в крепкие объятия. После квиддичного матча. После удачной оценки за экзамен. После неудачной оценки за экзамен. После тяжёлого ночного кошмара. Объятия были для них... Они просто всегда были.              Но в последние недели Сириус никак не мог понять, куда они запропастились. А прямо сейчас Ремус сидел напротив, уже час прожигая взглядом стол и свою нетронутую кружку пива.              — Эй, Лунатик! — громко и пьяно обратился к нему Джеймс. — А ты когда будешь дарить свой подарок?              Ремус повернулся к Джеймсу и посмотрел на него так, что... Сириусу стало не по себе.              — Послушай, Джеймс, — мягко начал Сириус. — Ты же знаешь моё отношение к материальным подаркам. Для меня самый лучший подарок — то, что вы сейчас здесь, со мной. Что вы есть у меня, ребята.              Сириус рассмеялся и закашлялся, когда Джеймс довольно похлопал его по спине, слегка не рассчитав силу.              — Лунатик, тебя это тоже касается, — сказал Сириус, пытаясь поймать взгляд друга.              Ремус посмотрел в глаза Сириусу, но сразу же вновь отвёл взгляд.              — Да... Да, Сириус, ты прав, это самое ценное, что у нас есть... Мне... Мне нужно отойти на минутку. Я сейчас приду.              Ремус вскочил из-за стола, но вместо того, чтобы пойти по направлению к уборной или, на худой конец, на улицу, он подошёл к дальней стене бара и упёрся в неё лбом.              — Какого чёрта происходит? — в недоумении спросил Сириус.              Питер, нахмурившись, пожал плечами, а Джеймс прыснул от смеха.              — Я не знаю, Бродяга! — выкрикнул он, улучив мгновение между приступами хохота.              Лили отодвинула стул, встала и направилась к Ремусу. Она принялась энергично шептать ему на ухо, поглаживая друга по плечу. Тем временем Ремус отчаянно краснел и сжимал и разжимал напряжённые кулаки.              Вся эта ситуация начала раздражать Сириуса. Он сверлил глазами разворачивающуюся перед ним сцену и не мог понять, почему все, буквально все, могли подойти и потрогать Ремуса, но вот от Сириуса он ускользал как какой-то интровертный угорь.              — Ребята, я пойду проветрюсь, — холодно сказал Сириус, резко поднимаясь со стула.              — Ты куда? — удивлённо спросил Питер.              — Мне нужно выйти на воздух, — отрезал Сириус.              — Эй, Бродяга! — оклик Джеймса ударился о спину Сириуса, но он не собирался оборачиваться.              Он шёл вперёд, не обращая внимания на направление. Он просто передвигал ногами в попытке убежать от идиотского противного чувства. Но от себя ведь не убежишь.              Осень уже пережила переход от красивой и разноцветной сказки к промозглой и холодной сырости, поэтому ботинки Сириуса наступали то на яркую оранжевую листву, то на грязные лужи.              Вся эта чертовщина порядком ему надоела. Между ним и Ремусом никогда не было какой-то глупой неловкости, недосказанности или тайн. Им всегда было легко разговаривать или молчать друг с другом. Им легко было просто быть рядом. Но странное поведение Ремуса... И эти уродливые коготки, скребущие в душе Сириуса и не дававшие ему покоя.              Ему всё время было мало Ремуса, мало его взглядов, голоса и касаний. Особенно касаний. И особенно с тех пор, как Лунатик перестал его обнимать. И видеть, как кто-то другой прикасается к Ремусу... Это было просто ужасно. Это было отвратительное ощущение, которое Сириус ненавидел. Он пытался скрыться от него прямо сейчас, направляясь куда-то в сторону озера и шлёпая ботинками по грязи.              — Сириус!              Голос Ремуса пронзил сознание Сириуса, и он вместо того, чтобы остановиться, наоборот ускорился.              — Бродяга, стой! Я хотел... — Ремус запыхался, пытаясь догнать друга и, вместе с тем, докричаться до него. — Мне нужно подарить тебе подарок.              Кап.              Это стало последней каплей для Сириуса Блэка. Он резко остановился как вкопанный и обернулся на приближавшегося Ремуса.              — Да мне не нужны твои подарки! — выкрикнул Сириус сквозь рваный выдох.              Лицо Ремуса дёрнулось, как от резкой физической боли. Он неуверенно остановился в нескольких шагах от Сириуса, хватая ртом холодный воздух.              — Мне не нужны подарки, — повторил Сириус уже спокойнее. — Я просто хочу…              Слова давались так тяжело, как будто во сне. Когда умираешь и пытаешься позвать на помощь, но как бы ни старался, из горла выходит только еле слышный сип.              Сириус, конечно, не умирал. Но его грудь так сильно сжималась, что, казалось, лёгкие не смогут раскрыться ни на дюйм.              — Ремус, я не понимаю, что происходит, — наконец выдавил он. — Что происходит с тобой, со мной. Что происходит с нами.              Ремус поднёс руку к дрожащим губам, зажмурился и покачал головой. Он медленно выдохнул.              — Прости.              Сириус, нахмурившись изучал его лицо.              — Почему ты извиняешься?              Ремус запустил руки в волосы и с силой потянул за них, отворачиваясь от Сириуса.              — Я сам не знаю.              — Лунатик…              Сириусу стало страшно. Он никогда не видел Ремуса в таком нервном состоянии. По крайней мере, если дело не касалось болезненной темы его сущности.              Ремус медленно разжал пальцы и опустил обессиленные руки. Его лицо разгладилось, как будто он принял какое-то внутреннее решение. Но в его взгляде читались неуверенность и напряжение.              — Сириус, я даже не знаю, нужен ли тебе мой подарок. Он... Не только для тебя, но и для меня тоже. Наверное, даже больше для меня.              Сириус с каждой минутой чувствовал себя ещё более озадаченным и ещё более нервным. Паническое состояние друга передалось и ему, и теперь его руки тряслись, как и у Ремуса.              — Лунатик, что ты…              Сириус не успел понять, как это произошло, но в следующую секунду Ремус уже стоял рядом и прижимался сухими и дрожащими губами к его губам. Всё прекратилось так же быстро, как и началось.              Ремус выглядел так, будто сейчас он был готов умереть. Всё самое страшное и прекрасное уже случилось в его жизни, и теперь он мог без сожалений покинуть этот мир.              — Это... подарок? — тихо спросил Сириус.              Ремус коротко кивнул, наконец-то глядя другу в глаза. Сириус сглотнул.              — Знаешь, Лунатик... Я думал, что ты будешь чуть более щедрым, особенно в такую значимую для меня дату.              Мерлин, что он говорил... Он не понимал, и понимать не хотел. Все рациональные мысли ретировались из головы, как ненужный хлам.              Ремус неверяще смотрел на него, широко распахнутые глаза метались между радостным взглядом и мягкой улыбкой Сириуса. Наконец Ремус робко улыбнулся в ответ.              — Ты хорошо меня знаешь, Бродяга. Я вовсе не жадный.              И Ремус снова наклонился к Сириусу.