Lov ya

[[––– На кухне царила тишина, если не считать позвякивания столового серебра. Санс сидел напротив брата и нехотя ел безвкусную овсянку. Есть было… трудно, но он уже знал, что если не делать этого, когда от него этого ждут, то можно только усложнить себе жизнь. Мало того, что Папирус будет на него обижен, так еще и последствия любых тестов, которые ему предстояло пройти, будут гораздо хуже, если он не поест. Поэтому он поел, даже если это заставило его несуществующий желудок бурлить. – Тебе нравится? Внезапное нарушение тишины заставило его вздрогнуть, его нервы напряглись от тревоги. Они редко разговаривали за столом – по крайней мере, утром. Когда Отец еще был дома и мог в любой момент спуститься вниз. Если Папирус нарушил это правило, значит, что-то не так. Он с тревогой осмотрел брата, отметив его нехарактерно измотанный вид. Он что-то натворил? Школа? Ночные кошмары? – Д-да, – соврал он. – У тебя… э-э-э… у тебя сегодня тест? Бинго. Его брат хмуро уставился в свою тарелку, открыв рот, чтобы заговорить, но осекся, когда наверху послышался какой-то звук. Оба замерли и затаили дыхание, прислушиваясь. Шаги. Санс бросил взгляд на часы – еще два часа до обычного времени. О, звезды, нет. Гастер обычно придерживался определенного распорядка дня. И дни, когда он нарушал этот распорядок, были хуже всего. Папирус, казалось, побледнел, запихнул тарелку с овсянкой в сумку с книгами, не обращая внимания на ее содержимое, вскочил на ноги и перелез через кухонную раковину к окну за ней. Его брат беспрепятственно выскользнул из дома, и Санс предусмотрительно закрыл за ним окно. Он вернулся на свое место, но не стал браться за ложку. Его тело слишком сильно дрожало. Он не хотел, чтобы он заметил, не хотел злить его. Гастер вошел на кухню и направился прямиком к кофеварке, к счастью, не удостоив его и взглядом. Доктор приготовил напиток, и на кухне повисла гнетущая тишина, пока они ждали, когда наполнится чашка. Санс наблюдал, как он поднимает чашку и, поколебавшись на полпути, опускает ее обратно. Это… было нехорошо. Еще хуже стало, когда спокойный и задумчивый взгляд Гастера упал на него. Он застыл под этим пристальным взглядом, в глубине души понимая, что это не предвещает ничего хорошего. Не говоря ни слова, Гастер вышел из комнаты и направился к входной двери. Санс, как и полагалось, поднялся на ноги и последовал за ним. Прогулка до лабораторий была быстрой – жизнь в Хотленде означала, что они находились близко, но, похоже, Отец торопился больше обычного. – Иди переоденься, – приказал он, наконец нарушив молчание. Санс без лишних вопросов переоделся в медицинский халат, как обычно, а Гастер пошел вперед, чтобы подготовить все необходимое. Звезды, как же ему хотелось убежать. Как сильно ему хотелось оказаться где угодно, только не здесь. Но бежать было некуда, даже если бы он этого не заслуживал. Поэтому он продолжил путь в комнату для тестирования, несмотря на то, что душа его дрожала. Как и всегда. Он присел на край металлического стола, а призванная душа, как и следовало, парила перед ним. Гастер подошел и взял хрупкую вещь затянутой в перчатку рукой. Санс закрыл глазницы, приготовившись к боли… Большой палец провел по душе сбоку, и его глазницы в шоке распахнулись. Гастер внимательно наблюдал за его реакцией. Это… это был какой-то новый тест? Это… это не могло быть тем, на что было похоже… так ведь? Свободная рука Доктора легла на его бедро не совсем удобным образом – его душа затрепетала, заметно тускнея в руке Отца. – Не смей! – рявкнул Санс тонким от ужаса голосом. Он не мог. Он не мог, не мог… Этого не могло быть. Для этого не было причин, ничто не могло оправдать это. Его отец… он не был настолько испорчен. Тесты, боль – это было заслуженно. Но это? Его… Его отец никогда бы-! Хватка Гастера угрожающе сжалась, выражение лица потемнело. – Замолчи. Я думал, ты сообразительнее. Санс онемел от ужаса. Его отец действительно?.. Палец снова сдвинулся… Санс пнул Гастера в грудь, пытаясь оттолкнуть его. Усилия были напрасными – тот не сделал и шага назад. – Ты будешь вести себя хорошо, или Папирус займет твое место. Он… собирался причинить боль Папирусу. Навредить невинному. Санс слишком ошибался в своих суждениях об этом монстре. Слишком уверенный в себе, Гастер ненадолго отпустил его душу, а освободившейся рукой принялся развязывать больничный халат. Санс… … … … …обнаружил, что стоит на коленях на полу лаборатории. Он понятия не имел, как он там оказался. Не знал, как долго он там просидел. И как долго пялился на беспорядок, который сам же и устроил. Он не мог найти в себе сил беспокоиться об этом. Перед ним лежала груда обгоревшей, рваной, пыльной одежды – все, что осталось от НЕГО. ЕГО пыль и костный мозг запятнали все – пол, стол, медицинский халат, его руки… Все было в пятнах. Санс не мог найти в себе сил волноваться. Он точно знал, что сделал. Не было смысла лгать самому себе, когда улики были буквально, хех, налицо. Не было смысла лгать, когда новый УР душил его, менял до глубины души, доводя до тупого оцепенения. Не было никакого ужаса. Никакой тошноты. Только смутное чувство удовлетворения от того, что он поступил правильно. …это ведь было правильно? Санс смотрел на пыль и не мог найти ответа. Зато он вдруг осознал, насколько незаконным было то, что он только что сделал. Его глаза обшарили лабораторию в поисках чего-нибудь, чем можно было бы собрать пыль, и в конце концов остановились на картонной коробке, в которую он соскреб всю пыль, какую только мог. Он не стал отчищать костный мозг – кто знает, сколько времени у него осталось до того, как кто-то придет? Если кто-то придет. Это была "его" личная часть лабораторий, Санс никогда не видел здесь ни души, кроме них. Но лучше перестраховаться. Пыль была собрана, рваная одежда уложена в коробку, туда же он бросил испачканный больничный халат, переодевшись в свою повседневную одежду. Если не считать неестественного порошка, покрывавшего лицо и руки, он выглядел почти нормально. Почти. Но он решил, что никто не будет присматриваться к нему достаточно долго, чтобы заметить это. С коробкой в руках он поднялся на лифте в ту часть лабораторий, где можно было использовать магию. Используя свою магию, чтобы не попасться никому на глаза, он быстро оказался снаружи. На мостике ядра. Он заглянул за бортик, далеко не в первый раз задаваясь вопросом, что произойдет, если кто-нибудь упадет. Сойдет и пыль, подумал он, выбрасывая коробку за край. Как уместно, что Он растворился в своем собственном творении. Но теперь Санс не знал, что делать. Он размышлял, стоит ли ему поискать место, где бы спрыгнуть. Стоит ли оставаться в живых, если это вообще когда-либо того стоило. Ему было все равно, что с ним будет. Папирус наверняка знал, как поступить правильно. Поэтому он вернулся домой, хотя и задавался вопросом, не будет ли его брат счастливее без его присутствия в своей жизни. Папирус понял, что он вернулся домой, как только он использовал свою магию, чтобы попасть внутрь. – Санс! Где… – его брат осекся, увидев его покрытое пылью лицо. – Привет, бро, извини за опоздание, – поздоровался он. Папирус в ужасе уставился на пыль, покрывшую его руки. – Я… – начал он, не в силах что-либо чувствовать даже под этим пристальным взглядом. – …Кажется, я сделал что-то плохое. "Плохое", пожалуй, было преуменьшением. Если бы Стража узнала об этом, если бы кто-нибудь узнал, суда бы не было. Никто никогда не поверит в то, на что был способен бывший Королевский Ученый. Его исчезновение было бы замечено быстро… если бы сброс пыли в ядро не имел непредвиденных побочных эффектов. (Он обнаружил, что так оно и было. Никто кроме него и его брата не помнил о нем. На самом деле, к лучшему.) Теперь его судьба зависела от брата. Ужас во взгляде медленно сменился пониманием… Санс уставился в пол, не желая видеть, к какому выводу пришел его брат. В конце концов, Папирус решил, что он небезопасен, неуравновешен – что ему нельзя доверять ни себя, ни других. Что он такой же ужасный, каким всегда себя считал. Папирус знал, что для него лучше. – Но я не виню тебя в том, что случилось. Обещал его брат. – Я бы никогда не причинил вреда тому, кто этого не заслуживает. Утверждал он. – Я всегда буду любить тебя, брат. Он солгал. –––]] В камере было тихо. Санс сидел, подтянув ноги к груди и крепко обхватив себя руками. Хрупкая душа в его грудной клетке грозила расколоться под тяжестью всего, что произошло, что могло произойти, что произойдет. Когда они вернулись в квартиру, всех троих арестовали и отвезли в участок для допроса. Несмотря на то, что братья Фелл не сделали ничего плохого, их доставили в суд, чтобы признать невиновными или виновными в "укрывательстве преступника". Его, разумеется, судили за убийство Папируса и… их отца. Судебный процесс был почти завершен. Санс просто ждал, когда его снова отведут в зал суда для оглашения приговора. Он… просто надеялся, что у братьев Фелл не будет слишком больших проблем. Звезды, он должен был знать, что не стоит возвращаться и беспокоить их, должен был знать, что из-за него у них будут неприятности. Ему следовало просто исчезнуть, просто превратиться в пыль рядом с братом… Так было бы лучше. Эдж и Ред не попали бы в беду, их не беспокоили бы его проблемы, его поступки. И он не сидел бы здесь, пытаясь справиться с агонией в своей душе. Его ОЗ падали, душа дрожала от желания окончательно поддаться безнадежности. Если бы не братья Фелл – его… его любимые, он бы сдался в тот самый момент, когда на его запястьях защелкнулись наручники. Санс обещал постараться ради них. И он постарается. Он заставит себя держаться. Но он почти не сомневался, что если его признают виновным (а как иначе? После тех ужасных вещей, которые он совершил?), то долго он не протянет. Оно и к лучшему. Он больше не будет представлять собой опасность и пустую трату пространства. Чей-то кулак легонько постучал по металлу, привлекая его внимание. Санс вздрогнул от неожиданного звука и поднял голову, чтобы посмотреть, что происходит. Там стояла Андайн с парой наручников в руках согласно протоколу. При виде нее его душу затопил ужас. Она… она ведь была лучшим другом Папируса, да? Так неужели именно она поведет его к вероятному концу? Забавная была бы карма, не правда ли? – Вытяни руки, – приказала Андайн. Он сделал, как было велено, радуясь, что она не стала затягивать наручники так туго, как в первый раз. Она открыла дверь камеры и повела его по коридору в зал суда. Неожиданно она остановила его при входе в зал. – Эй… эм, Санс, – начала она. – Мне так чертовски жаль. Что это случилось… и что я никогда не понимала… Санс почувствовал укол беспокойства при виде выражения ее лица, но Андайн продолжила, прежде чем он успел выразить его вслух: – Просто знай… чем бы ни закончился этот процесс, никто тебя не винит. Мы все знаем, что ты не плохой, ты… ты сделал то, что должен был сделать. Никто и никогда не будет винить тебя за это, ясно? – сообщила она с мимолетной мягкой улыбкой в попытке подбодрить его. Но улыбка была слишком слабой, чтобы помочь. Его душа болела все сильнее от новой волны чувства вины и ужаса. Санс чувствовал пыль на своих руках, в своих глазницах… чувствовал, как его поступки запятнали его изломанную душу. Никто не стал бы его винить, сказала она. Никто не считал его плохим, утверждала она. Вот ведь лгунья. Он опустил глаза в пол, не в силах больше выдерживать ее взгляд. Андайн больше ничего не сказала и, наконец, повела его в зал суда для монстров. Он надеялся, что, по крайней мере, ему удастся в последний раз увидеть братьев Фелл.

***

Вердикт был вынесен. Ред и его брат… были признаны виновными в укрывательстве подозреваемого, так как знали о повышении УР. Однако, учитывая обстоятельства дела, приговор был относительно мягким: крупный штраф и 120 часов обязательных общественных работ. Однако Ториэль и Азгор настояли на том, чтобы оплатить штраф. И хотя общественные работы были сущей занозой в заднице, это было гораздо лучше, чем тюрьма. В данный момент он сидел на цементе и наблюдал за тем, как Эдж беспокойно расхаживает взад-вперед – оба ждали, когда выпустят Санса. Тот все еще находился в здании, получая обратно вещи, которые были при нем, когда его арестовали. Санс был признан невиновным – Папирус был убит в ходе самозащиты. Его судили только присяжные из числа монстров, а это значит, что ужасные улики никого не смущали. Никто ни на секунду не усомнился в том, что его деяния не были оправданы, после того как они увидели фотографию его души. Не было слов, способных точно описать чистое, бурное облегчение, охватившее их души в тот момент, когда они услышали новость о том, что их партнер в безопасности – он свободен от бремени нередко коррумпированного закона. Ред всей душой чувствовал, что наконец-то все будет хорошо. Звук открывшейся двери вывел их из задумчивости. Там стоял Санс, наблюдая за ними усталыми глазами – он не был уверен, что все это реально. Эдж, не колеблясь, подошел к нему и осторожно обнял… прихватив заодно и Реда, когда тот тоже подошел достаточно близко. – Звезды, Санс… Я так, так рад, что ты в порядке, – прошептал Эдж. Санс уткнулся лицом в футболку Эджа, пытаясь скрыть слезы, которые собрались в его глазницах. Ред прижался зубами к его черепу, успокаивающе поглаживая по спине. Они нуждались в этом. Нуждались в утешении от осознания того, что все они здесь, что все они живы. Была надежда на будущее. Была надежда показать ему жизнь гораздо лучше той, что у него была. Все может наладиться, даже если выздоровление будет долгим, очень долгим путем. Неважно, насколько долгим – не дольше, чем они будут друг у друга. – …Я люблю вас обоих, т-так сильно. – Мы тоже тебя любим, милый, – ответил Ред.