'Cause I want it now I want it now Give me your heart and your soul And I'm breaking out I'm breaking out Last chance to lose control
Мuse, Нysteria
Ночью в их кварталах так тихо, что слышно, как плещется море, на берегу которого они живут. Возвращаться домой было не самой лучшей идеей, но так он не вызовет подозрений в резиденции Мизукаге. Все уже спали, ни в одном окне свет не горел. Мангетсу растекся по земле, и, перетекая по ступеням и половицам, добрался до своей комнаты. Остановился перед столом, и из бесформенной лужи вновь стал человеком. Принялся раскладывать на столе свитки, и замер, ощутив чужое присутствие. — Иди к себе, — велел он брату, даже не повернувшись к нему. — Я просто хотел… — Иди к себе! — повторил он уже жестче. Суигетсу послушался: он знал, что Мангетсу не будет повторять в третий раз, а молча, выставит его. И ему в который раз станет не по себе от того, что он увидит в чернильной, космической мгле его широких зрачков. Брат, наконец, скрылся за седзе. Мангетсу зажег свечу, и развернул свиток. Ему нужно прочитать их и вернуть в архивы до рассвета. Он уже несколько месяцев пытался найти ответ на вопрос: что случилось с Ягурой? После инаугурации Мей на пост пятого Мизукаге, она тут же распустила прежние составы Ангобу и Анбу, и сформировала новые отряды по своему усмотрению. Из мечников тумана в деревне осталось только двое: Мангетсу и Кисаме. Забуза бежал из страны Воды после своего неудавшегося бунта, остальных забрала смерть во время выполнения миссий и болезни. Легендарные мечи их вынудили сдать в оружейную. Первое время, без привычного Хирамикарей Мангетсу ощущал себя голым. С Кисаме он ситуацию не обсуждал, но был уверен, что тот испытывал похожие чувства, когда их разжаловали в обычные рядовые шиноби. — Это оружие — пережиток прошлого, — объяснила Мей свое решение. — Ягура наращивал военную мощь, чтобы держать соседние страны в страхе. Теперь у нас другая политика. Мы должны прикладывать усилия для поддержания мира с соседями. И разоружение элитного отряда убийц, приближенных к бывшему Мизукаге — первый шаг на пути к мирному существованию нашей страны. — А не слишком ли рано вы предлагаете сдать оружие? — Мей сощурилась, но Мангетсу продолжил. — Мир с соседями — это хорошо. Но эти же соседи регулярно топят наши суда в нейтральных водах, и забирают целые острова в состав своих территорий. Не все решения Ягуры были правильными, я с этим не спорю. Но принятые им меры для обороны нашей страны позволяли поставить соседей на место. Вы уверены, что с вашими реформами Кири, да и вся страна в целом не придет к еще большему упадку? — не стоило разговаривать с ней в таком тоне, но Мангетсу не мог смириться с тем, что Мей теперь лидер деревни. Для него Мизукаге навсегда останется Ягура. — Едва ли Ягура позволил бы кому-то так с собой разговаривать и поучать его, — снисходительно ответила Мей. — И я тоже не позволю, — ее голос стал холодным. — Я понимаю, что ты, и многие люди в деревне мне не доверяют. И я надеюсь заслужить ваше доверие. Я не открещиваюсь от всего, что Ягура сделал для Кири. Но стране и деревне нужно двигаться вперед: оставить позади варварские способы решения споров военными стычками, и учиться договариваться. — Когда будет суд над Ягурой? — Мангетсу сменил тему, понимая, что решение Мей окончательное, и она к нему не прислушается. — Суд? — Мей дернула бровью. — Никакого суда не будет. Ягура сдал пост Мизукаге, и покинул Кири вместе с семьей. Совет решил, что лучше позволить ему уйти, и не волновать жителей деревни. Дальнейшим разбирательством последствий его правления буду заниматься я и старейшины. Мангетсу втянул ноздрями воздух. Мей невозмутимо лгала ему прямо в лицо. Ягура бы никогда не сдал пост добровольно. Он страстно любил Кири, и так же страстно не любил проигрывать. Без боя он ни за что бы не уступил Мей титул Мизукаге. В Ягуре был запечатан треххвостый демон-биджу. У него неограниченный запас чакры. И Мей со всеми своими техниками была слабее его, схватку с ним она бы не пережила. Ей определенно кто-то помогал. Кто-то равный Ягуре по силе, а может, и превосходящий его. И Мангетсу хотел отыскать этого человека. Он знал, что жену и ребенка Ягуры выселили за пределы Киригакуре. Их местоположение было ему неизвестно, но семья Ягуры, да и весь клан Каратачи едва ли знали о происходящем больше него. Мангетсу хотел отыскать бывшего Мизукаге. Ягура дал ему все: титул, деньги, без него он не стал бы тем, кто он есть. Кровавый туман был его домом. Мангетсу хотел вернуть Ягуру домой. Как и ожидалось, просмотр свитков ничего не дал, он потратил время впустую. Мангетсу убрал их в поясную сумку, и вышел на улицу. Близился рассвет, между домами и деревьями повисла серая дымка тумана. Он оглядел свой двор, и заметил привычную картину: развешенное после стирки белье никто не занес внутрь. Суигетсу заканчивал академию: скоро выпуск, и все время после занятий он посвящал тренировкам. Собственно, к нему у Мангетсу претензий не было. За домом должна была следить мать, которая, после смерти отца все больше пренебрегала своими обязанностями. Отец умер, когда Суигетсу было два года, он его и не помнил. Мать была ниндзя-медиком. У нее был уровень чунина, за миссии ей платили в соответствии с рангом, но этого было недостаточно, чтобы содержать семью. Первый год без отца было тяжело: они питались практически одной рыбой, которую можно было бесплатно поймать в море. Раздражающая экономия, чтобы не скатиться в нищету, каждый незапланированно потраченный ре грозил обернуться катастрофой. Когда Мангетсу стал генином, а затем и чунином, финансовое положение в семье улучшилось, и мать начала жить «для себя». Чужое присутствие в доме он ощутил еще до того, как прошел внутрь. Среди знакомых запахов он почувствовал другой, посторонний. Воздух вокруг казался ему тяжелым, захватанным грязными пальцами. Его это так взбесило. «Дом — это неприкосновенная территория, сюда нельзя приводить чужаков». Так учил его отец. А теперь, женщина, которую отец любил, развлекалась в их спальне с другим. Мангетсу растекся по полу, и стремительно перетек в нужную комнату. Он материализовался возле постели, и приставил сложенные пальцы одной руки к затылку матери, а второй — ее любовнику. Оба застыли, почувствовав опасную близость смерти. — Выметайся отсюда, — рыкнул он незнакомцу, видя в его глазах животный ужас. Тот кивнул, и попятился, на ходу собирая свою одежду. — Еще раз приведешь сюда кого-нибудь порезвиться, — зашипел он на ухо матери, — убью обоих. Только что она упала в его глазах, теперь она не сможет вернуть себе его уважение. Мангетсу не испытывал угрызений совести: к этой женщине у него уже давно не было никаких чувств. После смерти отца она продолжала играть роль матери и скорбящей вдовы в глазах клана, но Мангетсу знал, насколько ей опостылела эта роль. Сколько раз, возвращаясь с миссий, он находил брата в пустом доме одного, голодного, в мокрых пеленках. Мать плохо за ним следила, и причина была далеко не занятости на миссиях. Она просто его не любила. Ни его, ни Мангетсу, ни даже отца. Это был брак по расчету — Хозуки знатная фамилия, и члены клана пользовались в дерене определенными привилегиями. В деревне также шептались, что отец взял ее силой, а чтобы не принести в подле, ей пришлось выйти за того, кто ее обрюхатил. Мангетсу было плевать на все эти сплетни. Он рано стал самостоятельным, время, когда он нуждался в родительской любви быстро прошло. Он привык, что в этом мире он сам по себе, что никому нет дела до его трудностей, никто не будет его жалеть, и сам он тоже никого не жалел. Брат пытался ему подражать, но Мангетсу видел, что он другой. Не лучше и не хуже: просто другой. Суигетсу тянулся к людям, в то время как Мангетсу всегда старался их избегать. Поэтому он терпел мать под одной крышей — она была нужна брату. Когда Суигетсу подрос, и стал в состоянии сам себя обслужить, мать стала относиться к нему более приветливо. Иногда она помогала ему на тренировках, и Суигетсу считал это наивысшей точкой материнской любви. Он просто не знал, что есть семьи, в которых бывает по-другому. — Однажды она уйдет, — говорил Мангетсу брату. — Не привязывайся к ней так сильно, она забудет о нас раньше, чем капли дождя долетят до земли. Суигетсу он любил, и не хотел, чтобы он страдал из-за женщины, которая после смерти отца стала им абсолютно чужой. Именно брат был главной причиной того, что Мангетсу сохранил в себе человечность.***
Он занес простыни в дом, а затем вернулся в архивы резиденции Мизукаге. Он без проблем миновал пост охраны: вот он, мир Пятой, его даже не засекли. При Ягуре пробраться сюда было в разы сложнее. Мангетсу разложил свитки по местам, и направился прочь. — Выйдешь вместо меня завтра? — доносились до него голоса охранников. — У меня жена со дня на день родит, хочу быть с ней рядом… — Завтра перераспределение, — пробасил в ответ второй. — Нас переведут охранять тюрьму, тебе надо поговорить с… Тюрьма. Возможно, Ягуру до сих пор держат в ней? Нужно проверить. Мангетсу остановился недалеко от огороженного сеткой здания и закурил. Тюрьма была невысокой, но Мангетсу знал, что это иллюзия: основные корпуса здания уходят глубоко под землю. Однажды, во время репрессий Ягуры, ему пришлось пробыть в этом здании почти месяц, пока велись разбирательства. Ао говорил, что Ягурой кто-то манипулировал, но ему с Мей удалось устранить эту «проблему». А раз так, то решения, едва не приведшие Кири к полному краху Ягура принимал не по собственной воле. Он тоже был жертвой. Мангетсу выдохнул дым через ноздри, и огляделся, оценивая обстановку. Ночь рассеивалась, но туман становился все гуще. На территорию он сможет попасть незамеченным, но что делать потом? О внутреннем устройстве тюрьмы знания у него были очень поверхностные. Его держали в восточном корпусе, пожалуй, лучше начать оттуда. Перекатывая на языке горечь табака, Мангетсу отправился в нужную сторону, думая о том, что после этой вылазки он будет долго лежать в онсене и выкурит почти весь свой запас травы. Ему нужно забыться. Он это заслужил. Он передвигался по веткам деревьев, которые росли вокруг тюрьмы, и остановился, заметив на охранной вышке знакомую фигуру. Кисаме. Было непривычно видеть его в форменном жилете, с катаной за спиной — после Самехады такой меч в его руках выглядел никчемной зубочисткой. Раньше перед ними ставили важные задачи, отправляли на миссии ранга А и S. Теперь же Кисаме, со всем своим опытом за плечами был разжалован до простого охранника, а самого Мангетсу не ставили на миссии выше B ранга, распределяя в отряды с детьми, наподобие его брата. Он скрипнул зубами от злости, клыки впились в нижнюю губу. Все это было унизительно. Мей вовсю пользовалась полученной властью, превращая бывших сторонников Ягуры в отбросы. Говорила о мире, ставила перед собой высокие цели, но сама была даже хуже Ягуры, он, по крайней мере, был с ними честен. Мангетсу растекся по земле, и, перетекая по камням и траве, направился в сторону вышки. Он добрался до поста Кисаме, и материализовался у него за спиной. — Не оборачивайся, — предупредил он, когда тот напрягся и потянулся к катане. Кисаме был крупнее и выше него, его мускулистая фигура скрывала Мангетсу от лучей прожекторов, освещавших территорию. — Что ты тут делаешь? — спросил Кисаме, продолжая смотреть прямо перед собой. — Тебя могут засечь сенсоры, не советую задерживаться здесь надолго. — Я ищу Ягуру, — ответил Мангетсу, привалившись спиной к спине Кисаме. — Почему ты уверен, что он здесь? — спросил Кисаме ровным голосом. — Мей, конечно, не самая приятная особа, но она не глупа. Она не стала бы помещать Ягуру сюда. — А почему ты уверен, что это не так? — Мангетсу скосил глаза в бок, почувствовав, что Кисаме напрягся. — Существуют закрытые, нижние уровни тюрьмы, для особо опасных преступников. Ты… что-то знаешь? — молчание. — Или ты теперь тоже прислуживаешь этой юбке? — процедил Мангетсу. Кисаме ловко лавировал в словах, из-за чего не удавалось понять, на чьей он, все-таки, стороне. — Я знаю не больше тебя, — холодно отозвался Кисаме. — И я никому не прислуживаю. Я просто не строю иллюзий, что после случившегося переворота Ягура сможет вернуться к власти. Мей вытерла пол не только твоей гордостью, Хозуки. В Кири наступила новая эра. И если мы не сможем это принять, то окажемся по ту сторону стены, — Кисаме указал подбородком на здание тюрьмы. — Тебе разве не интересно узнать, что случилось?! — зашипел на него Мангетсу. — Ягура не мог проиграть бой этой стерве!.. Послышались приближающиеся голоса: несколько шиноби обходило территорию. — Замри, — велел Кисаме, вцепившись пальцами в перекладину, поддерживающую крышу беседки. Направив чакру в ноги, шиноби, в несколько прыжков оказались на вышке, где дежурил Кисаме. Не дожидаясь, пока его заметят, Мангетсу прижался к спине Кисаме всем телом и растекся, перетекая к нему под одежду. Тот даже не дернулся, только сердце пропустило удар, но тело, натренированное годами выдержки, тут же выровняло ритм. — Мы засекли постороннего на этом участке, — доложил шиноби в очках. — Здесь не было подозрительной активности в течение последнего часа, — отчитался Кисаме, тоже приняв озабоченный вид. Шиноби продолжали осматривать каждый угол вышки. Мангетсу терпеливо ждал, когда они уйдут. Было очень странно находиться так близко к другому человеку, когда между телами не было никаких преград, даже одежды. В своей жидкой форме Мангетсу ощущал каждый изгиб на теле Кисаме, рельеф мышц, каждый шрам и неровность. Он понимал, что это ради маскировки, но все равно не мог отделаться от чувства, что происходит что-то интимное, личное. А после ухода Забузы он не хотел иметь ничего личного. От тела Забузы исходит тяжелый, мускусный запах, даже после мытья он никогда не избавлялся от него полностью. Мангетсу он нравился: вкупе с древесно-травяным ароматом его сигарет эта смесь дарила ему внутренний покой. — Ты подумал над тем, что я тебе сказал вчера? — Забуза сел на край постели и принялся одеваться. Мангетсу выдохнул дым, глядя на темные, нависшие своды низкого потолка. Квартира у Забузы была так себе, и больше напоминала логово какого-то животного. Смертельно опасного зверя, он тьма, живущая в каждом, спрятанная и наглухо запечатанная. Однажды, когда Забуза учился в академии, люди столкнулись с ней лицом к лицу. Язык во рту еле ворочался, в теле была приятная усталость. Мангетсу не хотел отвечать, чтобы не разрушать купол этого спокойствия, который ему подарили секс и легкие наркотики. Ему было хорошо от этих встреч, которые продолжались уже пару лет. Забуза уделял ему ровно столько внимания, сколько ему было нужно, не посягая на большее, и Мангетсу ловил себя на том, что любил этого человека. Ему откликались его короткие, рубленые фразы, его мысли, то, как он решал конфликты и общался с людьми — был прямолинейным и никогда ни перед кем не заискивал. Но в последнее время Забуза стал одержим идеей перемен в деревне, и для этого он намеривался свергнуть Ягуру. Сейчас он искал союзников, и Мангетсу понимал, что за попытку переворота ему не сносить головы. Забуза склонился к его лицу, он не позволит долго себя игнорировать. Мангетсу выдохнул дым в его приоткрытый рот, прежде чем их губы слились в поцелуе. Забуза отстранился, и выжидающе уставился на него. — Я не поддерживаю то, что ты собираешься делать, — Мангетсу бросил окурок в чашку с отбитыми краями, служившей пепельницей. — Ты сильный шиноби, но ты не одолеешь Ягуру. Отступись, Забуза, ты же видел, на что он способен! — пару раз Мизукаге лично участвовал в миссиях, его техники выкашивали все живое в радиусе нескольких миль. — Именно поэтому я и собираю людей, чтобы разработать подходящую тактику, — огрызнулся Забуза. — Ягура сильный, но не неуязвимый. Кири нужен новый лидер, нельзя больше сидеть и ждать, пока Ягура окончательно перекроет нам кислород, и военная мощь страны достигнет своего дна! — Забуза поднялся, натягивая штаны. — Ты на деревню будто смотришь с закрытыми глазами, Хозуки. Если бы ты меньше витал в облаках из-за этой дряни, — он указал подбородком на пепельницу, заполненную окурками, — может, увидел бы реальное положение дел! Мангетсу сел в постели, сказанное его задело. Он любил Кири, здесь его семья, он здесь вырос, и не представлял себе жизни где-то еще. И под властью Ягуры им жилось не то, чтобы хорошо, но сносно. Была крыша над головой, и деньги водились — Мизукаге не скупился на жалование для мечников. У него была уверенность в завтрашнем дне, что даже если они с братом останутся вдвоем — они выживут. А Забуза хотел лишить его этой уверенности. — Ты ставишь перед собой цели, далекие от жизни, Забуза, — Мангетсу покачал головой, Забуза сощурился. — Рассуждаешь так, потому что — один, у тебя нет семьи, которую надо кормить, людей, которых Ягура может приказать репрессировать, если твоя затея провалится. Все, что тебе нужно — у тебя уже есть, а ты гонишься, за какой-то призрачной иллюзией общего благополучия! — взгляд Забузы стал тяжелым. — Ягура не уступит пост лидера ни тебе, ни мне, никому! Он просто убьет тебя и всех, кого ты поведешь за собой, ты это понимаешь?! — Перемен не бывает без риска! — Забуза хмуро посмотрел на него. — И я готов рисковать, чтобы избавить людей от гнета Ягуры! — он уперся ладонями в матрас и навис над Мангетсу. — Встанешь у меня на пути — будешь убит, — процедил он, и Мангетсу понял, что это конец. С этого момента они больше не любовники, и даже не друзья. Забуза оставил его, и устремился за своей целью. — Ну и катись к морским чертям! — Мангетсу подобрал с постели майку Забузы, и швырнул ее ему в лицо, ощущая, как весь его внутренний мир рушится. Он не ожидал, что расставание ударит по нему так сильно, и что Забуза окажется ему особенно дорог. Они не были парой, просто проводили время в компании друг друга. Не разговаривали о своих чувствах, а молча, заботились, друг о друге насколько это было уместно на миссиях и оставаясь наедине. То, что это был один из языков любви, Мангетсу понял только сейчас. Когда бунт был подавлен, а Забуза бежал из страны, ему стало легче. Мангетсу осознал, что любовь бывает такой разной, такой… неправильной. Иногда она настолько больна, что ты видишь только один способ излечиться и обрести покой — избавиться от нее. Шиноби-сенсоры продолжили обходить территорию тюрьмы, в поисках чужака. Когда их отряд скрылся за стеной здания, Мангетсу отделился от тела Кисаме и перетек на безопасное расстояние. Кисаме повернулся к нему, их взгляды скрестились в молчаливой битве. Пауза затягивалась, тишина давила на барабанные перепонки. Взгляд Кисаме был такой же острый, как висевшая у него за спиной катана. По-хорошему, следовало объясниться, и убраться отсюда как можно скорее, но Мангетсу не мог заставить себя признать поражение и уйти ни с чем. — Ты такой же упертый, как Забуза, — начал Кисаме, озвученное имя повисает между ними, как выброшенный алый флаг. — Я не такой, как он, — возразил Мангетсу. Сравнение его разозлило. Злило его и то, что Кисаме был по-своему прав, между ним и Забузой имелась некая схожесть характеров. — Послезавтра я снова буду здесь на дежурстве, — Кисаме говорил быстро, скороговоркой. — Постараюсь достать план тюрьмы, но многого от моей помощи не жди, — Мангетсу кивнул. — А теперь тебе лучше уйти, — он покосился на мрачное здание. Мангетсу растекся по полу, и направился прочь. Общественные купальни работали до полуночи, ванну придется принять дома. Уже рассвело, но солнце едва пробивалось через дымку тумана. Суигетсу еще спал, а мать уже встала: они столкнулись в дверях, та как раз собиралась уходить. В обычном кимоно, без жилета, она точно собиралась не на миссию, а к своему любовнику. Он ничего ей не сказал, проходя мимо, даже не поздоровался. Все что произойдет с ней за пределами этих стен — его не касается. — Не нужно влезать в новые отношения, если пытаешься кого-то забыть, — неожиданно произнесла она. Мангетсу остановился. — Нравится тебе это, или нет, но я все же твоя мать, — ее покровительственный тон выводил его из себя. — И я в курсе того, что происходит с моими детьми. Ты не такой, как я, Мангетсу. Помни об этом. Тебе не нужен мужик, чтобы выжить. Она направила чакру в ноги и сорвалась с места прежде, чем Мангетсу счел нужным ее заткнуть. От него за километр несло чужаком, разумеется, она все истолковала неправильно. Он не собирался что-то ей объяснять, и как-то оправдываться, но его напрягали ее слова. Она знала про Забузу, у женщин чертово чутье на подобные вещи. — Мне не нужны твои советы, мама, — процедил он, с головой погружаясь в наполненную ванну. Его злила ее забота, он думал, что хорошо научился скрывать свою боль.***
Через два дня они снова встретились возле тюрьмы. Кисаме поставили дежурить на другой точке, еще дальше от здания, но сейчас это было даже в плюс — тут сенсоры не смогут засечь Мангетсу. — В общих чертах нижние уровни выглядят так, — Кисаме расстелил на земле план тюрьмы. Мангетсу изучал взглядом корпуса, которые по спирали будто ввинчивались в землю. — По всему периметру охрана, но помимо нее установлены ловушки на всех возможных выходах. — Мне нужно попасть в прачечную или на кухню, — Мангетсу прикидывал в уме план дальнейших действий. — Так я смогу перемещаться по зданию через водопроводные трубы. — На счет прачечной не знаю, — Кисаме задумчиво потер подбородок. — Но продуктовые обозы обычно разгружают у западного крыла, видимо, там и кухня поблизости. — Тогда я начну оттуда, — Мангетсу поднялся. — Спасибо. Кисаме сложил пальцами печать, на свитке вспыхнули кандзи, и план тюрьмы рассыпался серым пеплом. Мангетсу чувствовал, что нужно было сказать что-то еще, что одного «спасибо» недостаточно. — Если ты найдешь Ягуру там, что дальше? — спросил Кисаме. — Раз он оказался в тюрьме, значит, он больше не такой сильный, как раньше, и едва ли сможет руководить деревней. На мой взгляд, твои действия — бессмысленный риск, — Кисаме всегда был здравомыслящим человеком, Мангетсу не мог этого не признать. — Если Ягура там — я помогу ему сбежать, — ответил он. — Кто-то манипулировал им, и под арестом он находится незаслуженно. В Кровавом тумане мы всегда поступали по справедливости. Почему сейчас должно быть иначе? — Время Кровавого тумана — прошло, — Кисаме покачал головой. — И возвращение Ягуры этого не изменит. Он не сможет вернуть Кири в прошлое, механизм перемен уже запущен. Люди вокруг нас меняются, они не захотят жить, как раньше. Чтобы тебя не держало в прошлом — надо отпустить это, иначе ничем хорошим для тебя это не закончится. — Не надо меня учить, — огрызнулся Мангетсу. — Дело не в моем желании «вернуться в прошлое», а в том, что Мей получила власть нечестным путем. Тебе нравиться жить в деревне, которой управляет лживая, двуличная стерва? — Кисаме не ответил. — Мне — нет. Кисаме, есть ты и я, в данное время не связанные вообще ни чем, — вся эта дискуссия уже стояла Мангетсу поперек горла. — Мы можем просто стоять тут и ругаться или же попытаться разобраться в том, что происходит, не стараясь перегрызть друг другу глотку из-за разных убеждений. Я благодарен тебе за помощь, а теперь просто не мешай мне, — Мангетсу отпрянул от него и, растворившись, и устремился к зданию тюрьмы.***
Перетекая сквозь перекрытия и щели в каменной кладке, Мангетсу вскоре оказался внутри здания. Западное крыло было отведено под хозяйственные нужды, Кисаме не ошибся. Пост охраны, за ним длинный коридор, и вскоре он добрался до кухни. Там было пусто, рабочие появятся здесь рано утром. Огромная печь, ряд глубоких кастрюль — Мангетсу мысленно скривился от запаха. В этих чанах варили ненавистную рыбу, которой он имел честь питаться здесь целый месяц. Под потолком и вдоль стен тянулось несколько рядов труб. Широкие трубы наверняка несли воду с прочими отходами из здания, значит, ему стоит начать с тех, что тоньше — они наверняка разносят воду по всем имеющимся помещениям. Мангетсу подобрался к водосточной трубе, нашел место, где стыки были неплотно закручены, и постепенно просочился внутрь. В столь ограниченном пространстве и в полной темноте он находился впервые. Он позволил водопроводной воде подхватить свое тело и плыл по течению. Пространство сужалось и расширялось, иногда возникали островки света от попадавшихся на пути санузлов. Вскоре течение замедлилось, похоже он добрался до самой дальней точки в здании, на последний уровень. Мангетсу устремился к ответвлению трубы, где был виден слабый свет, похоже, там была установлена раковина. На нижнем уровне в камеры нормальный водопровод не проводили: вместо туалета была яма в полу, а в качестве умывальника — ведро с водой. Похоже, он добрался до поста охраны, раз тут имелись более-менее человеческие условия. Так и есть: стоило просочиться наружу, и он оказался в тесной клетушке с ржавым рукомойником и туалетом под боком. По полу ползали мокрицы, в воздухе стоял едкий запах моющих средств и нечистот. Мангетсу осторожно выглянул наружу: факелы тускло освещали мрачный коридор с уходящими в темноту рядами клеток. У лестницы, где был подъемник на верхние уровни, дежурило двое шиноби, наверняка еще несколько человек прямо сейчас обходило этаж. Он снова растекся, и, перетекая вдоль плинтуса, стал искать нужную камеру. Большинство было либо пусты, либо в них находились совсем не те люди, которых Мангетсу искал. Где-то в глубине души он боялся увидеть там Забузу. И даже гордость, презрение к нему и самому себе не смогли вытеснить этот страх. Вскоре он увидел особенную камеру: она была высечена глубоко в скале, решетку увешивали защитные печати, а по бокам стояло по три охранника. Наверняка там кто-то очень опасный, уровня Каге, а может, и выше. Мангетсу был уверен, что Ягура там. Нужно отвлечь охранников, иначе они непременно его заметят. Он материализовался в тени под факелом, и отправил в стену напротив несколько водяных пуль. Они вонзились в камень с тихим свистом, отломив кусок кирпича. Охранники напряглись, лидер группы отправила двух шиноби проверить, в чем дело. Пользуясь их замешательством, Мангетсу перетек ближе к решетке, и заглянул внутрь. В камере, прикованный цепями к стене, сидел человек. Правая нога у него отсутствовала, длинные волосы облепили лицо. Кожа была покрыта струпьями, напоминавшими черепаший панцирь. Мангетсу мысленно выругался. Это не Ягура. Вернулись шиноби, которых отправили на разведку. — Все чисто, — отчитался один из них. — Там был явный всплеск чакры, — покачала головой высокая, коротко-стриженная девушка. — Проверьте еще раз! — А может, это он? — шиноби со стопкой свитков за спиной указал на заключенного. — Никакие ограничители не сдержат его чакру полностью, пока он здесь! Я подал уже несколько рапортов о том, что его необходимо поместить в «Бездну» у восточного побережья! Бездна?.. — Тут кто-то есть, — командирша жестом велела ему заткнуться, и сложила печати. Мангетсу быстро перетек, на стену, а по ней и на потолок, но было поздно: его засекли. Охранники бросились в погоню, сенсор очень точно отслеживала его перемещения. Он добрался до санузла, из которого вышел на нижний уровень, и перетек по водосточному желобу в трубы, которые несли воду прочь из здания. Сквозь шум воды он слышал как дали тревогу, и теперь все отряды шиноби будут пытаться его отследить. Вода текла достаточно быстро, и он не пытался ускориться с помощью чакры, надеясь, что сможет затеряться. Постепенно трубы становились все шире, Мангетсу решил, что ему удалось оторваться, но вскоре все вкруг стало заполняться густым, зеленоватым паром. Газ. Мангетсу думал, что в его жидкой форме он не опасен, но вскоре понял, что газ постепенно отравит и воду тоже. К тому же течение становилось медленнее, похоже, подачу воды решили перекрыть. Мысли в голове путались, он уже терял концентрацию. Нужно срочно выбираться. Мангетсу притянул к себе как можно больше воды и усилил течение, заставляя воду нести его быстрее. Вскоре впереди показалась решетка, и он, вместе с потоком нечистот оказался в огромной сточной канаве. Пришлось материализоваться, жидкую форму он больше не мог поддерживать. В ушах шумело, он все плыл, и плыл, стараясь оказаться как можно дальше от освещенного прожекторами здания тюрьмы, которое гудело, как потревоженный муравейник. Он почувствовал, что его вырубает, газ, пропущенный через трубы, делал свое дело. Мангетсу медленно погружался в грязную воду, мысли в голове ускользали. Впереди маячила уютная темнота, успокаивающая бездна. Бездна… Кто-то схватил его за шиворот и выдернул из воды. — Наверное, мир был бы в большей безопасности, если бы ты и Забуза никогда не встретились, — произнес знакомый голос с укором. — Но миру не повезло. Сердце бешено колотилось, пульс взрывался в венах. Мангетсу хотелось выпустить свой гнев, обрушить его на Кисаме, но он знал, что легче ему бы не стало. Потому что Кисаме прав и видит суть, как бы Мангетсу ее не скрывал. Возвращение Ягуры к власти не вернет ему Забузу, и уж тем более, не вернет Мангетсу прежнего себя. Он хотел встать, но у него не было сил, чтобы подняться на ноги. Он лежал на берегу, хватая ртом воздух, и тяжело дышал, как раненное животное. Узкая полоска света, пытавшаяся пробиться сквозь сомкнутые веки, исчезла. Остались только пустота и мрак, в которых заблудилась его искореженная душа.