Don't push me Don't push me Let me get off the ground To you I'm no longer bound Don't stop me, don't choke me I need you out of my head You got me close to the edge
Мuse, Рressure
Он проснулся от ощущения тяжести чужой руки на своей груди. Забуза?.. Иллюзия быстро развеялась, когда на глаза попалась аккуратно сложенное в углу снаряжение Кисаме. — Доброе утро, — пробормотал Кисаме, целуя его в затылок. Мангетсу выбрался из спальника, испытывая раздражение не то на прикосновения Кисаме, не то на самого себя. Он обулся, не глядя на него, коротко кивнул на предложение Кисаме позавтракать, ему мучительно хотелось курить. Снаружи доносится лязг кунаев и сюрикенов: Суигетсу уже встал, и продолжал оттачивать свои навыки. Мангетсу спускался вниз по лестнице, закуривая на ходу. Хотелось навести порядок в собственной голове, вытряхнуть из нее лишние мысли и воспоминания, как остатки заветренного, перегоревшего табака из кисеру. Он на автомате поправил стойку Суигетсу, метавшего кунаи в мишень на стене, и, набрав в легкие дым, смотрел, как брат продолжал практиковаться. Его злость так никуда и не делась, и вырисовывалась во все более отчетливое желание что-нибудь уничтожить или сломать. Когда Кисаме окликнул их, предлагая присоединиться к утренней трапезе, Мангетсу понял, что нужно делать. — Кисаме, — начал он, бросив окурок в растущие у фундамента кусты. — Выходи один на один.***
Хоть образ Кисаме с катаной до сих пор резонировал у Мангетсу с Кисаме тех времен, когда они были семеркой мечников тумана, управлялся он ей так же хорошо, как и Самехадой. Мангетсу едва успевал уклоняться от быстрых, рубящих ударов, под восхищенные вопли Суигетсу — брат залез на дерево, чтобы не упустить ни секунды из захватывающего боя. Водяные клоны исчезали с тихим плеском, без Хирамекарей оборону Кисаме было практически невозможно одолеть. Мангетсу отскочил на безопасное расстояние, чувствуя, что запас чакры истекает, и бой лучше не затягивать. Он победит даже без своего легендарного меча. — Не тупи Хозуки, тут все просто, — Забуза поднялся с камня, и сложил печати. Местность вокруг них постепенно затягивало туманом. — Два сложения, — он снова повторил пальцами движения, которые вызвали туманную завесу, — водяных клонов почти так же делать! — Природа моей чакры — вода, — возразил Мангетсу. — Я не смогу наполнить воздух вокруг туманом. — А у меня что, другая? — Забуза смотрел на него, как на слабоумного. — Туман — это скопление воды в воздухе. Даже идиот Райга умеет это делать! — Забуза и Райга находились в одном отряде во время службы в Анбу, у них была взаимная неприязнь. — Давай, пробуй! — он ухватил его под руку, заставляя подняться. — В отряде должен находиться кто-то, кто сможет прикрыть наших, если меня не будет. — А если я не справлюсь? — Мангетсу стоял спиной к Забузе, чувствуя, как тот прижимается к нему сзади, берет за запястья, чтобы придать рукам верное положение. — Тогда кто-то умрет. — Умрем не мы, Мангетсу, — сухие губы Забузы на мгновение задевают его ухо. — Умрем не мы… — Киригакуре но Дзюцу, — Мангетсу сложил печати, которые сотни раз до этого складывали знакомые руки. Местность тут же утонула в тумане, Мангетсу растекся, и, игнорируя водяных клонов, направился в сторону Кисаме, напряженно застывшего с катаной в руках. Умрем не мы, Мангетсу. Умрем не мы… Взрыв адреналина нес его вперед, будто использование техники Забузы подарило ему невидимые крылья. Он стремительно пересекал местность по траве и камням, и какая-то иррациональная часть его мозга надеялась, что вот-вот, в этом тумане возникнет знакомая фигура, он столкнется с Забузой и разлетится миллионом сияющих брызг. Когда в поле видимости появился Кисаме, Мангетсу почувствовал, как его невидимые крылья с шипением сгорают. В своей жидкой форме он обвился, как змея, вокруг торса Кисаме, и приставил сложенные пальцы к его виску. — Полагаю, сказать, что я сдаюсь, будет недостаточно? — даже в таком положении Кисаме умудрялся острить. — Я хочу встретиться с тобой в том доме на отшибе, когда мы вернемся в деревню, — озвучил Мангетсу свои требования. — Не смею тебе отказать, — усмехнулся Кисаме. Они прожили на заброшенной фабрике еще одни сутки. Кисаме уловил в Мангетсу интерес к безлюдным, пустынным местам, и показал ему все закоулки в окрестностях, где можно было побыть наедине с собой. А потом пришла пора возвращаться в деревню. Выходные закончились: Суигетсу нужно было продолжать ходить на учебу, а Мангетсу с Кисаме были отправлены на очередную несложную, скучную миссию по охране и сопровождению грузов в порту. Переполох в деревне улегся, все шло своим чередом. Но Мангетсу знал, как обманчиво могло быть это спокойствие. Ближе к полуночи он вышел из дома и добрался до лачуги на берегу моря. Шумели волны, в окне одиноко горел свет, Кисаме уже был внутри. В доме пахло чаем, и какими-то незнакомыми Мангетсу травами. Кисаме пригласил его к столу, но Мангетсу отказался. У него уже давно не было аппетита, и он через силу заталкивал в себя еду, чтобы поддерживать организм в рабочем состоянии. — Тебе нужно лучше питаться, — покачал головой Кисаме. — И меньше курить, — он покосился на выпиравший из кармана портсигар, в котором был далеко не обычный табак. — А тебе — не увлекаться нравоучениями, — хмыкнул Мангетсу, подходя ближе. — Я беспокоюсь о тебе, — Кисаме пропустил сквозь пальцы его отросшие, светлые волосы. Волосы уже доходили до плеч, и если он не сострижет их, то скоро они станут длиннее, чем у матери. Мангетсу мысленно скривился, собрал мотавшиеся перед лицом пряди в тонкий хвост на затылке. — Я в состоянии о себе позаботиться, — огрызнулся он. Кисаме надавил большим пальцем на подбородок, заставляя Мангетсу вскинуть голову. — Откуда в тебе такая страсть к саморазрушению? — спросил он, глядя, как смоляные зрачки Мангетсу разрастаются по сиреневой радужке с пугающей скоростью. — Вот, что я пытаюсь понять. Мангетсу не ответил. Даже если Кисаме узнает, то, что это изменит? Ничего. — Я не хочу, чтобы дурь забрала тебя у меня, — Кисаме потянулся к портсигару, но Мангетсу перехватил его руку, с силой сжимая запястье. — Я тебя не люблю, — бросил он на выдохе. С Кисаме нужно быть откровенным. С ним либо играть честно, либо вообще не играть. — Не люби, — спокойно ответил Кисаме, готовый к такому ответу. — Но не оставляй одного. В полумраке тело Мангетсу казалось хрупким, словно сотканным из лунного сияния. Его волосы светились серебром, и медленно пропуская их сквозь пальцы, Кисаме представлял, что касался звезд. Мангетсу словно осветил его тьму своими волосами. Во время оргазма Кисаме думал о том, что готов целую вечность всматриваться в потемневшие глаза напротив, которые напоминали ему выжженные на поле боя кратеры. С женщинами он подобного не испытывал. Здесь был какой-то иной, запредельный уровень близости, и Кисаме понимал, что после этого ему долго не захочется секса с кем-то другим. В мире много психотропных веществ, наркотиков, вызывающих зависимость, и сегодня ночью Кисаме нашел свой.***
Дни превратились в скучную серую рутину, тянущуюся невыносимо медленно. Грандиозная пьянка в клане Кисаме приближалась, и в ожидании ее, они коротали время в обществе друг друга на пустынных пляжах, заброшенных зданиях или в лачуге на берегу моря. Выпускному из академии суждено было случиться в пасмурный, серый день, Кири поливало дождем с самого утра. Когда Суигетсу вернулся домой с долгожданной повязкой на лбу, мать поздравила его, расцеловав в обе щеки. Мангетсу смотрел на ее улыбающиеся лицо, и не мог вспомнить, когда в последний раз видел ее такой счастливой. От этой сцены он не позволил себе оттаять: стоило Суигетсу уйти на встречу с приятелями, как она тут же начала собирать вещи. Сидя в пустом доме, когда она ушла, Мангетсу раскурил смесь, которую он приберегал для особого случая. Он хотел, чтобы удушливый запах конопли и других трав убил запах матери, который, казалось, тянулся к нему из каждой щели. Хоть отношения у них и не ладились, Мангетсу снова ощущал себя брошенным, как в тот день, когда его оставил Забуза. Он ненавидел это чувство, и хотел поскорее забыться. Суигетсу вернулся вечером, и понял все еще на пороге. Кожей почувствовал, что в доме теперь будут жить только они двое. — Она ушла, да? — зачем-то спросил он, отдавая возможность Мангетсу поставить в их семейной истории последнюю точку. Мангетсу кивнул. Самый счастливый день его жизни стал одновременно и самым печальным. Мангетсу прижал к себе брата, чувствуя, как майка на груди становится влажной от слез. Он устало прикрыл глаза, и подумал, что если он еще раз встретиться с матерью, то убьет ее. Они увидели ее буквально через несколько дней, в торговых рядах. Там они выбирали троюродной сестре Кисаме свадебный подарок вместе с ним и Суигетсу. Мать шла по улице в голубом, дорогом кимоно, под руку со своим новым мужем. Мангетсу напряженно застыл, Суигетсу подбежал к ней, чтобы поздороваться. Она начала перед ним расшаркиваться, в дежурных фразах и фальшивых улыбках. Ее поза, то, как она инстинктивно прикрывала живот, не утаили от Мангетсу того, что там, внутри ее чрева, находится он — любимый, долгожданный, желанный ребенок. Мангетсу хотелось подойти и вспороть ей брюхо, выпотрошить из нее этого ублюдка, который еще даже не родившись, занял его с братом место. Стоило ему сделать шаг в ее сторону, как Кисаме преградил ему дорогу. — Прекрати, — неожиданно жестко сказал он, видя на его лице незамутненное желание убивать. — Я вынужден настаивать, — он ухватил его за плечи, и смерил своим самым суровым взглядом. Суигетсу прощался с мамашей, обнимая ее на прощанье. Мангетсу хотел растечься, чтобы добраться до нужного места, но неожиданно поднялся переполох. Когда Суигетсу отстранился от матери, из ее живота торчала длинная игла сен-бон. Смерть это не всегда искаженное злобой лицо шиноби-убийцы. Иногда она притворяется милым, улыбчивым ребенком. Мать закричала, Суигетсу растекся и исчез с улицы. Он не простил ее. Никогда не простит. Мангетсу согнуло пополам от истерического хохота, и Кисаме пришлось отвесить ему несколько тяжелых пощечин, чтобы привести в чувство. Зубы заходились от удара, из носа текла кровь. Давно он не чувствовал себя таким счастливым.***
Кварталы клана Хошигаки напоминали Мангетсу скелет рыбы. В центре, как позвоночник, тянулась длинная, широкая дорога. По бокам, как ребра, отходили тонкие, узкие улицы. В «голове» был причал, но он мог бы сойти и за небольшой порт. А в «хвосте» располагалось кладбище. Как и говорил Кисаме, весь клан собрался в одном из дворов, что недалеко от причала. Дом не мог вместить такое количество гостей, столы накрыли прямо на улице. Внутренний двор освещался кострами мангалов, на которых жарили и подавали к столу блюда из рыбы. Мангетсу недовольно поморщился от висевшего в воздухе запаха. После того инцидента на рынке, Суигетсу был вызван к Мизукаге, но ему удалось преподнести произошедшее как случайность. Брат был поставлен «на особый контроль», и его наставником стал суровый джонин, который раньше служил в Анбу. — Даже если эта женщина не образец целомудрия, устраивать на рынке резню — очень глупо, — отчитывал их потом Кисаме, когда они все собрались в доме на берегу моря. — Теперь нам обеспечено пристальное внимание от Мизукаге и Анбу. А тебе, — он повернулся к Суигетсу, — еще не известно, как эта ситуация аукнется в будущем. — Она это заслужила! — непривычно высокомерно отозвался брат, и Мангетсу увидел, как сильно они похожи, когда злятся по-настоящему. Суигетсу испытывал этот мир, а мир испытывал его. Мангетсу осторожно пробрался во двор. Он насчитал около семидесяти человек, сидевших за столами, расположенными в три ряда. В центре был установлен стол для молодоженов и их близких. Где-то среди них должен быть Кисаме… Всюду смех, веселые голоса сливались в единый, неразборчивый гул. Кто-то бренчал на биве, мимо сновали женщины с подносами заполненными посудой. — Я уж думал, ты не придешь, — Кисаме неожиданно оказался рядом. Было непривычно видеть его в праздничном кимоно вместо форменного жилета и без повязки на лбу. — Интересующие нас люди сидят вон там, — он указал на последний стол. Как он и говорил, все уже прилично накидались лунной воды и вина, и не обращали внимания на то, что к их празднику присоединился чужак. — Пятьдесят миллионов ре! — полный мужчина, на груди которого еле сходилось хаори, обгладывал прямо с кости кусок мяса. — За строительство этой усадьбы он выложил кучу денег! — сидевшие возле него парни удивленно раскрыли рты и смотрели на рассказчика затуманенным алкоголем глазами. — Там даже установили фонтан из чистого золота! Они с Кисаме сели недалеко от нужного им строителя. Перед Мангетсу тут же поставили тарелку с огромным куском рыбы, от которой сильно пахло острыми специями. Мангетсу старался дышать через раз, чувствуя, как в горле возникает ком, от запаха и вида ненавистной рыбы. — Выпей, полегчает, — неожиданно предложил сидевший рядом с ним парень. У него были растрепанные, мышиного цвета волосы и жабры на щеках, как у Кисаме. — Это не лунная вода, — он откупорил бутылку, и налил в пиалу оранжевую жидкость, похожую на апельсиновый сок. — Что это? — спросил Мангетсу, понюхав пиалу. Приятный, сладкий, фруктовый запах был совсем не похож на домашнее вино. — Амброзия, — загадочно произнес парень, обнажив острые зубы в улыбке. — Нереальная вещь, отвечаю. Стоит попробовать, и все твои тревоги разлетятся, как пух у одуванчика. Мангетсу покосился на пиалу. Он никогда не пил алкоголь, у него были свои средства, чтобы расслабиться. А тут… чтобы не вызывать лишних подозрений у собравшихся, стоит произвести правильное впечатление. Он отпил из пиалы: сладкий, пряный напиток, пьется легко, как сок. После него по телу растеклось шальное тепло, оно делало Мангетсу невесомым. Он догадывался, что стоило ему учудить какую-нибудь глупость, например, встать, действие его станет совершенно другим. — Я же говорил, — ухмыльнулся парень, подливая ему еще. — Меня, кстати Хайзаки зовут, а ты у нас?.. Мангетсу не ответил, опрокидывая очередную пиалу. Звуки будто обтекали его тело, становилось легко и спокойно, как тогда, когда они собирались в гостевых домах на посиделки со всеми мечниками. Какое же это было счастливое время! Они жили здесь и сейчас, не анализируя совершенных поступков, не упиваясь запоздалым и никому уже ненужным чувством вины и стыда, стирая из памяти ненужные лица, чего нельзя сказать о самих стертых лицах. — Позвольте спросить: вы занимались строительством только гражданских объектов? — голос Кисаме напомнил Мангетсу, зачем они сюда пришли. — Ну почему же, — здоровяк, кажется, немного обиделся. — Да будет тебе известно, я, и мои младшие братья возводили во льдах такие сооружения, что вам и не снилось!.. Голоса то отдалялись, то приближались, Мангетсу закурил, давно потеряв нить разговора. Наверно, надо что-нибудь съесть, а то его совсем развезло… Он скользил по переполненным тарелкам расфокусированным взглядом, когда Кисаме пнул его под столом. — Передай соус, пожалуйста, — попросил его Мангетсу, чувствуя, как язык заплетается, и что он не может дотянуться до нужной чаши. — Это масло! — зашипел на него Кисаме, пинок под столом стал ощутимее. — Не кури здесь! Мангетсу проглотил пару комков риса, совсем рядом заиграла музыка, народ потянулся танцевать. — Пойдем со мной, — неожиданно предложил его новый знакомый. — У меня есть для тебя кое-что, — Хайзаки вышел из-за стола, и потянул Мангетсу за собой. — Кое-что? — переспросил, Мангетсу, медленно поднимаясь. Мир вокруг качался. — Да, специально для таких ценителей, как ты, — Хайзаки уверенно вел его, через толпу танцующих. — Ты не пожалеешь, отвечаю! Это круче амброзии! Мангетсу медленно шел за своим проводником, все больше выпадая из реальности. Зачем он здесь?.. Куда они идут?.. Они вышли к причалу, Хайзаки пропустил его в пахнущие сыростью доки. — Сейчас-сейчас, — повторял он, позвякивая бутылками и передвигая мешки. Похоже, тут был склад. Мангетсу сел на один из ящиков, Хайзаки протянул ему пузырек из темного стекла. — Накроет так, что имя собственное забудешь! — пообещал он, и как ни странно, не соврал. Мангетсу заворожено смотрел, как ему в ладонь сыпался град разноцветных таблеток. — Эй, не все сразу, — попытался он поймать его запястье, но не успел. Мангетсу проглотил целую горсть. — Хера ты отмороженный! — заржал Хайзаки, протягивая ему открытую бутылку с амброзией. Его застывшая глупая улыбка вызвала у Мангетсу приступ смеха, закончившегося так же быстро, как и начался. Через пару секунд он уже забыл, что его так позабавило, нырнув в водоворот невероятных ощущений и эйфории. Мир завращался с нарастающей силой, расцвел сотнями оттенков и ярким мерцанием огней, ожил вибрирующей в воздухе музыкой. Приятный холодок потек по венам, лишая желания двигаться и думать. Растянув губы в блаженной улыбке, Мангетсу откинулся назад, уставившись распахнутыми глазами в крышу склада, и ему казалось, что сквозь нее он видел, целую вселенную со всеми ее туманностями и галактиками. Танцующие под мелодии бивы мерцающие созвездия улыбались ему, завораживая своей космической красотой, манили, и пели, шептали ему своими хрустальными голосами. В какой-то момент созерцание закручивающихся в спирали галактик захватило его настолько, что он вынырнул из своего тела и оказался там, в самом центре звездного маскарада. Плавая в неоновых сгустках космической ночи, одурманенный химией, он увидел танцующую среди звезд Амеюри. «Ты же умерла», — проносится в голове Мангетсу горькая мысль, и тут же стирается. Ее волосы горели, как хвосты пролетавших мимо них комет, она со смехом схватила его за руки, и закружила в танце, посреди мерцающих серебром звезд. Рядом с ними возник радужный вихрь, из которого появились Кушимару и Джинпачи. Мангетсу знал, что они оба погибли во время миссии в стране Огня. Что один из них мог бы спастись, но они предпочли вместе сгореть, чем жить эту жизнь в одиночку. В единственном глазу Джинпачи мерцали пульсирующие неоновые вспышки, маска Кушимару, побеленная луной, светилась. Взявшись за руки, они хохотали, кружась среди незнакомых планет. На одной из них Мангетсу увидел Джинина: он сидел и курил кальян. Подобно богу он выдыхал изо рта вместо дыма новые, переливающиеся разными цветами, туманности исколотые звездами. У всех мечников были с ним напряженные отношения, но даже его Мангетсу был рад снова увидеть. Мангетсу услышал, как зашумела вода, и закричала ночная птица. Команда мечников исчезла, и он, вынырнул из счастливого галактического плена. Распахнул глаза и посмотрел в искаженное злобой лицо Кисаме. Мангетсу почувствовал, что… хочет умереть, раствориться, как пыль взорвавшихся планет. Почувствовал, что не сможет перенести еще один день мирной жизни без ребят и без Забузы. И Кисаме исполнил это желание: его тяжелая рука стиснула Мангетсу горло, и все, наконец, исчезло.***
Его разбудила жажда: глотку раздирало от сухости. Мангетсу перевернулся на бок, и зажмурился: от дневного света слезились глаза. Тело было покрыто липким потом, он спал без одежды. Когда глаза немного привыкли, он огляделся: знакомый дом на берегу моря встретил его тишиной. Голова раскалывалась, Мангетсу зажал виски пальцами. — Я предполагал, в каком ты будешь состоянии, но не ожидал, что ты будешь не один, — в голосе Кисаме скользнули опасные интонации, он по-прежнему стискивал его горло. — А я говорил, что однажды ты захочешь меня убить, — губы против воли расползались в улыбке, но Мангетсу давно потерял контроль над собственным телом. Кисаме смерил его долгим, нечитаемым взглядом, а потом неожиданно отпустил. — Ты и Забуза, — он тяжело дышал, справляясь с подступающим бешенством. — Вы просто две черные дыры, пожирающие все на своем пути. — Очухался? — Кисаме появился в дверях, смерив его мрачным взглядом. — Оденься, — он бросил на постель свернутую юкату. Мангетсу убрал руки от лица, когда заметил на локте широкую алую царапину. — Что с Хайзаки? — сипло, спросил он, чувствуя, как тревога усиливается. — Ты совсем ничего не помнишь? — Кисаме сощурился. Мангетсу промолчал. — Что ж, может, это и к лучшему, — вздох. — Ты убил его? — Я убил? — Кисаме пристально посмотрел на Мангетсу. Покачал головой, и вышел из комнаты. — Тебе нравится это? Хочешь еще? Ты классный, знаешь, да? Разум Мангетсу все еще парит среди закручивающихся в спирали галактик, но с его телом что-то происходит. Его положение относительно потолка и пола меняется, и периферией сознания Мангетсу улавливает, что его поставили в коленно-локтевую позу, которую так ненавидел Забуза. "— Мы не животные, — рычит он, переворачивая Мангетсу на спину. Забуза всегда трахался с ним лицом к лицу". — Эй, ты кто, бля, такой?.. Кисаме, мы ничего… Он сам хотел, я не знал, что он с тобой!.. Эй, давай, скажи ему! Что ты делаешь?.. Стой!.. Мангетсу вдыхает запах свежей крови и продолжает с упоением парить в невесомости. Мангетсу натянул на себя юкату, и вышел из дома. На улице было ветрено, серые тучи были клочьями разбросаны по низкому небу. Кисаме сидел на причале и задумчиво смотрел вдаль. Ты и Забуза, вы просто две черные дыры, пожирающие все на своем пути. Мангетсу медленно шел по мосткам, думая над этими словами. Конечно, Кисаме прав. Им нужно расстаться, и прекратить морально убивать друг друга. Ты не такой, как я, Мангетсу. Помни об этом. Тебе не нужен мужик, чтобы выжить. Но разве они были бы вместе, не будь внутри Кисаме точно такой же черной дыры?.. Мангетсу сел позади Кисаме и прислонился боком к его спине. — Прости, — пробормотал он, прижимаясь ухом между его лопаток. Кисаме вздохнул, и Мангетсу почудилось, что он слышит свист, от проходящего сквозь пустоту внутри него воздуха.***
Труп Хайзаки так и не нашли, но исчезновение мелкого торговца-контрабандиста ни у кого не вызывало вопросов. Или Мизукаге делала вид, что у нее нет вопросов. — Судя по рассказам предка, Бездна находится не на восточном побережье, а во льдах, — Кисаме расстелил на столе карту. — Нужно миновать вот эту каменную гряду и двигаться на север. Они выдвинулись на следующее утро. У Суигетсу тоже была миссия в этих краях, но Мангетсу счел это совпадением. Ледяная пустыня раскинулась перед ними огромным белоснежным полотном. Ветер трепал полы плащей, они шли мимо кладбища оленей — животные приходили сюда умирать. — Почему местные их не забирают? — спросил Мангетсу, дотронувшись до оленьего рога, покрывшегося инеем. Рога ценятся дорого, это прибыльный бизнес. — Потому что эти рога — не продать, — ответил Кисаме, перекрикивая завывания ветра. — Ценятся рога живых оленей — они покрыты нежной кожей и внутри видны капилляры. Эти рога закостенелые, а внутри мертвые, — он кивнул на очередную тушу оленя погребенную снегом. Мангетсу не ответил, подумав, что у них с непродажными рогами много общего. Вскоре они добрались до ледяных скал. Испещренные пещерами глыбы льда были идеальным укрытием. — Похоже, недавно тут у кого-то был бой, — задумчиво проговорил Кисаме, глядя на воткнутые в снег кунаи и сюрикены. Оба перешли в режим боевой готовности. Они двинулись по следу от взрывных печатей и проплешинам на снегу оставленных от каких-то техник, связанных с огнем. Мангетсу очень надеялся, что Суигетсу со своей командой не останавливался здесь, и не угодил в засаду. Ни трупов, ни крови, Мангетсу как и Кисаме все больше не нравилось происходящее. Не может быть, чтобы схватка закончилась без потерь. Вскоре они добрались до узкого ледяного каньона, зажатого между двумя скалами. Кисаме выругался, Мангетсу застыл, глядя на хорошо знакомые, разбросанные на снегу вещи: стакан с соломинкой и повязка брата. — След чакры слабый, — Кисаме подобрал стакан и покрутил его в руках. — Если отряд твоего брата и был атакован, то это произошло не здесь. Все это — какая-то постановка… Мангетсу почувствовал как кровь в его жилах закипает от ярости. Кто-то использовал его брата как приманку! Он расстелил на снегу свиток, и совершил призыв. Мангетсу стиснул рукоять Хирамекарей, Кисаме закинул на плечо Самехаду. В этот момент, на скалах, окружавших каньон, появились шиноби в масках Анбу. — А я ведь хотела обойтись с вами по-человечески, — Мей спрыгнула со скалы, и предстала перед ними. — Но вы никак не успокоитесь, — глаз, не прикрытый рыжей челкой сощурился. — Люди хотят спокойной жизни, им не нужна, правда! — Где мой брат?! — Мангетсу наставил на нее лезвие своего меча. — Некоторых детей, как и шиноби, невозможно перевоспитать, — Мей махнула рукой, отдавая команду Анбу атаковать их. — И единственный способ обезопасить жителей деревни — это избавиться от них. Мангетсу уклонился от метившей ему под ребра катаны, Хирамекарей рассек напавшего на него бойца Анбу напополам. Все, чего ему хотелось — добраться до рыжей стервы, отдававшей им приказы. Лязг мечей, всполохи чакры, изголодавший демон тумана вырвался на свободу и устроил в отряде Анбу мясорубку. Ряды нападавших на них шиноби поредели, выжившие кучковались позади Мей. Кисаме стоял рядом, облокотившись на Самехаду. Из его правого бока хлестала кровь, ублюдки в масках все же сумели его достать. Мангетсу тоже чувствовал, что запас его чакры значительно истощился, и без поддержки Кисаме он не сможет пробить оборону Мей. Та времени зря не теряла: она сложила печати и в морозном воздухе повисла плотная завеса кислотного тумана. Когда Кисаме хотел отпрыгнуть на возвышенность, к скалам, где концентрация тумана была меньше, Мей неожиданно выдохнула огромную струю лавы. Мангетсу успел создать вокруг них купол из воды, но лава подбиралась все ближе, и застывала как цемент. Вода из его тела стремительно испарялась, у окружившей их лавы была температура миллион градусов. Мангетсу видел, как лицо Кисаме покрывалось ожогами от висевшей в воздухе кислоты, а сам он не мог сдвинуться с места, увязая в лаве. Умрем не мы, Мангетсу. Умрем не мы… Нужно срочно что-то решать, иначе они оба погибнут здесь, среди снега и льда. Мангетсу на мгновенье прикрыл глаза. Он только что потерял брата, но у него даже нет времени оплакивать эту потерю. Он слепо надеялся, что Суигетсу сможет пережить все, что уготовила ему судьба. После случившегося на рынке, он видел, что брат стал достаточно изворотливым, он выберется из любой передряги. Суигетсу рожден, чтобы уцелеть. Он бросил быстрый взгляд на Кисаме. Он видел сильного, взрослого, опытного шиноби. Кисаме сможет и дальше проталкиваться сквозь года, несмотря на пустоту внутри. Если не в Кири, так где-то еще. Вы просто две черные дыры, пожирающие все на своем пути. Кисаме не заслуживает быть проглоченным и переваренным темнотой, что обитала внутри него. Мангетсу ему за многое благодарен. Без него он давно бы сошел с ума. Решение дается ему с потрясающей легкостью, будто он сейчас был под кайфом. — Киригакуре но Дзюцу. Вода из его тела разбавит кислотную завесу Мей, лава отсыреет, и Кисаме сможет выбраться. Каньон накрыло белой дымкой тумана. — Беги, — произносит Мангетсу Кисаме на ухо, окутав его густым паром из собственного тела. Вскоре его рецепторы растворяются в кислоте, и он больше не может говорить. Это больно, но боль быстро проходит. Кисаме понимает все правильно: он не ждет, когда Мангетсу вновь станет человеком, а с Самехадой наперевес направляется прочь из каньона. Из деревни. Из своей прежней жизни. Он плачет, но Мангетсу больше не может его утешить. Мангетсу снова видит Амеюри, танцующую среди звезд, Кушимару и Джинпачи, Джинина курящего кальян. Мечники протягивают к нему свои руки, и Мангетсу с облегчением берется за них, позволяя ребятам оторвать его от земли и перенести туда, наверх. К звездам.