Глупые вещи

      Хаск выходит на балкон, ворчливо доставая из кармана штанов потрепанную жизнью — как и сам их хозяин — пачку дешевых сигарет, когтями поддевая единственную оставшуюся штуку и обрывистыми движениями запихивая её себе в рот, прихватывает фильтр острыми зубами.              Он был уставшим и не почувствовал бы ни капли дискомфорта, если бы закурил сразу в своем номере — упав на кровать, выдыхая дым в потолок, создавая собственный туманный микроклимат, чтобы окончательно сойти с ума и заблудиться в своей маленькой комнате, однако потребность в банальном глотке свежего воздуха делала с ним удивительные вещи.       Конечно, то что в аду априори не могло быть «свежего воздуха» — являлось уже совершенно другой историей, но иногда Хаск мог позволить себе помечтать.       Следом за сигаретами в лапах появляется зажигалка: чистая, сверкающая серебром в лунном свете настолько, что Хаск отчетливо видел свое угрюмое лицо на металлической поверхности. Он с щелчком поднимает когтем крышку, и из зажигалки вырывается ярко-красное пламя — маленькое и безобидное, и если повернуть кнопку на боковушке, то оно моментально увеличится до размеров пальцев, находящихся рядом.       «Люди любят дарить глупые вещи, напоминающие друг другу о себе, Хаск, словно забывчивые рыбки, я знаю — я слышала об этом! Я верю в твою память, дорогой, но на всякий случай лишний раз не хочу смывать тебя в туалет, если ты неожиданно забудешь обо мне»       Святое дерьмо. Это были самые худшие слова перед тем, как вручить подарок, которые ему говорили когда-то.       Он плавно поворачивает запястьем, увеличивая рост пламени и наблюдая, как огненный язык сверкает в темноте, поддаваясь движению; хмыкая, Хаск подносит зажигалку к концу сигареты, и тот моментально загорается. Крышка зажигалки закрывается с характерным звуком и пропадает в кармане штанов, а пустая пачка летит за перила, выкинутая и сразу же подхваченная ветром.       Хаск делает первую затяжку, чувствуя, как дым проникает в легкие, никотиновым осадком ниспадая внутри него, пока половина вместе с выдохом отправлялась обратно, ядовитым облаком растворяясь в небе.       Такой праздник, как Новый год, никогда не доставлял Хаску должного удовольствия. То, как он привык отмечать его в своей прошлой жизни — это засыпать где-нибудь на мусорке после получасового бега по уличным переулкам от очередных богатых неудачников, поймавших его на блефе в казино.       Когда у него были деньги, много денег, он снимал себе хороший номер и напивался до беспамятства, однако, очевидно, это было его обычным стилем существования, никак несвязанным с милыми праздничными традициями перед тем, как к концу подойдет ещё один дерьмовый год. Возможно, порой Хаск был достаточно пьяным, чтобы загадывать себе больше удачи, денег и алкоголя, но его можно простить — он был жалким человеком, из плоти и крови, и просто хотел немного комфортной жизни для себя, даже если это должно было означать его веру в чудо. Надежду.       В окопах веры, и уж тем более надежды, не было. Единственное, о чем Хаск мечтал — это умереть, и никогда больше не открывать своих глаз, имея возможность наконец-то уйти на покой после стольких лет, полных ошибок, боли и ужасных вещей.       Он был таким наивным.       Именно поэтому Хаск не хотел спускаться вниз к остальным из команды, активно занятыми украшением зала. Он итак просидел там половину дня, лениво наблюдая из бара, как Аластор с предвкушающим энтузиазмом кружилась по всему помещению, утягивая Чарли и Энджела в танцы, с радостью размахивая своей радиостойкой и указывая, куда нужно — из-за крыльев пару раз Хаск лично был втянут в это — вешать украшения. В один момент Аластор известила всех о том, что у неё появились неотложенные дела, и Хаск заметил, как это случилось сразу же после того, как одна из её теней прошептала ей что-то.       Ему было все равно, что она ушла, он правда хотел это доказать, однако его силы находиться в главном зале резко закончились, как только двери отеля распахнулись, открывая вид на Ниффти, тянущую за собой огромную ель, припорошенную снегом. На этом моменте с него стало достаточно.       — О чем ты думаешь, мой одинокий угрюмый друг? — статический женский голос раздается около его ушей, и они задираются назад, пока Хаск дергается от внезапности, давясь сигаретой и заходясь в кашле.       Он поворачивается на встречу Радио-демонше, рыкая, в последний раз хлопая себя по груди и выпрямляясь, до этого согнувшись пополам.       Вспомни лучик, вот и гребаное глобальное потепление.       На лице радиоведущей острая улыбка, а руки учтиво сложены за спиной. Между ними двумя — вежливая дистанция в пару метров, когда она отходит от Хаска, делая несколько шагов назад и склоняя голову в ожидание.       Вид кошки, которая тыкнула лапой в полуживую мышь и надеется, что перед смертью она повеселит её ещё немного. Как удивительно.       Хаск сдерживается, закрывая пасть и проглатывая все ругательства в чужую сторону, отказываясь давать то, чего от него хотят, складывая лапы на груди. Аластор вскидывает брови в приятном удивление, прежде чем вновь становится настолько нейтральной, насколько возможно в её случае. Красные глаза изучающе скользят по его морде, вниз по рукам и обратно вверх — Хаск контролирует желание отгородиться от чужого пристального внимания, размахивая хвостом по полу. Наконец, взгляд Аластор останавливается на догорающей сигарете в его когтях, превращаясь в сощуренный.       Хаск замирает, только сейчас понимая, что по-мертвому серое лицо напротив было испачкано в крови, ровно как и одежда: кровавый след на левой щеке, красная рубашка и пиджак, в некоторых местах покрытые темными пятнами, уходящими вплоть до конца длинной юбки; сильнее вглядываясь, он видит, что извечная укладка коротких багряно-рыжих волос в стиле любимых тридцатых годов Аластор была непривычно растрепана, и хочет прокомментировать это, но не успевает.       Аластор исчезает, чтобы в эту же секунду появится ближе, полностью нарушая то самое установленное в два метра расстояние между ними, и выхватывает из когтей Хаска сигарету.       — И что я вижу, — словно отчитывая, говорит она, разочаровано разглядывая никотиновую палочку в своих руках, — нет-нет, мой друг, разве ты забыл, что курение убивает? — качая головой, иронически спрашивает она с явным сарказмом в шелестящем голосе, выжидательно испещряя его взором.       Она была настолько близко, что практически возвышалась над ним, и чуткое кошачье обоняние улавливает режущий запах металла и, как бы абсурдно это не звучало, чужих смертей. Казалось, у кое-кого тоже был свой стиль существования, никак не связанный с новогодними традициями.       Хаск стоит на месте, флегматично-раздраженно смотря в ответ, демонстрируя, что все трюки Радио-демонши по запугиванию слабой добычи на него ни разу не действовали. Аластор с насмешкой цокает, и когда Хаск думает, что игры окончены, его толкают в грудь сильным движением руки, и в бесполезных попытках удержать равновесие, он с громким матерным вопросом закрывает глаза, принимая тот факт, что сейчас упадет и ударится.       Он всего лишь хотел отдохнуть.       Вместо того, чтобы болезненно приземлиться копчиком об твердый пол, он садится аккурат в кресло, непонятно каким образом возникшее на его балконе.       — Какого черта?..             Едва ли не наваливаясь на него, Аластор опускает своё колено между его разведенных ног, случайно — или же нет — вжимаясь в ткань штанов около паха. Зрачки сужаются, когда сигарета в худых руках подносится ко рту, и с тонкой жесткой улыбкой Аластор делает затяжку, глубоко вдыхая остатки никотина.       Хаск неверяще следил за этим, раскрыв рот, пока сердце стучало набатом, а тело онемело, когда Радио-демонша затянувшись во второй и последний раз, грубо сжала его за подбородок, накрывая губы Хаска своими.       Он мог ощутить чужой оскал, и как пальцы требовательно давят ему на мех, заставляя рот приоткрыться, впуская ядовитый дым в горло. Хаск не осознавал, что крепко цеплялся за чужие бедра, и в отомщение острые зубы кусают его, склабясь в поцелуй. Тело над ним откровенно вдавливает его в спинку кресла, а пальцы упорно продолжают держать его за подбородок — ощутимо и некомфортно.       Всё, что происходило между ними, было одним сплошным «ощутимо и некомфортно», начиная с дыма, заставляющего задыхаться без шанса на вдох, заканчивая привкусом крови, треснутой губой и тем, что это была Аластор. Она, черт возьми, целовала его.       Тишину разрывает стон, напоминающий кошачье мяуканье.       Блять. Блять. Блять.       В воздухе повисает шум статических помех, словно сама материя трещала по швам между ними, сгущаясь. Как только влажный язык Хаска находит чужой, от него, будто ошпарившись, отрываются. Алые глаза зловеще мерцают напротив, сталкиваясь с черными, полностью заполнившими собой границы, зрачками.       Радиоведущая вытирает рот тыльной стороной ладони, улыбка — надломленная и кривая, пыталась выровняться в свое прежнее положение. Аластор встает, беспристрастно поправляя пиджак и юбку.       — Надеюсь, это послужило тебе хорошим уроком, — как ни в чем не бывало, говорит она, усмехаясь.       Хаск не мог поверить в то, что слышал.       Аластор…наказала его? Серьезно?       Отдышавшись, Хаск копирует чужие действия, проводя подушечкой ладони по рту, морщась от касаний к кровоточащей губе. Из его груди вырывается хриплый смешок, и это привлекает радиоведущую, приготовившуюся исчезнуть.       — Знай, у меня нет для тебя бус.       На чужом лице возникает недоумение, сменяющееся осознанием, и желтозубая улыбка застывает вместе с широко раскрытыми красными глазами.       Приходя в себя, Аластор щелкает пальцем и сразу же пропадает.       Хаск громко кашляет, продолжая смеяться.

***

      Отойдя от произошедшего, он заходит в свой номер, закрывая дверь на балкон и взглядом натыкаясь на шкатулку из темного дуба, лежащую на его постели.       Хаск оглядывается по сторонам, скептично садясь около вещи, осторожно беря её в лапы и медленно открывая. Он удивленно распознает курительную трубку — выполненную под общий фасон шкатулки, новую и лакированную. Хаск поднимает её на уровень глаз, разглядывая. Ещё раз смотрит по сторонам.       Внимание привлекает черных бархатный мешочек, оставшийся в шкатулке, и Хаск берет его, аккуратно развязывая.       Внутри находился табак. Очень качественный, и очень дорогой табак.       И что-то в голове Хаска встает на места.