(1)
Он кричит. Прошло очень много времени с того момента, как он кричал от боли, но вот они мы.(2)
Кажется, ему пора начать проклинать аники, потому что он не имел малейшего понятия тогда, почему он здесь. Определённо, в его нынешней ситуации виноват Хаширама. Он теперь Учиха. Спасибо Небеса, блять. Не, он, как не самый хороший человек, не ожидал для себя светлого посмертия, но даже забвение или небытие его вполне бы устроило. Перерождение как ситуация было немного… проблемным. Несёт проблемами, как говорят Нара. Если они ещё так говорят. — А кто у нас так хоросё кусяет? Кто так любит ку-усать? Конечно же Тора-чан! Женщина, пожалуйста, прекратите кривляться!(3)
Жить Учихой было, в принципе, не плохо. Жить Учихой в Конохе, если быть точным. Он был немного удивлён тем фактом, что Учихи вообще остались в Конохе. Если судить по Мадаре, да по Кагами даже, Учихи были стабильны (относительно) только в том случае, если им и их близким ничего не угрожает. Лишь позже ему стало ясно, что Мадара не пытался перерезать ему глотку из-за уважения к аники — в смысле, он определённо думал, что аники тоже поедет крышей. Аники бы поехал, наверное. Ему год, и он смотрит на скалу с лицами Хокаге. Ему всё ещё кажется, что Хаширама на ней выглядел редкостным идиотом — наверное, потому, что в реальности у него никогда не было такого выражения лица. Надо было, ещё когда сам был Хокаге, снести эту скалу, и так нормально было, но ни рука не поднялась, ни голос отдать приказ. И вот, блин, четыре дебила красуются, глупо всё-таки с этой идеей получилось. Он уже видел Хокаге — Хирузен, почему ты выглядишь таким старым? — и ему интересно, кто высечен четвёртым. Хирузена переизбрали? Он был таким хорошим Хокаге? Он надеялся, что Сарутоби додумался просмотреть его записи и уяснить, что Хокаге не Даймё, а то он был бы немного им разочарован. Ладно, много. Он думал, что Хирузен был умнее этого. Хотя Шимура всегда имел на него большое влияние, а тот был ещё большим параноиком, чем сам Тобирама.(4)
Он плохо помнит свою мать. Ту, которая была Сенджу. Эта его мать — Учиха, но она его мать, матушка, мама, — хохотушка с короткими чёрными волосами и желанием сражаться. Она рассказывает ему много историй — интересных, абсурдных и поучительных. Больше всего ему интересно, почему она искренне считает, что её мать была внучкой «самого Учиха Мадары, Тора-чан, одного из самых великих Учих!». Он не думает, что у Мадары вообще были дети. Хотя, она чем-то похоже на Мадару, его мама, но больше она похоже на Изуну: высокая и худая, как палка, только смеётся постоянно, дразнит и кривляется. Мудрец, какая же она невыносимо юная, ей семнадцать, наверное, если не меньше. На его фоне он кажется каменным, бесчувственным, но ему очень нравится это его детство.(5)
Он очень сильно любит её. Такую. Весёлую и сильную. Для него сильную. Просто сильную. У него никого нет, кроме неё.(6)
Она уходит тогда, когда ему исполняется четыре. Он уже достаточно взрослый, он так и говорит ей, и она смеётся, говоря, что её Тора-чан уже такой большой и однажды станет самым сильным, таким же, как Учиха Мадара. Он кивает на её слова, на каждое, за её тёплые улыбки и смех он готов свою старую душу продать, не то, что клятвенно обещать. Проси что хочешь, я всё пообещаю. — Я вернусь моментально, Тора-чан! Соскучиться не успеешь, — она смеётся. — Представляешь, я вернусь самой быстрой шиноби! Чёрная молния Конохи, звучит, а? Она уходит на миссию, и как у истинного шиноби Конохи, железный лист украшает её лоб. В зелёном жилете, в чёрных плотных штанах, она кажется больше мальчишкой, а не молодой мамой. Но она мама — и она хорошая мама. Он так её и называет, как бы смущающе это ни было для него. Она оставляет его на попечении у жены Главы клана, Микото-сан, у той есть старший сын гений и младшенький примерно его возраста, хотя(7)
Она не возвращается.(8)
Фугаку-сан возвращается, Микото-сан выходит встречать его, но тот качает головой на её приветствие и приветствие двух его сыновей. Эта семья Учиха каждый ужин старается собираться дома все вместе, несмотря на то, что Итачи-сан и Фугаку-сан весьма занятые люди. Один очень часто пропадает на миссиях, второй по горло завален делами полицейского управления и собственного клана, Торью уверен, что нормально питаются они только вечером, когда Микото-сан пристально следит, чтобы все хорошо поели. Торью тоже присоединяется к ним за их столом, но сегодня что-то не так. Итачи-сан смотрит в стол, хотя обычно, несмотря на молчаливость, не избегает взгляда. Микото-сан и Фугаку-сан выглядят напряжёнными, особенно Микото-сан, которая еле улыбается и всё время смотрит на своего мужа, будто побуждая его что-то сказать. Саске, кажется, не в курсе того, что происходит, впрочем, как и он сам. — Тора-кун, — говорит Микото-сан. — Не уходи сейчас, пожалуйста. Нам необходимо тебе кое-что сказать. Он опускает палочки, которыми споро работал, чтобы быстрее вернуться на свой пост на воротах — мама может вернуться очень поздно, он хотел бы её застать, даже если ночью он не может дежурить, но это ничего. Он чутко спит, он услышит, когда она придёт. — Да, Микото-сан? — спрашивает он, и хозяйка дома отводит взгляд. Ему не нравится, какой она выглядит. — Тора-кун, твоя мать… — Начинает Фугаку-сан. — Мне очень жаль. Что-то внутри него разбивается с оглушительным треском.(9)
Глаза окрашиваются в красный с болезненным криком. Но не сразу, не за столом в кругу семьи — чужой семьи, его семья умерла, вся умерла, никого не осталось — а в постели, куда он плакал в подушку, как самый последний плакса.(10)
Он ходит на её могилу раз в месяц, не желая травить себе душу её именем на могильном камне. Он приносит ей её любимые клубничные моти и её любимый противный молочный улун, который он сам терпеть не может, но всё равно пьёт. Он рассказывает ей всё, что ей может показаться интересным, что Итачи-сан тренирует их с Саске метать кунаи и сюрикены, что Саске ревнует старшего брата к нему, что он научился готовить эти треклятые моти, что Итачи-сан готов килограммами есть свои любимые данго, а ему они на вкус напоминают рисовый клей, что сенбон кажется ему более эффективным, особенно когда используешь его вместе с шаринганами. Иногда ему кажется, что он слышит её смех. Иногда на кладбище он не один, но его это не сильно волнует. Иногда кто-то приносит цветы на её могилу, но он убирает их, потому что знал, что она не любила цветы. Она считала их слишком девчачьими, а ещё она не понимала, зачем срезать цветы, если живые они красивее. — В жизни не только шиноби, но и простых людей, и так слишком много боли и смерти, — говорила она и гладила его по голове своими большими мозолистыми руками. — Зачем же тогда ещё и цветы калечить? Она была действительно очень юной, но жизнь не оставила ей и шанса, потому что она умерла раньше, чем успела повзрослеть. Иногда ему это казалось парадоксом: и ребёнок у неё был, и шиноби она была, и людей убивала и пытала, а на жизнь всё равно так смотрела, будто ей четыре было, а не ему. Может, она специально это?(11)
Когда он видит Мадару, ему кажется, что Учихи знатно пиздели, когда говорили, что шаринган способен видеть сквозь любые иллюзии.(12)
Мадара выглядит усталым, потухшим как будто, и Торью смотрит на него во все шаринганы. Тот выглядет куском забытого прошлого, смотрящим из глубины веков призраком, покинутым всеми мудрецом, и он смотрит на могилу его матери, а его волосы иногда становятся белыми и ломкими, пусть всё такими же растрёпанными, а у него самого появляется много и много морщин. Нет, думает Торью, нет, этого просто не может быть. Мадара умер молодым, от удара в спину от лучшего друга, так, как никто не заслуживает быть убитым.(13)
Мадара болтает и болтает, и болтает, но Торью ему это прощает, даже если в клане Учиха надо держать лицо и стараться выглядеть так, будто он не болтает с призраком своего подчившего предка, который умудрился выжить после битвы с Хаширамой, исцелиться в его лабораториях, сбежать, защищать Коноху снаружи, сойти с ума, решить погрузить мир в гендзюцу (Что?!; Не волнуйся, смерть весьма прочищает мозги. Хотя, я боюсь, что Обито найдёт способов меня воскресить.; Мадара, ты охуел?; Язык, молодой человек, тебе всего пять.), спасти какого-то Учиху без одного шарингана, сшить его буквально по кусочкам (Я весьма недооценивал твои медицинские навыки.; Зато мою опасность ты весьма переоценивал.; Ты воскреснуть умудрился, скажешь, нет?), создать одушевленную волю (Мне кажется, тебя наебали.; Мне и самому сейчас так кажется.) и, наконец, сдохнуть окончательно. — У тебя была весьма насыщенная жизнь, — говорит он, лёжа рядом с могильным камнем. Видимо, линия его матери всё же была как-то связана с Мадарой, потому что Мадаре легко находиться возле её могилы и возле самого Торы. — У тебя тоже, Тобирама, — Мадара смеётся, и ладно, его смех действительно чем-то похож на неё. Удивительно, но ему не больно от этого. — Вот не надо, я даже одну Мировую Войну пережить не смог. — Конечно не смог, ты больше учёный, а не воин. — Эй! — Скажешь, нет? Ну-ну, человек, который изобрёл стиль тайдзюцу Конохи, теневых клонов, технику воскрешения, пространственную технику — мне продолжить? — Да ладно, понял я. Общаться с Мадарой не так сложно, как он думал при той жизни.(14)
Тема семьи весьма болезненна для него, несмотря на то, что Воля Огня диктует, что все в деревне являются единой семьёй. Это не совсем так, конечно, вернее, если это и семья, то весьма неблагополучная: когда родители в разводе, в воскресенье мы идём с мамой в кино, в пятницу с папой в зоопарк, а сами мы хотим, как Нара, лежать на травке и смотреть на облака или заниматься своими делами. Он весьма быстро вливается в современный мир. В конце концов, радио и рацию изобрели ещё тогда, когда он был жив, он предполагал, что прогресс пойдёт дальше. Но есть те, кого ты зовёшь боевыми товарищами, и ты никогда не бросишь их, а есть те, кого ты зовёшь семьёй, и готов прогуляться в ад и обратно за них. Он считает семью Фугаку-сана своей — и Микото-сан, и Итачи-сан, и Саске. Они весьма дороги ему, он хочет, чтобы они были в порядке. И даже если они не заменят ему маму или аники, но они близки ему являются родными. Но он приходит домой с тренировки с Итачи-саном и слышит резкий голос Саске. — Он нам даже не родной! И Тора отшатывается, как от удара, потому что да, это та правда, которую он похоронил глубоко в себе, сложил в коробку и поставил в самый дальний угол своей души, надеясь об этом не вспоминать примерно никогда. Да, это правда. Это блядская правда, так почему так больно? — Тора-кун! — кричит ему Микото-сан, но он не слушает, он убегает. Он не хочет быть в месте, где всё напоминает ему о том, что у него больше нет семьи, что он остался совсем один снова, что всё те, кого он называл семьёй, мертвы. И в порыве мелочности, не иначе, он запечатывает внутри себя свою чакру. Учихи и так херовые сенсоры, Тора со своими способностями и резервом чакры уже сейчас настоящий уникум, но с запечатанной чакрой даже по его следу его будет сложно отследить. Если Фугаку-сан попросит помощи у Деревни, даже так его найдут далеко не сразу. Тора только забывает, что, несмотря на всю его память, он всё ещё ребёнок. Ему всё ещё пять. Он весьма слаб. Он предпочитает забыть об этом и просто бежать, бежать дальше от клановых земель, петлять переулками от возможной погони и не слушать того, что ему кричит Мадара. Ему хочется побыть в одиночестве.(15)
Начинается дождь, и сначала Тора радуется, потому что вода прибивает запах к земле и заметает след лучше любого шпиона. Мадара молчаливой тенью следует за ним, бросив всякие попытки что-то ему сказать или приказать. Тора бы сейчас никого не стал слушать — он даже внимание не обратил, как без чакры становится сложнее дышать. Ему пять, но его внутреннему ниндзя все сорок, так что он сбрасывает сандали (это грёбаные Учиха, сумасшедший клан, может быть, там какой-то узор особый, помимо того, что сандали весьма дорогое удовольствие и обычно используются шиноби), он заворачивает их в рубашку с моном клана и прячет в какой-то мусорке, для надёжности закапывая под землю. Ему пять и без чакры он весьма слаб, так что руки быстро устают и начинают болеть мышцы, пальцы начинают терять чувствительность от холода. Он надевает какое-то тряпье, похожее на растянутую порванную майку, но это лучше, чем ничего. Он не выходит за пределы Конохи — наоборот, он бежит в центр. Ему просто плохо от горя, он пока ещё не сошёл с ума. А ещё, где-то глубоко внутри себя он мелочно просто хочет отомстить Саске за эти слова. Потому что его они задели. Вскрыли глубоко в душе давнюю рану, посыпались солью, оставили без головы — он плачет и не может остановиться. Глаза печёт, и в отражении луж он видит два томоэ на красном фоне своих глаз. Он их даже использовать нормально не умеет ещё.(16)
К ночи дождь усиливается, и он начинает замечать всё больше шиноби на улицах. Это шиноби со знаком Военной Полиции, просто шиноби в зелёных жилетах и даже Учихи с шаринганом без формы вовсе. Они все ищут кого-то — они все ищут его, конечно, как может быть иначе — и в груди ему что-то колет от того, что он заставляет их всех так волноваться из-за своего исчезновения.(17)
Дождь не проходит. Мадара до сих пор не сказал ему ни слова. Ему кажется, что у него поднялась температура.(18)
Проходит ещё день. Коноха похожа на растревоженный муравейник. Дождь не утихает.(19)
То, что он совершил ошибку, он понимает, когда начинает заболевать. Шиноби сложнее заболеть, но болеют они тяжелее, чем обычные люди. Он вспоминает об этом, когда его лоб начинает гореть, он не чувствует своих пальцев, а в горле поселяется раздражающий кашель. Синяки на его руках становятся фиолетовыми, голод болезненно тянет живот — его желание сбежать теперь кажется блажью избалованного ребёнка. У него не остаётся сил идти. Он… он такой идиот, в самом деле. И чего всё это стоило? Запечатать чакру в себе легче, чем распечатать, обратный процесс долгий и болезненный, он будет абсолютно бесполезен это время. Он не уверен, что всё пройдёт хорошо, он может пока покалечить часть своей системы циркуляции чакры, если вообще не умереть. Но, если честно, у него уже не остаётся выбора. Ему лишь надо позволить себя найти до того, как случиться непоправимое. Хотя, в принципе, он уже умирал один раз. — Мадара, — шепчет он, и в первый раз за эти два дня призрак смотрит на него, и Тора наблюдает, как юнец перед ним стремительно седеет. — Если я умру здесь, я собираюсь остаться призраком и доставать тебя вечность. — Только попробуй сдохнуть! — но голос призрака, скрипучий и меняющийся, доходит до его уплывающего сознания едва уловимым звуком.(20)
Сначала приходят звуки. Он слышит писк аппарата, чувствует горький запах каких-то лекарств в его маске, колючая боль от мышц тревожит его — всё возвращается к нему постепенно. —…До конца не ясно, что случилось, Фугаку-сан, — голос ему не знаком. — Я уже говорил вам. Синяки и обморожение вполне объяснимы, даже если нельзя с точностью определить, как мальчик провёл эти два дня. Однако повреждённую кейракукей не объяснить простым побегом из дома. Скорее всего, Тора-кун использовал шаринган, но только он сам может объяснить, для чего. По крайней мере, к нам не поступило ни одного человека, который пострадал или мог бы пострадать от гендзюцу. — Ишу-сан, мы в очередной раз пришли к тому, что ребёнок убегал, а не отбивался. Пятилетний ребёнок может убежать из дома, обидевшись на кого-то, максимум на несколько часов. Тора-кун ещё и весьма сознательный ребёнок… — Сознательный моя задница, — проскрипел призрак Мадары, седой и весь какой-то полупрозрачный. Тобирама был с ним согласен. С Мадарой, не с Фугаку-саном.(21)
Саске обнимает его долго, как будто боится отпустить, и Тора не вырывается из его рук, потому что чувствует себя виноватым за это. Саске всего лишь ребёнок. Ему всего пять, он не всегда может понять вес своих слов и их влияние на других людей. Тора преподал ему весьма жестокий урок своим побегом.(22)
Фугаку-сан не говорит ему, кто его спас тогда, Мадара молчит, как рыба об стол, и лишь стебёт — имеет право, в конце концов, умер бы Тора и его линия бы прервалась (всё ещё странно об этом думать, ну да ладно), Микото-сан мягко старается не выпускать его из виду — перед этой женщиной он поклонился до самой земли и извинился за свою дурость, потому что он не хотел, чтобы она так волновалась за него, но его слова, кажется, слегка её задели, Итачи-сан, вроде, ничего не знает, но не спешит разубеждать его в том, что ему вообще ничего не известно, а Саске это Саске. — У меня ощущение, что взрослые недооценивают нас и одновременно переоценивают, — задумчиво протянул Тора. — М? — Саске оторвался от своей деревянной заготовки. В последнее время Итачи-сан и Фугаку-сан были слишком заняты, чтобы с ними тренироваться, так что Тора предложил позаниматься чем-то, что развило бы точность. Ещё в прошлой жизни он разгружал мозг всякими материальными подделками, так что был в курсе, насколько это порой успокаивает. А Саске было просто интересно заняться чем-то новым. — Ну вот смотри, — Тора отложил нож. — Мы же с тобой почти ничего не знаем. О том, что происходит в деревне, в смысле. — Тебе было интересно только то, кто тебя спас, — справедливо замечает Саске. — Это тоже, считай, новости из деревни! Ведь какой-то простой чунин так просто меня бы не узнал. — …Разве? — Точно тебе говорю! — восклицает Торью, воодушевлённый до невозможности. Детское тело, эмоции через край, что вы хотели. — И я его найду! — Как? — Э, — о последнем он как-то не подумал. — По… чакре, наверное? — Тобирама, поздравляю, ты балбес, — слова Мадары он мудро игнорирует.(23)
— Ты уверен, что это здесь? — Если честно, то не очень. — Ну да, а теперь на попятную. «Саске, пошли, ну что такого будет», а сейчас что? Взял себя в руки и пошли! — Э, а куда вся твоя неуверенность делась?(24)
Если честно, мужик перед ними абсолютно точно не выглядит как благонадёжный элемент. У него шрамы на лице, чёрное пальто, суровый взгляд обещающий все муки ада одновременно, высокая внушающая фигура и железный лист на лбу. Последнее убеждают Тору в том, что в шиноби перед ним нет ничего страшного или опасного, тем более, он абсолютно уверен, что мужчина его спас, так что ему абсолютно незазорно выразить благодраность. — Спасибо, что спасли меня, — он кланяется. — Мне сказали, что если бы меня не нашли вовремя, я бы умер. Мужчина долго смотрит на них пристальным оценивающим взглядом, и Торью думает о том, что зря он Саске и ему сейчас вызов бросает. Они же два упрямых идиота, которые не любят, когда их пытаются запугать или сказать, что они трусы, так что два мальчишки пяти лет из Учих стоят прямо и смотрят в глаза, пусть и поджав губы. Кто испугался? Мы испугались? Дядя, вы нас с кем-то путаете. — Мелочь, — выдыхает мужчина, и они с Саске напрягаются, готовясь непонятно к чему: то ли спорить со страшным человеком по непонятным причинам, то ли бежать со всех ног. — Чай будете? Ладно, они с Саске не были готовы к такому повороту событий.(25)
— Кажется, я попросил Фугаку-сана не говорить, что именно я тебя нашёл. Мужчину зовут Морино Ибики, он служит в Отделе Пыток и Допросов и он весьма любит сладкое. Торе кажется, что он постепенно открывает какой-то секрет Конохи. По крайней мере, люди, которые пытают людей, любят сладкое. Кроме Итачи-сана. Тот ест что-то, по вкусу напоминающее рисовый клей, и это его проблема. Наверное, поэтому он людей не пытает. Ценз не проходит просто. — Отец нам ничего и не говорил! — радостно сообщает Саске. Его глаза светятся от восторга, потому что, очевидно, Морино Ибики знает, как заинтересовать молодёжь, а ещё Саске нравятся сладкие булочки с чаем (чёрным, конечно, сами свою зелёную бурду пейте), несмотря на то, что фафорит его сердца — помидор. — Тора сам вас нашёл по чакре! Решено. С Саске он больше в разведку не идёт. Смех Мадары на фоне не помогает. — По чакре? — переспрашивает Морино, и его острый внимательный взгляд доказывает Торе, что да, этот человек возглавляет Отдел Пыток и Допросов, нечего удивляться. — Ну да! — Тора улыбается до ушей и обещает про себя найти способ проклясть Мадару в посмертии. — Ну, или ощущения от человека, я ещё до конца не понял, что это! Тобирама, который был лучшим сенсором своего поколения, который умел искать человека по чакре, по вибрациям крови (сердцебиение в народе), и сам умел прятаться не хуже — он лично изобрёл способ запечатать чакру внутри тела, никакой сенсор не найдёт, гарантии прилагаются — внутри пятилетнего мальчика Торы немного умирал от стыда. Суровая морда Сенджу почти не была приспособлена к актёрскому мастерству. И рожа Учихи тоже. Пришлось подключать воспоминания об улыбке до ушей от аники и мамы, так что Тора лишь надеялся, что не получился приветственный оскал. Судя по реакции Морино Ибики, нормально вышло. Блин, теперь все в деревне, считай, знают о первом сенсоре Учиха.(26)
Проверка его сенсорики его даже немного разочаровала. Найти людей на определённом участке? Легко. Отследить кого-то по ощущениям чакры? Даже не смешно. Определить ниндзя среди гражданских? Обижаете. И всё было хорошо, пока Тора не почувствовал что-то странное. Будто за ним следило что-то, что не имело эмоций. — Бред какой-то. Призрак Мадары напрягся. — Тора-кун? — Зачем оно следит, если не имеет эмоций? Судя по взрослым, они знали, о чём идёт речь. И настойчиво попросили его даже не пытаться найти непонятное «это», поскольку оно может быть слишком опасно. Тора не идиот, но, по непонятным причинам, он подозревает Шимуру. У того всегда не было моральных тормозов, мало ли что тот мог учудить «во благо Конохи».(27)
В один из дней ему приходит в голову идея. Всё равно, кажется, его возраст на него влияет сильнее того, чем он думал. Как бы вообще не забыть, что он был Сенджу Тобирамой. — Саске, — тихо зовёт он. — Можешь теперь называть меня Торью? Саске смотрит на него пристально, будто о чём-то догадывается, но лишь кивает на его просьбу. Вот и хорошо.(28)
Коноха большая, полная тайн и какой-то атмосферы дома, так исследовать её ему интересно. К счастью для него, Микото-сан думает, что он достаточно разумен, чтобы понимать, что для него может быть опасно, так что личинок Учих в лице Саске и его отпускают гулять почти без сопровождения (он сказал Фугаку-сану, что в курсе охраны и знает, для чего она нужна). Иногда он отправляется без Саске, потому что занятый Итачи-сан снисходит до тренировки с младшим братом, а для самого Торью старший брат — болезненная тема. В один из таких дней, когда это происходит, он находит аники. Вернее, не совсем его, а мелкого блондинистого пацанёнка с громким именем «Узумаки Наруто, даттебайо!» и глубоким ощущением ядовитой чакры девятихвостого под кожей — мелочь настоящее отражение его Хаширамы, помноженное на болезненное одиночество Мадары и шило пониже спины от Узумаки, и Торью чувствует неожиданное родство. Разумеется, он тащит пацанёнка Морино Ибики: есть небольшая проблемка в том, чтобы тащить джинчурики в клан Учиха, так что Торью включает режим заботливого старшего брата и ведёт мальчишку кушать — тот слишком худой для своего возраста, особенно на неискушённый взгляд в лице Торью.(29)
К Морино Ибики, оказывается, всё это время прилагался подопечный. Он и не знал. Умино Ирука чем-то напоминает ему его маму — и это сравнение не причиняет ему боли, как ни странно. Умино высокий и худой, как палка, но мягкий и домашний, улыбающийся и весь какой-то несущийся вперёд, точно поток воды, в отличие от его матери, которая танцевала огненным духом и всё время рвалась в битву. Наруто очаровывает Ируку почти моментально — Торью очаровывается ими обоими. Ибики-сан может удивительно много рассказать о своём подопечном: и о его карьерном туда-сюда, и о его связях с Хокаге, и о его желании быть учителем в Академии, и о его мастерстве в фуин и искусстве ловушек. От себя Торью мог добавить, что Ирука-сан божественно готовил. И, конечно, они договариваются о встрече, и он бесконечно расспрашивает Ируку-сана о фуин, а Ибики-сана о нестандартном гендзюцу, и Наруто внезапно много может рассказать о ловушках — Наруто тоже всего пять, но он компенсирует это изобретательностью Узумаки и ярким желанием привлечь внимание. В какой-либо другой вселенной, думает Торью, Наруто бы с Ибики-саном вряд ли познакомился бы. Джинчурики оказался бы у мастера Пыток и Допросов только если… а дальше он не думает. В какой-то момент вечера он думает о том, что Саске тут, конечно, не хватает.(30)
Знакомство Саске с Наруто не задаётся с самого начала — мальчишки почему-то думают, что дружба с ним или между ними это какое-то соревнование, спарринг с элементами мордобоя. Торью мудр, поэтому не вмешивается в этот бардак. Сами разберутся, они уже взрослые, им уже пять.(31)
Всё летит в Бездну тогда, когда им исполняется семь.(32)
Он бежит, потому что от этого зависит его жизнь, потому что он не хочет умирать, потому что ему надо выжить — что происходит, почему это происходит, как это допустили? Он чувствует, что кто-то сражается, на грани своего восприятия он ощущает огонь чакры и агонию умирания — кто бы его не полоснул по спине, это не убило его. Если не убило сразу, значит, он выживет, он сможет, и он бежит дальше от места трагедии, дальше, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, он кричит так громко, что в какой-то момент думает, что умрёт от крика, а не от того, что истекает кровью, потому что такое боль по сравнению с тем, что происходит. Перед ним приземляется кто-то в маске АНБУ, кто-то, покрытый кровью и тоже раненый, так что он бросается, хватает его за одежду и без разбору то ли требует, то ли умоляет: — Помогите, помогите, помогите, помогите, ПОМОГИТЕ!(33)
Он не хочет есть, он не хочет спать, он просто хочет, чтобы это всё закончилось, ему ничего не нужно, просто прекратите, оставьте его в покое… пожалуйста, уйдите…(34)
Он приходит в себя немного позже, но ничего не становится лучше. Саске в коме, его клан вырезан, а сам он ничего не может сделать. Он беспомощен перед теми, кто стоит в руководстве деревни, которая является ему домом, он всего лишь семилетний ребёнок, которого так легко убить. И Саске тоже. Как Хокаге это допустил? Почему он позволил уничтожить один из кланов-основателей? Почему спустя восемьдесят лет не осталось ни Учих, ни Сенджу? Он принимает непростое решение, которое может спасти их. — Ибики-сан, — тихо говорит он, и тот поднимает голову от каких-то документов. — Пожалуйста… Он задыхается, но лучше так, чем пополнить клановое кладбище двумя детскими телами. — Пожалуйста, станьте частью клана Учиха.(35)
Мадара воет, мстительным призраком проклиная то ли своих потомков, то ли белый свет, и от его криков у Торью разрывает сердце. Саске плачет так тихо, что Торью приходится прижиматься к нему всем своим маленьким тщедушным тельцем, чтобы вообще это понять. Фигура Ибики-сана возвышается над ними непоколебимой стеной, нерушимой защитой, оно скрывает их от всех взглядов, укрывает от шёпота толпы, от её суждений и выводов. Учихи не хоронят своих соклановцев в земле. Это всегда делали только Сенджу, и он не знает, когда так стали делать все остальные. Костёр взлетает ввысь яркими искрами, и своими шаринганами он видит перед глазами ночь резни. Он запомнит это на всю жизнь, он не сможет забыть, как бы ему ни хотелось, это останется в его памяти и будет травить его до конца его существования. Он смотрит на Саске, и думает, что он не позволит разворовать наследие великого клана Учиха. Будь он проклят в веках, но он собирался стать этому мальчишке надёжным тылом, опорой, семьёй. Он собирался оправдать то доверие, которое Саске ему оказал, просто сказав, что даёт своё согласие на то, чтобы вписать Ибики-сана в клановый реестр.(36)
Его волосы седеют. Блядство.(37)
Как оказалось, только на висках. Ну, хоть так.(38)
Присутствие Ибики-сана, Ируки-сана и Наруто становится лекарством от болезненного одиночества. Он понимает, той своей частью, которая всегда была немного Сенджу, он понимает, что его крыша улетела, не сказав прощай. И, чтобы его разум не погружался в пучину отчаяния и безумия, он ищет себе якоря. Себе и Саске, потому что Итачи-(39)
Он смотрит в зеркало и думает: Странно. Раньше он этого как-то не замечал. У него лицо Мадары — с такой же линией челюсти, таким же тонким носом и непередаваемой лохматостью. Мудрец Превеликий, думает он, мама была права. Я непрошибаемый остолоп. Как-то раньше он немного упускаю тот факт, что он праправнук Мадары, пусть и, несомненно, знал это. Думал, что знал.(40)
Клановый квартал становится похожим на бесконечное шествие тревоги пополам с печалью и скорбью, так что Торью предлагает сдавать жилплощадь в аренду. Он собирает так много бумаг. Определённо, он знаком с внутренней кухней бухгалтерии в Конохе, в конце концов, он сам её создавал, не доверяя идеалисту брату такой важный вопрос в целом. Он знает все подводные камни, знает, где их могут ограбить или обмануть, но документов всё равно тысяча. Клан Учиха это богатый клан. Он всегда таким был, как и Сенджу, в конце концов, немногие кланы могли позволить экипировать каждого своего бойца в железо, как они. Учиха издавна владели шахтами и землёй, помимо того, что работа шиноби сама по себе недёшева, в то время как Сенджу продавали свою медицинскую чакру по весу золота. И чем больше маленький мальчик Тора бегает с бумагами из одной инстанции в другую, тем больше он думает, что Хирузен — бесхребетное трепло и торговец по натуре, потому что тот додумался всё усложнить раза в три во имя прогресса и упрощения. А ещё он думает, что гиены вокруг явно не ожидали, что Морино Ибики согласиться так легко войти в клан Учиха: в конце концов, есть разница между тем, чтобы ограбить двух семилетних детей и старого вояку, Главу Отдела с многочисленными связями, на попечении у которого находится два семилетних ребёнка. Торью умел сражаться с бюрократической машиной. Ибики-сан, очевидно, тоже, потому что на их счетах, личных и клановых, не убавилось ни монетки. Он ещё помнит, что у некоторых соклановцев не доставало глаз. Он ещё это припомнит всем. Торью умеет быть мстительным.(41)
Ниндзя с белыми волосами пахнет собаками, сыростью и чем-то, что Торью может назвать одиночеством, если бы оно имело запах. Шиноби он, конечно, узнаёт, тот день у него из памяти не стереть, ничего, что он запомнил, не удалить из его мозга. Этот шиноби — тот, кто спас его в ночь резни, тот, кого он тогда слёзно умолял. И он идёт к самому своему надёжному источнику информации — к Ируке-сану. Ибики-сан, конечно, знает всех, но Ирука-сан тот, кто иногда готов поделиться информацией о коллегах, в то время как Ибики-сан слишком параноик для этого. И Ирука-сан с каким-то беспомощным выражением лица пополам с раздражением говорит: — Это Хатаке Какаши, и его отчёты просто ужасны. И, поскольку теперь он знает, кого искать, он ищет. Он узнаёт про убитую команду, про сенсея Четвёртого Хокаге, про прошедшую войну, про человека с шаринганом в ночь нападения Девятихвостого и про шаринган — и этого более чем достаточно. — Ещё собак в клан тащить, ага, — бурчит Мадара, но его мнение не учитывается, потому что он мёртв. Торью ещё не настолько сошёл с ума, чтобы считаться с мертвецом, пока это не влияет на тренировки с шаринганом.(42)
— Мне сказали, что тебя зовут Хатаке Какаши и что твои отчёты ужасны, — говорит Торью, потому что у него нет никаких причин быть вежливым со своим спасителем, ага. — Привет, — говорит очень сбитый с толку Какаши, впрочем, не пытаясь отмахнуться от маленького ребёнка Учиха. Причина не в том, что за его спиной угрожающе возвышается Ибики-сан, потому что Ибики-сан душка, очевидно. С этой характеристикой согласен даже Наруто, хотя Наруто, будь его воля, согласился бы с любым бредом, потому что он Узумаки. Но не все знают про эту его особенность (которая досталась ему от аники каким-то немыслимым образом, Мито была более разумна), так что пока эта работает за аргумент. Торью кланяется. Ему не сложно, у него не переломится спина от этого простого действия. То, что Мадара рядом плюётся, его не волнует, путь Мадары сражаться с богами и людьми не совсем ему подходит, даже если это было в какой-то степени путь всех Учих. Не-а. Он выбирает путь «действовать на нервы», потому что его внутренний Сенджу уже давно не ищет покоя. — Спасибо, что спасли меня. И то, что после его слов у Хатаке начнутся весёлые деньки, его не колышет. Он должен был сдавать Ируке-сану нормальные отчёты, если не хотел мести от духа отмщения в его лице.(43)
Он слаб как Учиха, и это факт, который он не может изменить. По крайней мере, сейчас. Саске лучший ученик, Наруто не худший, но один из последних в списке, и Тора в середине ближе к верхней строчке. Тора, может, был в прошлой жизни Вторым Хокаге, он знает кучу техник, у него впечатляющий боевой опыт, но он всё ещё ребёнок девяти лет. Его тело слабое по сравнению с тем, что у него было, у него чертовски мало чакры (Учихи и их наследственность), но гены Мадары помогают, потому что у Мадары-то чакры было предостаточно. Мадара сражался с его аники, Мадара был искусным пользователем шарингана, и Мадара делится с ним опытом в режиме реального времени. Иногда это раздражало. Торью всё ещё не жаловался, у него много терпения, да. Он готов терпеть Мадару, его жалобы и постоянные комментарии, и план по захвату мира. Торью самый осведомлённый шиноби в их деревне, особенно когда дело касается будущей мировой войны, Мадара, блять. — Я и без тебя знаю, что мне промыли мозги, хватит уже. — Где только была мудрость Изуны, когда ты полетел крышей, — тоскливо спрашивает Торью у самого себя, и Тобирама внутри него кривит лицо. Убивать Изуну было очень плохой идеей. Мадара смотрит на него чертовски выразительно в такие моменты. У Мадары нет выбора, потому что теперь Торью его потомок и только Торью может видеть этого ворчливого старика.(44)
Сакура это… Одна из тех людей, которая появляется в его жизни из-за деревни больше, чем кто-либо другой. Он знал Саске, потому что они родственники, он абсолютно случайно нашёл Наруто (который не может переехать в их квартал по Мудрец весть каким причинам, но ходит обедать каждый день), специально нашёл Ибики-сана (тренировал свои способности сенсора, ага) и нашёл Ируку-сана, потому что он был подопечным Ибики-сана. Но Сакура? Она была одной из его одноклассниц. Он не сильно её замечал — не замечал вообще, пока она не стала членом его команды. Что это значит? Его внутренний хомяк со всей ответственностью заявляет, что теперь она его. — Ты Учиха больше, чем ты думаешь, Тобирама, — говорит Мадара, пока он тащит Сакуру в квартал, команда они или где, — И это чертовски смешно, особенно когда ты это отрицаешь.(45)
В их команде четыре человека (потому что Учихи сейчас весьма ограниченный ресурс), и Хатаке в качестве сенсея. Ему придётся быть чертовски хорошим сенсеем, потому что они могут пожаловаться Ируке-сану.(46)
Дальнейшая жизнь несётся вперёд как один сплошной бред, так что более или менее он начинает понимать, что происходит только в Лесу Смерти на экзамене на чунина. — Насыщенные трудовые будни, — говорит он в пространство, пока Наруто и Сакура создают так много шума, что он не сомневается, что все знают, где они и чем занимаются. Наруто и Сакура так похожи в эти моменты, что Торью начинает думать, что аники оставил кучу духовных соулмейтов миру, пока мир ещё не был к этому готов.(47)
— Ты был интересным противником, — говорит Мадара, игнорируя тот факт, что Торью сейчас не может ответить на этот неожиданный разговор. — Ты выделялся на поле боя. Белый на зелёном вообще всегда выделяется. Торью кидает дымовую печать и благодарит богов, что он сенсор-Учиха, потому что дым для него никогда не был проблемой. Его противнику не так везёт — он-то Торью очень сильно недооценивал, их тут все недооценивали, потому что они пришли последними, грязные, уставшие и проигравшие кому-то в том лесу. — Ты был неудобным противником, — продолжает Мадара. Противнику Торью в нос прилетает пятка. — Ты никогда не использовал один и тот же приём два раза подряд, даже если тот был эффективен. Ты был непредсказуем и очень узнаваем в клане, тебя было трудно пропустить. И с тобой было трудно сражаться. Бой заканчивается его победой, связанным противником и громким криком Наруто на трибуне, потому что, конечно. Этот идиот любит покричать. Сакура не отстает от него в этом плане, хотя Какаши-сенсей и Саске достаточно молчаливы. Они вообще не издают много шума. Наруто будет хорош в том, чтобы отвлекать противника со всем этим рыжим, блондинистой шевелюрой и криками. И шилом Узумаки в одном месте. — Ты не вёл себя как Сенджу, — Торью облокачивается на стену возле Саске, пристально следя за не самым радужным состоянием последнего. — У тебя была горячая кровь, и это было видно. Ненависть — так с первого взгляда, любовь — так до гроба, битва — так, чтобы от азарта срывало башку. Торью закатывает глаза. Вокруг слишком много людей, чтобы даже попытаться спорит с призраком. Да и тот упрям, вбил себе в голову, что родиться Учихой Торью было предназначено. Тьфу, нет. Если бы он видел этот непрошибаемый оптимизм аники, будучи с другой стороны, он бы ни за что не позволил союзу случится. Как Изуна, в принципе. Но Торью повезло, у него был иммунитет с рождения.(48)
— В смысле — ничего? — спрашивает он новую Хокаге, последнюю Сенджу,(49)
Саске похищают, а его удерживают в деревне, потому что шаринган — цель и потому что у них есть второй Учиха в его лице про запас. Пятая Хокаге отправляет отряд подростков открыто и ещё один отряд АНБУ скрытно, но он сенсор или где. Сидя в родной деревне, не растянув свою сенсорную сеть даже до половины максимума, он может в режиме реального времени отслеживать, как мелкотня огребает от пятёрки звука, а АНБУ — от отряда элиты Звука. Саске достаётся Орочимару. АНБУ притаскивают в деревню кучу пленных, но для Торью это не утешение. Через некоторое время Джирайя забирает Наруто, а Цунаде — Сакуру, оставляя с ним только Ибики-сана, Ируку-сана и Какаши-сенсея. Сакуру он почти не видит, Наруто он не видит вообще, а Саске Мудрец весть где, и таким образом Торью остаётся последним Учиха. Он чувствует одиночество больше, чем он ожидал, что будет чувствовать.(50)
— ДЕРИСЬ СО МНОЙ, СОБАКА СУТУЛАЯ! — пролетевший мимо одного из АНБУ мелкий мусор оставил глубокие кратеры в земле и глубокое чувство ничтожности в душе. — СРАЖАЙСЯ СО МНОЙ, КАК МУЖЧИНА С МУЖЧИНОЙ! — Морино-сан, — попытался АНБУ. Его вопрос прервал очередной вопль и потрескивание чужой техники. Морино-сан посмотрел на них с отсутствующим выражением лица. За его спиной Хатаке-сан отправил в полёт в скалу точным ударом последнего Учиху в их деревне. Учиху это не остановило, тот со всем энтузиазмом стремился набить морду своему бывшему сенсею. — Морино-сан… — ЕЩЁ Б ТЫ МНЕ УКАЗЫВАЛ, ЩЕНОК! Водяной дракон пронёсся мимо них и заморозился в полете стеной острых ледяных шипов. Последний Учиха им достался весьма уникальный, весьма умело владеющий всеми пятью стихиями и иногда удачно способный их комбинировать. Затрещал звук знакомой техники, и АНБУ с неким меланхоличным ужасом вспомнил, что оба их Учихи научились такой смертоносной технике, как Чидори. В очередной раз пришла мысль, что Хатаке учил последних монстров деревни, даже Харуно-сан ужасающа, особенно когда разрушает горы ударом миниатюрных кулачков. Но у распавшийся седьмой команды сохранялись достаточно тёплые отношения. По крайней мере, если судить по последнему Учихе, который ворует Харуно-сан с тренировок Хокаге-сама (утверждая, что она ему как сестра и часть его клана, пусть даже неофициально) и который весьма тепло общается со своим бывшим сенсеем. Общался. До этого дня. Сейчас член АНБУ мог наблюдать много разрушений, много воплей и одного конкретного яростного Учиху с уже алыми шаринганами и бешено вращающимися томоэ. Один конкретный Хатаке был не лучше своего ученика. Что бы ни было причиной ссоры, это было нечто достаточно серьёзное, чтобы назначить друг другу битву, уведомить об этом Хокаге и пойти сражаться, предварительно уверив, что не на смерть и не до того момента, как кто-нибудь останется инвалидом. — Морино-сан, — в третий раз повторил АНБУ. — Что происходит? В чём причина..? — он сделал жест рукой, предлагая полюбоваться окрестностями и оценить ущерб от схватки двух разъярённых ниндзя. Родной и привычный Учихам катон начал потихоньку поджигать абсолютно не огнеупорный лес. Морино-сан моргнул, медленно вздохнул и снова перевёл взгляд на битву. — Хатаке решил начать ухаживать за Ирукой. Раздался очередной вопль. АНБУ, более чем осведомлённый о нездоровой привязанности Учих в целом и про нездоровую тенденцию конкретно этого объявлять людей частью своего клана (Только Морино-сан официально являлся частью клана Учиха, до сих пор не до конца ясно, как мелкому красноглазому демонёнку удалось это провернуть, однако никто не спорил, что, будь его воля, Умино и Харуно тоже бы обзавелись стильным моном на одежде), посочувствовал Хокаге-сама, которая была вынуждена с последним Учихой считаться. Даже если это означало разрешать подобную битву. Мимо пролетел ствол выдранного с корнем дерева.(51)
— Ну давай послушаем психологию Учих от Учихи, Мадара. — Да ты и сам уже многое понял, — призрак опёрся спиной о стену, пристально следя за тренировкой Торью. — Ты же умный, Тобирама. — Был бы я умный, — раздражённо отзывается Торью, отрабатывая ката. — То не был бы такой опытный. — Да-да, пустой разговор. А насчёт психологии… — призрак трёт подбородок. — То про якоря ты уже догадался. — Я хочу знать, по какому принципу я привязываюсь, — немного резко прерывает его Торью. — Я хочу это контролировать. Мадара закатывает глаза. — Контролировать он хочет, ага, — он хмыкает. — Не ты первый, не ты последний. Не так якорь работает, щенок. Мишень ломается с громким треском. Кажется, у него развилась аллергия на это слово. Собака сутулая-сенсей, конечно, одержал верх в поединке, но и Ирука-сан потом выдал ему лечебный подзатыльник (но не был разочарован, Торью вместе с Наруто живут в страхе перед тем днём, когда Ирука-сенсей посмотрит на них разочаровано), но это не значит, что Торью так просто отпустит ситуацию и позволит псине-сенсею думать, что можно расслабиться. — Мне надо пойти и отпинать Какаши-сенсея. Призрак снова закатил глаза. Уже тенденция. — Нет, не надо, — Торью взглянул на него, ожидая объяснений. Призрак вздохнул. — Твой дражайший Ирука-сан сейчас на свидании с твоим собакой-сенсеем. Как ты думаешь, он будет разочарован тем, что ты прервёшь ему отдых? Торью остановился. Внутренняя мысль о подобном сценарии скрутила его лучше любых верёвок, он замер, не сильно понимая душевный порыв пойти и ничего не делать с ситуацией. — Ладно, — проскрипел он, с усилием заставляя себя оставаться на месте, а не бегать по стенам от беспомощности. — Какаши-сенсей сегодня живёт. Призрак хмыкнул. — Да и тем более ты слабее его. Торью очень-очень сильно хочет ударить призрака.(52)
— Это Саске, и он вернулся в деревню, — говорит он Цунаде, игнорируя её тоскливый взгляд на заначку с алкоголем. Он уже пережил одного Хокаге-алкоголика, ему не привыкать. Мантра, которую когда-то давно он повторял Саске, сработала даже излишне хорошо, но, по крайней мере, Саске не сошёл с ума окончательно в подземных лабораториях змеиного ублюдка. Битву с Итачи как факт Торью мудро игнорирует. И битву с Шимурой. Тот с его безумием заслужил это уже давно.(53)
Торью смотрит на воскрешённого Мадару и думает: Вот он мой, блять, грёбаный шанс.(54)
— Потанцуем, достопочтенный предок? — его лицо искривляет улыбка, и родство этих двух проступает только реще. Семейное воссоединение Учих — не то, чего они ожидали от этой войны.(55)
Шутку про достопочтенного предка не требует разъяснений, потому что у Торью его грёбаное лицо, его грёбаные волосы (даже если он сед на висках, заткнись, Наруто, это выглядит стильно) и грёбаный резонанс чакры, происходящий только между близкими родственниками, какого чёрта. У Мадары снова это болезненно удивлённое лицо, но на Торью оно больше не действует, Торью собирается отомстить за все годы, когда он выслушивал это грёбаное «щенок» и не имел возможности физически донести до оппонента всю степень его раздражения. Битва с Мадарой — нечто, что до этого он мог только наблюдать из первых рядов. Изуна не был таким бойцом, Мадара давит чакрой, чистой мощью, впечатляющим боевым опытом и полным отсутствием инстинкта сохранения. Мадара — боец-сорвиголова, тот, кто легко жертвует ногой, чтобы спасти руку. Смотря со стороны, Тобирама даже не мог предсказать, как бы он сражался с Мадарой, чтобы он использовал против искусного пользователя шарингана, как бы он уходил от многих атак, которые были смертельными для большинства ниндзя. Сейчас у Торью есть возможность это проверить. Это не битва, это уже бойня, где нет жертв, смертельный танец, в котором двое даже не используют иллюзий. Остальных не существует, остальные только мешают, остальным лучше бежать, если они не хотят оказаться в мясорубке, где не могут выжить больше, чем двое. Резонанс — нечто, что только усиливает этот танец смерти и разрушений. Мадара ничего не помнит из того времени, когда он был призраком, но ему не нужно помнить. Без его памяти Торью знает, что путь Мадары — сражение, и без его памяти Мадара знает, что Торью сражается с ним, потому что ему хочется сражаться, потому что ему нравится сражаться, потому что у него горячая кровь ледяного моря, вот что. Приходит глубокое понимание другого, такое, какое пришло к Тобираме после многих лет сражения с Изуной, какое было жалко потерять снова.(56)
Он смотрел на битву гигантов с ужасом. Это не были люди, это были грёбаные монстры, и они были близкими родственниками, резонанс их чакры чувствовался даже здесь. Эти чудища были максимум — дедом и внуком, если не ближе, но он не хотел думать о таком ужасающем понятии, как внуки и дети Учихи Мадары. Его не интересовало, что Учиха Тора использует медицинскую чакру, чтобы лечить свои глаза, его не интересовало, о чём он говорят друг с другом, он просто… …он просто хотел домой. Он просто хотел, чтобы тот Учиха, который был за них, победил Мадару, и они все могли бы разойтись по домам.(57)
— Где Второй Хокаге? — с любопытством спросила Сакура, пока латала Торью, решившего, что сражаться с Мадарой — супер идея. Если судить по тому, как Мадара в стороне с интересом ждал, пока Сакура закончит, не только Торью понравилась битва с «достопочтенным предком». Не такой он уж и предок, если судить по резонансу чакры, но технически это было просто невозможно. Столько лет прошло. Лицо их Первого Хокаге приняло какое-то беспомощное выражение отчаяния, Четвертый с извиняющей улыбкой почесал в затылке, Третий фыркнул и отвернулся. Она не удивилась, что ей ответил Мадара. — На перерождение свалил, хитрый чёрт. Всегда был сам себе на уме, только Хаширама мог думать, что в Чистом Мире для этого ублюдка не скучно. Человек дела он был, да. Горячая кровь, хе.(58)
— Если ты тронешь Сакуру, блять… — Не дёргайся, дай медику закончить. Да и с чего бы не трогать? Она твоя девушка? Потомок задёргался активнее, хрипя проклятия и сверкая Мангекьё. Интересный способ справляться с побочками — лечить по ходу боя, Мадара так бы не смог, медчакра не была его сильной стороной. — Она член моего клана, ты, грёбаный… — профилактический подзатыльник медика немного остудил его пыл. Мадара, хорошо осведомлённый о якорях, немного посочувствовал мальчишке. Его брату, второму последнему Учихе (Мадара скрипел зубами от этого выражения), в якоря достался сам Учиха Тора, и вот его не было жалко ничуть. Тора-кун ему хотя бы потомок. Наглый, громкий, сильный, что хорошо, и с прозвищем «Торью», что тоже неплохо, если посмотреть на лицо Хаширамы, когда он это слышит, особенно по отношению к тому, кто выглядит как Мадара с некоторыми особенностями. Он был… умный. Скользкий тип, особенно если вспомнить некоторые его уловки во время боя. Не будь Мадара уже мёртв, не будь у него бесконечного запаса чакры, что ж… он не был уверен, что он выиграл бы в таком случае. Даже без этого мальчишка дрался с ним весь день, ни разу не использовав один и тот же приём. Тобираму он… весьма напоминал, да. Но Тобирама сам бы себя без хлеба и соли сожрал бы, если бы переродился Учихой, так что от всей этой схожести Мадаре было только смешно. Хотелось бы сразиться с ним ещё. Мадара не любил лёгких побед, и мальчишка был тем, кто не дал бы ему лёгких побед. Мальчишка был равным. По крайней мере, в этом.(59)
В его гендзюцу много людей, которых он хотел бы видеть живыми. Хаширама. Его братья. Отец. Тока. Люди, которые строили Коноху вместе с ним. Изуна. Мадара. Он не слишком хорошо знал Изуну, но это очень болезненный момент, когда он осознаёт, что он хотел бы знать Мадару и Изуну тогда. Он хотел бы знать Мадару тогда, когда у него ещё была горячая кровь Сенджу, а не Учиха, когда у него были слабое тело и здоровье, когда он сражался со старейшинами за право хрупкого мира, когда он ночами проектировал родные улочки родной деревни, когда совершал ошибки и исправлял их, когда мечта его брата стала его детищем тоже. Мадара-призрак, которого он знал, это другое. Смерть хорошо прочищает мозги, в этом Мадара был прав. Мадара-призрак, это Мадара, который остановился на своём пути, Мадара, который смирился с Тобирамой в качестве потомка, Мадара, который выл на кладбище своего собственного клана. Это был всё тот же Мадара, горящий ярко, не способный потухнуть даже после смерти, но это был огонь ледяного моря. Ещё горящий, но уже не тёплый. Покой в конце пути, смерть, смирение. Одиночество. Одиночество ещё живого Мадары было одиночеством бойца против всех, одиночеством горящей реки, пылающего бушующего моря, постоянного движения. Живой Мадара никогда не смирялся ни с чем, живой Мадара сражался против демонов, людей, богов и обстоятельств. Торью вздохнул, оглядев своё прозрачное тело. Тело Тобирамы, если быть точным. — Ну привет, Мадара. Странно было оказаться по ту сторону разговора в ситуации «человек и призрак», но Тобирама чётко знал, что он ещё не умер. Это ненадолго, если битва его членов семьи с неведомой богиней затянется, но времени у него достаточно. По крайней мере, для разговора с пока ещё живым Мадарой. С Мадарой, которого он хотел бы знать живым. Закрыть последний гештальт. — Тобирама? — с интересом выдыхает умирающий Учиха, хмыкает каким-то своим мыслям, наблюдая с призраком. — Есть такое, да, — Тобирама садится возле Мадары, смотрит с интересом в ответ, с сожалением отмечает, что он не сможет запомнить последние мгновения Мадары шаринганом. Действительно жаль. — Слышал, ты обзавёлся потомком? — А что, Сенджу, — Мадара поднимает бровь. Слышать фамилию «Сенджу» по отношению к нему больше не является привычным, но это не то, что он сможет объяснить Мадаре. Мудрец подери, ему жаль, что Мадара не помнит своё бытиё призраком, всё было бы намного проще и сложнее одновременно. — Не смог его найти? Тобирама хмыкает. Смотря, кто не смог. Тобирама — нет. Торью — да. Но это ничего не значащие подробности, которые не имеют смысла в этом разговоре. — Мне жаль, — говорит он. Мадара морщится. Тобирама и без его гримас знает, что Мадаре не нужны ни жалость, ни сочувствие, не нужны не только конкретно от него, но и в целом от любого человека. — Но всё честно, я считаю. Я убил Изуну, ты развязал Четвёртую Мировую. Я бы тоже так сделал, если бы Хаширама был убит. И у Мадары снова появляется это удивлённое выражение лица, ему в целом не свойственное. Он тупо моргает, а затем смеётся. Легко смеётся, заразительно, так, как умирающие не смеются, так, как не смеются рядом друг с другом злейшие враги, без безумия, без отчаяния, без насмешки, без иронии — просто. Потому что смешно. — Так и знал, что в тебе есть что-то от Учих, Сенджу. — Ты же сам говорил, — Тобирама пожимает плечами. — У меня горячая кровь. Тобирама тот, кто провожает этого Учиху в последний путь, и желает ему побыстрее свалить на перерождение. Он не помнит своё времяпровождение в Чистом Мире, но, видимо, там действительно до смерти скучно, раз уж он был согласен даже на Учих. Мадара с его деятельной натурой вряд ли будет долго это терпеть. Печаль терзает его недолго, это светлое чувство, потому что он осознаёт, как Мадару грызло порой его одиночество и его призрачное существование. И если одиночество было с ним и до смерти, Торью надеется, что призрачность достопочтенного предка больше не побеспокоит.(60)
Война заканчивается, они расходятся по домам, и жизнь продолжает течь по своему привычному алгоритму, даже если с некоторыми отличиями. Например, Торью больше не говорит с призраком. Например, Сутулая собака-сенсей, в народе Хатаке Какаши, становится Хокаге. Например, он сражался с каким-то ухажёром Сакуры и победил (держитесь, Какаши-сенсей, скоро расправа вас настигнет!). Например, у них появляется мир между странами. И даже если у него остаётся много вопросов, он не позволяет себе тормозить на своём пути шиноби, где есть место сражению, семейным узам и памяти. По примеру своего более дальнего предка (самого Рикудо) он оставляет потомкам на память кое-что.«Важность всех событий в вашей жизни зависит только от вас.» «Не предавайте выбранный путь.» «Семья не только кровь.» «Даже мёртвые могут встретиться на вашем пути ещё раз.» «Опыт — достойный учитель.»
И, поскольку у него мстительная натура и любовь бесить всех вокруг, он добавляет:«Не доверяйте мнению Узумаки, они любят всякий бред.»