Ночь перед Рождеством

Азирафель никогда не думал, что это случится с ним. Он привык считать себя достойным жителем своей страны; ему ни разу даже в голову не приходило нарушить закон — ей-богу, он бы скорей пожертвовал свою квартиру неимущим и ночевал в букинистической лавке, чем украл хотя бы один пенни. Это вышло случайно. Видит Богиня, он был не виноват. Их отношения с Габриэллой давно приближались к концу, но кто же знал, что ей хватит наглости бросить его за неделю до Рождества? Даже с учётом всех его замечательных черт (а их было много: Азирафель находил себя мужчиной крайне обаятельным, в меру благодетельным и на редкость честным), он не был Дон Жуаном, чтобы всего за семь дней отыскать себе новую пассию. По правде говоря — а Азирафель всегда говорил правду и соврать мог только по незнанию, — ему и не хотелось снова впускать в свою жизнь кого-то постороннего. Не хотелось открывать кому-то своё сердце и дожидаться, когда его перемолят в труху. И само Рождество отмечать не хотелось — только если это будет тихий вечер в компании книг. По крайней мере, такие у него были планы. А потом в игру вступила Судьба, ведомая британским правительством, и объявила, что она имеет собственные планы на Азирафеля. Но давайте обо всём по порядку. Утром 24-го декабря он, как обычно, вышел за продуктами в соседний супермаркет. Надо было купить яйца, хлеб, овсяное печенье, зубную пасту, фасоль и что-то ещё, что Азирафель не вспомнил бы, не заглянув в миниатюрный бежевый блокнот. На улице тогда было шумно, дети играли в догонялки прямо на проезжей части, которую перекрыли в честь праздника, прохожие сновали туда-сюда, держа в руках цветастые пакеты с ёлочными игрушками, едой и подарками, под ногами хрустел искусственный снег, а из громкоговорителей звучал томный голос Фрэнка Синатры. Во многих окнах сияли огоньки гирлянд; витрины магазинов были украшены мишурой и плакатами, где Азирафель читал: «Счастливого Рождества!», «Скидка -25%!», «Новогодняя распродажа!». Из любопытства он зашёл в знакомый магазин аксессуаров — посмотреть, что у них новенького и на какие позиции распространяется скидка. Азирафеля сразу встретила дружелюбная консультантка Мари (имя было выведено у неё на бейдже каллиграфичеким почерком). Тёплые тапки, носочки, халаты, элегантные ремни и портмоне — здесь было всё, чего душе угодно. Азирафель уже почти выбрал самый симпатичный женский шарф… как вдруг вспомнил, что дарить его некому. Видимо, сработал рефлекс. Ему сразу стало как-то не по себе; извинившись перед Мари, он поспешно выскочил из магазина, а через четверть часа Азирафель уже стоял в своём подъезде с двумя картонными пакетами из Sainsbury's. Перед тем, как подниматься на этаж, он по обыкновению решил проверить почту. И обнаружил, что среди привычных объявлений о ремонте ноутбуков, доставке пиццы и мытье окон затесался странный красный конверт, с обеих сторон покрытый блёстками. «Мистеру Азирафелю, Владельцу Книжной Лавки», — гласила надпись, а рядом с ней стояла синяя печать Вестминстерского магистратского суда. — Что за чертовщина? — пробормотал Азирафель. Либо это был розыгрыш, либо ему по ошибке хотели вменить неуплату налогов, задержку арендной платы или что-то ещё, чего он никогда не совершал. Хотя о существовании новогодних судебных повесток он слышал впервые… И лишь на самом краешке сознания порхала мысль об истинном его преступлении — расставании с Габриэллой. Азирафель открыл конверт. Глаза нервно забегали по строчкам. «Уважаемый господин… спешим уведомить Вас… согласно ч. 4 ст. 11 Конституции Соединённого Королевства… обязан иметь партнёра… решение суда вступает в силу немедленно… чтобы отменить заклинание, Вам необходимо провести Рождество с мужчиной или женщиной, представляющими для Вас романтический интерес…» Внезапно у него зачесалась спина. Это ощущение было сродни десятку маленьких кошачьих лапок, царапающих его позвоночник. Азирафель невольно согнулся; до его ушей донёсся треск ткани — это продырявились его рубашка и плащ. Болезненная чесотка отступила не сразу, а, когда всё закончилось, он увидел длинное белое перо, медленно оседающее на кафельный пол, и почувствовал в своём теле какую-то непонятную тяжесть. Азирафель заглянул себе за плечо. Его глаза упёрлись в нечто, чего он одновременно ожидал и боялся — кусок большого белоснежного крыла. Прямо как у курицы. Или у цапли. Он попытался им пошевелить; крыло дёрнулось в сторону, и поток воздуха всполошил рекламные буклеты, лежавшие в мусорке, разнося их по всему этажу. — Нет… Нет, нет, нет! — чуть ли не плакал Азирафель. Он, насколько мог, присел на корточки и начал собирать улетевшие бумажки. Нельзя же это так оставлять… Если он будет двигаться достаточно аккуратно… — Это бесполезно, ангел, — раздался чей-то насмешливый голос. Подняв глаза, Азирафель увидел тёмную фигуру своего соседа с шестого этажа. Квартира шестьдесят шесть, кажется. У него были рыжие волосы, чёрный пиджак, ремень из крокодильей кожи — и точно такие же нелепые крылья, отличающиеся разве что цветом. Хотя из них двоих Азирафель, можно сказать, был счастливчиком: он столкнулся с этой «радостью» только сейчас, а Кроули жил с этим уже… Одному Господу известно, сколько он с этим жил. В момент их знакомства, лет пять тому назад, Энтони уже входил в число «крылатых», и Азирафелю оставалось лишь гадать, сколько холодных зим его сосед провёл в одиночестве и почему он всё не мог найти себе пару. — Никакой я не ангел, — запоздало ответил Азирафель, слегка покраснев. — Просто не люблю мусорить. — Это твой первый раз? — кивнул Кроули на его «рождественский подарок». — Да, — тихо сказал Азирафель. С усилием поднявшись на ноги, он отряхнул свою одежду от несуществующей пыли, а после развернулся к Энтони спиной и вопросил: — Большая там дырка? Кроули хихикнул. — Приличная. — Эй, что здесь смешного? — вспыхнул Азирафель, снова поворачиваясь к собеседнику и задевая взъерошенными крыльями стену. — Ты только что стал изгоем общества, а тебя волнует состояние плаща? — И-изгоем? — А как ты думал, ангел? Таких, как мы, нынче не жалуют. Даже на работу мало где берут. Я поэтому работаю из дома. Все они ссылаются на «отсутствие инфраструктуры для людей с физическими особенностями», а на деле репутацию портить не хотят. С каждой новой фразой Азирафель становился всё бледнее. Он и не знал, что так бывает. Отказывать человеку в работе только из-за того, что он одинок?.. Разве это справедливо? — Мы, считай, отбросы, — продолжал Кроули. — Противники идеи всеобщей любви, и тому подобное. Ангел, дать тебе совет? — Меня зовут Азирафель, — насупился тот. В этот момент у Кроули с носа начали сползать очки. Солнечные очки. В декабре. Он поправил их одной рукой, а второй опёрся о ближайшую стену. — Но от мудрого совета я не откажусь, — добавил Азирафель смущённо. — Прямо сейчас открывай свою записную книжку, звони первой попавшейся девице и приглашай её на Рождество. Времени осталось не так много. Поверь, ты не захочешь мучиться с этим целый год. Сочтя, что разговор окончен, Кроули уже направился к лифту, но Азирафель его остановил: — А что, если записной книжки нет? — Кроули удивлённо взглянул на него из-под очков. — Я… я мало с кем знакомлюсь вот так. У меня было несколько партнёров, но со всеми я прожил больше трёх лет. Моя бывшая девушка ушла от меня неделю назад, и она… В общем, ей есть с кем праздновать. — Оу. Соболезную. — Кхм, ладно, я, пожалуй, тоже пойду, — буркнул Азирафель и суетливо подобрал свои пакеты из супермаркета. Кроули вызвал лифт. — Слушай, я не уверен, что мы вдвоём поместимся, — предупредил он. — Да ничего, как-нибудь ужмёмся, — с оптимизмом заявил Азирафель. Раздался тихий «дзыньк!». Двери лифта открылись. Азирафель зашёл первым, поскольку он жил этажом выше. Однако Кроули не торопился следовать за ним, критически оглядывая тесную кабинку. Азирафель улыбнулся и махнул ему головой, мол, чего ждёшь? Наконец, Кроули заступил внутрь, стараясь максимально вжать в спину свои чернильные крылья. — Какой этаж? — прохрипел он куда-то в шею Азирафелю. — Седьмой, — шепнул светловолосый. Энтони с трудом нащупал кнопки «6» и «7». Лифт медленно тронулся. К счастью, ничьи крылья не застряли в дверях. — Слушай, — неловко начал Кроули, — как бы это сказать… У меня тоже на сегодня ничего не запланировано. А соседи всё-таки должны друг другу помогать, и бла-бла-бла. — Ты… ты приглашаешь меня в гости? — Кроули не мог этого видеть, но на секунду у Азирафеля увлажнились глаза. Неужели его сосед будет так добр, что спасёт его от этой жуткой магии, даже несмотря на то, что они почти не общались? А люди говорили, что Кроули всегда мрачнее тучи и вообще не внушает доверия; очевидно, все эти слухи были бессовестным враньём! — Если ты хочешь, — ответил его Рыцарь на Чёрном Бентли. — О да! В смысле, э-э, ко скольки мне приходить? Они стояли так близко, что Азирафель слышал чужое дыхание, слышал, как Кроули сглатывает и как его сердце гоняет кровь по долговязому телу. Они задевали друг друга кончиками крыльев, которым не хватало места в этой узенькой коробке; Азирафелю было немного щекотно, но вместе с тем он ощущал приятный трепет от соприкосновения его новорождённых пёрышек с огрубевшими перьями Кроули. — Сможешь к половине восьмого? — Конечно! — Но, скорее всего, ты пожалеешь, — сказал Энтони с невесёлой усмешкой, прежде чем лифт остановился на его этаже. — Атмосфера у меня не солнечная. Никакой тебе ёлки, камина и леденцов. Ой, чуть не забыл — квартира шестьдесят шестая, — добавил он, выйдя из лифта. — Я знаю! — крикнул Азирафель, когда дверь уже почти закрылась. — И не волнуйся, я всё принесу! «Стоп, а что я принесу?» — промелькнуло в голове у букиниста, как только он оказался на седьмом этаже. «Яйца и бобы в томатном соусе? Божечки, надо бежать в магазин!..» И два пакета из Sainsbury's, должно быть, осознав всю глубину своей никчёмности, выпали из его рук.

***

Кроули закрыл за собой тяжёлую дверь под номером 66. Он снял очки, повесил их на маленький крючок, специально предназначенный для этой цели, и двумя пальцами сжал переносицу. Ну зачем, зачем он вякнул что-то о совместных планах? А дурачок Азирафель — зачем он согласился? Кроули было хорошо и одному. Он вовсе не скучал по человеческому обществу и не нуждался ни в каких рождественских няш-мяш. Но, как обычно, в нём взыграл эгоизм. Он так устал от этих косых взглядов, которые бросали на него мужчины, женщины и дети — особенно дети, Люцифер их побери! Он устал прятаться в своей серо-чёрной квартире, устал от этих пернатых культей, делавших его таким громоздким и неповоротливым, в то время как раньше он отжигал в лучших ночных клубах Лондона. В конце концов, он устал продавать свои песни каким-то богатым ублюдкам и не исполнять их самому… Поэтому Кроули обманул Азирафеля. Ибо он знал две вещи: а) снять заклятие можно только с тем человеком, к которому ты питаешь симпатию; б) Азирафель не мог питать симпатию к нему. Но он же сам сказал ему «да», причём довольно энергично! Он ведь должен был прочитать то письмо, а там чёрным по белому сказано: «представляющими романтический интерес». А вдруг он не дочитал? Или не понял формулировку? Но Кроули не мог упустить такой шанс! Имел же он право хотя бы раз в жизни провести Рождество с кем-то хорошим? А Азирафель был хорошим. Несмотря на возраст, он казался таким молодым. Он словно восхищался каждой мелочью, как… как ребёнок. Но у мерзких детей не бывает таких фантастических голубых глаз, в которых можно тонуть целый день, целый год, целую Вечность… Кроули взъерошил волосы рукой. Потом вспомнил, что ему, вообще-то, надо бы разуться. Пройдя вглубь своей трёхкомнатной квартиры, он обвёл взглядом гостиную, где они с Азирафелем должны были сидеть. На дорогущем кожаном диване высилась гора нестиранной одежды; пушистый икеевский ковёр, испещрённый липкими пятнами от Апероля, больше походил на швабру; экран телевизора был весь в пыли и выглядел гораздо светлее, чем Кроули счёл бы уместным. С этим бардаком надо было что-то делать, и чем быстрее, тем лучше. Он решил начать с растений. Нельзя же сразу браться за самое сложное. Схватив с книжной полки зелёный пульверизатор, Кроули начал опрыскивать толстые, сверкающие листья своих домашних цветов. — Так-то, — приговаривал хозяин квартиры. — Вижу, вы усвоили урок. Растите большими, не то плохо будет! И ты тоже, — обратился он к фикусу. — Чего-чего? Я должен сказать ему правду? Так я и скажу. После двенадцати. Непременно скажу.

***

Азирафель снова проверил время. 19:28. «Ещё две минуты…» Он стоял у входа в шестьдесят шестую квартиру, нервно переминаясь с ноги на ногу и прокручивая в голове содержимое своих сумок, дабы понять, точно ли он ничего не забыл. Шесть бутылок пряного эля (чтобы с запасом!), один мясной пирог (ну и что, что покупной?), две гирлянды (найденные на антресоли), один шоколадный пудинг (хоть бы Кроули понравилось!), один чёрный махровый халат в подарочной обёртке (по рекомендации Мари, которая минимум раз десять сочувственно смотрела на его крылья)… Кажется, это всё. Время? 19:30. Пора! Азирафель переложил все сумки в одну руку и постучался в металлическую дверь. «Ай, больно», — подумал он, глядя на свои порозовевшие костяшки. Дверь открылась, и перед ним возник Кроули — всё такой же чёрный, но заметно более нарядный: он поменял очки, надел галстук и выгладил брюки до уровня, предельно близкого к идеальному. — Привет, — сказал он. — Привет, — откликнулся Азирафель и шутливо добавил: — У тебя такая своенравная дверь, я чуть кулак не отбил. — У меня есть звонок. — Да-а? — Он перевёл взгляд на стену; там и вправду притаилась небольшая квадратная кнопочка. — Что ж, в следующий раз буду знать! — Азирафель широко улыбнулся. Он звучал как человек, намеренный гостить у Кроули по крайней мере дважды в неделю. Не то чтоб Кроули был против… Просто, учитывая все вводные данные, вероятность такого исхода стремилась к нулю. — Позволь мне, — сказал Энтони, завидев у Азирафеля огромные сумки. Когда тот благодарно кивнул, Кроули перехватил «багаж» и понёс его на кухню. — Ты заходи, располагайся! — крикнул он своему гостю. Первой мыслью Азирафеля при виде квартиры было: «А он не врал. Солнца тут действительно нет». Вторая мысль звучала так: «Впрочем, кому нужно это солнце? Для Рождества главное — приятная компания, а она-то как раз имеется». Тем временем Кроули вернулся с кухни. Неловко потерев ладони, он сказал: — Надеюсь, у тебя есть программа? Я не очень хорошо помню, что люди обычно делают на Рождество. На минуту Азирафель принял крайне задумчивый вид. Наконец, он провозгласил: — Я предлагаю вот что: сначала развесить гирлянды, потом накрыть на стол, немного поесть, немного выпить, рассказать друг другу парочку рождественских историй — кстати, ещё можно послушать музыку, если у тебя есть магнитофон, — а после двенадцати распаковать подарки. Что думаешь? Правая бровь Кроули сделала кульбит в попытке забраться на лоб. — Я что-то не то сказал? — продолжил тараторить Азирафель. — Если в твоей семье были приняты другие традиции, это не проб… — Что, чёрт возьми, такое «рождественские истории»? И, эм-м… у меня нет подарка. Прости. — Кроули потупил глаза, явно чувствуя себя виноватым. — Что ты, что ты, дорогой, не извиняйся! — воскликнул Азирафель. — Это вовсе не обязательно! А рождественские истории — это в принципе любые истории из жизни, но желательно, чтобы у них был добрый конец и чтобы они происходили зимой. Вот. Кроули всё ещё был настроен скептически, но в итоге он просто пожал плечами и со вздохом сказал: — Гирлянды так гирлянды.

***

— Я же говорил — ничем не хуже ёлки, — довольно протянул Азирафель, смотря на фикус, обмотанный светящимися нитями. Красные, зелёные и синие огни то ярко вспыхивали, то затухали, рисуя внеземные узоры на его счастливом лице. Вторую гирлянду они разместили на стенке, однако перед этим им пришлось потратить минут сорок, чтобы найти у Кроули скотч. Азирафель уже вызывался сбегать наверх, но Энтони всё твердил, что скотч должен быть где-то здесь, в одном из ящиков, или в кухонной тумбе, или на полочке в ванной, ангел, иди проверь, не мог же он испариться, я точно помню, что клал его туда… В общем, с горем пополам скотч был найден в гостиной между томами Ницше и Аристотеля. Белокрылый тут же задался вопросом, какого года эти издания, и первая бутылка пряного эля была распита за разговорами о литературе. А потом, пребывая в чудеснейшем настроении, Азирафель вдруг объявил, что им позарез нужна ёлка. Тогда-то его хмельные глаза и упали на фикус… И поэтому они сейчас сидели на коленках перед этим шуточным подобием главного символа Рождества; на верхушке фикуса висели тёмные очки, в которых Кроули «ни черта не видел» без света, а улыбка Азирафеля была такой ослепительной, словно он и не мечтал о большем. Глядя на него, Кроули тоже невольно перенимал эту искреннюю, первозданную радость. Его губы сами собой формировали улыбку, по телу разливалось тепло. Все мысли будто улетучивались, оставляя после себя лишь невесомое спокойствие на сердце и желание приобнять Азирафеля крылом, что Кроули в конце концов и сделал. Через каких-то пару часов Азирафель всё узнает, и их волшебная сказка разрушится, но сейчас… Кроули хотел просто расслабиться и насладиться моментом. Побыть с человеком, с которым он будто заново учился дышать. Чувствовать его парфюм с нотами какао и кардамона, ощущать его близость, видеть, как в его глазах сияют огоньки гирлянд… Если бы он мог поставить мир на паузу, он выбрал бы именно это мгновение, чтоб задержаться в нём навсегда. Но время продолжало идти, незыблемое, неотвратимое и беспощадное, а Азирафель, даже если он и понимал намёки Кроули, ничего не делал в ответ. Что ж, ему не привыкать к односторонней влюблённости. Всё лучше, чем если б Азирафель притворялся и выдавливал из себя чувства, которых у него просто не было. Через несколько минут его сосед всё же нарушил тишину: — Так… что там насчёт музыки? У тебя есть магнитофон или, может быть, колонка? — Есть кое-что получше, — загадочно ответил Кроули и удалился в направлении спальни. Вернувшись, он презентовал Азирафелю свою гордость — виниловый проигрыватель, к которому прилагалась стопка древних пластинок. — Это соул, моя персональная коллекция. Впечатляет, а? — Пожалуй, в этом деле я доверюсь твоему вкусу, дорогой. И снова он обратился к нему «дорогой»! Что бы это могло значить? Может, Азирафель так говорил со всеми? Или это его месть за «ангела»? Размышляя об этом и о многом другом, Кроули всё же включил проигрыватель, в то время как Азирафель сбегал на кухню за выпивкой. Они присели на диван, заняв противоположные стороны, и вся квартира утонула в звуках энергичной, но душевной песни. Кроули стал отбивать ногой ритм; эта группа была одной из его любимых. Вообще, он никогда не понимал людей, которым не нравится соул — как можно не восхищаться этими проникновенными мотивами, этой мелодией самой жизни, бьющей ключом из электрогитар, барабанов и синтезаторов? Как можно не восхищаться этой дерзкой импровизацией и этим вокалом, словно берущим своё начало в параллельной Вселенной, где не существует ни боли, ни страха, ни ненависти?.. В реальность Кроули вернул внезапный тост: — За мир во всём мире! — Азирафель поднял бутылку, наклонился к нему, и они чокнулись. Очевидно, на его соседа алкоголь влиял сильнее, чем на Энтони, хотя он тоже уже чувствовал лёгкое головокружение и приятную расслабленность мышц. Особенно заметным это стало, когда он поднялся на ноги, чтобы сменить пластинку. Песни бодро следовали одна за другой. Азирафель и Кроули полулежали на диване, покачивая головами в такт музыке и доедая разогретый в микроволновке пирог, пока очередь не дошла до «Forever» группы «Damage». Кроули хорошо помнил тот день, когда он услышал её впервые, и сейчас эмоций возникало не меньше. Грусть, надежда, предвкушение… Под эту песню нельзя было не танцевать, поэтому он встал и протянул свою слегка дрожащую руку Азирафелю. — Позволишь?.. — Само собой. Его ответ прозвучал так легко, словно он говорил это уже тысячу раз — и тысячу раз вкладывал ладонь в руку Кроули, тысячу раз сжимал его плечо, заглядывая в карие глаза напротив. И, пока они медленно кружились по комнате, чувственный голос Джейда Джонса пел: There is no one in this world Who can love me like you do So many reasons that I Want to spend forever with you Перспектива провести вечность в компании Азирафеля была заманчива, как никогда. О Дьявол, как же он хотел его поцеловать… Интересно, что мягче: его губы или сахарная вата? Но Кроули этого никогда не узнает, ведь Азирафель пришёл сюда только потому, что у него слишком доброе сердце. Он просто пожалел этого старого затворника, который уже лет восемь не отмечал Рождество и предпочитал жить с уродливыми крыльями, лишь бы не привязываться к кому-то снова. …Хотя последний пункт он находил всё менее осуществимым. Особенно когда из проигрывателя раздался припев: I'll be loving you forever Deep inside my heart you'll leave me never Even if you took my heart and tore it apart I would love you still forever К этому моменту они практически стояли на месте, делая лишь маленькие шажки вправо-влево. Как ни странно, крылья ничуть не мешали им танцевать; напротив, они будто создавали купол, укрывающий мужчин от внешнего мира. Ещё немного, и Кроули, наверно, положил бы голову Азирафелю на плечо — но песня закончилась раньше, и бразды правления вновь перешли к более динамичным мелодиям. Азирафель шумно вздохнул: — Это было… — Нелепо? — Прекрасно. Я хотел сказать «прекрасно», дорогой. Но почему у меня такое чувство, словно мы что-то забыли? — И что же? — Кроули дотронулся до своего галстука и принялся вращать его в руке. — Пудинг! — несколько секунд спустя воскликнул букинист. — Мы забыли пудинг!

***

— Зелёный, мохнатый и живёт на горе? Вроде зелёного йети? — Да, но не в этом суть. Он просто был не таким, как все, поэтому его обижали — вот он и разозлился на весь мир. Азирафель и Кроули сидели на кухне, за барной стойкой. Их разделяли две пустые тарелки с шоколадными крошками, две пустые бутылки, в которых некогда плескался пряный эль, и полная безграмотность Кроули в вопросе популярных новогодних фильмов. — Но я не понимаю, как можно украсть Рождество? Оно же нематериально, это лишь паттерн человеческого поведения в определённый сезон. — Поттер чего? — напрочь заплетающимся языком переспросил Азирафель. — Нет, сэр, я не отрицаю, что фильмы о Гарри Поттере весьма распроп… растрост… весьма любимы его фанатами, но как ты можешь не знать Гринча? — А у меня есть дела поважнее, чем листать каналы на телеке. Работа, например. Азирафель стукнул по стойке кулаком, дабы привлечь внимание Кроули. — Жизнь не может состоять из одной работы! Ты посмотри на себя — совсем исхудал, света белого не видишь, всё работаешь. А те, которые не брали тебя из-за крыльев — ты только назови их имена, уж я-то с ними потолкую! На этих словах Кроули окончально и бесповоротно разразился смехом. — И что ты им сделаешь? Затанцуешь до смерти? Огреешь по башке сковородкой? — Может, и огрею, — нахмурился Азирафель. — Потому что твои крылья красивые. И ты сам тоже… красивый. — В тебе говорит алкоголь, — холодно ответил Кроули. — Я… я врал тебе. — В смысле? — Ты скоро сам всё узнаешь. Уже без пяти минут двенадцать. Азирафель уставился на циферблат настенных часов. Та стрелка, что была подлиннее, медленно ползла наверх к своей подруге. Что же случится после двенадцати? Разве что-то изменится? Азирафель будто попал в сказку о Золушке, где с последним ударом часов карета превращалась в тыкву, прекрасные кони — в мышей, платье — в обноски, а принц — в болотную жабу. Хотя нет, с принцем там всё, вроде, было нормально. «Выходит, что проблема во мне?..» Наверняка Кроули было противно проводить с ним время. Всё это — лишь спектакль, разыгранный для того, чтобы Азирафель мог избавиться от обременительной магии. И хотя его сосед поступил крайне благородно, Азирафель испытывал жгучую боль оттого, что вся их романтика оказалась фальшивкой. Наконец, минутная стрелка достигла отметки «12». Его спину снова поразил приступ чесотки, похожий на утренний, но теперь вместо тяжести он чувствовал освобождение от ненужного груза. Азирафель встретился глазами с Кроули… и обнаружил на его лице выражение абсолютного шока, а за спиной — звенящую пустоту. В смысле, у него не было крыльев. У Энтони не было крыльев. А это значило… — Ты тоже?! — И ты!.. Они инстинктивно подбежали друг к другу. По щеке Кроули катилась слеза; Азирафель смахнул её. — Я думал, ты пригласил меня из жалости, — признался светловолосый. — Я думал, ты со мной из жалости. — Губы Кроули растянулись в улыбке; он обхватил лицо Азирафеля ладонями и коснулся лбом его лба. — Если ты надеешься, что без твоих ангельских крылышек я перестану называть тебя ангелом, то я должен тебя огорчить. В ответ на это Азирафель тихо рассмеялся. — А теперь позволишь мне?.. — Само собой. Когда их губы слились в поцелуе, Азирафелю искренне показалось, что его сердце ушло в пятки, а потом, зависнув на секунду в районе живота, пушистым комком застряло в горле. Это ощущалось как падение — падение на Землю прямиком из беззвёздного космоса, а после — вознесение на облака, в райские сады, не тронутые рукой человека. Ему было одновременно и холодно, и жарко, так хорошо, что даже немного плохо, а Кроули всё целовал и целовал его, словно никак не мог им насытиться и словно завтра будет Конец Света. Он был на вкус как шоколадный пудинг, а его запах был сладко-горьким, напоминая Азирафелю кофейный ликёр, от которого Вселенная кружилась точно так же. Кроули старался не давить на него, подстраиваясь под его темп, но вскоре Азирафель и сам придвинулся к нему поближе, сжимая между пальцев короткие волосы цвета раскалённого металла. Он водил руками по чужим плечам, шее, спине; несмотря на то, что Кроули был сравнительно худощав, трогать его было приятно. А ещё приятней было осознание того, что их чувства взаимны. Кто знает, может, всю эту акцию с рождественской магией затеяли не зря? Может быть, пара огромных чёрных (или белых) крыльев не делает человека другим, а лишь отсеивает всех глупых цыплят, не видящих того, что скрыто под ними? Но Азирафель и Кроули увидели друг друга — непохожими, неидеальными и вовсе не святыми, однако способными на заботу и понимание. И, пока они наслаждались объятиями — пожалуй, самыми тёплыми в этом году, — люди по всему свету встречали Рождество вместе с ними. Они пили глинтвейн на красочных ярмарках, жгли бенгальские огни во дворах, проводили время с семьёй, друзьями, коллегами, открывали подарки, смеялись и плакали, сходились и расставались — или, как наши герои, просто смотрели друг другу в глаза, давая безмолвную клятву, что они попытаются. Попытаются стать лучше в новом году. Попытаются построить нечто большее, чем они сами. Попытаются друг друга любить. Конечно, никаких гарантий у них не было, а была лишь смутная надежда, что в этом сложном, хаотичном мире они смогут обрести своё счастье. И если Кроули останется таким же удивительным мерзавцем… попытка явно стоила того.