Никаких сомнений.

По правде говоря, Леви толком и не помнит, в какой именно момент он позволил Зику приблизиться, стать частью его новой жизни. Был период, когда Аккерман всеми силами пытался забыть о том, что Йегер когда-то существовал. Только вот, Габи с Фалько вечно суетились, а в их разговорах, будто бы случайно, проскальзывало имя, заставляющее содрогнуться всем телом. Вместе с этим перед глазами проносились воспоминания. Эрвин, Разведкорпус, война. Ни для кого не секрет, что Леви раз в неделю бывал на могиле Смита. Он молча сидел, глядя на надгробие пустыми глазами, пока внутри всё сгорало от пережитой однажды боли. Аккерман умел отпускать, но были и те, с кем прощаться не хотелось. Были и те, с кем он не успел попрощаться. Леви более не держал злобы. Звероподобного больше нет, остался лишь Зик, не упускающий ни единого шанса, дабы заявить о себе, вместе с этим и потревожив старые, однако не до конца затянувшиеся раны. В особенности добивали мысли о том, что, находясь с Йегером в том проклятом лесу, Аккерман испытывал к нему интерес, желал узнать чуточку лучше и с другой стороны, желал обуздать не сколько дальнейшие планы, а сколько самого Зика. С момента гибели Эрвина им руководило чувство мести и отчаянное стремление раз и навсегда уничтожить виновника всех бед. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. — Не холодно? — вдруг нарушает тишину Йегер, опуская руку в воду. Леви никак не реагирует, рассматривая бинты, на месте которых должны были быть два пальца. Он хоть и привык к тому, что в итоге оказался, по большей части, недееспособным в некоторых аспектах, однако иногда словно забывал об этом. Вода и впрямь была холодной. С тёмных волос медленно стекали капли, а худощавое тело часто подрагивало. После окончания войны Аккерман заметно скинул в весе, но не из-за недостатка пищи, а, скорее, из-за стресса, полностью лишающего всякого аппетита. Зик улыбается уголками губ, тыльной стороной ладони касаясь чужой щеки, поглаживая. — Подлизываешься? — наконец подаёт голос Леви, но тянется в ответ, жмётся, наслаждаясь теплом, исходящим от мужчины. Наклонившись, Йегер оставляет невесомые поцелуи сначала на лбу, а затем спускается ниже, уже более настойчиво лаская тонкую бледную шею и плечи языком, и вслушиваясь в тихие вздохи Аккермана, ухватившегося руками за бортики ванны. — Я ненавижу твою бороду. — со стоном произносит Леви, ощущая лёгкое покалывание от волосков. — Уж прости, на такие жертвы я не готов, малыш. — мурлычет в ответ Зик, облизывая один из сосков, а после оттягивая, трепеща от их исключительной чувствительности. Аккерман прогибается в спине, закусив губу. Нечто подобное уже вошло в привычку, стало особым видом извинений от Йегера. Да и что уж таить, им обоим было хорошо, а это главное. Леви по-настоящему радовался, завидев Зика в толпе и, будь такая возможность, непременно сорвался бы с места, вешаясь мужчине на шею, однако вместо этого терпеливо ждал, пока тот подойдёт, встав на колено. Леви по-настоящему радовался, просыпаясь по утрам не от палящего в глаза солнца, а от осторожных касаний где-то в области груди, мысленно насмехаясь над Зиком, пытающимся как можно осторожнее стиснуть его в объятиях. Леви по-настоящему радовался, вдыхая чистый морской воздух, сидя у пристани и чувствуя, как Зик сжимает его ладонь в своей, а Габи и Фалько наблюдают за происходящим исподтишка, улыбаясь во весь рот. И всё же, позволить себе простить Йегера, оказалось крайне непростым решением. Аккерман всячески отрицал всё, что хоть как-то связывало их, избегал встреч, отталкивал. И Зик понимал, почему. Понимал, сколько страданий он принёс когда-то, сколько жизней отнял. Так же непросто было осознать и то, что они наконец свободны. Когда-то давно ему хватало увидеть бескрайнее небо над головой, окутывая себя ложными суждениями о свободе. А теперь он может быть там, где только пожелает и с кем пожелает. Удивительно, не так ли? Леви сдался. Леви поверил. Зик приходил, обнимал, целовал, что-то говорил, а Леви слушал, хмуря брови и изредка кивая головой. Поначалу это казалось сплошным абсурдом, но со временем оба привыкли к близости, к обнажённым друг перед другом душам, к свободе. Пожалуй, Аккерман навсегда сохранит в своей памяти тот момент, когда он по-собственному желанию прижался к широкой груди Йегера, вдыхая запах сигарет, а мужчина тихо рассмеялся в ответ, придерживая хрупкое тело от падения. В этот же вечер Леви по-тихому стащил сигареты Йегера, выбрался на балкон и закурил. — С каких пор ты увлекаешься этой дрянью? — удивленно вскинув брови, спрашивает Зик, подкрадываясь сзади. — Ты недавно выпил лекарства. Сомневаюсь, что твой организм будет рад присутствию в нём никотина. — Дрянью? — повторяет Леви, усмехаясь. — Чего ж тогда сам не бросишь? — он делает затяжку, передавая сигарету мужчине. — Я не увлекаюсь. Просто попробовал. Тяжелая ладонь Йегера опускается на голову бывшего капрала, взъерошивая тёмные волосы. — Ну-ну, смотри мне. Спрячу так, что не найдёшь. Аккерман лишь закатывает глаза, покашливая в кулак. Никаких сомнений. Леви просто живет, наслаждается, и, в конце концов, любит. Любит Зика Йегера, его дурацкие очки, глупые шутки и даже едкий запах табака, пропитавший не только одежду, но и него самого насквозь.