sweetness?

— Напомни, почему я на это подписался? — Он платит тройную цену. Минхо с отчаянием наблюдал как администратор его тату-студии резво натягивает на себя пуховик и заматывается шарфом. Сам он, глядя на свою верхнюю одежду на вешалке, захотел повеситься на грёбаном шарфе от Гуччи. Любовь к деньгам точно когда-нибудь его погубит. Феликс, напоследок глянув в зеркало, уходит, оставляя Минхо в одиночестве ждать клиента. Последнего клиента, которого Феликс великодушно записал на крайнее время тридцать первого декабря. Минхо, в силу своей загруженности, просто не глядя подтвердил запись, когда Феликс, его любимый славный администратор, уже привычно принёс расписание. Он ведь доверял этому мелкому говнюку! Да, вот так вот легко и быстро Минхо проебал свои планы на Новогоднюю ночь. Ну, планы, конечно, были грандиозными: прийти домой раньше, чем в девять вечера, приготовить себе нормальный ужин, хорошо поесть и впасть в спячку как минимум на сутки. Но, видимо, сбыться сладким мечтам было не суждено. Единственное, что радовало — клиент, так бессовестно разрушивший его праздничные планы, платил за сеанс по тройному тарифу, а это значило, что в шкафу скоро гарантировано появится новая вещичка от любимого бренда, если, конечно, Хо не совершит импульсивную покупку типа «нублятьмнетакоеточнонадо» нового комплекта постельного белья. Вот у кого-то зависимость от покупки чашек, у кого-то от свечей всяких, кто-то скупает всю косметику, что попадается на глаза, а Минхо не может удержаться от приобретения очередного комплекта постельного белья за все деньги мира. Его домашняя коллекция насчитывает уже более тридцати наборов простыней, наволочек и пододеяльников разных цветов и материалов, с рисунками и однотонных, вообще самых разных, которые только есть. Имеется даже с изображением его самого, но звезда коллекции — шелковый небесно-голубой комплект стоимостью около четырёх миллионов вон. Вот только самым дорогим его делала не цена, которая, к слову, была ахуеть какая немаленькая, а обстоятельство. Именно этот комплект был подарен особым человеком. Помимо постельного белья за миллион денег Минхо очень любил шмотки от Гуччи. Зависимость эта развивалась уже несколько лет и с каждым годом обычную одежду из масс-маркета в шкафу вытесняли брендовые вещички. А всё началось с одних только очков, приобретенных на пьяную голову. А потом всё, понеслась душа в рай: рубашки, свитера, брюки, джинсы, куртки, пальто, перчатки, шарфы, футболки, кепки. Любая понравившаяся вещь оказывается в шкафу рядом с десятками себе подобных. Единственное, что обувь от этого бренда Минхо не особо нравится, поэтому в строю на ряду с брендовой одеждой стоят рандомные ноунейм берцы на все случаи жизни. Когда стрелки часов уже в открытую глумились над Минхо, указывая на весьма позднее время, а мерцающие в свете уличных фонарей снежинки за окном кричали валить домой, пока улицы не замело, колокольчик на двери наконец-то коротко зазвенел, оповестив о приходе человека. Минхо даже не посмотрел на того, кто пришёл. Он никогда особо не рассматривал клиентов, а сейчас так тем более желания не было. Ему хотелось побыстрее закончить с работой, получить свои деньги-денюжки-деньжата и распрощаться со злосчастным похитителем его праздника. Ну вот правда, какому нормальному здравомыслящему человеку приспичит бить татуировку вечером тридцать первого, блять, декабря? Минхо таких припезднутых людей пытался по максимуму избегать и дел с ними не иметь. Не всегда, правда, это у него получалось, но он отчаянно пытался, честное слово. И, знаете, в головах работников тату индустрии (да и не только её) у клиентов не существует имён. Если человек захаживает часто или выделяется чем-то особенным — он по умолчанию приобретает себе местечко в голове мастера и кличку, чаще всего связанную с ассоциацией. Вот к примеру ходит к нему в студию мужик. Бородатый, высокий, широкий, нихуевый такой шкаф, но все татуировки бьёт под анестезией и со слезами на глазах. Ещё и кричит всегда так, что его визг весь район слышит. Его Минхо воспринимает только как Неженку и уж никак не по имени. А сегодняшний вечерний гость уже получил себе ярлычок «припезднутый», хоть ещё и ни слова не сказал. — Добрый вечер, проходите, оставляйте верхнюю одежду здесь, — говорит фразу, которую зачастую говорит администратор. У Феликса с его фирменной улыбкой и глубоким голосом получалось намного лучше, да и за годы практики тот отточил заученную реплику до идеала. — Заходите в кабинет, я жду вас там. Минхо так и не взглянул ни разу на клиента. Во-первых, на припезднутых похитителей праздников смотреть негоже. А во-вторых, он хотел домой, в свою кровать, а не вот это вот всё. Он уже машинально достал заготовленный набор: перчатки, одноразовый станок, плёнка, иглы, краски, сама тату-машинка... Он прекрасно знал свою студию, собственный кабинет был уже родным домом. Минхо знает где что лежит, действует наработано, быстро. — Присаживайтесь, — приглашает, пока отворачивается за каталогом с новыми эскизами. Никогда две одинаковые татуировки он не сделает — это его принцип, как мастера и его право. Только вот когда он наконец разворачивается и смотрит на человека, сидящего на кушетке и рассматривающего его кабинет дар речи пропадает: — Что бить бу-... дем... — Надпись. Вот тут, — молодой светловолосый парень с тёмными, как смоль глазами приспускает кромку джинс с бельем и указывает куда-то в район тазовых косточек, или косых мышц живота... Минхо не смотрит туда. Минхо, замерев, смотрит на тонко выведенные буквы на шее парня и только потом на его лицо. Он собственноручно семь лет назад набил эту надпись. forse questa è la libertà. — Джисон... — не спрашивает, смакует имя на языке как что-то обречённое, или давно утерянное. — Я уже лет так двадцать пять как Джисон, — ухмыляется парень и Минхо кончается как человек. Чёртов Хан Джисон! ••• Они были юными и глупыми, но с горячими сердцами, полными энтузиазма. Юношеский максимализм баламутил кровь и заставлял творить необдуманные, безумные вещи. Адреналин кипел в крови той снежной, но согретой горячими поцелуями ночью, когда они бежали от дома Джисона, буквально сбегая от надоедливых охранников. Снег летел в светящиеся улыбками лица, а мороз румянил щеки, разгоряченные смущением. Они бежали по улице в распахнутых куртках, без шапок и перчаток, только держась за руки. Бежали просто прямо, навстречу сотням огней ночного города, стремительно отдаляясь от холодного света особняка. Тогда было абсолютно всё равно на время и погоду, они существовали только вдвоём, слышали только унисон двух сердец и видели перед собой горизонт приключений. Джисон светился бережным светом тепличного цветка, не видевшего никогда реального мира, а Минхо вёл его за собой в тот омут соблазнов и ощущений обычных людей. Таких же как он сам: весёлых, смелых, интересных и ярких. Он всего-лишь хотел показать свой мир любимому человеку. Может сбежать из дома в Новогоднюю ночь было и рискованно, но Джисон и так много чего в своей жизни упустил. За свои восемнадцать лет он не видел ничего кроме официальных приемов, лепнины на стенах и дотошного «высшего» общества. А ведь хотелось приключений, хотелось сказки, чтобы аж кровь закипала. Минхо сделал это, помог ему вырваться хотя бы раз из сковывающих уз, выпустил размять крылья птичку, запертую в золотой клетке. — Сначала я покажу тебе все прелести любви, — шептал он ему с придыханием, — а потом сделаю всё, о чем ты только попросишь. Все прелести любви Джисон увидел и прочувствовал на кушетке в стареньком тату-салоне, в котором подрабатывал старший, будучи студентом. Феерические всплески эмоций, выбросы адреналина и тёплые руки Минхо на своём теле совсем вытеснили сомнения и ощущение того, что он поступил неправильно, сбежав из дома. Пусть горит оно всё синим пламенем! Он ни капли не жалел о содеянном, ни пока Минхо любил его во всех смыслах, ни после этого. Он любил и желал, его желали в ответ, здесь и сейчас, в моменте он хотел его, а значит это было правильным. Кто-то говорил, что непутёвый кольщик, бьющий партаки в забытом богом салоне, плохо влияет на прилежного и воспитанного Джисона, но это мало их обоих волновало. Для Хана татуировки Минхо были отнюдь не партаками, а настоящими произведениями искусства. Пусть он и видел его работы только на фотографиях, а эскизы в черновых вариантах, но он искренне восхищался ими и самим Ли Минхо. — Могу я попросить тебя? — отрываясь от горячего поцелуя, со сбитым дыханием и пунцовыми щеками тихо спрашивал Джисон. — Конечно, Сладость, всё, что захочешь. Джисон попросил татуировку. Выведенную почерком Минхо надпись на шее. — «forse questa è la libertà». Вот тут, — замёрзшие пальцы коснулись местечка на шее, указывая на желаемое расположение тату. Минхо опешил от такого заявления. Мало того, что татуировка, так ещё и на таком видном месте, что одеждой скрыть нелегко. А у Джисона родители — люди, мягко говоря, консервативные и за такую выходку Джи могло очень жёстко влететь. Но Хан был настойчив и уверенно стоял на своем, а Минхо пообещал, значит нужно было сделать. Той же ночью, на той же кушетке, дешёвыми материалами сомнительного качества Джисонова шея была украшена тонко-выведенной надписью и россыпью лёгких засосов. С той ночи они не виделись. Джисон убежал домой под утро весь растрёпанный и в следах ночных шалостей и пропал. Пропал на семь ебаных лет. Особняк, где раньше жила семья Хан опустел, чат с Джисоном был удалён у обоих им же, а номер больше не обслуживался. Минхо думал всё, что угодно, но надеялся, что с Джисоном всё хорошо, он в безопасности и хотя бы немного счастлив. ••• — Не знаю, могу ли я просить выслушать меня? И вот теперь, Джисон тут, перед ним. У Минхо появляется навязчивое чувство дежавю — они снова вдвоём в канун нового года сидят в кабинете, где он делает татуировки. Джисон стыдливо мнет край своей атласной блузы и с надеждой смотрит на застывшего Минхо. Тот молча всматривался в мягкие черты до боли знакомого лица и пытался сверить то, что видит сейчас с воспоминаниями в голове. Джисон изменился. Он вырос, подкачался и возмужал. Детская припухлость спала, но черты лица остались всё такими же мягкими, хоть и приобрели более четкие линии и изгибы. Взгляд чуть померк, но глаза остались такого же карамельно-шоколадного цвета. От него пахло дорогим одеколоном и примесью чего-то сладкого. Джисон был сладким во всех смыслах, по крайней мере для Минхо. Даже волосы были натурально шоколадного оттенка, и Ли был уверен, что если вдохнет ближе, то они будут пахнуть шампунем или бальзамом с каким-то сладким, приторным ароматом. Джисон изменился но остался сладостью. — Да. Наверное? — наконец-то отвечает Минхо и садится напротив Хана. —Прости, что пропал тогда, — неловко начинает Джисон, предварительно прочистив горло. Голос у него звонкий, но не противный, а наоборот — пробирающий, его хочется слушать, — Мой отец... он вспылил и впервые поднял на меня руку в тот раз. Потом просто отправил меня ближайшим рейсом к родственникам в Шанхай, а через несколько дней, когда прилетели они с мамой, я узнал, что меня отправляют учиться в Гонконг и отец расширяет свою деятельность в Китае... Сюда он возвращаться не собирался. Щеки заалели, а взгляд опустился куда-то в пол, на берцы Минхо. Джисону стыдно, что он ничего не предпринял, но что случилось — то случилось и винить себя было уже поздно. Это сейчас он знает и понимает, что он вполне мог бы сесть на самолёт и снова сбежать, вернуться в Сеул. Но восемнадцатилетний Хан элементарно боялся, он был один в том мире, который ему навязали. Если до того его тормошил Минхо, то когда связь с ним оборвалась у Джисона просто опустились руки. Да и возвращаться ему было некуда, дома бы его сразу поймали и отправили обратно в Гонконг, а к Минхо... Минхо был студентом и жил в маленькой съёмной квартире со своим другом, хозяйка жилплощади — страшная женщина и Джисону точно было там не место. Так что он просто смирился с тем, что от его горячей первой любви у него осталась только татуировка на шее и парный браслет, который он хранил в коробочке, чтобы не потерять. Минхо молча слушал, прокручивая в голове картинки из рассказов младшего. Ему было тяжело, но насколько было тяжело Джисону — сложно даже представить. Тот был маленьким человеком в большом мире, совершенно один, когда у Минхо были друзья, поддерживающие его в тяжёлый период и семья, хоть и не совсем восторженная его выбором, но всё же более менее лояльная. А у Джисона не было никого. — Джисон... — Ты в праве не верить мне и отнестись к моим словам как душе угодно, но я хотел бы чтобы ты поверил хотя бы в то, что я скажу сейчас. — Минхо так же молча кивает и выглядит невозмутимым, хоть внутри и хочется расплакаться как маленький мальчик и броситься к Джисону в объятия. — Я любил тебя, и сейчас люблю. Ты показал мне то, чего я больше ни с кем нигде не увидел. С тобой я чувствую себя живым. Мне жаль, что так вышло, но... я скучал, правда. Джисон пытался держаться, честное слово. Это даже более менее нормально у него получалось. Ровно до того момента, пока Минхо не коснулся его. Ничего непристойного, только лёгкое касание пальцев на шее. По татуировке. Он касался так, будто Хан сейчас рассыпется от одного неаккуратного движения. Впрочем, Джисону так и казалось. У него дыхание сбилось к чертям собачьим, сердце вылететь было готово. Сейчас вся вселенная сжалась до размеров маленькой надписи, по которой Минхо проводил пальцами. Джисону действительно казалось, что он вот-вот распадётся на маленькие осколки. — Хо... Хан задрожал. Чёрт, он всё ещё такой девственно чувствительный, отзывчивый и жадный к прикосновениям, но такой нежный. — Что, Сладость? Джисон изменился, но остался личной сладостью для Минхо. — Я тут перед тобой только потому, — голос подрагивает, но Джисон пытается говорить ровно, — что отец потерял бдительность, забыл обо всем. Я окончил ВУЗ и вернулся «устраивать тут свою личную жизнь». Мама ждёт внуков, хочет чтобы я нашел себе порядочную жену и продолжил семейное дело. А я здесь, потому что хочу тебя, а не жену, детей и компанию отца. Возможно, это нагло с моей стороны, но... ты позволишь мне остаться? Минхо встаёт и подходит вплотную к Джисону, упираясь своим лбом в его, и тихо шепчет: — Глупый... Глупый Джисон-и... Джисон ловит горячее неровное дыхание почти на своих губах и ощущает запредельно знакомый запах грецкого ореха с примесью чего-то свежего и лёгкого. Так пахнет Минхо. Без всяких парфюмов и прочего. Это его собственный, настоящий запах. Хан понимает, что зависим. Он почему-то не думает о том, что у Минхо за это время мог кто-то появиться, хотя наверное стоило бы. Минхо — взрослый, состоятельный мужчина с привлекательной внешностью и стабильным заработком. Он легко мог найти себе парня или даже девушку, это вряд-ли бы составило проблему. Но что-то в душе Джисона неприятно кололо от мысли, что его Минхо, его жизненный стимул мог обнимать кого-то другого, рисовать поцелуями не на его теле и с такой нежностью и обожанием смотреть не на него. Это было эгоистично с его стороны, но он не мог ничего сделать с тем, что чувствовал. — У тебя кто-то есть? — спрашивает он робко, обжигая судорожным выдохом чужие губы. Джисон корит себя за то, что надеется на одиночество старшего, и нервно закусывает губу. Если Минхо скажет, что он в отношениях — Джисон потеряет смысл всего. Он бы может и захотел радоваться за любимого человека и его налаженную личную жизнь, коей сам Джисон, увы, похвастаться не может, но просто-напросто у него не получится. Джисон это знает и понимает, но, опять же, ничего сделать не может. Минхо едва машет головой в отрицательном жесте и прикрывает глаза, всё ещё упираясь лбом в Джисонов. У него были случайные половые связи, несколько не особо затяжных романов, но ничего серьезного выстроить так и не получилось. Он действительно считал, что Хан Джисон — пройденный этап в жизни, но и с другими ничего толкового не выходило. Неосознанно, но так явно он сравнивал всех своих партнёров с одним единственным парнем и всё ему было не так: у того голос не такой, у этого волосы недостаточно «вкусного» оттенка и так далее и по списку. Большинство пропадали из его жизни после одного секса по пьяне, а те, кто задерживался на дольше — были в списке заблокированных контактов максимум через две недели. Все они были недостаточно похожи на сладкого и горячо любимого Джисона. Хан выдохнул. Ему стало чуть легче от того, что он влюблен не в человека, состоящего в отношениях. Только теперь он позволил себе опрянуть и рассмотреть Минхо внимательнее, не тупя взгляд в пол. Тот почти не изменился с их последней встречи, только волосы отросли почти до плеч и теперь были собраны в небрежный пучок на затылке, а черты лица стали острее. Может Минхо немного похудел, но скорее всего просто выглядел суше за счёт ярче выраженных мышц. А так он остался всё тем же Ли Минхо — с пирсингом в правом ухе и целым ассортиментом серебряных колец на фалангах узловатых пальцев. — Можно теперь я наконец тебя поцелую? — выпаливает Минхо и, даже не дожидаясь ответа, буквально вгрызается в Джисоновы губы. Сладкие. Он целует несдержанно и нетерпеливо, сминая между пальцев ткань чужой рубашки одной рукой и цепляясь за тёмные волосы другой, тянет к себе ближе, не отпускает. Джисон жмурится от такого напора, но вырваться не пытается, только отвечает на поцелуй так же охотно и дерзко. Хан почти что скулит, когда Минхо языком проводит по нёбу и начинает в прямом смысле вылизывать его рот, проходясь по ровному ряду зубов и играясь, сплетая языки. Ли заставляет его задыхаться от ощущений. Он скучал по этой искре между ними, безумно скучал по Минхо. Медленно, но верно внизу живота затягивается узел.. Джисон ищет больше прикосновений, больше внимания, больше Минхо. Тот чувствует его нарастающую нетерпеливую дрожь и опускает горячие ладони на талию, пробираясь под укороченную блузу. Сравнительно тонкая талия Хана в собственной хватке ощущается по-родному правильно и Минхо тянет ближе, вжимает в себя разгоряченное тело полностью. Джисон почти воет — хочется Минхо, целиком и полностью, во всех смыслах. Он чует собственное возбуждение и прижимается пахом к мощному бедру Ли, на автомате потираясь о него. — Блять... — Чертыхается себе под нос Минхо, отрываясь от поцелуя. Губы уже саднят от укусов Джисона, челюсть онемела от активной работы, а что такое ровное дыхание он уже и не помнит. — Не здесь, Сладость. Он сам уже порядком завелся, да и взять Джисона снова в тату-студии в новогоднюю ночь было бы символично и в каком-то смысле даже романтично, но нет. У Минхо не было даже смазки, в его кабинете есть только заживляющий гель и пена для бритья, но ни одно ни другое не подходит. Презервативов, соответственно, тоже не было. Он как бы не планировал ни с кем трахаться сегодня. — Хо-я, — Джисон почти что хныкал. У него забрали обожаемые губы так ещё и отказываются трахнуть. — У меня тут нет ни смазки, ни презервативов, Джисон-и, — сочувственно бубнит Минхо, нежно убирая завитую прядь с раздосадованного лица. Но! Джисон знал куда шёл и для чего, поэтому только хрипло усмехнулся, опуская руку Минхо к своей ягодице. И Минхо нащупывает в заднем кармане его джинс два квадратика. — Всегда носишь с собой это? — язвит он, выуживая из кармана презерватив и пакетик смазки. — Только сегодня. Минхо будоражит мысль о том, насколько был уверен в себе и в нем Джисон. Хан несомненно смелый парень, хоть порой и кажется хрупким. Эту черту в нем Минхо любит особенно сильно. Джисон нетерпеливо ёрзает и трётся пахом о бедро старшего, пока тот наблюдает. Просто наблюдает за ним! Вертит в пальцах найденные трофеи и с кошачьим интересом, склонив голову набок, смотрит на порывания Джисона. У того губы уже опухли и порозовели от постоянных покусываний, блестят так маняще. Хан не выглядит смазливо-милым, не заламывает брови и не смотрит умоляюще. Он ухмыляется. Ухмыляется, расслабленно опускает веки и заботиться о собственном удовольствии. Джисон — не нуждающийся мальчишка. Джисон — сладкая похоть, привлекательный и несомненно горячий парень, который знает, что его хотят так же сильно как и он. Знает и удачно пользуется этим. Минхо от такого Джисона натурально ведёт. Строптивый. Не шаблонный послушный пассив, а настоящий хищник. Хан откидывает голову назад, ощутимее врезаясь в его бедро, и рвано выдыхает. Ли открывается вид на мощную шею и дергающийся кадык сердечком. У его Сладости даже кожа медово-золотистого оттенка, наверняка тоже сладковатая. Минхо обязательно попробует и проверит, но чуть позже. Сейчас он внимательно наблюдает за лёгким бризом удовольствия Джисона и удобнее выставляет ногу, которую тот пытается объездить. — Так и будешь стоять? — с ноткой раздражения кидает Хан. Он конечно гордый — и сам справится, но хотелось бы, чтобы Минхо тоже принял участие. Но старший играет. Так же беспощадно и вальяжно как и сам Джисон. Кто-то из них сорвётся первым и совсем скоро, но первенство в выдержке ни одному ни другому отдавать не хочется. Это только подогревает желание любить и обладать (Читать как: валить и трахать). Минхо проигрывать не любит, поэтому со скрипом зубов игнорирует собственный стояк и решает прибегнуть к тяжёлой артиллерии. — Сучка, — Когда-то Джисон таял от грязных и пошлых разговоров, становился покладистым и послушным под покровом неласковых прозвищ. — Моя похотливая сучка. Он не был уверен, что это сработает сейчас, но попробовать стоило. Всё же его собственные сексуальные предпочтения фактически не изменились с того времени и он смел надеяться, что Джисон тоже от этого своего пунктика не избавился. Сбитый вздох младшего его надежды подтвердил. — Decided to play, baby? У Джисона достаточно фетишей, но самые убийственные — «грязные» разговоры и английский Минхо. А ещё лучше два в одном. Отчим Минхо — американец, поэтому так сложилось, что вторым родным языком для него стал английский. А Джисону ужасно нравилось его мурлыкающее произношение. Хан выучился на переводчика, знал несколько языков на уровне носителя и слышал сотни разных произношений и интонаций, но то, как говорит Ли навсегда останется его обожанием. — Не слышу ответа. Минхо говорил грубо и уверенно, наседая. Джисона конкретно плавило, он уже опустился назад, опираясь на локти, но и те норовились предательски разъехаться. Он едва держал лицо, хотя мог бы уже и не стараться — пунцовый румянец и тяжёлое дыхание выдавали его с потрохами. — Хо-я, — повторяет Джисон дрожащим голосом и уже откровенно хнычет, — Don't torture me, I've waited too long! Хан сдался первым. Теперь Минхо смог позволить себе снова вернуться к манящим губам. Ловко меняя их с Джисоном местами, он оставляет два квадратика из кармана младшего на тумбе, рядом с кушеткой, на которой сидит, и не отрываясь от спешного, мокрого поцелуя, ловко расстёгивает ширинку чужих джинс, приспускает их и проводит длинными пальцами от пупка до напряжённого члена. Кончиками пальцев он чувствует влажное пятнышко на натянутой ткани боксеров и ощутимо надавливает на то место. Джисон протяжно стонет, но звук утопает где-то в хлюпаньях слюны и причмокиваниях поцелуя. Он сам отрывается от чужих губ и спешно избавляется от остатков одежды. Минхо не отстает — стягивает футболку, оголяя четкий пресс и широкую грудь, выпутывается из брюк и швыряет дорогие шмотки куда-то на пол. Джисон чертовски красив со своей тонкой талией и широкими плечами. Бедра идеально подходящие под все пропорции, хорошо заметный пресс, накачанные руки и колом стоящий член. Самый красивый член в жизни Минхо. Старший тянет Джисона на себя, усаживает на бедра и вжимается пахом в упругую задницу. Джисон стонет требовательно и сцепляет руки за шеей Минхо, укладывая голову ему на плечо. Горячий член меж ягодиц ощущается будоражаще правильно и привычно, как будто и не было никакого перерыва в семь лет. Минхо решает понежничать именно сейчас. Гладит кончиками пальцев выступающие позвонки, оглаживает сочные ягодицы, спускается к бёдрам, а от них, игнорируя истекающий предэякулятом член, переходит на ареолы сосков, слегка их сжимая. — Мгх-м, Хо! — стонет Джисон, впиваясь короткими ноготками в бледную кожу чужой спины. — Что, Сладость? — тянет притворно, за ушком целует и языком по краю ушной раковины проводит. — Трахни меня уже! — Хан нетерпеливо ёрзает и поднимает голову, чтобы поставить на шее Минхо первый за сегодня засос. — Как скажешь, baby. Минхо с ухмылкой на лице тянется за оставленными на тумбе принадлежностями, разрывает аккуратно пакетик с лубрикантом и выливает половину на пальцы. Несколько секунд разогревает в руках и наконец-то приставляет пальцы к сжимающемуся входу. Сначала только мажет вокруг, надавливает слегка, дразнится, но не входит, и только после нехилого укуса в плечо от Джисона медленно погружает в него один палец, постепенно вводя по костяшки. Палец входит свободно, поэтому Ли добавляет второй, разводя на манер ножниц, сгибая в разных углах. Он не может удержаться от очередной колкости и, вгоняя пальцы грубее, шипит: — Видимо, спрашивать «у тебя кто-то есть?» стоило мне. Джисона это немного обижает, но он спешит ответить и оправдаться. — Я... Игрался с собой. Никого у меня не было кроме тебя. Минхо добавляет третий палец, растягивая податливые стеночки, и чувствует укол совести за брошенную неаккуратно фразу и скопившиеся в уголках карамельных глаз Джисоновы слезы. Но всё же он знает, что никто не обижен, а Джисон вот-вот заплачет от удовольствия, а не от обиды. Поэтому решает добить. — Какая преданная сучка, — констатирует он, проводя носом по соблазнительной шее и всё же не отказывает себе в удовольствии вылизать медовую кожу. Действительно сладковатая, как он и думал. Джисон окончательно теряет рассудок и нетерпеливо хнычет, потираясь членом о торс Минхо. Ему нужен член в заднице и чем быстрее тем лучше. Это желание он озвучивает. И кто же Минхо такой, чтобы отказывать такой Сладости? Он напрочь забывает про презерватив, упавший куда-то на пол, выливает остатки смазки на свой член, пару раз проведя по стволу, и аккуратно насаживает Джисона. Сначала младший чувствует в себе влажную головку, потом потихоньку его начинает распирать изнутри горячий ствол Минхо полностью. Он просто кричит в облегчении и цепляется за волосы Минхо, притягивая его для очередного поцелуя. Ли что-то несвязное рычит, ждёт около минуты, чтобы Хан привык к нему внутри и делает несколько толчков на пробу. — Да-да-да, Хо-я! Джисон откидывает голову назад и пытается сосредоточиться на ощущениях внутри. Он чувствует в себе каждую пульсирующую венку на члене и голой грудью отчётливо ощущает сердцебиение Минхо, что отдаётся эхом по внутренностях. Минхо, укладывая ладони на ягодицы Джисона, делает ещё несколько точных глубоких толчков и, сжав плоть под ладонями сильнее, шепчет: — Ты же хотел объездить меня? Вперёд, Джисон-и, сделай это как следует. Джисон, не задумываясь, приподнимается, соскальзывает с члена почти полностью и резко опускается обратно в сопровождении громкого смешанного стона. Минхо улыбается едва заметно и наблюдает за Ханом из-под полуприкрытых век. — Да, вот так... В сексе Минхо явно более разговорчивый, чем в жизни. А вот Джисон наоборот: всё, что он мог и хотел сказать — он сказал, теперь предпочитает получать удовольствие, не отвлекаясь на попытки сформулировать связную речь. Он объезжает Минхо, держась за его напряжённые плечи, и уверен, что делает это чертовски хорошо. Опускается на член глубоко и довольно быстро, набирает темп и сохраняет его до последнего. Он может похвастаться сильными ногами и попрыгать на члене — проблемы не составляет. Бедра начинают подрагивать спустя восемь минут ровно и темп начинает постепенно сбиваться. Но Хо вовремя подхватывает инициативу и насаживает Джисона на себя сам, пока не чувствует сдавленный скулёж над ухом. — Хо-я, — скулит Хан, — я близко. Довести Джисона до края Минхо решает в другой позе: переворачивает дрожащее тело и укладывает спиной на кушетку, а сам устраивается промеж разведенных ног. От смены угла проникновения ощущения кардинально меняются и Джисона выгибает до хруста в спине. В такой позе Минхо толкается четко в простату и Хан может поклясться, что от такой стимуляции вот-вот кончит, даже не касаясь собственного члена. Минхо вбивается в него до красных отметин на ягодицах, удерживая за талию и не давая отстраниться ни на сантиметр. У старшего красиво напрягаются мышцы и расширяются от удовольствия зрачки, он тоже чертовски близко. Минхо срывается на почти животный темп, от которого Джисон может только едва успевать дышать и царапать обивку кушетки под ладонями. Ли делает ещё ровно семь толчков перед тем, как Джисон с криком изливается себе на живот, и выходит, доводя себя рукой. Сперма смешивается на дергающемся животе Хана и тонкой струйкой стекает вниз на кушетку. — Я только недавно купил новую, — запыхавшись нервно смеётся Минхо, но в противовес своим словам никакого недовольства не выражает. Джисон тянется за поцелуем и ему не отказывают. Минхо обнимает, пачкаясь в подсыхающем пятне семени, и целует нежно и трепетно, так, как заслуживает его Джисон-и. Джисон смотрит на часы на стене и тепло улыбается. 0:05 — Говорят, как Новый год встретишь — так его и проведешь?