***
Маратка с девчонкой бросаются врассыпную и вскакивают на ноги ровно за секунду до того, как открывается дверь. Совсем скорлупа охерела, зло думает Турбо, вваливаясь в видеосалон следом за Вовой. Нет чтобы делом заниматься — развели тут телячьи нежности. — Я смотрю, кипит работа! — Адидаса эта сцена явно развлекает, и Турбо тоже не может сдержать ухмылку. — Вов, это Айгуль, мы с ней вместе… плакаты рисуем, — скороговоркой выпаливает Марат, краснея от неловкости и досады. Что же они здесь такого делали, что не успели сделать? Пока старший раскланивается, Турбо стоит чуть позади, искоса рассматривает девчонку. Теперь, при свете дня, она выглядит иначе, но красивой ему всё равно не кажется. В её широкоскулом лице, слегка заострённом к подбородку, нет ничего, на что можно взглянуть с интересом. Высокий лоб. Светлые-светлые, почти прозрачные глаза. Плотно стиснутые сухие губы. Косметикой пользоваться не научилась. Так и подмывает… помаду ей украсть, что ли. И это её школьное платье, застёгнутое на все пуговицы, беленький передник… Вот с такими примерными отличницами-комсомолками вечно куча возни. Чуть что не по их — крики да плач. И бегом в ментовку, писать места сборов плохих группировщиков. На том спасибо, что краснеть не придётся всей улицей: чистая она, понятно же, что ни с кем ещё не… Додумать мысль Турбо не успевает. Айгуль уже познакомилась с Адидасом, и теперь его очередь представиться. — Турбо, — нарочито вежливо говорит он и, пытаясь улыбнуться, протягивает руку. Девчонка с важным видом подаёт в ответ свою — узкую и изящную. Рукопожатие выходит совсем коротким, однако в чужих тонких пальцах такая неожиданная сила, что Турбо даже не верится. Уже на выходе он поворачивает голову, точно хочет убедиться, что эти крепкие пальцы и впрямь принадлежат невзрачной школьнице с глупыми заколками в волосах.***
В приметы Турбо не верит, но точно знает, что женщина на корабле — не к добру. Когда Айгуль застряёт у них до вечера, и без того неглубокая чаша его терпения переполняется. Он стискивает зубы и сразу идёт разбираться к Адидасу. — Я чёт не понимаю, может, Вов? — выпаливает, что называется, с порога. — У нас тут видеосалон или дом культуры? Старший как раз перебирает кассеты и, нехотя оторвавшись от своего занятия, серьёзно смотрит на него. — Ну и чё ты кипишуешь? — голос у Адидаса спокойный, но суровый, как сталь. — С девчонками на дискачи ходят или в кино, в качалке впечатляют, на крайняк! — ещё сильнее заводится Турбо. — Нахрена в наши пацанские дела баб своих впутывать? Вова непонимающе хмурится. — Да ладно тебе, братуха, не пыли. Мы ж не красть её этот видак заставляем. На кассе поторчит, поиграет с Маратиком в большой бизнес, мультики позырит на халяву… Всё нормалды. Последний сеанс заканчивается, и жадные до денег мальчишки всех возрастов сбиваются в кучу. Айгуль сидит среди них и следит за счётом с простодушным удовольствием, какое бывает, лишь когда занят чем-то любимым. У неё игра всерьёз — это детское рвение раздражает так же сильно, как и забавляет. — Плюс один, плюс один… три, шесть, девять, — сосредоточенно бормочет Адидас. — Двенадцать, тринадцать! Плюс тринадцать рублей — сколько? — Семьдесят три рубля, — подсказывает Айгуль, аж зардевшись от усердия. О, так мы ещё и в математике сильны… Турбо кривит губы в едкой ухмылке и переключается на выручку. Шелест купюр успокаивает, вытесняя из головы все лишние мысли. Про Айгуль он вспоминает только выходя из комиссионки. Она стоит с Маратом на тротуаре, перекладывает футляр со скрипкой в левую руку и протягивает правую. Тот отнюдь не торопится прощаться, сверкает перед ней своими красивыми зубами и говорит что-то по-татарски. Его слова теряются на ветру, не доходят до Турбо, но и чушпану понятно, что Марат просит разрешения проводить её. Видимо, не найдя нужных слов, он машет руками, и девчонка смеётся. Смеётся звонко и радостно, словно хочет убедить всех вокруг, как ей хорошо с этим парнем в синей куртке нараспашку. Турбо зачем-то пинает снег и догоняет Зиму.***
Настроение у Турбо скверное и на следующий день. Адидасам хорошо: они развлекают предков дома, а ему надо пасти этот детский сад, охранять видак и чужую девчонку в придачу. Не то чтобы работа ему не нравилась, но тухнуть в видеосалоне с Айгуль — так себе перспектива. Она всё время молчит как рыба, сложив руки на коленях. Рыба и есть. Турбо выскакивает курить на мороз, и ему под горячую руку тут же попадает виснущий на окне с плакатом Лампа. — Чё, скорлупу воспитываем? — из темноты вдруг обманчиво мягко возникают трое. Тут сейчас вообще не до них, но Турбо прошёл у Вовы Адидаса отличную школу: даже чужаков следует уважать. Потому он приветствует гостей и первый подаёт им руку. — Здоров, — домбытовские по очереди жмут его ладонь, а сами завидущими глазами пялятся в окно. — Салон открыли? Нормально… — Чё, проходите, пацаны, — суетится Турбо. Ему уже даже хочется позвать их: пусть все смотрят, как ведут дела истинные короли Казани. Зато Айгуль при виде посетителей напрягается, как взведённая пружина. — Рубль с человека! — говорит строго, но звуки боевика почти полностью перекрывают её тихий голос. — Ну нормально, нормально, — соглашается сам с собой один из домбытовских, вроде Лапоть. — А чё за магнитофон, какой марки? Турбо, конечно же, в курсе, но уступает право ответа Айгуль. — «Sharp», семьсот семьдесят девятый. Дальше он помнит отрывками. Кажется, Лапоть хвалит их приобретение и посылает «шестёрку» Грифона за деньгами. Движение за спиной Турбо в этот момент скорее улавливает инстинктивно, нежели правда слышит. Он разворачивается, и… — Сволочь! — истерически визжит Лампа, с разбегу прыгая на врага. Грифон машет руками, пытается стряхнуть с себя маленькое юркое тело — и в конце концов роняет на пол железный лом. Лом? Так вот чем эта домбытовская гнида хотела его огреть! Турбо, мгновенно очнувшись от шока, подбирает оружие и ударяет Грифона по голове так, что тот заваливается на пол вместе с Лампой. На секунду он останавливается над ними, как вдруг из соседней комнаты доносится истошный крик: — Помогите! — Сюда дай! Все мысли потом: там сейчас забирают их видак! Айгуль успевает крепко схватить его, но второй домбытовский, цыганской внешности, кидается ей наперерез. — Отпусти! — девчонка неистово барахтается в железном захвате Цыгана, хочет пнуть ногой. — Пусти! Турбо тем временем перехватывает Лаптя, не давая приблизиться к видаку. Заряжает кулаком в нос, целится в пах, но достаёт только до колена. Это ничего — улица научила его драться до победного. Домбытовский хрипит, но с ног не валится. Выпрямившись, он, как бык на тореадора, бросается на Турбо головой вперёд. Вопли Айгуль и напуганных школьников, ругань Цыгана, глухой стук падающих стульев, наверное, привлекают внимание людей на улице. Как сквозь туман Турбо различает писк Лампы: — Менты! Менты! Айгуль близость подмоги вдохновляет настолько, что она, чёрт знает как изловчившись, впивается в запястье Цыгана зубами. Укус явно очень силён — домбытовский взвывает от боли, отталкивает Айгуль обеими руками. И правильно: при побеге воинственная девчонка с видеомагнитофоном — не самый лёгкий груз. Снаружи уже слышен визг милицейской сирены. Турбо выпускает Лаптя и окидывает видеосалон бешеным взглядом налитых кровью глаз. В дверь прошмыгнуть не успеют: мусора через полминуты будут на пороге. Он нагибается, хватает уцелевший в битве с врагами стул и посылает его прямо в окно. Минуя осколки, прыжком уходит в темноту, уже с улицы кое-как принимает Айгуль и видеомагнитофон. — Сюда, живо! — командует, вытаскивая за шкирку неуклюжего Лампу. Они убегают втроём, оставляя за спиной здание комиссионки с разбитым окном, мерзких тварей из «Дома Быта» и подоспевшую за ними зелёную тачку. Менты загребут всех. — Давайте тут переждём, — Турбо первый останавливается за углом какого-то сонного дома. Айгуль и бедняга Лампа, еле дыша, сворачивают следом. С минуту все трое испуганно смотрят друг на друга, а потом Турбо не выдерживает и начинает громко, заразительно хохотать. Всего один вечер, а сколько приключений. Никакого «Коммандо» не надо. — Чушпаны сраные этот «Дом Быта», — он прислоняется к холодной кирпичной стене и, давясь смехом, хрипит: — Один кусок металла в руках удержать не может, второй бьёт, как баба… — Да я когда на того чурку с окна сиганул, он аж пошатнулся, — захлёбываясь рвущимся наружу хохотом, вторит ему Лампа. — Ничё, щас дух переведу, и к Адидасу пойдём… Расскажем, чё да как, чё у нас было. Я им устрою доброе утро! — Турбо распаляется ещё больше. Только Айгуль подозрительно притихла: стоит, жадно ловя ртом морозный воздух, и плечи у неё трясутся мелко-мелко. Рыдать, что ли, собралась? Турбо осторожно заглядывает ей в лицо — не от беспокойства, просто он привык всегда смотреть в глаза при разговоре, будь перед ним старший из родного «Универсама», чушпан или девчонка. — Эй! Ты как сама? — Я тебе не «эй», — тихо шепчет Айгуль. Глаза у неё сухие. Всё в порядке, значит. Вообще видно: чтобы заставить её реветь, нужен повод посильнее. Она просто замёрзла, со скрипом доходит до Турбо. Ещё бы, по морозу носиться в школьной форме… Не простудить бы её — Маратка начнёт возмущаться, что его невесту не уберегли. — На, погрейся, — он нехотя стаскивает куртку и накидывает её на дрожащую Айгуль, расправляя тяжёлую кожаную ткань на плечах. — Ты, это… Молодец, короче. Не струсила, защитила видак. — … Отжатый у старика, — горько усмехается девчонка, но руку его с плеча не убирает. — Откуда ты… А, ну да, — Турбо запоздало вспоминает, что сам же хвастался этим фактом перед домбытовскими. — Ну, как ты думала, это бизнес! — заявляет вызывающе, рассерженный необходимостью оправдываться. Пусть бы Адидас своей моралистке и пояснял. — Вот ты сегодня сама видела: звери кругом. Как ты того, Цыгана… Зубами… Он аж заорал! Ты правда молодец. Тема меняется быстро и легко. В голубых глазах Айгуль вспыхивает что-то, похожее на искорки — то ли вдруг нахлынувший азарт, то ли простая радость человека, зависимого от похвалы. Но во всяком случае, прямо сейчас, когда её личико светится внутренним огнём, она выглядит хорошенькой — Турбо даже сказал бы, красивой, но про девчонок своих пацанов так говорить, конечно, нельзя. Поэтому он легонько треплет её по плечу — в этом жесте не больше ласки, чем в искусственном дыхании, внешне похожем на поцелуй. Точно так же Турбо мог бы потрепать Зиму или любого другого из своих. Айгуль расслабляется, плотнее закутывается в его куртку, а дрожать всё не перестаёт. Турбо и рад бы предложить ей сигарету — глядишь, успокоилась бы и согрелась, — но учить девчонок плохому им не положено. Да она и сама бы не согласилась курить с ним. Он представляет, как вставил бы сигарету ей между приоткрытых губ, и чувствует: это было бы уже нечто на грани пошлости — не такой, как в том фильме про коня, а другой, ненаигранной. Турбо ищет в кармане штанов пачку сигарет и спичечный коробок, а находит семечки — стрельнул у разъездовских на последнем дискаче. — Будешь? — он протягивает руку Айгуль, чуть отгибая длинные пальцы и показывая небольшую горсть. — Давай, — совсем осмелев, она забирает у него зёрнышки, касается раскрытой ладони кончиками пальцев. — Спасибо. Турбо наконец обнаруживает заветные сигареты и спичечный коробок, закуривает и сквозь облако дыма смотрит на Айгуль. Спортивный стиль ей идёт: кожаная куртка, хоть и поверх школьного платья, — как веяние нового, не наступившего ещё времени. Девчонка не замечает его взгляда, она сосредоточенно очищает семечки от шелухи. Турбо с его крупными ручищами и короткими ногтями так ловко бы не управился. — А можно мне тоже… Ну, покурить? — вдруг подаёт голос Лампа, про которого все уже успели забыть. — Ага, можно, — вместо сигареты Турбо щедро отвешивает ему подзатыльник. Даже по особым случаям не стоит потакать скорлупе: авторитет превыше всего. Айгуль отслеживает этот воспитательный момент с явным любопытством, машинально слизывая с пухлой губы прилипший кусочек зёрнышка. — Так, закругляемся, — почему-то раздражается Турбо. — Нам ещё тебя домой вернуть надо, и к Адидасу идти. Точку мы потеряли, придётся с домбытовскими как-то решать… Он рассказывает всё это как бы в пустоту, но Айгуль слушает, будто ей вправду интересно. И Турбо понимает, что, пока не дотлела сигарета, спешить некуда и незачем. Звёзды подмигивают ему с ночного неба. Они уже видели десятки таких историй — их ничем не удивишь.