Работа для Нэнси

      — Эники-Бэники, Бэники-Эники… Давай, проверь системы.       Так быстро, так налегке брошено распоряжение. К вискам прилила кровь. Чуть не подавившись от откровенного насмехательства, неприкрытого глупого сговора, созданного с единственной целью достать её, вывести из себя, Нэнси от возмущения не сдержалась:       — Опять?! Уф! Каждый день одно и то же! — Брезгливо с презрением воскликнула она, нахмурившись, резко развернулась и зашагала прочь.       Сквозь густой мрак разом почерневшего мира и клокотание взведённого сердца Нэнси уловила неловкие интонации жалкого оправдания: «Простите…». Ей показалось это слишком инфантильным. Рисовать каждый раз заново в воображении окружающий мир тёмными красками ей неохота, а любопытство, пусть и слабенькое, зацепилось неправильным по здешним меркам индивидом. Поэтому она сбавила темп, даже стала двигать ногами лишь для виду, всё прислушиваясь. «Маркус, мне нравится твоё имя» — «Ещё бы не нравилось. Тот только и знает, что красуется перед ним: «Готов работать! Готов работать!» Тьфу!» Резкий крик временного начальника заставил её обернуться: «А, это Райя!» — «Значит, эта железка и есть Райя? Чем бы богачи не тешились, один пет-ассистент как сто моих почек. И что этому комиссару нужно сканировать? Должно быть он шпион какой. Но, о Свет, как мне лень ещё и этим заниматься! Побыстрее бы с алгоритмом покончить…» — опомнилась рабочая.       Жаловаться, да и жалеть себя лень. Нэнси уже почти привыкла к однотипным манипуляциям в ненавистной операторской. Время пролетело незаметно. Фыркнув, она выглянула в окошечко: рабочий автобус ещё не прибыл. Никакого желания сидеть и дожидаться не было. Положив от досады локти на подоконник, чернявая стала пялиться на поворот, из-за которого, казалось, прямо сейчас должна появиться машина, что их отсюда заберёт. Отвлёкшись на красочные плакаты, она утонула в размышлениях о лозунгах, будничных заботах и воспоминаниях из детства.       Вынырнув уже на кресле, Нэнси случайно разорвала чуть ранее представлявшуюся чрезвычайно важной цепочку от девиза брать способности взамен на рабочую квоту к старой книжке о творческих способностях, такой многообещаюшей, как казалось ей, когда оны была подростком, и тётушкиной облезлой кошке, с превеликим удовольствием растерзавшей водохранилище, она поняла, что отрубилась. Отодвинув штору, Нэнси удостоверилась, что автобус остановился на перекрёстке в ожидании зелёного света. Она обернулась: напротив сидела Меган. Большинство мест пустовало — и Нэнси шустро подскочила к подруге.       — Как твоя рука? Всё ещё болит?       От неожиданности та резко обернулась, взмахнув рыжими ресницами:       — Да так, терпимо.       Строительница быстренько тронув новую и при этом уже покрасневшую повязку взглядом, не поверила её словам. Но девушка ощутила прилив столь знакомого и нежного чувства, всюду следующего заботливой поступью за ней: Нэнси было лень утешать подругу или спорить с ней. Даже тот короткий разговор, которым она проводила Меган до развилки, осуществился вопреки всем предпосылкам.       Оставшись одна, чернявая безучастно отметила изменения. Нет, выход нового романтического триллера её не интересует. И вообще, никаких сил на кино не осталось. Если подумать, работа и то больше походит на отдых, чем сеан психологического насилия и бесконечного капания на мозг. К счастью, до дома рукой подать, и ненавистные мерзкие афиши раз — и пропадают из поля зрения. Мелькнула мысль: «Почему больничные квоты достаются симулянтам вроде Гарри, а не тем, кому они действительно нужны?» — и испарилась перед некрашеной вольфрамовой поверхностью двери. Дом в ответ на поднесённую карточку только молчаливо пискнул. Нэнси не завидовала богатеям, устанавливающим на входе настоящих электронных глашатаев приветственных речей. Она бы предпочла спокойствие, не заставляющее каждый раз над чем-то задумываться, над странной недопойманной ассоциацией, уводящей в места не самые близкие. Исследовать прилетающие оттуда идеи неохота. А удовольствия от молчаливого проглатывания пустой во всех смыслах лести никакого.       — О, ты уже вернулась. — Как девушка и ожидала, её встретили прямо на пороге.       Строительница устала. Не особо гостеприимная, она в то же время была вполне рада тому, что не придётся самой себя кормить. Понимала Нэнси и отговорку подруги: Аманда уже большая, может добраться до дома и без её помощи. Вовсю гудела стиральная машина: понятное дело, хозяйке неохота копить деньги на беззвучную модель.       — Угу, приветик. — Рассеянно поплелась Нэнси до своего места на кухне.       Пар с лёгким присутствием запаха пельменей окутал комнату. Рейлинг наполовину опустел.       — Представляешь? Учебные планы снова поменяли! Говорят, готовятся к наступлению новой эпохи. — Не задевая стенок стакана, подруга помешивала чай.       На пару секунд взор Нэнси приковали к себе лёгкие безумные хороводы частичек сахара. Глаза блуждали в поисках мысли. Серая скатерть не скрывала хлебных крошек. Лень их убирать, лень слушать собеседницу. Очередной раз надкусив хлеб ртом полным пережёванной яичницы, Нэнси наткнулась зубами на камушек: маленькая противная мелочь, заставляющая зажмуриваться всякий раз, отдача верхней челюсти сотрясает бедный мозг, мелочь, которую приходится долго-долго искать языком, и которую просто сразу же потерять, не успев вытолкнуть в расщелину кисло-хмурой улыбки.       — Только не следует забывать, что эпоха — это продолжительный период времени, представляющий собой качественно новый период развития, который характеризуется значительными событиями и явлениями, процессами в природе и общественной жизни. Значит, просто необходимо указать её специфику, дабы слова не лишались смысла.       Сонно водила хозяйка головой из стороны в сторону, иногда поддакивала подруге. Пассивно переводя взгляд с серьёзного лица гостьи на зелёный узор обоев и обратно, Нэнси собиралась с силами, чтобы вновь приступить к схватке с едой. Нет, ей лень было давать генеральное сражение. Мало-помалу утвердилась мысль попробовать другую крайность: Нэнси достала платок из нагрудного кармашка и совершила несколько попыток завязать его вокруг шеи, вскоре охота пропала, поэтому хозяйка приступила к следующему этапу: зажала между указательным и средним, с одной стороны, и большим, с другой стороны, пальцами левой руки пятизубчатую закусочную вилку из хромировано-никелевой стали и внимательно коснулась затенённой поверхности белка, пристальнее взглянула на свою цель и, чуть собрав небольшое мышечное усилие, легонько двинула столовый прибор вглубь, осторожно прошивала четвертьдюймовый слой и интуитивно остановилась, не достигнув миллиметра до дна тарелки.       — Пусть только попробуют не открыть мне факультатив. — Пересыпала душистые мясные подушечки гостья в дуршлаг. — Когда старшеклассники будут заваливать локальные экзамены из-за того, что старой программой за предыдущие классы не предусмотрено изучение…       — Подожди. — Вялым жестом привлекла внимание хозяйка.       Подозрительно тихо стало. Нэнси высунулась с кухни в ванную комнату: стирка окончена, самое время повесить бельё в сушилку, пока не отсырело. Цвет дымчатой орхидеи. Именно этим цветом маркируется костюм преподавателя. «И кто придумывает такие непроизносимые названия? Костюм-то розовый, или сиреневый, или что-то между ними…» — крутились мысли в голове хозяйки.       — Винить все будут тебя. Продолжай… — Тихая сосредоточенность легким штрихом, мельчайшим нюансом полностью перевернула усталый тон.       Подруга сначала, молча улыбнувшись, подвинула к Нэнси супницу с пельменями, потом блюдце со сметаной. Зеленоватое стекло посуды напоминало о тех временах, когда ради изумрудного мерцания люди травились радием. Потом она мягко, хоть и с ноткой дидактики, увещевала:       — Нет, мясо — тяжёлая еда. Если слишком много крови будет приливать в мозг, процессы в желудке не смогут протекать нормально. Всё это может привести, в том числе, к нарушению обмена веществ. Поэтому рассказ обождёт.       Машинально кивнув, Нэнси на время отложила яичницу, хотя только успела отделить ножиком первый кусок. Ещё минута — и губы хозяйки покрылись белой помадой. Бывало, ленивым движением язык снимал часть прилипшей к коже сметаны. К проклятому хлебу она больше не притрагивалась. Даже ассоциации с комиссаром, таким же нерадивым, как и сама Нэнси, не смогли её принудить снова вступить на это минное поле. Почему она должна страдать, если кому-то неохота нормально фильтровать зерно, а не просто грубо просеивать.       Как сквозь сон орудовала Нэнси вилкой, ничего не чувствуя, кроме сладковатых волокон. Очнувшись, она обнаружила, что продолжает тыкать в пустую тарелку. Тогда хозяйка перевернула столовый прибор и стала набирать остатки сметаны с блюдца и отправлять себе в рот. Нэнси несколько задерживала её у губ, чтобы случайно не уколоться каким-нибудь из пяти лезвий. Хоть зубцы и были тупые, десна, нёбо и язык оставались неженками. Когда Нэнси вернулась к остывшей яичнице, её подруга продолжила беседу. Поскольку предыдущая тема подзабыта, разговор она начала как с чистого листа:       — Знаешь, Нэнси, ума не приложу, что случилось с Арти! Раньше он сочинял замечательные стишки для утренников. А теперь ходит сам не свой, всё шепчет о какой-то одарённости и миссии. Вот, только послушай, до чего он докатился:

У кота от лени и тепла разошлись ушки Разъехались бархатные ушки А кот раски-и-с… На болоте качались беловатики Жил был Ботик—животик: Воркотик Дуратик Котик — пушатик Пушончик, Беловатик, Кошуратик — Потасик…

      Нэнси задумчиво ущипнула губу, отложив перед этим нож и вилку в сторону, и сказала:       — Да, кажется, я смогу лучше.       Гостья опустила стакан на столешницу и покорно убрала руки на колени. Нэнси глубоко вздохнула, неслышно кхекнула и уставилась чуть выше головы подруги.       — Моё сердце отравлено шоколадом… Всё. Мотивация кончилась.       — Ничего страшного, Нэнси. Будем считать, это был моностих.       — Моно… что? Женя, и как тебе не в лом по словарям шастать?       Подруга только думала, как оформить фразу, доказывающую необходимость для учителя широко кругозора, разносторонних интересов, доказывающую, что преподаватель истории не… а голова Нэнси склонилась на серой скатерти, руки положены под голову и добавили немного складок. Эужена слегка улыбнулась, как ребёнка аккуратно взяла хозяйку на руки, отнесла в спальню, переодела в чёрную пижаму, уложила, а потом погасила светильник. На прощание она окинула взглядом комнату: сценка напоминала Эужене её время работы в начальной школе. Первоклассники так же мирно спали. Даже со своей сестрой Агатой она с детства привыкла обращаться по-матерински, хотя у них было четыре года разницы.