Все дело в комплименте

Очень непривычно находиться двадцать четыре на семь в почти оглушающей, давящей на мозг тишине, когда обычно вокруг шумят звуки выстрелов и взрывов. Казалось бы, кто откажется от времяпрепровождения на уютном мягком диване, когда знаешь, что в голову точно не прилетит шальная пуля. Разве что перевязанная грудная клетка саднит от резких движений — ломать ребра всегда было неприятно, а процесс восстановления всегда мучительно долгий. Соуп уже несколько дней греет задницу в своем доме вместо того, чтобы целыми днями торчать на военной базе и гонять новобранцев. Сейчас это кажется сладкой мечтой, потому что сидеть без дела в одиночестве, пока остальные заняты делом, — тяжкое испытание, равносильное медленной пытке. Он раздраженно бьет ладонью по лбу и закрывает глаза, когда вспоминает, как во время последней миссии, когда ему пришлось убегать от погони по дряхлым, уже несколько раз сгнившим за свои года, деревянным крышам, он неаккуратно наступил на старые сухие доски и успешно провалился в один из домов. Падение смягчил только деревянный стол, но и он сломался под тяжестью падающего тела сержанта. Дальше был медпункт, врачи, бинты, и заканчивала список заботливая речь Прайса о том, что Соуп отправляется на временный отпуск, пока его кости не срастутся, как было изначально. Соуп воспринял это близко к сердцу, как предательство, ведь несколько сломанных костей никак не мешали ему работать — так утверждал он, а потом скорчился от боли, когда Газ ткнул ему пальцем в перебинтованный бок. Газ был первым человеком в списке Соупа, которому он хотел дать по роже. На втором месте был парень, что забрал его любимый автомат, но тот уже случайно получил несколько ударов в опасной близости с печенью во время спарринга. Тогда это заметил рядом проходивший Гоуст, и Соуп уже ждал выговор за то, что намеренно избивал солдата, но лейтенант кинул на него спокойный взгляд и прошел мимо. Воспоминания о Гоусте заставляют улыбнуться. Ведь это именно он тогда вытащил Соупа, когда тот провалился под крышу. Еще всю дорогу до вертолета отстреливался от хвоста и ворчал, что стоит быть внимательнее и раскрывать глаза пошире. Еще закинул руку Соупа себе на плечо и полпути волок его до точки взлета, потому что больной бок и ушибленная при падении нога давали о себе знать. А ведь Гоуст сейчас тоже не на базе — Прайс отстранил его из-за частых переработок. Так уж совпало, что им обоим приходится киснуть по домам, только, наверняка, Гоуст смог найти себе какое-то занятие и сейчас продуктивно проводит время. Соуп тяжело вздыхает и выключает телевизор, который уже как минуту крутил неинтересующую его рекламу. Одиночество и безделье выматывают похлеще самых тяжелых тренировок. Без чьей-либо компании дни тянутся мучительно долго. Как-то за кружкой пива в баре Прайс проболтался Соупу о месте жительства Гоуста. Деталей не выдал, но сориентироваться на местности полученная информация позволяла. Не сказать, что его дом был слишком далеко, поэтому Соуп натягивает на себя кофту, прячет под темной тканью белые бинты и под скрип дивана встает с насиженного места. В ребрах сразу эхом отзывается колющая боль из-за неаккуратного движения, но внимание на ней Соуп не заостряет, так как в легкомысленной голове поселилась идея наконец посетить дом его загадочного устрашающего лейтенанта. В мыслях сразу рисуется образ жуткого темно-серого дома с мощными решетками на окнах, толстой дверью — в воображении Джона она была металлической — и небольшим двором с давно уже высохшей под палящим солнцем лужайкой. Такой дом бы в точности описывал его владельца, вид которого так и кричит, что ближе, чем на полтора метра к нему не стоит подходить. Наверняка и внутри бы дело обстояло не лучше. Уж Гоуст точно не похож на человека, который будет обклеивать стены постерами любимых фильмов и музыкальных групп, а на полки ставить коллекционные фигурки. Прогуливаясь вдоль улиц, Соуп бросает мимолетные взгляды на чужие дворы и машины. Словно яркая вспышка, в голове мелькает воспоминание, как однажды Гоуст уезжал с базы на своем черном тонированном внедорожнике. Уж такая массивная машина сразу бросится в глаза среди обычного спального района. Да, тут такой автомобиль не каждый день встретишь, так что его можно использовать как неплохой отличительный знак. Он продолжает уверенно шагать, тихо насвистывает себе под нос какую-то засевшую в голове мелодию. Прячет руки в карманы, быстро переходит дорогу на другую сторону, заворачивает в переулок. Проходит еще немного, возвращается на дорогу и идет в другую сторону, пока впереди в одном из домов не замечает открытый гараж, а там и знакомый внедорожник. Губы сами по себе растягиваются в улыбке, и Соуп ускоряет шаг. Подойдя ближе, он замечает и знакомую высокую фигуру, что сейчас горбится над открытым капотом автомобиля. Отправляя свою скромность и манеры куда подальше, Соуп нагло заходит в гараж и встает неподалеку от машины. С лица не пропадает счастливая улыбка, пока он рассматривает Гоуста, который на этот раз был в чисто черной балаклаве. Около минуты Соуп молча стоит в стороне и ему начинает казаться, что его намеренно игнорируют. Он поджимает губы, брови сползают к переносице. Рука поднимается вверх и останавливается в нескольких сантиметрах от рта, пока Джон прочищает горло, привлекая к себе внимание. — Элти, такая неожиданная встреча. Специально произносит наигранно-удивленно, и Гоуст, наконец-то, бросает на него взгляд и, кажется, чуть ли не закатывает глаза. — Сержант. И опять Джон стоит без дела, пока лейтенант продолжает что-то усердно крутить в своей машине, будто если не делать этого, то она развалится на ненужный металлолом в ту же секунду. Соуп недовольно фыркает, окидывает взглядом гараж и усмехается. Ну конечно, все в идеальном порядке, как всегда и бывает у Гоуста. Все лежит на своих местах, а стол не захламлен бумагами, салфетками, упаковками от еды и тому подобными вещами, которые обычно валяются в гаражах у обычных людей. Но не у Гоуста, разумеется. Соуп подходит к небольшому стулу, одиноко стоящему в углу, устраивается на нем, наблюдая за работой лейтенанта теперь со спины. Тот внезапно прекращает свои дела, выпрямляет широкую спину, отчего под тканью черной водолазки выступают лопатки. Мускулистые руки, измазанные в машинном масле — до того места, где кожу скрывает закатанный до локтя рукав — упираются о капот, и Соуп ловит на себе хмурый изучающий взгляд карих глаз, от которого кожа покрывается мурашками. — Хреново выглядишь, — он кивком указывает куда-то в сторону груди Соупа. Тот опускает взгляд и замечает, как из-под края кофты выглядывает край бинта, и тут же застегивает молнию до горла. Он ухмыляется и наклоняет голову набок. — Да ну, элти, я выгляжу на все сто, — проводит рукой по ирокезу, зачесывая пальцами растрепавшиеся волосы назад. — Мне с таким прикидом кто угодно бы дал. В ответ слышит, как Гоуст хмыкает под балаклавой, и замечает, как тот щурит глаза, точно от усмешки, опять возвращаясь к внутренностям автомобиля. — Ну-ну, я бы тебе дал только по роже, чтобы лишний раз не пиздел. Джон замирает, стараясь переварить всю серьезность слов, и в итоге смеется, запрокидывая голову назад, но тут же хватается за бок, который неожиданно решил напомнить о себе. Морщит нос от боли и тихо кряхтит, устраиваясь на стуле в удобном положении. Гоуст никогда не был особо разговорчивым, так что и сейчас Соуп не особо надеется на долгую беседу. Он до сих пор сидит позади, пока лейтенант продолжает рыться в машине; несколько раз они обмениваются еще парочкой фраз. В основном он разглядывает доску над столом, где висят инструменты. Каждый на своем месте, находится настолько идеально ровно, что невольно складывается впечатление, что либо Гоуст так же, как и Соуп все это время умирал от скуки и раскладывал инструменты, либо он на самом деле гребаный помешанный перфекционист. Было бы интересно посмотреть, так же ли все идеально прибрано у него в доме, или он все-таки живой человек, а не робот, и где-то на полу все же валяется несколько грязных вещей, которые когда-то лень было донести до стиральной машины. Внимание привлекает неожиданный стук о металл, отчего Джон невольно вздрагивает. Гоуст что-то откручивал гаечным ключом, и тот случайно соскользнул, с грохотом ударившись о другую металлическую деталь. Соуп слышит тихие ругательства, шумное дыхание и видит резкое движение рук. То, как пальцы перебирают какие-то провода, еще больше пачкаются в масло, становятся влажными и скользкими. Рука опять сжимает ключ, крепко держит, отчего на предплечье выступает вена, закручивает очередную гайку, сильно давит, и Соуп замечает, как капля пота с чужой шеи капает вниз, попадая на тыльную сторону ладони, скатывается еще ниже из-за покрывающего кожу масла. Джон, забывшись, чуть не сдвигает стул вперед, чтобы лучше разглядеть чужие руки, но вовремя себя одергивает от этой задумки. Облизывает пересохшие губы и решает продолжить молча наблюдать. Старается почти не дышать, чтобы не отвлечь Гоуста от его занятия и ловкой работы руками. Пальцы движутся вперед, цепляют какую-то трубку и откручивают ее, и Соуп видит, как под короткими ногтями, которые обычно скрыты черными перчатками, тоже собралось достаточно масла и пыли. Взгляд скользит по костяшкам выше, переходит на запястья, где под кожей видны еще несколько извилистых вен. Где-то внутри зарождается странное желание провести по ним языком, собирая горько-соленый вкус, потом спуститься ниже и взять в рот средний и указательный палец, тщательно очистить их языком от скользкой маслянистой грязи, пока за ним сверху будут пристально наблюдать внимательные глаза, оценивая его работу. — На что пялишься, Джонни? Чужой низкий голос проносится, как гром среди ясного неба, возвращая Соупа из фантазий в реальность. Гоуст вытирает руки о не очень-то чистую тряпку, бросает ее куда-то на капот. Смотрит на немного сбитого с толку Джона и хмурит брови, глядя на него сверху вниз. На лице Соупа опять появляется улыбка, он скрещивает руки и откидывается назад, опираясь спиной о холодную стену. — У тебя красивые руки, элти, знал? Холодные глаза Гоуста в вырезе балаклавы становятся растерянными, такими, какие были у Соупа минутой ранее, и тот самодовольно ухмыляется. В несколько тяжелых шагов Гоуст преодолевает расстояние между ними, наклоняется, оказываясь лицом напротив глаз сержанта. Джон удивленно вскидывает брови, и его дыхание сбивается, когда он заглядывает в темную радужку чужих глаз, которые видит как никогда близко. — Только руки, Джонни? — произносит шепотом, и Соуп с трудом может расслышать слова, даже находясь рядом. Он опять ухмыляется, поняв намерения Гоуста. Да, они часто шутили по рации на заданиях, а вот лицом к лицу впервые, и это ощущается так странно, что в животе что-то будто скручивается в узел. Джон переводит взгляд с чужих глаз на то место под балаклавой, где виднеются очертания губ, снова смотрит в глаза Гоуста и не находит там ни намека на сопротивление. Поэтому он прижимается губами к грубой черной ткани, чувствуя, как в нос бьет запах машинного масла. И Гоуст прикрывает глаза, прижимает Соупа к стенке, продолжая целовать его губы через балаклаву, которую Джон сейчас проклинает в своих мыслях. Все еще липкие, измазанные пальцы зарываются в чужой ирокез, пачкая волосы, и, наверняка, позже Соуп долго провозится, отмывая их от масла, но сейчас он не готов портить момент своим недовольством. На уме лишь дикое желание ощутить тепло чужих губ напрямую, но сказать об этом вслух кажется физически невозможным. По крайней мере из-за того, что Гоуст может передумать, отстраниться, попросить забыть о том, что произошло — происходит сейчас, и этот момент останется только где-то глубоко в памяти Джона. И он не желает, чтобы это случилось так, поэтому продолжает молчать, принимая то, что дают, что позволяют взять; прикрывает глаза, ударяясь затылком о холодную кирпичную стену позади. Чуть ли не скулит, когда рука, что все это время была зарыта в короткие волосы, пропадает так же, как и ощущение теплой ткани балаклавы с его губ. Хмурит брови от разочарования в том, что этот момент все же подходит к концу, и чуть не вскрикивает от неожиданности, когда чувствует на губах знакомое тепло. Широко распахивает глаза, смотря, как Гоуст, закатав ткань до носа, прижимается губами к его собственным. Сердце пропускает удар, в груди что-то давит так, будто бы сейчас сожмет легкие, а в животе снова что-то скручивается в тугой узел. Руки Гоуста ложатся на его щеки, и Соуп чувствует, как чужие пальцы оставляют на коже влажные следы, что вызывает у него довольную улыбку. Он мнет чужие губы в ответ, посасывает, прикусывает нижнюю, словно в расплату за то, что заставил ждать столько времени. Проводит пальцами по крепкой шее, большим пальцем гладит щеку Гоуста, чувствуя, как короткая щетина царапает его ладонь. Отстраняется первым от жадных губ, от которых теперь тянется полупрозрачная ниточка слюны. Но не отстраняется далеко и чувствует, как Гоуст тяжело дышит ему в губы — да и он сам не лучше. Прижимается лбом к чужому, скрытому, к сожалению, еще тканью балаклавы, и наблюдает за тем, как глаза напротив медленно открываются. — Блять, Джонни, ты теперь весь в этой дряни. Гоуст расправляет закатанный рукав водолазки, удерживает конец ткани пальцами и вытирает остатки масла с лица Соупа, пока тот продолжает довольно улыбаться и терпеливо ждать, когда он закончит.