Butterfly: Dance!

- У тебя опять ожог. Давай обработаю. Inter arma silent leges . Там, где жизнь не менялась, далеко от адского зноя, кровавых бинтов и оглушительной канонады, почему-то считают, что здесь, на войне, жизнь останавливается. Здесь она просто другая. Наверное, честнее. В армии Кимбли мог быть самим собой. Развитие его алхимии не могло привести его куда-то в другое место. Где бы ещё он мог пригодиться? Помогать прокладывать в горах железную дорогу? Не в его циничном характере. Его считают жестоким и за спиной называют садистом. Пусть так. В чём-то это так и есть. Он ценит красоту своей алхимии. Её смертоносность. Его удары почти всегда мгновенносмертельны для тех, кому не повезло. Взять, к примеру, хорошенького Роя Мустанга, который сам развивал узкоспециализированное ремесло. Огненные атаки не всегда смертельны. Как и артиллерийские атаки Баска Грана. Кимбли же мог убить одной ударной волной. Все они приведены сюда приказом. Но именно сюда. По какой причине остальные пришли в армию – дело второстепенное. Просто кто-то признаёт жестокие реалии. А кто-то прячется за маской праведности и нормальности. За это немногое время, что в Ишвар бросили алхимиков, он повидал многих людей. Те, кто ещё вчера сопереживал ишварцам, завтра возьмут винтовку и пойдут без разбора убивать этих самых ишварцев. Почти никакой пропагандистской машины. Это закон войны – убей ты или убьют тебя. Есть те, кто, как и сам Зольф, наслаждается войной. Эстетикой битвы, властью, которой никогда бы не получил там, где нет войны. Все эти мародёры, насильники, убийцы. Там, дома, наверняка они считались хорошими парнями, употребляющими на завтрак молоко, целующими матушку в щёчку перед тем, как пойти на службу. После те, кто вернётся, наверняка этими же руками будут ласкать любимую девушку, поддерживать постаревших родителей и держать детей. И раз в год, на собрании Легиона , за стаканчиком скотча вспоминая свои славные дела в Ишваре. По-настоящему сильных людей здесь не так много. Сохранить верность своим принципам, будучи перемолотым машиной войны – большой труд. На столик перед ним опускается жестяная кружка с чаем и миска холодной воды, куда Кимбли с подобием благодарной улыбки опускает обожженную руку. Отдача собственной алхимии вновь задела своего создателя. Но он искренне благодарен. В этом лагере есть один человек, который, оказывая ему помощь, не попытается подсунуть ему одуряющих дешёвых опиатов или спирта. Даже чай горячий подаст. Если спросить его сослуживцев, что они знают о Дилии Кауфман, то большинству из них придёт на ум несколько ассоциаций: «Хороший врач. Добрая душа. Утешительница». Это то, что скажут про эту красивую, несмотря на присутствие в Ишваре с первых дней войны, женщину. Стройная женщина с пышными бёдрами, пухлыми розовыми губами, остриженными по лопатки золотыми волосами под чёрным порк-пай , бросающем тень на чудом сохранившуюся белую кожу лица и яблочно-зелёные глаза. Но все близко знакомые с Дилией подразумевали под этими лестными определениями лишь одно – «шлюха». Эта женщина вызывала у Кимбли ощущение брезгливости. Он не слушал разговоры, несомненно, полные преувеличения, те самые, которые уверяли, что Дилия «жалеет» каждого второго. Не испытывая тёплых чувств к, несомненно, отважной женщине, что все шесть лет войны лечит военных Аместриса, Кимбли невольно был вынужден сталкиваться с ней и наблюдать многие неприглядные картины. Так что свои суждения он считал более объективными. Жалость Дилии распространялась на каждого пятого мужчину. Не то чтобы походные жёны были редкостью в армии. Просто Дилия умудрилась выделиться. У Кимбли, да и не только у него, при упоминании Дилии первой была совершенно иная ассоциация – Линор. Эта, несомненно, одарённая, пусть и альтернативно, женщина притащила на фронт тогда ещё свою десятилетнюю дочь. Однажды Хоукай спросила у Дилии, зачем она притащила дочь на войну? Дилия сказала что-то вроде: «Здесь она большему научится». Сейчас, глядя на то, как Линор накладывает на его ожог повязку, Кимбли задавался вопросом, а чему должна была здесь научиться Линор, которую странная матушка заставила бросить школу? Стерилизовать инструменты, которыми через час парню, с которым вы сидели рядом на завтраке, ампутируют ногу? Кипятить завшивленные тряпки? Делать вид, что не понимаешь, почему Баск Гран уже взрослую шестнадцатилетнюю девушку поднимает на руки и, как маленькую, утешительно похлопывает по ягодицам? Или ловко ускользать от сальных ручонок Гиолио Команчи, которому пришла менять повязки на только-только отнятой ноге? Сейчас, глядя на сосредоточенную девушку, Кимбли с тихим ужасом отмечал изменения, что случились с Линор за тот короткий промежуток времени, что алхимиков кинули в Ишвар. Несмотря на возраст, черты лица Линор только-только начали терять детскую округлость, странно сохранившуюся в лице, несмотря на общую худобу девушки. Черты лица Линор становились по-юношески острыми. Но, несмотря на это, обещали раскрыться яркой красотой. Загоревшая дочерна кожа, выгоревшие чёрные волосы и яркие синие глаза. Линор была абсолютной противоположностью матери. Не только внешне, но и во вкладе в эту войну. Всё же Дилия откровенно предпочитала усердно трудиться в полумраке походных палаток. Может, Кимбли был предвзят. Линор ему чисто по-человечески нравилась. Она его не боялась. Она вообще никого не боялась. Выброшенная матерью на эту окраину жизни, Линор быстро приспособилась. И, возможно, уже тогда, повзрослела, ударившись в фатализм. Нет смысла беспокоиться о том, что от тебя не зависит. И никого не жалела. Может, это не так. Но внешне она не проявляла жалости ни к друзьям, ни к врагам. К первым было опасно привязываться, за жалость ко вторым могли сурово наказать. В-общем, несмотря на свою юность, Линор вела себя здраво и очень аккуратно, понимая, что попасть под удар можно не только от ишварцев, но и от своих родных соотечественников. - Как наши успехи? Линор крепко завязывает узел на повязке и усиленно прячет взгляд за криво остриженной чёлкой. Её интересует, когда они вернутся домой. Возможно, она жаждет продолжить учёбу и зажить нормальной жизнью молодой девушки, раз детство попрано чужой глупостью. Но Зольф понимает, что Линор уже давно взрослая девочка. И пусть ей не хватает образованности, она росла здесь, смотрела и слушала. И всё, что ей надо, она могла увидеть и услышать от других. Значит, её интерес распространяется на что-то, что она не может ни услышать, ни увидеть. - А что ты хочешь знать? Линор чуть мнётся и робко смотрит в ядовито-янтарные глаза напротив, с мало свойственным ей смятением. - Про врачей Рокбел. - Это те, которые лечили и наших, и ишварцев? - Я слышала, что Мустангу приказали их убить. И он это сделал. Ты знаешь, что он несколько мягковат. Некоторые вещи даются ему тяжело. Одно дело враг на поле боя, а другое дело врачи. - Из-за которых недобитый вчера враг завтра приставит нож к твоему горлу. Линор небрежно махнула рукой, возвращая себе спокойный уверенный вид. Пугающая картина, когда в первую очередь думаешь о том, что перед тобой девушка шестнадцати лет. - Я понимаю. Их вина подтверждена. Не понимаю, зачем так радикально? Можно же было отдать под трибунал или что-то типа того. - Линор, что тебя беспокоит? Линор никогда не задавала вопросов. Не протестовала. И всегда была крайне осмотрительна даже в беседах с демонстративно лояльными ишваритам офицерами. Инакомыслие было наказуемо. - У мамы странная блажь. Она уже несколько раз выразила сочувствие Рокбелам. И сказала, что ишвариты тоже люди и заслуживают помощи. Главное, что беспокоило Линор - что Дилия так не просто думала. Возможно, так думала половина армии Аместриса. Главное было то, что Дилия это сказала вслух. Фанатиков милитаристической политики Аместриса хватало. А Дилия, стоило признать, уже многим надоела. Не как врач, а как женщина. Этого добра, стоило признать, на фронте было всегда в достатке. - Не переживай. Дилия как не выросший ребёнок. И этому ребёнку не достаёт внимания. Эти провокации нужны, чтобы вернуть себе это внимание. Линор – девочка умная. Она понимает, что Дилия наскучила определённому кругу лиц. Хочется чего-то посвежее, почище и поглаже. Это ненужное внимание, которое так льстит Дилии, начало доставаться Линор. Забрав миску с нагревшейся от южного зноя водой, Линор поднимается с грубо сколотой скамьи. Серовато-белая медицинская роба, балахоном развевающаяся на худом теле от жаркого ветра, мешком скрывала неказистую юношескую фигуру. Безликий призрак, долгое время либо не замечаемый остальными, либо вызывающий жалость из-за нерадивости мамаши, имел свои чувства и, что важнее, страхи. - Матушка человек своеобразный. Склонный к эпатажным и не очень умным поступкам. Большой ребёнок. Надеюсь, её протесты не пойдут дальше слов. У военного, как и у полевой медсестры, забот на войне по горло. Их редкие встречи перешли в разряд случайных столкновений. Кимбли хорошо относился к Линор, как и многие. Умная и спокойная девушка всегда была нарасхват. Кимбли же неплохо чувствовал себя и в одиночестве. Большое скопление людей, антисанитария и жаркий климат Ишвара в очередной раз напомнили человечеству, как оно далеко от покорения природы. Холерные вспышки случались и ранее за эти шесть лет. Но, видимо, за время столь затяжного конфликта в лагере скопилось столько дерьма, что вскоре лагерь охватила эпидемия. Грозная армия в загаженных штанах за считанные дни стала небоеспособной. Медики и те из военных, кто худо-бедно стояли на ногах, обрабатывали военные колодцы хлорной известью и готовили соляные растворы для регидратации . Несмотря на старания не таких уж и многочисленных медиков, у некоторых военных вскоре наступали судороги из-за обезвоживания или острая почечная недостаточность. Около трёх десятков офицеров, впавших в кому, так и не вышли из неё. Где-то в командовании решались вопросы сместить лагерь ближе к линии фронта, чтобы покинуть заражённую территорию. Тут и там слышались разговоры о том или ином отбитом городе, где есть колодцы, которые, на всякий случай, обработают. А нужно ли что-то, помимо воды, привыкшим к аскезе военным? Оживлённые разговоры вскоре прекратились. Разведка донесла, что эпидемия холеры лютует и со стороны ишварцев. Не желая покидать родные места, выжившие так же перемещаются с места на место в поисках территорий, не затронутых болезнью. Стоит ли говорить, что в таком хаосе нашлись люди, что были готовы воспользоваться ситуацией? Всё начиналось как обычно. Кимбли, которому однозначно стало лучше, поступил приказ о ликвидации особо крупной группы ишварцев, разбивших лагерь в неплохо сохранившемся городе Гулбарга. Довольно большой город с уцелевшими домами, банями и колодцами. Вода в южном климате ценнее золота. От атак Багрового алхимика, стоит признать, всех этих благ может стать значительно меньше, равно как и ишваритов. Первостепенную важность имеет именно второй пункт. Выступление было запланировано на глубокую ночь, чтобы застать врага врасплох. И, пожалуй, этот день был бы полностью посвящён подготовке и отдыху, если бы не пара мелочей, на которые стоило бы обратить внимание. Суета у медицинского сектора лагеря мало кем осталась замеченной. Всё же там не сидели на месте. Если солдаты и алхимики могли выгадать себе часы отдыха, то врачи работали как вечный двигатель, сменяя друг друга только на сон, туалет и трапезу. Несколько медицинских сестёр склонились, как после понял Зольф, над журналом учёта, что-то напряжённо пересчитывая. Проникшись напряжённой атмосферой, Багровый останавливается, чтобы быть в курсе тревожной ситуации внутри лагеря. - Это всего-то одна упаковка. Ничего страшного. - Одна упаковка пиоцианазы . Это не спиртовая настойка или опиум. - Считаешь, что есть повод для беспокойства? Ну, помимо дороговизны препарата? То, что в таком анархичном месте, как военный лагерь, были случаи краж медикаментов, да и не только их, не было чем-то необычным. Но, как сказали сестрички, обычно пропадали спиртовые настойки и чистый спирт, опиумные настойки. Очевидно, с какой целью. Ситуация, когда пропадает препарат, мало известный широкой публике, действительно выглядит странной. Впрочем, это так и осталось одной из странностей, которую Багровый вскоре забыл. Второй оказалась Линор, что перед отбоем появилась в военном лагере и подозрительно ошивалась у палатки Грана. Где её и отловила Хоукай. Оставив знакомку на попечении старшей приятельницы, Зольф уже планировал расслабиться перед ночным выступлением, когда его слуха коснулся, на самом деле, малоприятный голос Мустанга: - Что она тут делала? У палатки полковника? - Линор сказала, что уже в течении нескольких часов не может отыскать мать. Искала, кхм, у поклонников. Но так и не нашла. - Наверняка Дилия у кого-то из, как ты выразилась, поклонников. Линор пора бы перестать о ней беспокоиться. - Дилия остаётся её матерью. Какой бы специфической женщиной та ни была. И, скажем так, свободолюбие Дилии не повод отвернуться от матери. - Да, до той поры, пока репутация матери не отразится на самой Линор. Багровый недолюбливал этого добренького Огненного. Но, пожалуй, был согласен с ним в этом. Линор, буквально, доказывала своим существованием, что воспитание достойного члена общества не всегда имеет свои плоды. Кого бы могла воспитать Дилия, если бы не характер Линор, с которым та родилась? В них обеих одна кровь. И это было единственным общим между ними. Под ровный ропот голосов Кимбли удалось заснуть. И когда ночь перевалила за середину, он проснулся, чувствуя себя отдохнувшим. И, по какой-то причине, обеспокоенным. Наверное, его маньячная натура, да ещё в условиях войны, заговорила с ним же на языке инстинктов. Это что-то столь нематериальное не то чтобы спасало ему жизнь. Но позволяло обходить острые углы. Это что-то покусывало до самого Гулбарга, уютно устроившегося между барханов. Так уязвимо. С высоты даже такой большой город был как на ладони. Очень удобно для атак. Алхимики, в своих песочных плащах сливаясь с окружением, обступили город. На площади осталось несколько дозорных, активно общающихся меж собой. Однако обученных профессиональных военных они так и не заметили. А потом стало поздно. Каменные глыбы, стены огня и взрывы никому не оставили шансов. Те, кто пытался покинуть город, были остановлены скрывающимися снайперами. Когда над пустыней забрезжил пепельный рассвет, в городе уже около часа не отмечалось постороннего движения. Дав отмашку, Баск Гран, которому стало легче вот только перед выступлением, приказал группе войти в город. Зачищать было некого. Осталось несколько целых домов на окраинах, одна баня, пара фонтанов и колодцы. Неплохое место, чтобы перенести лагерь. Внимание привлекла небольшая группа во главе с Армстронгом, проявляющая странную активность. Кажется, ранее это было главной площадью города. Где у фонтана дежурили дозорные. - Что вы там застыли? Пить хочется? Баск Гран, приземлённый детина, растолкал сбившуюся вместе группку. Правда, против Армстронга так и не отважился выступить. Уж больно серьёзно тот выглядел. Подняв на руки тонкую фигуру в пыльно-белом балахоне, так похожем на ишваритские одеяния, Армстронг, не тратя времени на разговоры, поспешил, скорее всего, прочь из города, наплевав на то, что их лагерь в паре часов отсюда. Это несколько беспокоило. Зольф, несмотря на выдающуюся для такого здоровяка скорость, успел отметить у тела чёрные волосы, загорелое до черноты лицо и залитую кровью хламиду. - Это младшая Кауфман? Что она здесь делала? На врачей, обыкновенно, не нападают. Младшие офицеры, даже находясь в смятении, не сдержали осуждающий взгляд в сторону полковника. Грубого, беспринципного карьериста, пожалуй, не любили больше всего. На врачей, так сложилось в условиях войны, не нападали. Даже ишвариты предпочли рискнуть и, при возможности, довериться врачам. Спасающий жизни получше многих знает, как эту самую жизнь отнять. Подумать стоило о том, что площадь была местом первого удара. И даже если Линор была жива на рассвете, по прибытии в лагерь это могло резко поменяться. Однако, Гран начал с верного вопроса – что она здесь делала? Ответить на него оказалось не так уж и сложно. Было довольно лишь вернуться в лагерь. Армстронг коротко обмолвился, что Линор отправили в госпиталь в глубоком тылу. Подробностей особо никто не знал. Возможно, кроме Дилии, которая так убивалась о том, что жалость к ишварцам убила её доченьку. Даже лекарства украла. В общем, всё то, о чём переживала Линор, слыша в устах матери опасные слова, Дилия, не стесняясь, приписывала Линор. Когда медицинские сёстры спрашивали Дилию о том, где она была весь день накануне, когда её искала Линор, сама Кауфман стыдливо краснела и многозначительно хлопала глазами. Правда, имя называть отказывалась. Да и в целом, в жизнь Дилии произошедшее особых изменений не привнесло. Женщина наоборот даже как-то приободрилась. Глядя на это, Зольф думал, что не он один внутренне обещает себе, что с войны эта женщина не вернётся. Забавно, но так вышло и без вмешательства Багрового или кого-то ещё. По крайней мере, так казалось несведущему человеку. За шесть лет войны Дилия пристрастилась к лаудануму и без него попросту не могла уснуть. И в одно утро уже не проснулась. Наверное, это жестоко по отношению к человеку, что спас жизни многих солдат Аместриса. Но, в конечном счёте, Зольф так и не встретил никого, кто жалел о смерти этой женщины.