Melting

Косые лучи заходящего солнца, свободно льющиеся сквозь широкие французские окна, многократно отражались в хрустале гранёного бокала, посылая на стены десятки солнечных зайчиков. Кубик льда, едва начавший таять, походил на гордую вершину Эвереста, подсвеченную закатом и омываемую янтарными водами океана. Внезапно вершина содрогнулась, со звоном стукаясь о хрустальную стенку. Янтарный океан стал неспокойным. Всё потому, что бокала коснулись сразу две руки. — Тебе уже на сегодня хватит. Джонни Кейдж только широко улыбается в ответ на эти слова. Он любовно касается чужой ладони, поглаживает, не то флиртуя, не то успокаивая. А может быть, все и сразу, вот только Кенши Такахаши не поведётся. Не в этот раз. Он вырывает бокал из чужой руки и отставляет куда-то. Иногда он отчётливо чувствует, что ему хочется выплеснуть содержимое стакана прямо в лицо Джонни, а затем в порыве ярости разбить его об пол. Но он никогда так не делает и знает наверняка, что не сделает впредь, какой бы сильной не была его злость. А она чертовски сильна. Кейдж зависим. От алкоголя, от кокаина, от безумных вечеринок, от славы и от него самого. Смотря на него, Кенши не понимает, зачем вообще с ним связался. Хотя, нет, с этим как раз всё понятно. Кейдж хороший человек, просто идёт по кривой дорожке. И сворачивать не собирается. Он уже никогда не сможет жить иначе. Поначалу всё было так просто, так понятно. Так почти что невинно, если только к такому человеку, как Джонни Кейдж, вообще можно применить понятие невинности. Да, у них были разные жизни со своими правилами и своими проблемами. Но их можно было совмещать. Можно было как-то притереться. Но так было только поначалу. А потом вдруг всё стало очень сложно и очень плохо. Кенши знал, что будет тяжело, но представить не мог, что настолько. Он не предвидел и половины трудностей, которые встанут между ним и Джонни. И что самое смешное, одной из этих трудностей был сам Кейдж. Потому что ему всегда было мало. Мало внимания мало признания, мало денег, мало славы, мало любви. Мало предыдущей дозы. Нужно было больше, и он брал так много, как мог, и столько, сколько желал. А желаниям его не было предела. Он хватал, глотал, переваривал, а потом всё повторялось снова. Он никогда не мог остановиться. Кенши понимает, что ему нужна помощь специалиста. Чего он не понимает, так это того, почему вместо этого самого специалиста рядом с Кейджем сейчас находится он сам. Почему он просто не уйдёт? Зачем сидит рядом с ним на диване, зачем слушает пьяный шёпот, зачем чувствует пропитанное алкоголем горячее дыхание возле своего уха? Когда-то низкий с хрипотцой голос подвыпившего Кейджа заводил его, но теперь всё было иначе. Кейдж не просто выпил — он откровенно пьян, а Кенши не возбуждают мужчины, не могущие связать двух слов. Он выскальзывает из объятий повисшего на нём Джонни, поднимается с дивана. Чувствует на себе полный недоумения взгляд — Кейдж глядит на него широко распахнутыми глазами — тёмными и влажными. Он похож на щенка, который искренне не понимает, за что его наказал хозяин. Кенши читает страх на его лице. Он ощущает странную смесь жалости и отвращения. Он приближается к Джонни снова, треплет зачем-то его по волосам, гладит по голове. Кейдж, кажется, немного успокаивается, прикрывает глаза, утыкается лбом и носом в торс Кенши, обхватывает его руками. Потом расстёгивает ремень, зубами стягивает бельё, прикасается губами. Такахаши не должен позволять ему это делать, но он позволит. Как ему кажется, в последний раз. Джонни старательно работает ртом и руками, и Кенши и рад бы сделать вид, что он не получает удовольствие, но не может — даже будучи пьяным, Кейдж слишком хорош. Кенши даже не хочет думать о том, где и при каких обстоятельствах он научился делать нечто подобное настолько хорошо. Он кончает Джонни в рот, и тут же оседает на пол, опускаясь на колени. Всё его тело мелко вибрирует. Вот почему он никогда не уходит, почему всегда остаётся. Только здесь он может позволить себе расслабиться, превратиться в бесформенное нечто, вдохнуть полной грудью и хоть на секунду почувствовать себя в безопасности. Он растекается по полу, Джонни ложится поверх него, прижимает тяжёлым разгорячённым телом к паркету. Он тянется к нему перепачканными губами. В лицо ударяет резкий запах перегара — Кенши морщится, но не отталкивает, позволяет целовать себя глубоко и бесстыдно. Кейджа ненадолго хватает — он отстраняется, мажет губами по его щеке и утыкается носом в грудь. Такахаши зарывается пальцами в его волосы, водит шершавыми подушечками пальцев по коже, поглаживает, словно Джонни нуждается в каком-то успокоении, и уже через пару секунд слышит умиротворённое размеренное дыхание Кейджа. Он спит. Джонни зависим. От алкоголя, от кокаина, от безумных вечеринок, от славы и от него. От Кенши Такахаши. Но и Такахаши зависим от Джонни Кейджа не в меньшей степени. За окнами — глубокие сумерки. С каждой минутой они становятся гуще, превращаясь в плотную, вязкую черноту. Кенши кажется, что так же черно на душе у Кейджа и — что скрывать — у него самого. Прежде янтарный океан в темноте кажется чёрным. От величественной вершины Эвереста остаётся лишь крошечная льдинка, медленно дрейфующая вдоль прозрачной хрустальной стенки — жалкий отголосок былого великолепия. Скоро исчезнет и он. Кенши крепко прижимает к себе Джонни и больше всего на свете боится, что он растает, совсем как эта льдинка, прямо у него на глазах.