Obedient | Послушный

      Стон, следом ещё один, но вся череда высоких звуков исходит снизу, никак не от того, кто рьяно насаживается на член, сидя на крепких бёдрах миловидного брюнета.       Длинные пальцы торопливо двигаются вдоль талии Чимина, отвлекают, принося раздражение. Нет приятных мурашек, нет трепета от рук на своём теле. Закатив глаза к потолку, в очередной раз сжав в себе чужой член, он смахивает чёлку со лба и, наконец, обращает внимание на развалившегося в подушках парня. Джиюн, который так настойчиво умолял уделить ему время, хотя бы пару часов, уже до крови прокусил нижнюю губу и явно перестал сдерживаться. Между ними разница всего в год, но эта нетерпеливость позволяет Чимину чувствовать себя намного старше, будто только он может держать всё под контролем. Джиюн, похожий на котёнка, потерянного в простынях и одеялах, снова тянет жалящие ладони к его животу, проходится ими вдоль линии рёбер, вокруг пупка, — это поднимает внутри бурлящий ком негодования и злости.       — Кто-то разрешал тебе трогать меня чем-то, кроме члена? — на выдохе произносит Чимин, так ни разу и не простонавший за всё время. Это первое, что он вообще сказал в череде поцелуев, слишком частых, нетерпеливых касаний и излишней нежности.       Наклонившись вперёд, он упирается выпрямленными руками в широкую грудь и слегка впивается в неё ногтями, не сводя возбуждённо-разъярённого взгляда с Джиюна.       — Чимин… — мямлит тот, с осторожностью переставая трогать его. Неуверенно, замедленно.       — Ну-ка замолчи.       Большой член распирает задницу так хорошо, но волна удовольствия уже сходит на нет под натиском неприятных касаний. Даже жаль.       На пробу насадившись ещё раз, Чимин громко цыкает и перекидывает правую ногу через чужое туловище, слезая с парня.       — Всё. Накатались. — Он уже шагает к окну, не собираясь одеваться, и вытаскивает сигарету из пачки на подоконнике, кидая через плечо: — Проваливай. Ничего не выйдет. Ты слишком непослушный.       Джиюн чертыхается, матерится, натягивая свою одежду, но Чимин уже не смотрит. За окнами ночной Сеул, быстро пролетающие машины, вывески и огни, а ещё дым. Тот, что полностью пропитал небольшую квартирку в хорошем районе. Тот, что струится с горящего кончика сигареты, зажатой в аккуратных пальцах. Пухлые губы обхватывают белый фильтр, Чимин смачно затягивается под оглушительный хлопок входной двери и следом расплывается в ухмылке.       Ничего. Это не конец света. Всего лишь неплохой секс, который он потерял.       Затушив окурок в красивой стеклянной пепельнице, Чимин смотрит на часы, мирно стоящие на тумбе возле кровати, и, отметив, что время ещё не перевалило за полночь, спешит в душ, намереваясь смыть с себя остаточные следы. Вода на контрасте холодит тело, стирает до одури нежеланные прикосновения, но он торопится. Безумно хочет выровнять планку сегодняшней ночи, дать ей шанс. Выскочив из ванной, Чимин семенит в спальню напротив и сразу ныряет в гардеробную. Вешалки, ящики, ткани — всё не то. Он роется остервенело, вытаскивая лучшее. Ему это необходимо. Хотя бы выпить. Загримировать осадок от назойливого парня, заменяя его, по крайней мере, томными реакциями на самого себя, которые, он уверен, будут.       Чимин прекрасно знает, что с ним не сладко. Натягивая кожаные скинни, он даже не сомневается, что быть с ним и при этом не хватать по-варварски за задницу — крайне не просто. Ныряя в просторную белую футболку, даже не думает о том, что так легко устоять перед его пухлыми губами, подтянутыми бёдрами, обжигающим взглядом, — он знает, что нет. Но… Неужели настолько?!       Склонившись к небольшому комоду с несколькими зеркалами, он поправляет влажные чёрные волосы, зачёсывая их назад, и мажет блеском верхнюю губу, позволяя ей выглядеть ещё пухлее. И пусть его пристрастия не для душных прокуренных клубов, сквозящих мускусными запахами истинных самцов, с которыми, возможно, очень интересно, но не продуктивно, он всё равно настроен на попытку реабилитировать эту ночь. Хотя бы для самого себя. Обувшись в казаки, Чимин накидывает на плечи кожаную куртку и цепляет на нос очки. Неважно, что темно, так он сможет разглядывать всех присутствующих в клубе или, по крайней мере, тех, кто будет достаточно близко в кромешной тьме залов. Ключи звенят в руке, пока он сбегает с пятнадцатого этажа по ступеням, не дожидаясь прибытия лифта.       Суббота наполнена ожиданиями. Вокруг снуют люди, пока Чимин пытается найти глазами своё такси, вызванное парой минут ранее. Пункт назначения — любимый клуб, полный отчаянных жеребцов, что смотрят на него настолько плотоядно, что могли бы кончить, как только он подошёл бы, но он не подходит. Только выпивает и танцует. Всё ещё не то место.       Дорога по ночному Сеулу занимает не больше пятнадцати минут, и он уже видит очередь, выстроенную лентой перед широкими дверьми, но бодро шагает мимо, готовя сотню наличными за отдельный вход, лишь бы не толпиться как стадо. Нашарив в кармане, помимо вон, ещё и забытую жвачку, Чимин расплывается в улыбке и, подойдя к охране, соблазнительно засовывает себе в рот парочку подушечек, перед тем как пропихнуть в чужой карман смятые купюры.       Музыка, басы, путь до бара и удачно свободное место у стойки. Кинув бармену заказ, Чимин запрыгивает на стул, игриво прокручиваясь на нём так, чтобы оказаться лицом к набитому залу, и ждёт. Голодными глазами блуждает по танцующим парам — девушки, парни разных возрастов, компании, едва достигшие возраста, когда путь сюда вообще открыт.       «По крайней мере, все из хороших семей», — хмыкает про себя Чимин, подхватывая из рук бармена свой коктейль и, откинув трубочку, прижимается губами к краю бокала, смакуя джин-тоник. Глоток за глотком, запивая терпкость чужих поцелуев, он давится, когда сталкивается взглядом с очередным постоянным посетителем.       — Да блять… — Отвернувшись, Пак со звоном ставит уже пустой бокал на стойку, жестом показывая повторить, и даже не думает поворачиваться, но за него уже решили.       — Приветик. — Тёплое дыхание обжигает шею, а мягкие губы дразняще касаются его кожи. — Я тут понял, что соскучился.       Сердечный ритм стремится послать владельца этого самого сердца куда подальше, потому что бессмысленно, потому что нельзя так реагировать на непослушных мальчиков, но этот человек уже давно изучил волнующие точки на его теле. Приспустив очки-авиаторы, Чимин разворачивается на стуле, игнорируя руки, что выставлены по бокам от него, и сталкивается лицом к лицу со своим бедствием. Колено уже метит в чужой пах, а он хищно смотрит в чёрные глаза, скользя розоватым языком по пухлым губам, раззадоривая интерес подошедшего.       — Чон Чонгук, — растягивает буквы Чимин и опирается локтями на стойку позади себя, поднимая колено выше, чтобы наверняка нажать на член, скованный чёрной джинсовой тканью. — Не рад тебя видеть.       — Кто бы сомневался.       Тяжёлое дыхание совсем рядом — Чимин борется с собой лишь секунды перед тем, как до боли надавить на очевидное возбуждение. Такое привычное взаимодействие. Давно знакомое. Громкость музыки теперь кажется тише, коктейль покоится за спиной, и он вальяжно протягивает руку назад, подбирая бокал, чтобы сделать глоток через ненавистную трубочку.       — И чего же ты хочешь, неуважаемый Чон? — смеётся Чимин, рассматривая красивое лицо через приспущенные очки. — Неужто решил быть послушным?       Чонгук в поразительной близости, но, кажется, что-то изменилось. От язвительности и смелости, сквозивших всего минуту назад, остались лишь жалкие следы, будто это был последний рывок перед прыжком. Чимин вглядывается в чужие глаза, пытаясь разгадать этот ребус.       Их история такая длинная… Впервые они встретились в закрытом клубе совершенно в другом конце города, но это не имело значения. Это было место, завязанное на тематических хорни-пати, и они вполне могли не столкнуться. Но не в тот раз. Возможно, в любой другой они имели бы шанс проигнорировать друг друга, но не тогда, когда оба запали на одного и того же парня с целью подчинить себе, — не в тот раз. Прошёл уже год с момента злополучной вечеринки, где оба остались неудовлетворёнными, не желая уступать столь редкого свитча, и Чимин помнит каждое слово Чонгука, такое властное, непослушное, едкое, когда тот пытался смешно вознестись над ним, прогнуть под себя, сломать, но как же жаль. Не вышло.       Следующие встречи стали слишком частыми. Стоило лишь заметить пятно, и после уже не было возможности отвернуться. Они спорили, игнорировали, дразнили, но никогда не переходили черту, явно понимая, что не соответствуют предпочтениям друг друга. Чимин пытался найти другое место, но быстро отверг эту мысль, не собираясь сдаваться человеку, который с чего-то вдруг решил, будто мог преобладать над ним.       Нелюбовь к прикосновениям пришла не с первым парнем, желание вести — и подавно, но чем больше брутальных мужчин рядом думали, что ангельская внешность соответствовала нраву, тем сильнее привлекала идея позволить им разочароваться. Едкий. С откровенно паршивым характером, выдыхающий дым прямо в лицо, лишь бы принизить другого, Чимин отчаянно отвергал навязанную первой любовью нарочитую мягкость, которая, по чужому мнению, должна была соответствовать пассиву. Послушание. Больше никогда — и он точно следовал своему правилу, выведенному формулой под разбитым сердцем.       Взаимоотношения с Чонгуком не сразу стали такими. Если сейчас это нечто наподобие странной дружбы, когда нет звонков и переписок, но есть постоянный контакт, на грани «приятельской» драки, то когда-то это было увлекательной дорожкой от врагов к этим самым друзьям. Завсегдатаи одинаковых мест, что любят людей, которые безоговорочно следуют указаниям. Увы, их правила всегда были слишком похожими, оттого оба бесят друг друга до ужаса, до бурлящей крови в венах. Чон невозможный. Именно из-за этого парня, Чимин уверен, их не единожды выгоняли за слишком громкие ссоры, но вектор изменился спустя пару месяцев от первой встречи.       В тот день Чимин приехал в бар, чтобы найти кого-то на ночь, не обременяя себя. Его не было видно в подобных заведениях какое-то время — «спасибо» новому знакомству и возможности завязать отношения, но не сложилось, и он приехал в милое, спокойное место, чтобы расслабиться, но даже эта хрупкая иллюзия была нарушена. Усевшись на круглый барный стул, он заказал любимый джин-тоник и крутился вокруг своей оси в ожидании, рассматривая посетителей, когда увидел в конце стойки неприятно-знакомое лицо.       Минхёк, тот самый, смотрел. Только на него. Пошло, голодно, а внутри сворачивался узел из обид и злости — Чимин с трудом преодолел этот этап любви, полностью перекроив себя, поняв, чего точно не хотел от отношений, но этот призрак снова был рядом, мучая через длину барной стойки. Следом, как в тумане, неприятные тёплые руки тянулись к нему, трогали, указывали место, которое он занимать не собирался. Чимин отталкивал, говорил грубо, но это всё ещё воспринималось игрой, что когда-то также нравилась его первой любви. Желчь скапливалась в организме, готовая вырваться наружу: его вело от этих прикосновений, хотелось проблеваться, лишь бы хоть как-то оттолкнуть от себя человека, который настырно не понимал, что его не ждали. Спасение пришло само.       Чимин не видел — буквально не мог за пеленой болезненных воспоминаний о том, как унижение сочилось по венам, как за прикосновениями следовал лишь пару раз приятный секс, но чаще это было ради удовольствия только одного из них. «Чимин-и, я купил тебе розовое бельё, наденешь?», «Малыш, пора на колени», «Ты такой маленький. Ты должен слушаться папочку, Минни. Я же люблю тебя». За этим всегда происходило то, от чего теперь выворачивает наизнанку, и все эти касания крупных рук до ненавистного хочется оттереть от себя.       Мало кто умел быть послушным, мало кто умел всё-таки слышать желания Чимина, оттого отношения после этого человека не складывались из раза в раз. Минхёк удерживал руку на его талии, подбираясь к нему, обдавая кожу терпким дыханием с привкусом алкоголя, когда знакомый голос прорвался сквозь вакуум, позволяя вздохнуть.       — Чим? — Он цеплялся за взволнованный тембр, узнавая идиотского Чонгука, но его не хотелось послать. Не в тот раз. — А ты кто и почему трогаешь моего парня?       Вопрос, который разбил чужое заклятье. Путы слабли, холодные ладони Чонгука скользнули на покатые плечи, притягивая ближе к крепкой груди и дальше от неприятного тела бывшего. Это касание приносило освобождение — не жгло неприязнью, и Чимин принимал его, надеясь избавиться от призрака прошлого.       В ту ночь они впервые напились вместе. Ужасно. До белых кругов перед глазами и трудностей с походкой. Чимин точно не помнит, что именно рассказал тогда, но всё последующие встречи раскрывали суть тех пьяных разговоров их общим поведением.       Они всё также ругались, распугивая потенциальных партнёров, но смотрели друг на друга, и это перерастало во что-то другое, отличное от того, что было раньше. Чонгук касался украдкой — намеренно раздражая, провоцируя, забавляясь от реакции, но с ним Чимин свободнее позволял себе привычную едкость, что струилась по венам, и наслаждался ответной реакцией. Парень не был призраком, не ввергал в ступор, не требовал к себе особого отношения. Был отдушиной и занозой в спокойной ночной жизни. Каждая встреча была особенной, словно Чонгук готовился заранее, заучивая фразы, но они лились так органично, так властно и сильно, что сомневаться в экспромте не приходилось.       Чимин повёлся лишь раз. Полгода назад. Если бы он обводил в календаре даты самых идиотских ситуаций — этот день, как и многие другие, связанные непосредственно с Чонгуком, горел бы жирными красными кругами. Снова алкоголь — он вёл вперёд. Чимин был готов уехать с каким-то парнем, чьё имя даже не осталось на задворках памяти, но на выходе столкнулся с Чонгуком. Слова. Одно за другим — и какого-то чёрта они уже в такси. Татуированная рука на пару с чистой скользили по его телу. Губы накрывали собственные. Следом гладкие стены парадной, каждую из которых оба проелозили спинами, пытаясь отыграть превосходство, но безуспешно. Это был единственный раз, когда он оказался дома у Чонгука, единственный, когда сидел с ним в одном такси, единственный, когда они попробовали, но желание послушания они всё ещё делили на двоих, не собираясь уступать.       Сбивая углы, спотыкаясь о мебель, жадно целуя друг друга, они больше походили на тех, кто собирался подраться, а не заняться сексом, и на этом всё кончилось. Чимин не собирался отдавать власть, как и Чонгук, и этот инцидент добавился в пачку возможных шпилек на будущее, которые грозились стать ещё более контактными. Чимин не любил прикосновения, если не мог их контролировать. До зуда под кожей не мог терпеть чужого доминирования над собой, позволяя лишь изредка целовать себя, но не трогать больше необходимого. С другими. Руки Чонгука становились всё более привычными с каждым разом, но в совокупности с его словами сохраняли весь тот властно-шутливый манер, на который они немо настроились, стоило Чимину покинуть чужую квартиру в ту ночь.       Сталкиваясь после, пока Чимин пытался прощупать ситуацию и понять вектор их общения, Чонгук с привычным нахальством звал его на курицу, трогал, пусть и часто, но опасливо, будто боялся обжечься. Это милое лицо, не лишённое властных черт, выглядело слишком игриво даже для их общих рамок. Так что он просто не мог воспринимать это всерьёз, да и не могло это значить хоть что-то. Чон красивый — глупо отрицать, и Чимин не страдал от скудости ума. Возможно, он бы согласился поужинать с ним, сходить куда-то, дать происходящему ход, заражаясь весельем от каждой встречи, но этот человек был буквальным воплощением "red флага" со всеми своими замашками, глубоким вкрадчивым тоном и невозможными руками. Невозможный.       Ничего не вышло. И вот они здесь.       У барной стойки любимого клуба, пока неоны рассекают танцпол, выделяя счастливые пьяные лица, а между ними всё искрится почти физически. Они не виделись около месяца. Чимин не искал намеренно, но, приходя в заведение, так или иначе осматривал толпу и ни разу не наткнулся на парня.       Чонгук слишком близко, но единственный, кто провоцирует телесный контакт сейчас, — это сам Чимин, и отчего-то это не вызывает противоречий в голове. Колено сильнее упирается в чужую плоть, он видит, как зубы прикусывают нижнюю губу, заключённую колечком пирсинга, но не чувствует сгребающих прикосновений. Эта игра начинает ему нравиться. Особенно после того как Джиюн облапал его сегодня. Под одеждой до сих пор неприятным жаром растекаются следы красивых рук, однако Чимин сам же подбавляет градуса, склоняясь ближе к потерявшему спесь лицу.       — Так ты сегодня послушный? — повторяет вопрос, так и не получив ответа. Чонгук скалится, сильнее сжимая пальцы на барной стойке, и Чимин замечает это боковым зрением, как только отклоняется обратно, ухмыляясь. — Ну что же ты, Чонгук. Боишься? Я буду нежным.       Азарт подогревает кровь. Ему это нужно. Необходимо, как воздух, — почувствовать соперничество, борьбу за власть, и он знает, что может получить это, стоит лишь немного поддеть отчего-то смирного Чонгука. Тёмные глаза смотрят на него не отрываясь, Чон молчит и только кусает губы. «Почему тебя не было так долго? Встречался с кем-то?», — крутится в голове, но Чимин не спрашивает. Небрежно отпив коктейль, он расплывается в улыбке, опираясь на бар, и совершает следующий ход.       Отстраняя колено, он раздвигает ноги шире, чувствуя, как натянулась кожаная ткань, и обхватывает тело Чонгука, скрещивая лодыжки на его пояснице. Он раскрыт, сидя на узком неудобном стуле, удерживаясь только благодаря напряжению в мышцах и опоре на локтях, но Чон не двигается.       — Ты не умеешь быть нежным, послушный мальчик Пак, — выводит Чонгук, наклоняясь к нему, но так и не сдвигая руки со стойки. Треск дерева под его хваткой почти реален, он будто готов сорваться, как животное, а в глазах — неприкрытая мягкость, контрастом выбивающая дыхание из груди.       — О! — Язык чертит путь за щёку, Чимин дразнится, забирая поводья себе. — А что это с тобой, Гук-и Гу?       Хочется привычного. Хлёсткого, дурманящего, но Чонгук только пялится неприкрыто, заставляя на секунду притормозить. Цокнув, Чимин лезет в карман кожаной куртки, позволяя ей соскользнуть с плеча, и не глядя достаёт сигарету из пачки, тут же закуривая. Пухлые губы смакуют фильтр, пока хрупкие пальцы удерживают её на стыке с табачной бумагой, и Чимин тянет никотин внутрь. Не отрывая взгляда от Чонгука, он кидает бармену просьбу о пепельнице — затягивается снова, ныряя в глубину чёрных глаз, но никак не может уцепиться за очевидное изменение. Ни одного касания, ни единой попытки поддеть, кроме ставших привычными слов о послушании, но даже они выглядят блекло по сравнению с привычным противодействием. Чонгук будто имитирует непослушание. Играет.       — А ты по мне не соскучился? — спрашивает Чон, выдавливая в тон нотки дерзости, но Чимин читает его как открытую книгу. Что-то поменялось.       Щеночек.       — А должен? По-моему, ты что-то путаешь, или мне потрогать тебя ещё?       Ухмылка скользит по губам, захватывая их полностью. Затянувшись, Чимин приоткрывает рот, позволяя дыму вырываться наружу крупным облаком, а после выдыхает, подталкивая его к чужому лицу. Напротив смятение, и он на мгновение теряется, не понимая реакции. Всё так отработано, почти заученно. Каждый выпад должен отражаться встречным, слова — находить едкость в других, но система даёт сбой, раздражая. Чувствуя дрожь под своими лодыжками, Чимин выпрямляется, ставя ноги на перекладину внизу стула, и тушит окурок.       — Если ты собираешься сегодня просто смотреть на меня, то ты выбрал не самый клёвый день для этого, Чонгук, — негодование стремится к горлу, залезает под кадык, сковывая дыхание, и он отворачивается к стойке, хватая влажный бокал.       Холод испарины на стекле немного остужает пыл. Позади всё ещё слышатся сбитые вздохи, но Чимин никак не может взять в толк, чего от него хочет Чонгук. Появляется спустя месяц, разыгрывая туманные карты, молчит и даже не пытается поддержать разгорячённую игру. Резко стянув солнцезащитные очки-авиаторы, Пак кидает их на деревянную поверхность и залпом допивает джин.       «Тебе не надоело?», — доносится до слуха. Он всё ещё видит по бокам от себя чужие руки, сжимающие стойку, но не реагирует. Даже не полностью уверен в том, что действительно расслышал всё верно. В глазах уже собираются мельтешащие мушки, выведенные наружу слишком быстро выпитым алкоголем, но Чимин не планирует останавливаться. Не теперь, когда он разозлился из-за присутствия Чонгука, после воодушевился, надеясь поднять их общее настроение препирательствами на грани, и был опрокинут даже в этом. Просто напиться. Может, потанцевать. На этом эта жуткая ночь кончится. «Хватит», — думает он, молча показывая бармену повторить заказ уже в третий раз.       Руки медленно отцепляются, напоследок сжав тёмное дерево, и Чимин рвано выдыхает, подталкивая пепельницу из одной ладони в другую, катая её по стойке. Это злой рок сегодняшнего дня — всё мимо, и даже привычный оппонент, что обычно жалил своими попытками контроля, никогда после ситуации с Минхёком и неудавшимся сексом, не переходивший границы, сейчас уходит, не проронив ни слова больше.       Смешно. Улыбка сама лезет на лицо, стирая омрачающую потерянность, которая появляется всегда, когда что-то выходит из-под контроля. Усмехнувшись, Чимин отпивает уже из нового бокала и старается не думать о том, что разрядки так и не было — ни физической, ни моральной. Горечь растекается по горлу вместе с огуречным послевкусием от коктейля. Как минимум — он не ожидал, что, встретив Чонгука спустя месяц, поймает себя на вполне реальном разочаровании от отсутствия контакта с ним, как максимум — он полностью не понимает чужих изменений.       — Если задуматься… — шепчет он, закатывая глаза, проглатывая джин. — Всё сходило на нет уже давно.       Нахмурившись, Чимин задумчиво тянется к пачке и закуривает. Никотин на пару с алкоголем затуманивают разум быстрее. Он кусает губы, выпускает кольца дыма под потолок и зачем-то думает о том, что поведение Чонгука задевает его. Так привык к тому, что тот нагло трогает, будто заявляет о себе, но позволяет себя отодвинуть — так же, как и поддаётся контролю, когда чувствует, что ему это более необходимо. Просто ушёл. Такого ещё не было, и Чимин теряется в мыслях о том, где пропадал Чонгук весь месяц. Лениво затянувшись вперемешку с новым глотком, он стряхивает пепел и разворачивается к залу. Может быть, не всё потеряно — по крайней мере, он может насладиться взглядами на себе.       Балкон второго этажа, столик у перегородки — трое, что пожирают его глазами. Он смотрит дальше. Танцпол — парень в самом центре, под широким цветным лучом, призывно подмигивает ему, вызывая лишь искривлённую гримасу. Следующий. Чимин немного пошатывается, прокручиваясь на стуле ещё немного вбок, но ловит себя резкой хваткой за стойку. Возле коридора к туалетам привычная очередь, но даже там он видит парня, который целует другого достаточно жадно, но его открытые глаза смотрят на Чимина не отрываясь. Это пошло. Но ему нравится. Ведь тот никогда не сможет получить его. Скользнув взглядом дальше вдоль стены, примыкающей к коридорчику, Чимин дёргается. Он почти забывает о том, что собирался сбросить пепел, но вовремя выходит из транса, поворачиваясь к бару.       Сердце заполошно стучит, выдавая странную реакцию. Не ревность, но определённо непонимание. Чонгук там, в тени зала, обнимает какого-то миловидного брюнета. Маленький, хрупкий, с покатыми плечами, на шее виднеется след от татуировки, явно уползающей на спину, он субтильный, ростом ниже Чона… Чимин поднимает голову, обращая внимание на зеркало в нише бара, и смотрит на себя. Они очень похожи. Пиздец.       Он пьёт ещё. Старается не пялиться в тёмный угол, где Чонгук властно зажимает слишком похожего парня. Какого-то чёрта. Алкоголя в крови уже достаточно, может быть, даже много, но он выпивает снова и снова, стирая из памяти противоречивые эмоции и импульсы в теле. «Сегодня» шло не по плану с самого начала: от глупого Джиюна, что не мог держать при себе свои замашки самца, до не менее глупого Чонгука, который решил, что их общение стоило какого-то послушного мальчика в углу прокуренного клуба.       Джин-тоник горчит. Отдаёт терпкостью неправильной дозировки, где первого было в излишке, но наплевать. Напоследок затянувшись, Чимин тушит окурок в пепельнице и, подхватив свои очки, спрыгивает с высокого стула. Походка слегка выдаёт его, но он уверен, что только она. Когда сбрасывает кожаную куртку с плеч, оставляя ту болтаться на уровне локтей, когда надевает очки, излишне жеманно поправляя дужки, когда врывается в толпу на танцполе, забирая всё внимание себе. Вязкость в движениях не портит его, он даже не замечает, как его шатает, пока люди вокруг дают больше места для него одного. Ладонь скользит по шее, переходит к груди, сминая белую футболку, пока тело чертит волну. Кусая губы, сразу зализывая следы, Чимин больше не думает. Только пустота и призывные басы, раздирающие изнутри.       Он чувствует лёгкость. Она всегда приходит с танцем, с алкоголем и даже в самые странные дни не игнорирует его. В отличие от людей. Прокрутившись вокруг своей оси, он зачем-то кидает взгляд в тот самый угол, но не находит там никого. «Что ж», — думает он, а позади уже ощущается чьё-то дыхание, и его игра начинается заново.       Самодовольно усмехаясь, Чимин опускает подбородок, следя за руками, что появляются на его талии, жаля своим существованием, но он осекается снова. Нет татуировок. Отчего-то он был в полной уверенности, что это — его «друг», нуждавшийся в колкой разрядке, но ладони, чистые от чёрных узоров, сгребают настойчиво, до вставшего кома в горле. И сейчас Чимин, наконец, чувствует, что алкоголя было слишком много. Пытаясь тряхнуть головой, сбросить омут, он натыкается только на мельтешение огней. Рассмеявшись себе под нос, вздёргивая подбородок выше, он разворачивается и отшагивает назад, надеясь уйти от чужой навязчивости, присущей душным клубам, но не может.       Ладони плотно облепляют спину, пока Чимин «натягивает» невозмутимость на лицо, приправляя всё холодным взглядом, не терпящим споров. Парень перед ним крупный, может, чуть меньше Чона, и он уже сам злится на себя за то, что Чонгук снова в пьяных мыслях. Осмотрев незнакомца, Чимин ступает ближе и надрывно взрывается смехом.       — У тебя такая нелепая гримаса, биг-бой, — сняв очки, проговаривает он достаточно громко, чтобы в гуле музыки его точно услышали. — И парфюм неприятный. Руки…       Брезгливо ухватившись за чужие предплечья пальцами, Чимин давит на них в попытке отцепить от себя, и незнакомец выглядит достаточно закипающим и обескураженным, чтобы купиться. Хотя бы потому, что не ожидал. Выторговав себе немного личного пространства, Чимин набрасывает куртку на плечи и отходит, но хватка на запястье заставляет неловко дёрнуться, потерять ориентиры в пространстве танцпола. Такие ситуации уже происходили. Не часто, но находились те, кто, помимо полного несоответствия вкусу, были настырными в своих желаниях. Он должен был привыкнуть, но не хотел. Заметив девушку в толпе, Чимин пропускает усмешку, ни на секунду не показывая страха, которого в целом и не было, лишь неудобство от ситуации и всё та же вязкость движений, что не позволяет достаточно сопротивляться неприятному. Кажется, все тут давно привыкли друг к другу, даже эту девушку в толпе он уже видел. Суна, если он не ошибается. Именно она лезет на рожон, хватая его за ладонь, сплетая их пальцы, делая вид, что они тут вместе. Завсегдатаи. Но этот парень явно новенький.       Сердце пропускает удар. Чимин устало закусывает губу, не отводя взгляда от милой блондинки, ворвавшейся в нарастающий конфликт. Позади слышны приглушённые оскорбительные фразы, но он не ловит их, пропускает, закипая внутри. Всего секунда. Он уже готов развернуться, потянуть незнакомца на себя, применить крохи знаний о технике самообороны на практике, но не успевает. Чувствует лишь, как хватка исчезает, и его по инерции клонит в сторону Суны. Девушка приобнимает его за талию, сразу уводя с танцпола, а крики за спиной нарастают. Его ведут к бару, в самый угол, подальше от лишних глаз, и новая спутница уже делает заказ, нервно поглядывая на место, с которого они только что ушли.       — Эй, — начинает она, подхватывая два космополитена со стойки и протягивая ему один. — Ты же Чимин. Не путаю?       — Мгм, — отвечает он, не стесняясь, отпивая коктейль. Клюква в смеси с водкой отлично сглаживает настрой.       — Он козёл. Не обращай внимания, — Суна улыбается, смахивая длинные светлые волосы через плечо, и быстро чокается с ним, пока красная жидкость всё ещё есть в треугольном бокале. — Хорошо, что Гук подоспел. Я бы тебя не отбила.       Она смеётся, а по спине Чимина растекаются мурашки.       Глоток. Ещё один. Он оборачивается к танцполу, но там уже пусто. Судорожно оглядывая зал, смакуя вкус водки на языке, Чимин слышит тонкий голос Суны, что-то о том, что она заметила, как разборка переместилась к уборным, и со звоном ставит пустой бокал на барную стойку. Нет нужды в чьей-то защите, уж точно не от того, кто предпочёл его компании чужую, и он настойчиво отгоняет мысли о реальной ревности, разбушевавшейся внутри. Что угодно, но не безразличие.       Оставив девушку позади, Чимин, превозмогая откровенное опьянение, мчится в сторону уборных. «Если этот придурок там с той имитацией, клянусь, я ударю его», — стучит в голове, но даже сейчас эта мысль не кажется странной. Что странного, если его друг по колкостям не выполнил их немую договорённость и просто свалил, ведомый инстинктом в штанах.       Продираясь через толпу, Чимин едва ориентируется в коридоре, движется исключительно на звуки спора. Слух фиксирует только грубый тон Чонгука, который кричит на кого-то, явно на того парня. «Ты что, предъявляешь свои права, Гук-и Гу?», — смакует мысль Чимин, не чувствуя абсолютно никакого противоречия внутри, только озирается усердно в поисках своей копии поблизости, пока не заворачивает за угол к рядам умывальников. Улыбка соскальзывает с лица слишком быстро.       Чонгук стоит очень близко к тому самому незнакомцу. Вдоль стен собрался народ, который просто, блять, смотрит. А на лице Чона кровавые пятна от размазанных ударов. Он держит парня за грудки, шипя что-то в его наглую физиономию. Виновник выглядит хуже, но Чимину нет дела. Пульс зашкаливает, потому что — какого, блять, чёрта — это вообще произошло. Он не слышит грозных фраз, видит лишь, как пристававший к нему парень отталкивает Чонгука и заносит кулак.       Что-то ведёт Чимина — наверняка водка, смешанная с джином прямо в желудке. Он кидается вперёд и, подныривая между двумя людьми, возникает рядом с Чоном, дёргая его в сторону, уводя из-под линии удара. Аккуратные пальцы крепко держат мощные предплечья, одно из которых покрыто рябью татуировок. Боковым зрением Чимин замечает того самого послушного, с распухшими от поцелуев губами, и всего секунду он хочет толкнуть Чонгука обратно, чтобы тот получил своё. За то, что зачем-то влез, за рваные услышанные слова о том, что никто не должен прикасаться к нему, Пак Чимину, но не делает этого.       — Эй! — Чимин трясёт чужие плечи, приводя в чувство. Адреналин постепенно рассеивает эффект от алкоголя, но он ловит взволнованный виноватый взгляд и хватает Чона за руку. — Защитник херов. Мы уходим.       — Да с какого?! — Тот упирается. Лезет назад, но Пак не позволяет, уже уводя его в коридор. — Чимин, блять. Отпусти! Какого чёрта этот мудак думает, что может трогать тебя, если тебе это, блять, не нравится!       Он тащит, несмотря на крики. Чувствует тяжёлую ношу, но Чонгук поддаётся, всё же идя следом, рассыпая смешливые проклятья. Это будоражит. Пульс предательски вытекает в аритмию — Чимин силится не выдавать себя самодовольной улыбкой, но проигрывает. Это мило. Сука, какой щеночек. Улица уже встречает ночной моросью. Вывернув за угол клуба в небольшой проулок возле чёрного входа, Чимин наконец разворачивается и отпихивает заведённого Чона к стене, прикладывая едва ли не всю силу, что ещё осталась в ослабевших конечностях.       — Не думаешь, что твоему новому мальчику это не слишком понравилось? — дразняще спрашивает он, надавливая на широкие плечи. Чонгук дышит резко, явно сбрасывает с себя спесь нахлынувшей злости, но что-то приходит на её место на чужом лице.       — Да как-то, знаешь ли, плевать, — цедит Чонгук, поддаваясь мягким рукам, что вдавливают его в бетон. — Кажется, что непослушные мне по вкусу больше.       Колечко пирсинга меняет своё положение, следуя за расплывшейся улыбкой, — это провокация. Открытая, липкая, с чего-то вдруг приятная. Чимин смотрит в тёмные глаза, не прерывает зрительный контакт, и сердце разбивается об ушные перепонки, накатывая отрывистыми ударами. Он инстинктивно облизывается, снимая остатки блеска, и смотрит. Смотрит. Смотрит. Смотрит. Чонгук опасливо подтягивает свои ладони на его талию. Это прикосновение тягучее. Примерно такое же, как вязкие движения на танцполе в пьяном омуте. Они не отводят взглядов друг от друга.       «Непослушные мне больше по вкусу».       Чимин видит, как Чонгук закусывает губу. Слишком соблазнительно. Податливо. Блядство. Рядом всё ещё слышится музыка из клуба, но это неважно. Вакуум обволакивает с каждым ударом сердца. Чимин поднимает руку выше, медленно стирая красный след с разбитой скулы. Предельно нежно. Так, как никогда не делал, и Чонгук покупается на этот жест, следуя за ним, подставляя щёку, размазывая их общие взгляды, прерывая связующую нить.       — Нет. Смотри, — тихо. Слишком тихо для проулка у клуба, но Чимин знает, что его услышали.       Видит, как карие глаза возвращаются к нему. Это водка. Водка с джином в ядрёной смеси. Чужие руки сминают бока, собирают кожаную ткань куртки в кулаки, и Чимин сдаётся бедствию, не думая о последствиях бури. Он всё ещё смотрит. Пока шагает ближе, пока позволяет своей ладони скользнуть от скулы дальше, в чёрные длинные волосы, пока притягивает Чонгука к себе, задирая свой подбородок из-за разницы в росте.       Рывок, как прыжок с высоты, — и он падает. Разбивается о чужие губы, на секунду вспоминая другие, похожие на его собственные. Припухшие. И хочется удалить эту картину из головы. Рык Чонгука прорывается прямо в его рот. Следом язык — слишком настойчиво, и Пак кусает кончик, не позволяя приближаться настолько, но Чон целует так, что грани стираются. Оголодавше, будто давно ждал. Чимин напирает, прижимая парня к стене, смакуя розоватые губы, обсасывая и без того мокрый язык, и даже ладони, не сдвигающиеся с зафиксированного места, его не пугают. Запуская обе руки в чёрные волосы, сгребая пряди пальцами, Чимин изворачивается, притираясь ближе, выставляя колено между крепких бёдер.       Чонгук стонет. Неприкрыто, абсолютно не стесняясь, — прямо в поцелуй, и это последний рубеж. Становится неважным то, что касаний уже больше, чем достаточно, больше, чем могло бы быть приятно, потому что, несмотря на это, Чон отдаёт ему ведущую роль, подставляясь под поглаживающие руки Чимина, при этом не сдвигая своих. Трогать можно только одному из них, и ему же такие жесты претят, но Чонгук позволяет себе трение. Не усиливая нажима пальцев на талии, он толкается бёдрами вперёд, проезжаясь пахом по вздёрнутому вверх колену, и стонет снова.       «Щеночек», — ухмыляется про себя Чимин, чувствуя, как собственный член пульсирует, наливаясь возбуждением и оттягивая бельё. Он помнит ту старую попытку прошлого, ту неудачу затерявшейся ночи, когда ничего не вышло. Но так же помнит каждый контакт, который случался после. Это будоражит.       Ехидно улыбаясь, он тянет чужую голову назад, собирая длинные пряди в ладони, и до явного поскуливания кусает проколотую нижнюю губу. Это всё ещё подстёгивает и волнует. Шагая в бездну, Чимин ныряет вплотную, чувствуя своим членом чужой, и выпускает тёмные волосы из-под пальцев.       — Выпьем ещё? — отстранившись, спрашивает он, заглядывая в карие глаза.       — Кажется… — прикрыв веки, шепчет Чонгук. — Нам на сегодня вход в клуб заказан.       Явные покусывания щекочут губы. Чимин ухмыляется, разрываясь между тем, чтобы снова шагнуть ближе и впиться поцелуем, и тем, чтобы ударить себя по лицу. Немедленно. Лишь бы отрезветь, выбросить эту чушь из головы, потому что Чонгук никогда не отвечал его требованиям к партнёру, потому что это никогда не станет прекрасной историей, как и горячим сексом просто ради секса, но… Они не виделись месяц или что-то около того. Чимин поднимает руку выше, хватаясь за длинные пряди у висков парня, оттягивая их, и ему безумно нравится то, что он видит. Чонгук ведётся, позволяет своей голове запрокинуться вслед за движением, слегка шипит от натяжения волос в кулаке Чимина, но не противится.       — Хочешь выпить? — открыв глаза, спрашивает Чон. — У меня прекрасный бар дома.       Эта схема не должна работать. Не должна продирать до кончиков пальцев, но когда сильные руки, которые так и покоились на его талии, тащат вперёд, сталкивая их тела, он тоже сдаётся. Губы находят чужие безошибочно, ладони скользят вдоль мощной шеи, и Чимин привстаёт на носочки, позволяя себе притиснуться как можно ближе, пока Чонгук крепко держит его за одежду, жадно вылизывая рот. Поцелуй почти отчаянный, сквозит необузданным желанием, и Чимину кажется, что он даже слышит тихое порыкивание, но продолжает обсасывать проколотую губу, проезжаясь своей грудной клеткой по той, что напротив, сжимая ворот чёрной футболки Чонгука в своих руках.       — Бар… — заполошно повторяет Чимин, на секунду отлепляясь от крепкого тела. — У тебя дома. Звучит отлично, если я смогу курить там.       — Пошли.       Никаких расшаркиваний. Чонгук без труда отодвигает его в сторону, хватая за запястье через кожаную куртку, и тащит из проулка к дороге. В голове формируется так много мыслей, но алкоголь вымывает каждую, не позволяя рассуждать о способах добраться до небезызвестной квартиры в паре кварталов отсюда. Рука горит под чужим прикосновением, но не от того, как это неприятно, — наоборот, жар растекается, вызывая дрожь повсюду, предрекая интересную ночь. Гораздо интереснее, чем она могла бы быть.       «Нет. Не может, блять, быть», — ругается про себя Чимин, видя перед собой мотоцикл, очевидно, Чонгука, и то, как уверенно тот останавливается возле него, служит лишь ещё одним подтверждением.       Спесь слетает мгновенно. Он пьян достаточно. Вряд ли признается в том, что рад стать причиной избавления от странной копии, приятно удивлён защите со стороны Чона, но мотоцикл…       — Ты шутишь? — вопрос не требуется, но Чимин всё же задаёт его, уже принимая в руки жёстким ударом шлем. — Нет, ты, блять, шутишь.       Чонгук уже сидит на монстре скорости, его спина обтянута тонкой чёрной тканью футболки, руки на руле, татуированные пальцы зажимают грипсы, и всё, что остаётся, — надеть угрожающе большой начищенный шлем и прижаться к этой самой спине. «Хорошо, я не делал ничего с волосами», — зачем-то думает Пак, словно кому-то есть дело до этого, и, справившись с защёлкой, залезает на жестковатое сиденье, сразу обхватывая узкую талию железной хваткой. Если бы он был без шлема, непременно вжался бы щекой в чужую лопатку, проехался пухлыми губами по коже, скрытой тканью, — но он отрезан так же, как и Чонгук в своём НЕ запасном шлеме.       — Если я свалюсь, ты… — слова звучат приглушённо, а Чимин не знает, как закончить. Не в состоянии придумать достаточную угрозу, когда чувствует на своих сжатых в замок пальцах чужие, мягко поглаживающие.       — С тобой ничего не произойдёт, я не успел выпить.       — Ты врёшь, — шлёпнув большую ладонь тыльными сторонами своих, Чимин почти фыркает.       — Если я вру, я отсосу тебе, — смеётся Чонгук, опуская визор, отрезая себя от разговора окончательно, мгновенно срываясь с места.       «Ты не сделаешь этого в любом случае», — хмыкает в мыслях Чимин, снова возвращаясь к давней ночи. Но тут же думает о зацелованном пассиве из клуба и противоречиво цедит в шлем: — Я трахну твоё лицо так, как никто до этого.       Но Чон не переспрашивает. Ветер обласкивает плечи Чимина и если бы не куртка, что скрывает тело, ему бы было не по себе, но он в коконе. Под пальцами чувствуется биение чужого сердца, и он ловит себя на том, что одна рука поднялась по телу Чонгука выше, откровенно лапая широкую грудь, пока вторая так же крепко держится за талию. Страха нет, но и глаза смело закрыты. Он слышит, как мимо несутся машины, ощущает эту скорость каждой клеткой кожи и кусает губы, сдерживая непонятный стон, спровоцированный то ли горячим Чонгуком, то ли адреналином — неизвестно, но он определённо не хочет, чтобы это заканчивалось.       Светофоры не играют против, подталкивают этот сумбурный вечер к развязке, стимулируют. Сиденье под Чимином подрагивает почти естественно, и, приоткрыв глаза, он невыносимо пугается, крепче цепляясь за Чонгука, который, кажется, посмеивается. Его мышцы напрягаются, привлекают потрогать, и теперь разорвать эту связь совсем невозможно. Облизнув губы, снова сомкнув веки, Чимин по инерции сдвигается вперёд, ощущая, как напряжение в его штанах становится почти нестерпимым. «Не реагируй так на него, придурок. Просто горячий парень на мотоцикле. Всего-то!», — ругает он себя, но остановиться не может, едва заметно толкаясь тазом, наплевав на возможные риски.       Всё заканчивается так же неожиданно, как взявшееся из ниоткуда непреодолимое желание сделать хоть что-то. Чимин чувствует движение перед собой, и открывает глаза, когда Чонгук уже ставит одну ногу на землю, толкая опорную ножку. Следом слезает вовсе, протягивая распахнутую ладонь, чтобы помочь ему.       — Приехали, — сняв шлем, тянет Чонгук, мелко облизывая колечко пирсинга, и это почему-то невероятно горячо.       Чимин подумает об этом позже.       Он больше не медлит, даже секунды не сомневается. Двумя руками избавляя свою голову от тисков средства безопасности, Чимин роняет шлем на землю, хватая горячую ладонь.       — Это было пиздец как горячо, — и в этот шёпот вложен весь пожар, который бушует внутри. Резко дёрнув Чонгука на себя, Чимин ныряет ему же навстречу, неосторожно спрыгивая с мотоцикла, только для того, чтобы снова прильнуть своими губами к его.       Язык настойчиво пробирается в чужой рот, смакует другой играючи, пока сердце стремится прорвать грудную клетку. Он не чувствует на себе крупных рук, приоткрыв глаза, видит, как Чонгук упирается ими в стоящий позади мотоцикл, и усмехается в распахнутые губы, обводя их снова и снова. Плевать.       — Выпивка, — с пошлым звуком отстраняясь, чётко произносит Чимин, и выпускает Чона, тут же обходя его.       Тот позади, наверняка мучается со стояком в джинсах, пытаясь поднять валяющийся шлем, засунуть его под сидение и заблокировать транспорт, прежде чем пойти следом. Чимин знает дорогу, и его, безусловно, тоже беспокоит проблема возникшего возбуждения, но он двигается к парадной двери, мягко повиливая бёдрами, совершенно не в состоянии совладать с мерзким желанием подразнить. Он точно знает, что на совместной выпивке всё кончится. Как бы Чонгук не противился, тот, как никто другой, знает, что отдавать бразды тяжело, почти невозможно, так что вряд ли это завершилось бы хоть чем-то иным, кроме как относительно тихим вечером. «С кучей ненужных поцелуев, Пак», — но ругань на самого себя не отрезвляет ни на секунду. Действия будто не противоречат собственным суждениям, и он как будто не радуется тому, что Чонгук смотрит на него так. С вожделением, с отдачей, с возбуждением и чем-то ещё. Словно и не нужно уговаривать себя, что ему неинтересен Чон.       Татуированная рука появляется неожиданно. Ударяется раскрытой ладонью в дверь прямо перед носом Чимина, вызывая тихий вскрик, а следом длинные пальцы уже отбивают входной код. Путь до лифта недолгий — каких-то десять шагов в тишине, следом ещё кнопка и ещё парочка, прежде чем слышится пригласительный писк одобренного шифра от кодового замка в квартиру.       — Как мило, — ощетинивается Чимин, первым проходя в тёмную прихожую. — Странная тактика пугать, а потом молчать, Гуки-гу. Кто учил тебя так вести себя с друзьями?       — С друзьями? — Чужая бровь едет вверх от удивления. На привлекательном лице разливаются эмоции от ухмылки до непонимания, пока Чимин, оценив реакцию, скидывает обувь, проходя в ванную при входе, чтобы смыть с рук налетевшую пыль улицы.       — У тебя есть другие предложения?       На вопрос снова тишина. Ступая в гостиную, Чимин скидывает с себя куртку, беспечно оставив её валяться на полу, предварительно вытащив из кармана зажигалку и сигареты. Обводя взглядом комнату, он отмечает приглушённый темнотой уют и падает в большое кожаное кресло, на секунду мешкая, может ли он закурить прямо сейчас. Возбуждение никуда не делось, всё так же мучает тело, но он запрещает себе думать об этом, понимая, что алкоголь всё ещё главный. Он слышит, как Чонгук включает воду, очевидно, моя руки, видит, как тот заходит в гостиную, подхватывает его куртку с лёгкой усмешкой на губах и скрывается в прихожей, вероятно, чтобы аккуратно повесить её. Ещё пара секунд передышки после горячих поцелуев, смешанных с выпивкой, которые должны утонуть в темноте квартиры, остаться дурацкой затеей ревнивого мозга. «Стоп. Я не ревную», — осекается в мыслях Чимин, глядя, как Чон продолжает игнорировать выключатель, всё также оставляя их без света, бродит в потёмках, наливая джин и содовую в стаканы.       — У меня есть, да, — запоздало отвечает Чонгук, протягивая выпивку, возвышаясь над ним.       Сердце бьётся где-то под горлом. Чужой тон, такой уверенный, но совсем не претит. За стаканом следует небольшая пепельница, которую Чимин тут же ставит на подлокотник, надеясь только не промахнуться с пеплом, не прожечь явно дорогую обивку. Одной рукой выуживая сигарету из пачки, тут же её подкуривая, он рассчитывает успокоить бурлящую в теле кровь, сбить интерес, спросить, где же всё-таки пропадал Чонгук. Может, немного поддеть его вопросом о том, почему выбранный сегодня парень был так похож на него самого, спросить, в чём заключается предложение, но всё меркнет, когда Чон делает маленький глоток, пряча в нём усмешку, и отставляет джин на небольшой столик в стороне.       Он нагибается, опираясь на подлокотники, совсем не задевает пепельницу и раскинутые руки Чимина, дышит невероятно близко и расплывается в улыбке.       — Я соврал тебе. — Горячий воздух разбивается о сигаретный дым. — Я успел выпить немного.       И Чонгук встаёт на колени. Тень замешательства могла бы пробраться на лицо Чимина, но он не позволяет, лишь выпускает усмешку, обхватывая губами белый фильтр.       Свет от уличного фонаря не вторгается внутрь, не минует плотно зашторенные окна, но уголёк сигареты то и дело позволяет рассмотреть чуть больше. Чонгук сидит на полу между его раздвинутых ног — Чимин выпускает струю дыма и затягивается снова; пока серость заволакивает комнату, он едва улавливает тень от улетевшей в угол снятой футболки; ещё одна затяжка освещает чужую грудь, как она вздымается от учащённого дыхания, и Чимин замечает поблёскивание металла, догадываясь о том, что левый сосок парня проколот.       «Интересно», — смакуя сигарету, думает он, но продолжает в предвкушении ждать.       Сегодняшний вечер уже давно побил все рекорды непредсказуемости, и Чимин ждёт, чем это кончится. Хотя бы потому, что знает этого человека достаточно хорошо. Как ему кажется. Но «сегодня» всё ещё слишком странное. Татуированные пальцы на пару с чистыми пробираются к его ширинке, отсылая к глупому спору перед тем, как отъехать от клуба, и в новой затяжке Чимин выгибается, зачем-то помогая снять с себя штаны.       Едва успев затушить окурок, он почти давится воздухом, когда его ногу обхватывают холодные пальцы и тянут выше. Чонгук ставит его ступню себе на плечо, смотрит мягко, пусть и с вызовом, давая пару секунд на реакцию.       — И зачем ты это делаешь? — ошарашенно спрашивает Чимин, а по телу пробегает приятная дрожь предвкушения.       — Потому что могу?       Слова тонут в коже, пропадая в мелких поцелуях. От лодыжки и выше, поступательно, Чонгук медленно движется к колену, не пропуская ни единого сантиметра обнажённой икры. Алкоголь в крови, кажется, вымылся полностью, и Чимин чувствует всё особенно остро.       — Можешь что? — пройдясь языком по внутренней стороне щеки, спрашивает он. Одна рука на подлокотнике, в ладони второй прокручивается зажигалка. Чимин ждёт ответ, не желая и дальше играть в эти игры. Если всё кончится сейчас, то нестрашно, но вторую неудачу за ночь он терпеть не намерен.       Это глупые мысли — он знает, но диссонанс того Чона, которого он знал на протяжении года, и того, что сейчас размашисто облизывает продолговатую вену на внутренней стороне его бедра, заставляет требовать определённости.       — Могу побыть послушным, если для тебя это так важно.       Смешок вырвался сам собой. «Что ж. Посмотрим». Выпрямившись, Чимин наклоняется к парню, приближаясь вплотную к лицу, размазанному по его ноге, и грубо хватает того за подбородок. Так, как даже в моменты споров не делал.       — Что-то не верится мне, что ты справишься, Чон-гук, — снова едко делит имя по слогам, проговаривая тщательно, а перед глазами карусель всех сегодняшних касаний на себе, которых до приятного почти не было. Чон слишком податлив, и это в который раз за вечер маячит о том, что пора присмотреться, но Чимин игнорирует, отказываясь верить. — Честно говоря, ты справляешься ужасно, учитывая то, сколько ты сейчас трогаешь меня.       — Я только начал и уже заканчиваю, Чим. И? — Чонгук отстраняется, оставляя его протянутую ладонь пустой, и, не поднимаясь с колен, ждёт, а у Чимина сердце замирает вместе с этим преданным взглядом снизу. — Я помню, что ты не любишь прикосновения. Ещё?       — Блять, это шутка?       — Нет же… — рвано выдыхает Чон, возвращая подбородок в хватку аккуратных пальцев. — Знаешь, если человек нравится, можно и потерпеть, не трогать. Так… Что ещё?       «Точно шутка», — но тяжесть чужой головы в руке не даёт поверить в то, что это глупый сон. Чонгук тут, на коленях перед ним, спустя недели избегания сам подошёл к нему с этими щенячьими глазками, идиотски заступился, целовал, привёз сюда, да и касался лишь изредка, словно контролировал самого себя.       — Чимин…? — мысли прерываются осторожным голосом, и он снова сжимает пальцы на лице Чонгука, чувствуя, как под ними напрягается челюсть.       — Ты не касаешься меня ничем, кроме члена. — Откинувшись в кресле, Чимин не перестаёт смотреть и слушать. Чонгук гулко сглатывает. — …И рта. Хочу, чтобы ты отсосал мне, раз уж ты соврал.       — Поцелуи?       — А ты не нацеловался? — Удивлённо вскинув брови, Чимин непроизвольно облизывается, вспоминая умопомрачительные губы, что накрывали его собственные в проулке у клуба, у мотоцикла.       — Хотелось бы ещё…       — Так себе послушание, Чонгук. Посмотрим.       Он сам тянется к резинке нижнего белья, оттягивая её ниже, давая доступ. Не время для вопросов, но чужие слова вертятся в голове — «…человек. Нравится». Сдвигаясь к краю сиденья, Чимин раздевается окончательно и снова раздвигает ноги. Сердце заходится быстрым ритмом, он ждёт, когда Чонгук взбрыкнёт, откажется, попробует перетянуть одеяло на себя, продавить его, но… Но вместо крика Чимин чувствует холод слюны, что вязкой линией спускается к головке его члена, а после горячие губы накрывают её.       Сильные руки «по привычке» тянутся к его коленям, намереваясь шире раздвинуть их, но Чонгук осекается, глубже пропуская член в рот, и хватается за мягкие подлокотники, до скрипа впиваясь в них пальцами, лишь бы избежать ненужного прикосновения.       Умело скользя языком, обводя горячую плоть, парень берёт всё больше, обласкивая толстый член со всех сторон. Он мажет, смакует, явно надеясь услышать стон, но Чимин не позволяет. Всё до безумия приятно. Дрожь растекается патокой по коже, но он не собирается раскрывать себя. Запрокинув голову, решив не смотреть хотя бы минуту, он прикрывает глаза, но сразу понимает, что это было плохим выбором.       Влажные движения распаляют воображение. Чимин слышит причмокивания, чувствует, как головка проскальзывает в горло, а следом идёт тихий хрип и короткий приглушённый стон. Под веками картина кажется ещё развратнее, чем та, что происходит в реальности, но он только укладывает ладони на подлокотники, не видя опасной близости с чужими руками, и прикусывает пухлые губы. Хочется толкнуться, проникнуть глубже в раскрытое горло, дать последний шанс отказаться. Однако его ведёт настолько, что пальцы на ногах подгибаются, и он молчит.       Что-то внутри переворачивается с каждым сантиметром, на который Чонгук опускается ниже, захватывая горячую плоть в свой рот. Наконец распахнув веки, Чимин смотрит. Смотрит. Видит. Чёрные взмокшие волосы, что суматошно растрепались по лбу, губы, растянутые вокруг собственного члена, чужой взгляд. Тёмные глаза всё ещё пропитаны нежностью, хотя язык проделывает совершенно невозможные движения, и этот контраст выбивает из колеи. Чонгук красивый. Красивый на его члене, красивый в мокрых дорожках утекающего пота, который был вызван именно Чимином, красивый в этом странном послушании.       Сердце пропускает ещё один удар, выделяя оглушающую мысль — «Нравится. Мне нравится. Бо-о-о-же».       Звуки так и не слетают с губ, но держаться сложнее с каждым проглоченным всхлипом. Отчаянно цепляясь за кресло руками, Чимин видит, как усерден Чонгук, как умело тот заглатывает. Всё тело горит. Снова закинув ногу на чужое плечо, он съезжает ниже, стремясь приблизиться. Он даёт этот расширенный телесный контакт сам. Не провоцирует, просто хочет. И это всё ещё не чужие руки без спроса. Он контролирует. Головка скользит по нёбу, ныряет в горло — Чимин представляет, как член выпирает на чужой шее, под кожей, и это срывает стон.       — Блять… — суматошно вскрикивает он, отстраняясь немного, чтобы поставить ногу на пол.       Окольцевав основание члена аккуратными пальцами, Чимин направляет его к покрасневшим губам. Он мягко проводит по ним, задержавшись на испачканном слюной колечке пирсинга, и открывает свой рот, указывая, что должен сделать Чонгук.       — Ты проглотишь.       Не вопрос, но парень и не думает уточнять. Чон подползает вплотную, призывно распахивая губы, и Чимин наконец замечает чужое возбуждение. Очевидно, что оно было, но теперь он может более детально представить масштаб бедствия, который чётко прослеживается через ткань джинсов. Хочется посмотреть ближе. Хочется, чтобы Чонгук подрочил себе, пока он будет заливать его горло, но Чимин молчит. Не просит, не говорит строго, только проталкивает свой член в горячий рот.       Электрические импульсы поражают позвоночник, скапливаясь в пояснице. Непроизвольно следуя порыву, он выгибается, толкаясь до упора, пока не слышит слишком долгие покашливания, а после отстраняется.       — Всё в порядке, Гук-и. Не слишком для тебя, послушный мальчик? — шутливо спрашивает Чимин, а самому больше не хочется играть в эту игру.       — Сколько раз?       Чужой хриплый голос вызывает мурашки. Чонгук облизывается, обдавая кожу горячим дыханием. Они всё ещё очень близко, но Чимин отчаянно не понимает суть вопроса, желая только вторгнуться в этот заманчивый рот, и парень явно считывает его дрожь. Расстегнув тугую пуговицу на своих джинсах, Чон проходится большим пальцем по уголкам собственных губ, снимая им смесь из слюны и предэякулята, следом скользя по нему языком. Они смотрят друг на друга, не отрываясь. Блеск чужого пирсинга маячит на грани сознания — Чимин пытается ухватиться за что-то связное, реальное, но не успевает, потому что вопрос звучит вслух:       — Сколько раз ты собираешься кончить?       Это всё ещё препирательство — Чонгук ужасен в послушании. Хотя, зная его, Чимин не удивлён, даже немного рад, чувствуя остроту этой связи, что не могла произойти целый год. Это предвкушение распаляет мысли, пусть он никогда и не думал об этом всерьёз, но… Но сегодняшний вечер «странный», необычный и чертовски привлекательно-правильный. Усмехнувшись, Чимин хватает парня за загривок, притягивая к себе, и толкается в его рот.       — Столько, сколько я позволю тебе из меня выжать.       Движения резкие. Хаотичные. По всему телу пробегают покалывания, а он размашисто вбивается в согласное горло, приближаясь к грани. Чонгук улыбается, Пак это чувствует кожей, но лишь продолжает толкаться, наслаждаясь влажными звуками и горячим языком, что, не переставая, ласкает его член.       «Это выглядит слишком хорошо», — тянется в мыслях, а вслух вырывается ещё один стон.       — Послушный. Послушный, Гук-и… Блять… — Яички подтягиваются выше, он на грани. Сильнее сжимает чёрные волосы в кулаке, проталкиваясь глубже и резко отстраняясь, освобождая приятный рот.       — Ах… Блять, — Чонгук запрокидывает голову назад и стонет.       И это грань. Это предел. Его сиплый голос, припухшие губы, стекающие с них капли слюны.       — Боже… — До боли прикусив розоватую кожу, Чимин дёргается, чувствуя захлестнувшее удовольствие.       Он слепо мажет по чужой щеке головкой, проникает ею в рот, бережно укладывая на плоский язык, и, когда Чонгук дразняще облизывает по окружности, планку срывает. Сперма рваными линиями оседает в горячей полости, выходит за края, скользя по подбородку, пока Чон постанывает в такт ему самому, создавая унисон пошлых звуков.       Это красиво. Это послушно.       Мушки перед глазами расплываются, словно они существуют в реальности. Развалившись в кресле, Чимин смеётся. Это до жути привлекательно. Чонгук всё ещё на коленях, не двигается, не встаёт — Чимин совсем не может сконцентрироваться на парне, понять, что тот делает, но до безумной жадности осознаёт, что останавливаться не намерен. Ему нравится. Нравится сложившаяся ситуация, нравится вынужденная покорность, нравится то, как Чонгук постарался.       С трудом подтянув правую ногу выше, закинув её на подлокотник кресла, Чимин пристально наблюдает за происходящим, до боли прикусывая губу, откидывая взмокшую чёлку назад. Чонгук прямо перед ним, сидит, широко расставив колени, его грудь вздымается в полустонах, полувздохах, и он сжимает свой член через джинсовую ткань, не стесняясь лёгкой стимуляции на глазах у Пака.       — Я говорил, что ты можешь? — сипит Чимин, пытаясь откашляться после глубоких стонов.       — Ты не говорил «нет», — и, вытирая подбородок ребром ладони, Чонгук тоже сипит, но совершенно по другой причине.       — Отпусти.       Голос не терпит препирательств. Чимин в заранее проигрышном положении, так и сидит, абсолютно раскрытый, взмокший, пока Чонгук медленно ослабляет хватку на своём же члене, и это заставляет удовлетворённо промычать, наслаждаясь покорностью. Оглаживая себя, ведя рукой от бедра к животу, зажимая возбуждённый сосок, Чимин облизывает уголок рта, неотрывно глядя на Чона. «Мне нравишься ты», — пролетает вспышкой в голове, но он не ловит эту мысль, погружаясь в похоть. Ступня левой ноги уже чертит путь по чужому бедру, собственный член наливается тяжестью, призывая ко второму заходу.       — Зачем трогать себя? Если я всё ещё тут. — Нога уже на чужой груди, скользит, задевая проколотый сосок. Чимин игнорирует приглушённое шипение, вероятно, болевое, и толкает парня, поднимаясь с кресла. — Пошли, — на пробу добавляя: — щеночек.       Он не знает, где спальня. Никогда прежде не добирался до неё, но что-то внутри подсказывает, что сложно не будет. Сзади слышится игривый смешок и возня, а Чимин продолжает медленный шаг, стремясь по узкому коридору к ряду из двух дверей, почему-то проходя первую, сразу открывая вторую.       Бинго.       Тонкий сквозняк обвивает его обнажённое тело. Им тянет из угаданной спальни, погружённой в ту же темноту, что и повсюду, и Чимин, наконец, поворачивает голову, наблюдая, как Чонгук идёт к нему. Так же неторопливо. Такой же нагой. Слюна подбирается слишком быстро — он смотрит на красивый большой член, покачивающийся при каждом шаге. Налитый возбуждением, увитый венами, наверняка горячий, наверняка мокрый от предэякулята. Зубы вгрызаются в нижнюю губу сами по себе, больше не поддаются контролю. Чимин хочет его себе до безумия.       Чонгук подходит всё ближе. Расстояние коридора не настолько большое, чтобы Чимин мог и дальше пялиться на Чонгука, пожирать его взглядом, считать кубики пресса и следить за поблёскиванием пирсинга в соске. Хихикнув, он заходит в спальню, оставляя Чона позади, медленно обходит большую застеленную кровать с кучей подушек разного размера и останавливается у изножья. Он ждёт. В очередной раз ждёт, предвкушая, как прекрасно Чонгук может справиться и дальше, если минет был настолько хорош.       Чужое дыхание в затылок чувствуется сразу. Оно растекается вдоль позвоночника на пару с мурашками, предрекает нечто волшебное. На секунду Чимин думает о том, как сильные руки сгребут его в охапку и швырнут на постель, чтобы следом вонзиться в его тело, но этого не происходит. Чонгук стоит за ним, едва прижимается к спине — он ощущает его, но не видит на себе ладоней.       — Ложись, — произносит Чимин куда-то вперёд и довольно кивает.       Чонгук слушается.       Медленно обходит, задевая его бедро кончиками пальцев, и спокойно опускается на матрас, закидывая руки за голову, пряча их в россыпи подушек. На чужой тугой живот капает естественная смазка — член сочится, так и не тронутый. Чимин смотрит. Пялится. И присаживается на край кровати, забираясь на неё.       — Ты помнишь правила? — спрашивает, устраивая колени по бокам от желанного тела, почти седлая.       — Мгм. — Мышцы рук напряжены, играют в тусклом свете с улицы. — Я не касаюсь тебя, Чимин. Но хочу ужасно.       Ухмылка трогает розоватые губы, увенчанные пирсингом, и Чимин вторит ей, отдавая в свою толику ехидства, когда находит взглядом бутылёк на тумбе. Намеренно проезжаясь своим членом по чужому, он тянется за смазкой, задерживаясь в положении и дразня парня под собой. Увлекательно. Первый стон, слетевший губ Чонгука, предупреждает Чимина, и, улыбаясь, он возвращается в вертикальное положение, довольно наблюдая, как тот продолжает подрагивать.       — Ну-у. Не спеши. Кажется, я растянут недостаточно, — успокаивает Чимин, на самом деле распаляя только сильнее, ведя ладонью от чужой шеи к стоящим соскам. — Давай проверим?       Не дожидаясь ответа, он толкает два пальца в раскрытый от стона рот, заставляя Чонгука почти давиться ими. Ощупывает горячий язык, скользит по нему фалангами, стимулируя оба истекающих члена другой рукой. В сомкнутом кулаке чувствуется влажность, накопленная на двух головках, перемешанная донельзя, а он, как заворожённый, смотрит за сладкими губами Чона, что смакуют его пальцы не менее соблазнительно, чем делали это с его членом в гостиной.       — Прибереги силы, — шепчет Чимин, отстраняя ладонь от чужого рта, собирая с него остатки размазанной слюны. — У тебя билеты в первый ряд, щеночек.       Предвкушение. Он знает, что трахался сегодня, что его задница готова более чем, и, пусть Чонгук однозначно больше Джеюна, ведёт определённо не это. Выпустив оба члена, Чимин выливает на ладонь смазку, добавляя безобразия, и лукаво ухмыляется. Рука стремится назад, к растянутому входу, а он ложится на широкую грудь, приподнимая бёдра. Дразнить — вот цель. Указательный и средние пальцы кружат у розоватого колечка мышц, размазывают слюну в смеси с лубрикантом — он хмурится. Театрально, задиристо, абсолютно не по-настоящему, однако стон слетает самый искренний. Толкнувшись, Чимин чувствует, как проникает глубже, чувствует узость и жар собственного нутра, заводится от одной лишь мысли, что Чонгук лежит под ним. Не трогает. Послушный. Прикусив губу, он добавляет третий палец, раскрывая себя сильнее, когда слышит тихие поскуливания снизу.       Приподняв голову, Чимин смотрит в чёрные от возбуждения глаза. Секунда. Две. Непреодолимое желание разрывает сознание — он тянется выше и напористо целует, не прекращая растягивать себя, уже сдаваясь, но пока не явно. Язык встречает другой, сталкивается с ним, путая жаркие вздохи между собой. Чонгук пытается не шевелиться, хватается за подушки, сжимает их углы в кулаках, безуспешно старается удерживать бёдра на месте, но Чимин чувствует мелкие толчки собственным членом, пропадая в бесконечной похоти. Он безумно хочет его. Они оба.       Ещё несколько движений. Влажность смазанной задницы должна манить, Чимин и сам готов сейчас продаться за неё, ощупывая тонкие стенки слизистой, лаская простату, вырывая из самого себя задушенные в поцелуе всхлипы.       — Где? — канючит Чимин, выпрямляясь, и нехотя вытаскивает пальцы, напоследок шлёпая раскрытый вход.       Чонгук дезориентирован. Потерян в вожделении и ожидании. Замучен возбуждением.       — Ты красивый, щеночек, — шепчет Чимин, сдвигаясь ближе, снова ныряя к манящим губам, проходясь по ним широкими мазками собственного языка. — Презервативы.       — Т-там. — Взмах головы направляет к ящику той самой тумбы, и это первый раз, когда у Чонгука ломается голос. — Я бы так хотел сжать тебя, насадить покрепче, — но ломается ненадолго, сразу реабилитируясь. Чон обещает сладкое, и Чимин только улыбается, глядя заволоченным желанием взглядом. — Хочу услышать твои настоящие стоны.       В спешке разрывая упаковку, Чимин выторговывает для себя ещё один рык в ответ, натягивая презерватив на чужой сочащийся член, и смачно обливает его смазкой. Не спешит, хочет насладиться этим ещё немного, хотя всё внутри горит, вспыхивая сигналами, — этот щеночек кажется таким правильным. В мыслях больше нет и следа о «предательстве», о том, что сегодня на его месте могла быть копия. Чимин знает, что лучше. Видит, что парень хочет именно его. Принимает с чувственным удовольствием тот факт, что Чон готов задвинуть себя на задний план, отдавая ему ведущую роль.       — Хочу тебя трогать. Хочу, чтобы ты разрешил, — заполошно шепчет Чонгук, пока Чимин проводит его головкой в отчаянной близости от своей задницы. — Боже, блять, почему ты просто не можешь согласиться поужинать со мной?       — Как хорошо, что я не просил тебя заткнуться, да? — Соблазнительно. Сам сдерживается с трудом, подрагивая от крепкого стояка в своей ладони. — Ты близок к тому, чтобы я согласился, но почему ты так этого хочешь?       — Блять, Чимин! — Отчаянный. Нуждающийся. Чонгук вскрикивает, и это самый идеальный момент.       Глубоко вздохнув, Чимин надавливает головкой на колечко мышц, принимая её в себя. Покачиваясь, он пропускает член глубже, насаживается ещё и ещё, пока ягодицы не касаются чужих бёдер. Чонгук шипит, запрокидывая голову назад, теряясь в подушках, а Пак протяжно стонет, выдавая исключительно соблазнительные ноты.       Прекрасно. Распирающая заполненность не мучает. Приносит всплески удовольствия, но пока маленькие, разгоняющиеся для импровизированного сёрфинга. Откинувшись назад, нащупав ладонями мощные ляжки, Чимин привстаёт на коленях, выпуская из себя пару сантиметров, но только для того, чтобы следом нырнуть вниз, вгоняя их обратно. Собственный член покачивается в такт прыжкам. Чимин объезжает Чонгука, вырисовывая волны бёдрами, изгибаясь в пояснице, с удовольствием принимая большой член, что, не прекращая, трётся о простату.       Стоны сливаются в какофонию. Не останавливаясь, Чимин облизывает свои губы, жадно покусывая их, наслаждаясь тем, как растягивается вокруг сочной головки. Как она проникает глубже, следом снова выскальзывая из него. Чонгук дрожит. Не стесняется издавать звуки — поскуливание, шипение, стоны. Он близок к тому, чтобы разорвать подушку к чёрту, и что-то будто неправильно в этом.       Чон послушный больше, чем кто-либо, и это должно удивлять и радовать, но приносит лишь чувство недостаточности.       — Ч-чёрт… мгм… — закатив глаза, мычит Чимин, перемещая свой вес вперёд, упираясь в широкую грудь. — Давай, Гук-и Гу. — Его встречает взгляд, полный непонимания, и Пак насаживается ещё несколько раз, прежде чем решается. Это отчаянно. Абсолютно противоречит всему, что он принимал для себя всё это время, но это Чонгук. Он знает его уже год, и где-то на задворках памяти стоят чужие слова о симпатии. Он хочет довериться и, склоняясь ближе, почти выпуская из себя член из-за положения, шепчет прямо в сжатые от нетерпения губы: — Трахни меня. Я разрешаю.       И это всё, что требовалось. Чонгук ждёт несколько мгновений. Будто не верит в услышанное, а Чимин хочет рассмеяться от его сбитого с толку вида, но не успевает. Крепкие руки сгребают его, прижимают к телу, чтобы поменять их местами.       — Мхм… Чон-гу-у-к, — скулит Пак, утопая во взмокших подушках, вдыхая запах Чонгука, который тут особенно концентрированный. Соблазнительный.       Чон тянет его ноги выше, устраивая на своих плечах. Снова. Оглаживает бёдра, ведя ладони к коленям, нежно целует мягкую кожу, провоцируя дрожь и предвкушение. Пусто. Чертовски пусто и мокро. Хочется упасть в жар, пропасть в нём, отдаться. Эти руки, эти касания не кажутся противоестественными. Они будто всё ещё в положении тех же ролей: Чимин — главный, Чонгук — послушный. Словно ничего не поменялось, но парень трогает его, гладит, ласкает, дразня пальцами ненадолго опустевший вход.       — Да… Давай же.       — Ты такой потрясающий, — шепчет Чонгук, пряча слова в гладких бёдрах. — Давно хотел сказать тебе это.       И больше не позволяет ничего произнести вслух. Ни себе, ни Чимину, который был готов спросить. Резкая хватка на ногах вырывает из груди приглушённый вскрик, а тяжёлая головка снова толкается в жаждущую задницу. Они стонут. Стонут так, будто не было ничего пару мгновений назад. Почти любовно. Чонгук набирает амплитуду, входит резче, проезжается по простате, выбивая новые и новые мычания из Чимина.       — Бож-же… да, да, вот тут. — До боли прикусив губу, Чимин мечется по постели, принимая в себя всё больше и больше, и этот угол до умопомрачительного хорош. Чонгук до умопомрачительного хорош. — Ах… Быстрее.       Стимуляция была такой долгой. Кончив после минета, распалившись снова, он чувствует, как подбираются яички, как собственный член бьётся о живот и, не выдерживая, окольцовывает основание пальцами, двигаясь ими в такт.       — Мм, — стон Чона не менее соблазнительный, чем он сам.       Чимин с трудом концентрируется на парне, нависшем над ним. Чонгук мокрый. Пот катится по его бронзовой коже, стремится от шеи к груди, где поблёскивает маленькая штанга, которую хочется трогать ещё и ещё. Чужие волосы в полном беспорядке. Взбитые подушкой, торчат прядями в разные стороны. Чимин переводит взгляд дальше, смотрит на руки: одна упёрта в постель, удерживая опору, второй, покрытой разноцветными рисунками, Чонгук фиксирует его ноги, пока продолжает вбиваться в раскрытую задницу. Красивый.       Волна дрожи почти упущена. Чимин задыхается. Головка выскальзывает из него, бьётся о колечко мышц, размазывая вытекающую смазку, погружается обратно до звонкого шлепка яиц о ягодицы, и это очередной предел.       — Как хорошо… Блять… — поглаживая его бёдра, скулит Чонгук, ускоряясь.       — Да… Боже, блять, да! Агх… — Темп не позволяет даже на секунду задуматься о том, чтобы сдерживать себя. Чонгук нависает над ним, движется асинхронно с ладонью Чимина, ласкающей член. Пак готов рассыпаться на мелкие частицы прямо сейчас. Приятная пытка грозится кончиться, и это, наверное, самое печальное, что он чувствует в странном «сегодня». — Ещё немного, Гу. Я… я почти.       Импульсы прошибают позвоночник, покалывают тело. Он так близок, так чертовски близок, чтобы кончить, измазав всё вокруг в своей сперме. Он хочет этого до сумасшествия. Чонгук стонет ещё — его проникновенный голос толкает дальше. Татуированные пальцы сжимают упругую ягодицу, член вбивается совсем быстро, едва выскальзывая, возвращается на «место», задевая все яркие точки внутри. Совсем немного. Совсем чуть-чуть.       Чужие руки дрожат. Чонгук дрожит. Если бы презерватива не было, Чимин бы почувствовал жар внутри, упивался бы сплошным единением, принимая в себя всё капля за каплей, но лишь видит, как Чон взрывается, сладко кончая, пока он ходит по грани.       — Агх… — Чонгук ненадолго замирает, роняя голову в попытке отдышаться.       Он сгибает локти, опускаясь, накрывая улыбку Чимина поцелуем, и это почти оргазм. Горячие губы исследуют его собственные, обсасывают, пока зубы аккуратно покусывают пухлую плоть. Чонгук толкается ещё раз, его член уже не такой крепкий — Чимин ощущает это особенно остро, будучи на краю, уже готовый разочарованно выдохнуть, но Чон опережает его.       Быстро, но осторожно вытащив член, Чонгук стягивает презерватив, отбрасывая его куда-то на пол, и хватается за аппетитные бёдра, притягивая Чимина к себе. Он сгибает его почти пополам, тянет выше — так, чтобы Пак утопал лопатками в подушках, полностью отдавая контроль над своей задницей в руки Чонгука. Ягодицы не касаются постели, будучи в абсолютной власти Чона. Того, кто, не раздумывая, ныряет ближе, склоняя лицо к раскрытому колечку мышц.       — Ох, блять… — Это звёзды перед глазами. Чимин знает, что ему не потребуется много времени.       Горячий язык кружит вокруг входа, жадно вылизывает, проникает внутрь, стимулируя его. Мокрые звуки распространяются по комнате — Чонгук смакует. Это осознание прошивает насквозь. Татуированная ладонь обхватывает истекающий предэякулятом член Чимина, движется в темпе широких мазков от мошонки обратно к входу. Пальцы ласкают головку, почти сцеживают с неё удовольствие, пока язык таранит растянутую задницу. Чон мычит, явно слышит, как уничтожается Чимин, исчезая в его прикосновениях.       — Ах… хватит… Я… Я.       Связности не получается. Она больше не подчиняется ему. Растворяясь в оргазме, Чимин дёргается, пытается уйти от цепкой хватки, но Чонгук не останавливается. Держит его крепче, погружается языком в горячую дырочку, кружит, одновременно обводя пальцами уздечку под головкой, и это конец. Сердце отдаётся бешеным ритмом в ушах, дышать всё труднее — Чимин больше не стонет. Он кричит, извиваясь, кончая себе на живот, попадая белёсыми каплями на грудь. Хочет обмякнуть, но Чон лишь ухмыляется. Отстраняется на мгновение, обдавая колечко мышц сбитым дыханием, и присасывается снова, переходя все возможные черты.       — П-пожалуйста. Хватит. — Сверхстимуляция почти ломает. Голос дрожит, как и сам Чимин. Кажется, он так и не прекратил кончать, и Чонгук намерен вытащить из него всё. Сильная рука нежно сжимает его яички, язык всё ещё на заднице, теперь медленно размазывает слюну и смазку по промежности, пока последняя капля спермы не капает на подтянутый живот. — Господи…       — Ты в порядке? — довольно спрашивает Чонгук, осторожно опуская его ноги на постель, упираясь коленями в матрас совсем рядом с ним.       — О, да… Хочу спать. Пиздец… — с трудом выговаривает Чимин, рассредоточено глядя в потолок и облизывая сухие губы. — И курить…       Рядом слышится смешок, и Чимин нехотя поворачивается, пытаясь разглядеть красивое лицо, но всё плывёт перед глазами. Он наощупь хватается за крепкий бицепс, лишний раз ухмыляясь от того, что может трогать его, что эти руки так властно и одновременно с тем ласково фиксировали его, принося наслаждение. Пульс всё ещё не выровнялся, бьёт по ушным перепонкам, но Чимин улыбается как придурок, не имея сил даже на то, чтобы поругать себя. Ему нравится. Нравится Чонгук. Особенно в странном «сегодня».       — В постели курить нельзя, — беззлобно отрезает Чонгук, помогая подняться с кровати. — Давай, надо помыться. Можешь покурить в гостиной.       — Ты такой правильный, — ворчание вырывается само по себе, но даже оно какое-то тёплое. На Чона не хочется раздражаться. — Поможешь?       Он тянется к Чонгуку сам. Даёт ему свою руку, позволяя касаться себя, разрешая приобнять себя за талию, абсолютно не противясь. От точек, где остановились чужие пальцы, растекается тепло. Всё сквозит теплом и чем-то ещё, но Чимин подумает об этом позже. Позволяя мыть себя под быстрым душем, он ломано жмётся к накачанному телу, обвив мощную шею руками. Наблюдает за аккуратными движениями Чонгука, за тем, как обходительно тот смывает с него следы произошедшего безумия, и внутри разгорается ещё бо́льшее тепло. Теперь хочется спросить обо всём, что вскользь упомянул Чон, что Чимин проигнорировал в пылу страсти, но он отчего-то не решается.       Сидя в кресле в чужой огромной футболке, Чимин упирается локтём в подлокотник, подобрав под себя ноги, и смакует долгожданную сигарету, бездумно сминая фильтр маленькими пальцами. Вперившись взглядом в пустоту, он не замечает, как Чонгук выходит из ванной, приближаясь к нему, до тех пор, пока не усаживается перед ним на корточки.       — Эй… — Чонгук стесняется. Чимин отчётливо видит раскрасневшиеся скулы даже в тусклом свете маленькой лампы на столике у кресла, и это… мило. — Давай утром поедим курочки вместе.       — Курочки?       Это предложение сбивает с толку. Удерживая сигарету недалеко от измученных губ, Чимин часто моргает, но не до конца понимает озвученное предложение. Ему можно остаться? Это ответ на прошлые вопросы? Чонгук не шутил?       — Дава-а-й, — тянет парень, упираясь лбом в его колени, снова упрашивая, как щенок. Подняв свои огромные глаза, смотрит внимательно, явно считывая растерянность в лице Чимина, и добавляет: — Это свидание. Пошли. Давно пора.       — Но…       Он не хочет возражать. Хочет понять. Судорожно прокручивает всё услышанное за сегодня. Вытаскивает из памяти, затуманенной алкоголем, все чужие фразы: «Когда человек нравится, можно и побыть послушным», «Ты разрешишь?». Вспоминает, как тот заступился за него, после отказавшись уходить, не разбив чужое лицо. Молчание Чимина затягивается. Он чувствует осторожные поглаживания на коленках, мелкий поцелуй, после чего Чонгук поднимается на ноги, возвышаясь над ним, смотря достаточно властно. Как бывало раньше. И это по-новому будоражит. Чонгук ему… нравится.       — Я нравлюсь тебе, так? — чётко спрашивает Чон, больше не прикасаясь.       — Допустим, — шепчет Чимин, в голове отматывая срок, когда это действительно началось и как долго он не замечал этого.       — А ты нравишься мне. Как бы я не пытался тебя избегать. — Тайна исчезновения Чонгука перестаёт быть таковой. Прикусив губу, Чимин вдруг отчётливо понимает, что всё это время искал его в душных клубах ровно по той же причине, а чужой голос всё ещё пронзает слух: — Ты та ещё заноза в заднице, но, пока я знаю, что в зоне твоего комфорта, мне хорошо, так что зачем пытаться избегать этого?       И это так до боли логично. Чонгук был рядом так поразительно долго, выдерживая любые нападки и колкости. Сражался за власть, пытался уйти, возвращался, отдал контроль. Затушив сигарету о дно пепельницы, Чимин выдыхает, оттягивая ответ, и, оперевшись на подлокотники, поднимается с кресла, равняясь с парнем. Смотрит. Всего несколько секунд смакует пробежавшую тень сомнения в тёмных глазах и обходит Чонгука, медленно двигаясь к спальне. Он будет спать здесь.       Возможно, не только сегодня.       Вопросительно повернувшись, он ждёт, когда Чонгук поймёт, что нужно идти за ним, уже предвкушая, как когда-нибудь подарит тому возможность всё-таки вести, если тот перестанет так нещадно тупить. Чувствуя жар чужого тела, притягивая парня ближе, Чимин встаёт на цыпочки, оставляя кроткий поцелуй на его губах, не идущий ни в какое сравнение с тем, что происходило сегодня в этой квартире, наконец отвечая:       — Ты платишь, — улыбается Чимин, переплетая их пальцы и заводя Чонгука в комнату. — Бойфренд.