РАБОТЫ — МЕРТВЫЕ ДУШИ

*Поместье Камелот* В тёмной комнате лишь свет Луны освещал девочку, сидящую на кресле. В её маленьких, элегантных ручках находилась безобразно, по-своему, красивая куколка без левого чёрного глаза и правой руки. Со вздохом она опустила игрушку к себе на колени, и обратила печальный взор на не занавешенное шторами окно. — Сегодня ночь восхитительна — утвердил появившиеся Тики, облокотившись об дверной косяк, смотря на спину Старшей. — Помниться… Папочка не раз говорил тебе не появляться столь неожиданно — «упрекнула» мужчину, повернувшись к нему, Роад и добавила, — Хотя, хоть кому-то в нашей Семье должна принадлежать роль маньяка. Тики сокрушенно схватился обеими руками за сердце, театрально наклонился и с сильно скорченным выражением обиды произнёс с улыбкой на лице: — Ты ранила меня прям в сердце! — Оно, оказывается, у тебя есть?! — задалась вопросом Роад, повернувшись в сторону стоящего Ноя Удовольствия. На её лице играла задорная улыбка, а в глазах плясали искорки веселья. Между ними возникла комфортная тишина. Роад знала «зачем» и «почему» к ней наведался Джойд в столь поздний час. Об «этом» хотел высказаться каждый член Семьи. Выдохнув, Ной Мечты проговорила, стараясь придать голосу уверенности в своих словах : — Всё будет хорошо. Тики помрачнел и, усмехнувшись, произнёс в ответ: — Сколько лет мы подобное слышим изо дня в день. Только ничего не меняется ни после моего «возрождения», ни сейчас. — Я смотрю, в тебе проснулся бунтарь. Разве не ты ли избегал любых контактов с членами Семьи? Постоянно пропадал с друзьями-людьми? Пропускал половину семейных ужинов? — сверкнула золотыми глазами Роад. — Ты сейчас решила поговорить о моём поведении? — с суровым голосом спросил Тики, не прерывая зрительного контакта с собеседницей. Между ними снова возникло молчание. *В то же время * Зима… Волшебное время года для мужчины. Немой вальс снежинок, хруст снега, одетые в белые шубки деревья, предпраздничное настроение… Мана, после утреннего проишествия, решил прогуляться, пока ноги совсем не станут болеть от усталости. И почему-то всегда его тянуло на кладбище, будто оно было единственным местом не напоминающим об брате. У него сложилась некая традиция, согревающая сердце — приходить каждый вечер ровно в одно и тоже время на родину могил. Пройдя через старую скрипучую калитку, он остановился, услышав тихое пение. Неведомый чем-то, мужчина со всех ног помчался на место, откуда шёл голос неизвестного. Мана не понимал, что на него нашло, зачем он стремиться увидеть поющего, услышать отчетливее песню, напоминающую чем-то колыбельную, которую когда ему кто-то пел. Перед глазами пронеслись картинки прошлого, чужая, но родная до слёз улыбка, нежный голос. И вот. Он добежал! Отдышавшись, поднял глаза на поющего, который к прибытию мужчины прекратил петь. К его удивлению, перед ним сидел на чьем-то гробу легко одетый рыжий мальчишка. Серебряные глаза ребёнка угрюмым взглядом уставились на него. Внезапно послышался звон колокола. Мальчик вздрогнул и резким джижением встал с засиженного места, бурча что-то себе под нос. Раскачавшись, он прыгнул на крышку ближнего гроба и так до калитки, а после убежал в неизвестном направлении. За спиной Маны появилось чёрное свечение. Торопливые и резкие шаги. Громкий хруст снега. Его обняли со спины маленькие, элегантные ручки Старшей, которая сиюминутно крепко к нему прижалась. — Тысячелетний Граф! Мы уж было думали, что Вы навсегда ушли! — послышался голос Шерила.