Память о прошедших днях

Наверняка на улице сейчас тепло. Возможно в этом даже можно было бы убедиться, если бы Павлов не находился под землей. Но ничего, подобные неудобства можно сказать преумножают мою работоспособность. Я не отвлекаюсь на красивые виды, мне не мешают звуки с улицы, а также никто не заходит в мой кабинет без надобности. —Товарищ Захаров! —кроме них. Никто не заходит в мой кабинет без надобности кроме них. Быть может, это моя вина? Ведь я сам не запрещаю им это. Но, все же,мне каждый раз приходится соглашаться, что подобные заскоки в мой кабинет даже полезны. Иногда меня заносит, и я погружаюсь в самого себя с мыслями о работе, эксперементах, проектах и тому подобному. А иногда мысли не только о работе, пожалуй они меня и пугают. Но я вновь откладываю размышления на другой раз, и лишь с дежурной улыбкой смотрю на вошедших. Бывают дни, когда ты совсем не хочешь радоваться и веселится, а особенно когда это твое базовое состояние. Но с приходом этих, судя по всему, вечно радостных людей, приходится соответствовать. Ах, Нечаевы. Зажигалка Сергей, и не прочь поддержать огонек Катя. В прямом смысле взрывные люди. Сошлись же. Первым ко мне подбился Плутоний, а потом и жену подтянул. Правда я далеко не сразу узнал, что та ему жена. Я даже не помню, когда именно вот такие сюрпризы в виде нарушения моего личного пространства с громким вскриком и даже без стука, стали для меня обыденным делом. Кажись во времена особой осторожности, когда меня чуть не застрелил в собственном кабинете один из сотрудников Аргентума. Дима тогда был очень зол, больше скорее на себя. Он ведь сам порекомендовал этого сотрудника. По счастливой случайности рядом оказался Сергей, что обезвредил предателя. А потом он начал мелькать перед моими глазами все чаще и чаще. Сначала мне казалось, что просто «спасибо тебе, агент! " Было мало, и он хотел чего-то еще. А я человек, что всей душой помимо простого контакта с людьми, еще больше ненавидит их недоговорки. Поэтому тогда я прямо спросил, что же ему нужно. А он лишь непринужденно улыбнулся, хотя кажется улыбка и не сползала с его лица, и так же непринужденно ответил: —"Ничего особенного, волнуюсь, профессор! " Я не смог внятно отреагировать. Ответ вроде бы простой, но я ожидал чего угодно, но не этого. Когда я рассказал об этом Диме, мол: "посочувствуй мне! ".Тот абсолютно так же улыбнулся, и этот агент совершенно невзначай был переведён в Павлов, не на постоянку конечно, но пока Аргентум не швырнут на особо важное задание, он будет здесь. И тогда я стал видеть его еще чаще, хотя куда уж! А после это действительно вошло мне в привычку. До сих пор видимо волнуется, а может тоже привык. Жена его девушка неплохая, в этом я убедился, когда она незаметно заткнула партнера на не очень приятном вопросе. Взаимопонимание богов. И в целом Катя была очень рассудительным человеком, а иногда ей хотелось тишины и спокойствия, и это она как раз находила у меня. Мне тоже нравилось общаться с человеком не только шутя. Пусть сильными знаниями она не обладала, и в науке не очень разбиралась, солдат все же, она все равно приходила и заводила шарманку. Вместе со мной она любила рассуждать, а когда я рассказываю незнакомые ей темы, глаза ее чуть ли не горят, и всем видом она показывает заинтересованность. Всегда любил ее эту черту, в этом она координально отличалась от мужа. Но ее хватает только на это, раз она продолжает вместе с Плутонием бегать сюда. И я кажется уже долгое время смотрю в одну точку с той же дежурной улыбкой. И девушка это заметила —У вас все хорошо? Мы сильно помешали? Простите, Харитон Радеонович! —Тут же залепетала она. Заметив беспокойства, до сих пор волнующийся о моем состоянии Сергей подошел к столу, за которым я сидел. Нечаев более приспособился к моему настрою. Он многое понимал, даже больше тех, с кем я дружу годами, и давайте не будем показывать пальцем. Но это не мешало ему продолжать рвать мои личные границы. Сейчас он просто стоял, прожигая меня несвойственным для него серьезным взглядом, в котором несмотря на маску все же виднелось беспокойство. Мне не хотелось разыгрывать драму из-за одного моего плохого настроения. Поэтому я просто встал, игнорируя тот же прожигающий теперь уже мою спину взгляд, имитируя максимальную расслабленность направился к чайнику. —Что-то случилось, товарищи? Или вы опять вместо столовой ко мне прибежали? У меня скоро еда закончится—Я хотел включить чайник, и по привычке взглянул на воду, той почти не было. Очень странно, я ведь даже не пил ничего за сегодня. Но Нечаевы не оценили моей попытки перевести тему. И пока я думал над чайником, стоя к ним спиной, в комнате висело напряжение. Почему же они так любят докапываться до моего настроения? Я и из кожи вон лезу, чтобы изобразить жизнерадостность, а те все делают, чтобы эта маска разбилась прямо на моем лице. Чем то напоминают мне Диму, только там я ничего не изображаю, но он приловчился делать это даже так. Меня спасла Лариса. Она все же постучалась, но я не успел ответить, как она уже вошла. Видимо до этого слышала звуки, а точнее голоса, и не только мой. Кстати я часто стал замечать, как заговариваюсь сам с собой. —Харитон Радеонович, вот отчет об итогах эксперемента, как вы и просили. —Она осторожно обошла взрывную парочку, и подойдя ко мне, в руки подала эти документы. Это скорей второй человек после Плутония, что понимал меня и мой настрой. И потому, заметив мою легендарную, отточенную годами дежурную улыбку, решила взять все в свои руки и грамотно выпроводить это Комбо из кабинета. —Что-то случилось? Катя? Разве я не просила тебя зайти к Вите? Сама Катя неловко вздрогнула, когда ей напомнили о забытой просьбе. А Серёжа поспешил оправдаться: —Мы на несколько минут заскочили, после Товарища Захарова как раз к театралу собирались идти! Да, вместо того чтобы намекнуть им уйти, она просто переключила внимание на себя. Это точно не моя школа. Я не стесняюсь попросить людей выйти из моего кабинета. Конечно если не считать этих личностей. Я решил, что эта клоунада с обвинениями и оправданиями бессмысленна, а потому налив воду, позвал их мини-столу, что стоял в углу кабинета. Он в последнее время заменяет им столовую. И после тяжелого задания или просто вечером, они все собираются здесь. А я как мамочка уже даже накрываю его заранее. Правда сейчас мои детки ворвались среди бела дня, и я совсем был не готов к их приходу. Все сделали вид, будто этой неловкой ситуации не было, и они просто как обычно вечером сюда пришли.Ну и ладно. Мне все равно. Я не ждал гостей, и а потому не успел морально себя подготовить. А в середине рабочего дня я просто не могу быть веселым. Аккуратно расставляя чашки с чаем, я почувствовал, как за мою руку схватились. —Что такое? —Харитон Радеонович, можно с вами один на один поговорить? — ох, Сергей. Чего же тебе опять надо? А потом для чего то добавил —Мы покурить, скоро вернемся. —Товарищ Захаров, вы же не курите? —возникла Катя. —а я рядом постою. —надеюсь она не обидется, я сам без понятия, зачем иду.

***

Выйдя в кладовку, где специально было установлено устройство, что совежало воздух, Сергей замялся. На самом деле курить было нельзя, но Павлов находится под землей, а тем более под больницей, а в больнице стресса накапливается много, вот и установили. А чтобы у начальства вопросов не было, они в каждой кладовке поставили, якобы душно, и многим духота работать мешает. Дима спрашивал меня об этом, я же в Павлове шныряю в основе, ну а я промолчал, отмахнувшись что реально душно. Хотя мне это никогда не мешало. Пусть курят с освежителями воздуха. Лично мне лучше ими задыхаться, чем дымом от сигарет. —Товарищ Захаров, вам плохо? Тревожит может что? Вы всегда конечно были не сильно дружелюбны, но сейчас прям слишком напряжены. Вы в любой момент нам помогали, выслушивали каждый раз, я помню, а сами все молчите о своих проблемах, нельзя же так… Он слишком проникся моим настроем. Я тяжело выдохнул. Даже Диме я ни слова о моих проблемах не сказал, не считая мелочных. Не привык жаловаться. Вот и сейчас не хочу. —О чем вы, Нечаев? Если вас волновало только это, не нужно было вытаскивать нас сюда под предлогом покурить, когда мы оба не курим. А тем более заставлять волноваться вашу жену, ведь она тоже знает об этом факте. Обращение на «вы», в добавок по фамилии, а после и упоминание жены больно ударили по Сергею. Это было заметно по его лицу, что в момент скривилось, будто в отвращении. Но несмотря на это, он не сдался. После того, как я поправил очки, он схватил меня за руку. Своей армейской хваткой сжав ее. Я недоуменно поднял глаза, всем видом показывая недовольство, и что это уже слишком. Но хватка вдруг немного ослабла, но в компенсацию он добавил вторую, уже держа мою руку двумя своими. —Прошу вас, хватит! То, как вы изображаете веселье очень заметно, и даже выглядит глупо. А замкнутость и отстраненность все равно в итоге напускные! Прекратите симулировать, в чем проблема просто открыться? Хотя бы мне? Почему вы боитесь?.. Кого? Чего? Что мешает вам жить… ? Вы не должны бояться. —в конце его голос начал затихать, будто былой пыл спадал, и он говорил более спокойно. А в итоге вовсе перешёл на шепот —Хотя бы меня… С каждым его словом мои брови все больше сползали к переносице. Интересно, что в этом его высказывании или жесте не было намека на интим или романтику. Он будто выговаривался, хотя во время монолога убеждал меня сделать это. Хотя ему же хуже, я очень хороший слушатель. Но несмотря на эту, казалось бы, абсурдную серьезность, или же лишнюю сложность, к которой я не привык, в моих мыслях все еще витала фраза: «и всю эту драму мы устроили из-за моего плохого настроения, какой же бред» Да, иногда я могу обесценивать свои проблемы. Я признаю это, и никогда не скрывал. И может быть даже осознаю, что в последнее время стал гораздо безраличней ко всему абсолютно, испытывая малейшие эмоции, лишь при удачном эксперименте. А то, что этого вопроса я ждал больше всего, я могу осознавать еще лучше, но никогда не признаюсь ни себе, ни ему. Редко кого действительно интересовало мое состояние. Только если Ларису вот. Диму может, хотя его интересовала моя работоспособность, иначе какая от меня польза, если я как овощ. Остальные чисто из вежливости спрашивали, не считая фанатиков. О них вообще лучше не заикаться. А он беспокоился, думал, все еще волновался о моем состоянии. Но как я уже сказал, я никогда этого не признаю. И все же мне не дали возразить, а просто прижали к себе. Отголосками напоминает объятие, но больше похоже на попытку задушить. Я почти засмеялся от своих загадочных мыслей, как раз тех, что меня пугают. Надо же, неужели я что-то испытываю? Раз защитная реакция в виде смеха пошла. Наврядли я заплачу, это не такое сильное событие. Но я всем телом чувствовал то тепло, что он пытался передать. Теоретически это невозможно, но в такие моменты кажется надо забыть о науке, и просто поверить в волшебство и силу любви? Я много чего не хочу признавать, и это тоже, но… мне стало легче. Почти. Никакие психологи, которых мне отчаянно советовал на грани принуждения Дима, не смогут дать мне простого понимания. Я хороший слушатель, но очень плохой рассказчик. Сейчас было ощущение, что половина ответственности, которая висела на мне долгие годы, в секунду свалилась с моих плеч. Мне не нужно было следить за своим выражением лица, не нужно было несколько раз обдумывать фразу, что хочу сказать, и наконец то, не нужно было от усталости отдавать себя мыслям, что диктовали мне совсем не позитивные вещи. Я мог расслабиться, и упасть в чужие руки. Не думая о реакции окружающих, на которую мне по идее все равно. Видимо от этого мне стало легче. Почувствовав, как мои плечи все же расслабились, и я перестал стоять как по струнке, он чуть ослабил хватку, поняв, что теперь я не сбегу. Этого он и добивался? Чтобы я расслабился? Почему тогда не послушал Витю, что однажды уже пытался провернуть подобное. Правда фантазии у него как у Ларисы, ведь тогда он пробовал меня споить. Как хорошо люди вокруг меня соединяются. Руки начали гладить меня по спине, не знаю зачем, но скорее всего он так выражал нежность. Я попытался обнять его в ответ, дабы не разочаровывать. Все таки видно, что он все еще ждал моей ответной реакции. Постояв так еще несколько секунд, он сам отстранился. За это я даже благодарен, я бы не смог сделать это первым, не хотел бы, чтобы он подумал, якобы я не оценил жеста. На лице сияла уже родная мне счастливая улыбка. Мне тоже стало веселее. Хах, все верно, я, как заботливая мамочка, радуюсь счастью сына. —Не бойтесь больше, пожалуйста… вы всегда можете ко мне обратиться—в конце прошептал он, все еще держа меня за плечи —Ну-ну, Сереж.—с намеком озорства, теперь уже не напускного, подбодрил я. Похлопал его по щеке, в знак ответной нежности, и взглядом указал на дверь. —Лариса с Катей уже жутко переволновались, и успели надумать всего, что только можно. Он улыбнулся еще шире, и все же пошел к двери, первым пропуская меня. Наверное чтоб не сбежал, пока он отвернется.

---

Теперь он сидел за столом, абсолютно за себя довольным, все еще поглядывая на меня с облегчением, видимо его это волновало больше чем меня. внимательной Катей и уже давно знающей меня Ларисой изменения тоже не остались незамечеными. Но они опять же не показали это, но тоже стали чаще улыбаться. Надо же, все напряжение в комнате было только из-за меня. Скорее это и есть моя ответсвенность, они все эмоционально зависят от меня.

***

Но однажды опоры в нужный момент рядом не оказалось. Я устал, очень устал. Дима будто бы беспрерывно написывал мне об отчетах. Я уже успел забыть, в чем именно была его притензия. Кажется, о моих экспериментах? Их слишком мало? Они бесполезны? Решая освежить память, я вновь взглянул на сообщения от него. **.**.1951 Харитон! Я не знаю, сколько еще раз нужно сказать тебе перестать проводить серии опасных экспериментов на себе! Прости за шпионаж, но судя по всему это необходимо. Михаэль доложил мне о твоих действиях. И это не в первый раз, и не только от него. Если это продолжиться, я сам приеду к тебе, и буду предпринимать крайние меры. Не доводи до такого. Так вот чего он тут ошивался. Больше не впущу его в лабораторию, и Ларисе скажу не впускать. Не нравится мне он, смазливый слишком. Как ухажер Ларисе он мне тоже не нравится, хотя это не мое дело, но она, ожидаемо, к моему мнению прислушивается.И вообще, почему Диму вдруг это так заботит? Мои эксперименты приносят плоды, происходят прорывы. Когда я делаю их на себе, я лучше понимаю, что происходит. Но раз они продуктивны то в чем проблема? Ах да, как я мог забыть. Если я выйду из строя, Дима потеряет основу рабочей силы, а он полезное терять не любит. Я откинулся на спинку кресла. В моем кабинете было темно. Почему то мне захотелось тишины, абсолютной. Но я слышал лишь гул за дверью. Лаборанты и другие сотрудники бегали по своим делам, это было далеко, но из-за того, что в моем кабинете не было источников шума, любые звуки из коридора было хорошо слышно. Но внезапно меня настигла непонятная тревога. Мысли круговоротом неслись по самым затаенным уголкам моего сознания, не давая мне расслабиться и успокоится. Иногда мне кажется, что у меня раздвоение личности, как бы странно это не звучало. Ну а как еще объяснить, что мои же мысли кажутся мне пугающими и ненормальными? Если раньше они были просто неуместными и депресивными. То сейчас стали агрессивными и навязывающемися. Навязывали все что угодно, но явно не в позитивном ключе. Лариса не могла спасти меня от себя же, именно сегодня она отпросилась из-за свидания с Петровым. А Серёжа с Катей были на задании, где то на другом конце предприятия. Я попал в ловушку. Капкан, что схлопнул я сам. И тогда я слишком устал, чтобы бороться и попытаться раскрыть этот капкан. Я сдался. И все же позволил мыслям, что пугали меня долгие годы, овладеть мной.

***

Я погиб. По факту достаточно глупо. Ученый, что пережил Коричневую чуму и вторую Мировую, да и не только это, погиб, поскользнувшись и упав в ванну с экспериментальным полимером, который сам же и создал. Глупую историю придумал Дима. На самом деле я оказался там по своей воле, почти, но это не важно. Я сам убил себя. Сам позволил этому случится, а значит сам виноват. Частично тогда я надеялся, что когда избавлюсь от тела, смогу избавиться от мыслей, что не давали мне продыху. Ведь они от усталости. И уставала моя физическая оболочка, влияя на мозг. Да, с этими мыслями я мог быть более продуктивен, но какой ценой? И все же тогда я даже не представлял, как же ошибаюсь. Ведь человек это не тело, это образ мысли. Тогда Дима поместил мой разум в полимер, ведь он не любит терять полезное. И я продолжил работу, но теперь в виде полимера, стараясь смириться со своими заскоками, полностью сосредотачиваясь на работе, чтобы не было так морально тяжело. Но иногда я срывался. Прослушивал записи с звуковых датчиков моего кабинета. Они остались там с тех пор, как мой уровень тревожности взлетел до небес, и чтобы совсем никто не заходил не в мой кабинет, не в лабораторию, установил датчики. Что то типо диктофонов. Потом можно было узнать, кто же стал мне гостем. Там мои "дети" активно обсуждали факт, что остались без " Матери ".А если без шуток, то мою смерть. Точнее обсуждал только Витя. Вел активный монолог. У меня не было доступа к камерам, но я уверен, что он активно жестикулировал. —Клянусь, это Сеченов виноват! Только он знает подробности смерти товарища Захарова! Это же так логично! Они часто ссорились накануне, вот он и избавился от него! Кстати, Витя тоже любил меня. Ведь он — ярый театрал, а я — хороший слушатель. Неудивительно, что ему нравилась моя компания. Хотя признаю, он ко мне как и я к нему хорошо так привязался. Лариса лишь тихонько плакала, по крайней мере были слышны ее всхлипы. Нечаевы же тактично молчали. Я знал, что они были там. Голоса обоих изредка были слышны. Они не отвечали на высказывания Вити, потому что просто не знали. Не могли согласиться или же опровергать. Их тогда просто не было. Мне даже жаль бедняжек. Все же они сильно были ко мне привязаны. Потеря меня могла сильно ударить по ним, причем морально. И… Сережа. Моей опоры в нужный момент не оказалось рядом. Должно быть, он частично винит себя в этом. Как и Лариса. А слова Петрова и вовсе добивают его. Что это его вина, и его тогда не было рядом, он тогда не видел и не мог предотвратить. Мне бы очень хотелось сказать ему, что он не виноват. И ему, и Ларисе. Всем им четверым я хотел бы это сказать. Но не могу, я ведь мертв. А покойники только в Лимбо разговаривают. Они все эмоционально зависят от меня. До сих пор. Но я не могу вновь придти, выслушать, успокоить, ведь мне самому этого бы не помешало. У меня нет сердца, так что теперь душой я чувствую, что без меня множество их проблем исчезнут. Я — их главная проблема. Осталось лишь надеяться, что они смогут справиться без «мамы» что всегда будет ждать их в кабинете и улыбаться в тяжелые дни. А я все так же устаю. Морально причем. Это странно, и я не могу с этим ничего поделать. Дима продолжает мне написывать, но теперь насчет тела. Но я больше не хочу возвращаться в оболочку, что вновь будет меня сковывать. Сейчас я свободен, в большинстве своем от себя, и мне лучше. Да, может мой разум был слегка атрофирован, но я же осознаю себя Харитоном Захаровым, значит все в норме. Ну может почти осознаю. Мне больше не нужно представляться, или же подтверждать авторство открытий. Все равно они автоматически становятся Димины. Я просто работаю. В закоулках сознания, я боюсь потерять себя. Потерять личность. И все же помогают мне не сойти с ума мои младшие товарищи, за которыми я иногда смотрю, а точнее слушаю. Я вспоминаю, кто я. Вспоминаю кто они мне. И мне гораздо легче. А им нет. Но так будет лучше. Для нас всех.

***

Что-то произошло? Я не знаю. Давно уже не вылазил из собственных записей. По слухам слышал, что произошла какая-то неудачная операция, что выполнял Аргентум. Я пробовал спрашивать Диму, но тот нервно отмахивался, а потом и вовсе перестал отвечать. Обычно он так делал, когда был чем то очень занят. Но чем? Что там произошло? Я узнал, что там произошло. От Димы как раз. Он обратился ко мне, с просьбой о помощи. Но почему только сейчас? Почему я только сейчас узнаю, что моих детей где то разорвало на куски, а потом их сознания вы добили всмятку? Я злился, очень злился, но все же должен был что-то сделать. Хотя, почему должен? Они же погибли, а потом ты, дорогой мой друг, еще сильнее разбил их. Для чего мучать бедных людей, дай им умереть. Но Дима не хотел, ведь он не любил терять полезное. Когда я спросил о Кате, ведь она вроде пострадала больше, он меня просто проигнорировал, а вот про Сергея ответил, он ведь из-за него обращался. Мой мальчик был жив, пока что, но не один полимерный расширитель не мог привести Нечаева в норму. Они просто не выдерживали. А потому он упомянул тот, что разрабатывал я еще при жизни. А после смерти частично продолжил, но уже не вдаваясь. Точнее сначала мы с Димой начинали, а потом я заканчивал, и так как основу делал я, он считается моим. И по моей основе он и устанавливался по немного иной схеме, о которой мог знать только я, ведь и операции с "Восходом" сам проводил. А его еще и чуть изменить нужно было, чтобы он подошел бедному полу-живому Сергею. И я согласился. В моей душе была капля надежды, что хотя бы он выживет. Но Дима обманул меня, хотя нет, он ведь не обманывал меня, просто недоговорил. Умолчал о том, что разум Сергея придется подчистить. Он стер из его памяти практически все. Хотя даже не практически. Детство, юность, друзей, меня и даже его жену. А кстати о жене, от нее тоже мало что осталось. Почти ничего. Он молчал о ней, потому что оказывается превратил в робота, даже неполноценного, а разделенного на две части. И тогда я был возмущен в край. Мало того, что он не дал им спокойно умереть, так еще и уничтожил их личности, хотя оставил тела в живых. И то,Катю не очень. Я попытался добиться от Димы доступа в ее код, а точнее разум, чтобы зайти изнутри. И смог, и зашел. Лимбо- по простому, то очень красочный мир, как бы если смотреть на человека изнутри. У каждого оно конечно свое, ведь каждый человек уникален. Но я там - хозяин, именно создатель этого уникального мира, и мне подвластно любое Лимбо,если у меня есть человек перед глазами. Я сгреб остатки Разума Кати, и отправил глубоко в Лимбо, будто бы в спящий режим. Это единственное, что я мог сделать, дабы облегчить ей смерть. Я обозлился. Словно ребенок. Я был зол, расстроен, обижен и много других подобных эмоций. Но молчал, ведь не мог ничего сделать. Физически, я зависел именно от Димы, от своего "носителя" грубо говоря. Но морально был свободен. И это были первые мои яркие эмоции, после нескольких лет затишья, и они были отнюдь не хорошими. Лариса и Витя, думаю, совсем поникли. Теперь их не слышно. Я не знаю, что они делают, но зато знаю, кого они во всех бедах винят. И в моей смерти, и в "смерти" Нечаевых. Боюсь представить, что сейчас у них на уме. Ведь они остались вдвоем, в надежде лишь друг на друга. Из нас пятярых осталось лишь двое...

***

Дима попросил меня присмотреть за его подопечным. Да, теперь уже его. За Сережей, от которого осталось только ФИО и внешность. Я охотно согласился. Ведь теперь от меня осталось примерно столько же, но я хотя бы помнил, кто я. Потеря моих младших тоже по мне ударила. Сильно. Как и по ним в то время. Но вот, Сережа, которому я так много хотел сказать сейчас стоит буквально передо мной. Но это не тот Сережа. Он не хочет меня слушать, и в целом воспринимать. Уверен, обо мне Дима лучше всех воспоминания подчистил. Зато в самого Диму он верил всем сердцем и мозгом. До боли обидно, в дряхлой душе кошки скребутся. Муся наверное. Но я не должен этого показать, к нему нельзя в лоб заходить. Его же буквально слепили заново. И пытаться переделать застывший пластилин очень сложно, перед этим нужно снова его разогреть, чтобы слепить что-то другое. Петров слетел с катушек. Неудивительно. Он морально был слабее всех в этой четверке, слишком восприимчив, вот и не выдержал. А Ларисе некуда деваться, видать за ним пошла. Да и ее психика очень пошатнулась. Сначала потеряла меня, а потом и ближних друзей, если даже не больше, а тем более видела, как они почти умирали. Она врач, и к смертям, должно быть, уже привыкла, но к смерти ближнего привыкнуть нельзя. От прошлой нашей жизни не осталось и следа, а все из-за кого? Относительно из-за Димы. Но в основном из-за меня. Если бы я не был так наивен и глуп, остался бы жив, и им было бы лучше, все бы были живы. Но я облажался, а потому и получил такой итог. Я что, опять виню себя во всем? Уже не важно, назад не повернуть. Мне ничего не остается, кроме как полностью самостоятельно закапывать свою личность. Становясь простым "ХРАЗом" , что то вроде груши для битья. А главное кому? Тоже не важно Уже почти ничего не важно. Но я могу не сильно заморачиваться, ведь сам по себе Я - очень хороший слушатель. И Сережа это ценит, или оценит позже. Ведь я могу выслушать, успокоить и быть рядом, как раньше. Хотя "как раньше" уже никогда не наступит. Но я могу сыграть на эффекте остаточной памяти. Послевкусия, что у него осталось. Он будет узнавать это, но никогда не вспомнит, откуда. А потому машинально довериться. И я не хочу себя винить, это уже не мой Сергей. И вот моей опоры рядом больше нет. У меня вообще ничего нет. И я устал, снова я очень сильно устал. Будь у меня тело, вот сейчас бы я точно заплакал, от усталости, а после бился бы в конвульсиях от истерики и осознания своей беспомощности. А мысли продолжают мелькать. "Они тоже очень устали. Надо дать и им обрести покой. " И у меня вновь нет сил бороться. А я и не хочу. Мне не за что бороться. И сейчас я впервые с ними согласен. Я вновь отдаюсь мыслям. Забываю свою личность, и мне уже не важно, чем это закончится. У меня есть цель, опять же из этих мыслей, и Я ее добьюсь. Ведь сейчас мне не за что больше хвататься. И нечего больше терять. Сегодня такой же день как и сотня дней раньше. Но именно сегодня меня гложет тоска. Разве я терял что-то? Возможно. Может в чем-то проиграл? Да, так и есть. Только вот я до сих пор не осознал одного простого факта - именно сейчас я потерял себя.