В затхлой квартире царила звенящая тишина. Одна несчастная лампочка свисала с потолка, освещая кухню приглушённым светом.
Кащей сидел за столом, держа в руках недопитую рюмку, и бесцельно разглядывал прозрачную жидкость. Мыслями он был совсем не здесь, а где-то там, в провонявшем подвале. Стоял и смотрел в карие глаза, пронизанные холодом.
Когда-то в них сверкали мальчишеское озорство и влюблённость. А Кащей упорно делал вид, что не замечает последнего. Отталкивал Суворова, обращался с ним жёстче, чем с остальными, обнажал перед ним всю грязь, что скопилась в душе.
Хотел показать, что с такими, как Кащей, лучше не связываться, ничем хорошим это не закончится. А любовь, может, и первая, но не последняя.
Только вот Вова понимать этого не хотел. А когда Кащей дал ему по морде для профилактики, он лишь размазал кровь по лицу и затянул его в горячий поцелуй.
То была точка невозврата. Для Кащея.
Сейчас-то он понимал, что боялся не только судьбу пацана загубить, но и полюбить его в ответ. Вова же ему своё сердце доверил, ничего не боясь. Смотрел прямо в душу и ни разу глаз не отвёл.
И взгляд его всегда был наполнен любовью, а сегодня — лишь неодобрением и
разочарованием.
Кащей даже растерялся на секунду, но виду не подал. Держался за бутылку с сигаретой, как за спасательный круг, чтобы руки чем-то занять. Улыбался натянуто и отчаянно пытался скрыть свою неловкость за унизительными шутками и показательным гневом, когда Вова начал предъявлять ему что-то.
До скрежета в зубах хотелось задеть Суворова, пробить его железную стену, увидеть хоть что-то, кроме явного осуждения. И попытки увенчались успехом. Стоило Кащею направить свои выпады в сторону Марата, как всего на пару мгновений карие омуты забурлили от злости.
В тот момент что-то внутри Кащея ликовало, но ему было мало. Потому и добился от Вовы согласия на спарринг, воспользовавшись ситуацией.
А потом жалел, что сделал это.
Всего за два года Адидас из пацана превратился в настоящего мужчину. Держался уверенно, статно. А под одеждой скрывал сильное подтянутое тело. Это Кащей заметил, ещё когда поздоровался с ним, похлопав по плечу.
Он следил за спаррингом, с жадностью очерчивая каждый изгиб его тела, и пришёл в себя, только когда Суворов приземлился на пол после смачного удара.
Кто мог винить Кащея за то, что он сделал потом? Кто мог винить его за то, что ему до смерти хотелось прикоснуться к Вове после двух лет расставания?
Если подумать, наверное, вся улица. Если бы они только знали, какие их с Адидасом-старшим связывали отношения, давно отшили бы обоих. И правильно сделали бы.
Да будь у Кащея хоть что-то, ради чего можно было оставить эту безнадёжную жизнь в группировке, сам ушёл бы! Всю кровь же из него высосала. Но увы, кроме этого болота, у него больше ничего нет. Вот он и тонет в нём, давно потеряв источник света.
В голове промелькнули карие глаза, на этот раз до краёв наполненные нежностью, и мягкая улыбка, от которой сердце билось чаще. Кащей прикрыл глаза, словно наяву чувствуя тёплые руки на своём теле и горячее дыхание на шее.
«До одури люблю тебя, слышишь?»
Кащей распахнул глаза и осушил рюмку, даже не поморщившись от тошнотворного вкуса.
Он потянулся к бутылке, чтобы налить себе ещё, но в оглушительной тишине вдруг раздался стук в дверь.
— Да пошли вы все лесом, — пробормотал он себе под нос, не сдвинувшись с места.
Только вот незваный гость намёка явно не понял и продолжал стучать, с каждой секундой всё больше и больше действуя Кащею на нервы.
Он помассировал переносицу, мысленно предупреждая мразоту, что ещё один стук и его здоровью грозит значительный урон.
Но мразота, видимо, мысли читать не умела, потому что в следующую секунду послышалось аж три настойчивых стука.
Кащей подорвался с места и с матами направился к двери.
— Со стеной познакомиться хочешь, сука? Я не Мороз Иванович, любое желание исполню, блять.
Кащей хотел вылететь в подъезд, чтобы без лишних слов размазать недоноска по стене. Так сказать, природа ошиблась, а Кащей не ошибётся. Но стоило двери с грохотом распахнуться, как он тут же замер на пороге, встретившись с теми самыми карими омутами.
Вова отшатнулся от двери и посмотрел на него, как на бешеного.
— Помешал?
У Кащея от одного его голоса в груди что-то затрепетало. Как у мальчишки, ей-богу.
— Да нет, конечно, — расплывшись в хитрой улыбке, ответил он. — Пришёл сотку вымаливать? Опоздал, Вовка, уже и тридцатку не верну.
— Пропил? — это даже как вопрос не прозвучало.
Кащей осуждающе поцокал языком.
— Кто же так со старшими-то разговаривает? Всё уважение в Афгане растерял, как я погляжу.
Но Вову ведь никаким спектаклем не купишь. Он его насквозь видит и дешёвых представлений не любит.
— Поговорить надо.
А вот Кащей его, похоже, уже совсем не знает, раз даже эмоции на лице прочитать не может. От осознания вдруг тошно стало и обидно как-то.
— Иди-ка ты домой, Адидас, — выдавил он, потянувшись к дверной ручке. — Семья по тебе соскучилась, а ты по подъездам шляешься. Некрасиво это.
Дверь почти закрылась, когда Вова с силой потянул её на себя и решительно вошёл внутрь. Кащей даже выругаться не успел, как оказался прижатым к стене.
В нос ударил запах одеколона и пота, въевшийся в старую куртку Суворова. А если зарыться носом в шею, можно почувствовать его родной запах.
У Кащея от одной мысли чуть крышу не сорвало. Он невольно опустил взгляд на губы Адидаса и шумно сглотнул.
— А ты? — вдруг спросил тот.
Кащей поднял на него непонимающий взгляд.
— Что я? — осипшим голосом спросил он, после чего прочистил горло.
— Соскучился?
Очень. До боли в груди соскучился. Каждую ночь надеялся увидеть эти глаза хотя бы во сне, а они на него теперь смотрят так отстранённо, что аж взвыть хочется.
— Тебе присунуть что ли некому? — натянув ухмылку, спросил Кащей. — Покувыркаться пришёл?
Суворов медленно отстранился от него и отошёл к противоположной стене, прожигая нечитаемым взглядом.
— Ну чего ты так на меня смотришь, морда ты автоматная? — сокрушённо произнёс Кащей. — Уезжаешь, словом не обмолвившись. Через два года заявляешься и смотришь, как на врага народа. Предъявы какие-то кидаешь. А теперь вот, потрахаться хочешь, — с каждым словом его голос становился всё громче и громче. — Хуй поймёшь тебя, Вова!
— Я на сборе сказал, что в армию ухожу, — отчеканил тот.
— А мне лично ни хрена не сказал!
— А ты мне кто, чтобы я тебе
лично о чём-то говорил? — невозмутимо спросил Суворов. — Мы же с тобой просто кувыркались или я тебя неправильно понял?
Кащей издал неверящий смешок и застыл с кривой улыбкой на лице.
— Ну и сука же ты, Вовка.
В груди что-то ныло, но Кащей всеми силами старался не обращать на это внимания.
Надеялся ли он, что получит объяснения Суворова? Возможно. Надеялся ли, что всё будет по-прежнему? Совсем немного. Надеялся ли, что Вова снова скажет, что любит? Больше всего на свете.
Только вот Вова объяснять ничего не собирается. Покувыркаться хочет, а в любви признаваться не спешит.
Может, не надо было его отталкивать? Перепихнулись бы и на душе легче стало бы.
— Иди домой, ужин стынет, — устало произнёс Кащей, планируя нажраться, как самая последняя свинья.
Он стоял, уставившись в стену, и мысленно умолял Адидаса уйти по-хорошему.
Но тот мысли читать не умел. Это он уже доказал, когда в дверь стучал, как упрямый осёл.
— Ты мне на вопрос не ответил.
— Домой иди, говорю.
— Скучал или нет?
— Чё ты прицепился-то, а? — с вызовом произнёс Кащей, снова повысив голос. — Какая, блять, разница?
Суворов задумчиво посмотрел на него и отвёл взгляд, достав из кармана сигареты со спичками.
Кащей наблюдал за ним, стараясь запомнить каждую деталь. Чтобы было что вспомнить, когда в бутылке не останется ни капли утешения.
— Большая, — наконец ответил Адидас, затянувшись. — Я бы вообще не пришёл.
Кащей громко усмехнулся и хотел съязвить, но тот продолжил:
— Если бы с Маратом не пообщался.
Кащей вмиг напрягся, уже догадываясь, что он скажет дальше.
— Он мне проболтался, что ты ему регулярно допросы устраивал. Обо мне спрашивал.
«И в кого ты только такой борзой, Маратка?»
— Ну так надо ему за это дело прописать пару профилактических! Не по-пацански это за спиной у старших языком чесать. В наше время за такое весь возраст—
— А сам ни одного письма мне не написал, — закончил Суворов.
Неправда. Из писем Кащея целый роман можно составить. Если бы они были целы, конечно. Он писал и сжигал, а потом переписывал и снова сжигал всё к чёртовой матери.
Поэтому Вова неправильно своё утверждение сформулировал. Кащей ему писал, просто так ничего и не отправил.
Только какая теперь разница?
«Большая».
Адидас выдохнул облако дыма, а Кащей наполнил им свои лёгкие.
Уголки его губ поползли вверх от осознания.
— А ты что, моих писем ждал?
— На мой вопрос ответь сначала.
Попался.
Плечи Кащея затряслись от беззвучного смеха. Он оттолкнулся от стены и приблизился к Суворову.
Тот продолжал курить как ни в чём не бывало, но теперь Кащей видел, что он весь на нервах. Смотрит выжидающе и тоже боится чего-то.
Недолго думая, Кащей склонился над ним, губами касаясь мочки уха, и наконец ответил:
— Скучал, Вова.
Очень.
В ту же секунду его обвили сильные руки, а шею обожгло горячее дыхание.
— Вот сразу бы так, — с облегчением выдохнул Адидас. — Не ты один перед Маратом позорился, между прочим. Я в каждом письме о тебе спрашивал. Ещё тогда поклялся всю твою водяру в раковину слить.
— А вот этого не надо, — тихо засмеялся Кащей, впервые за долгое время чувствуя лёгкость на душе. — Она тоже денег стоит.
— Продадим, значит, — не сдавался Вова, а Кащей спорить не стал.
Неважно всё это. Как-нибудь потом.
Сейчас важнее прижаться к любимым губам и постараться не сойти с ума от нежности. А потом забраться под тонкий свитер и—
— У тебя руки ледяные, — сказал Вова, отстранившись. Воспользовавшись моментом, он открыл дверь в туалет, выбросив сигарету, которую до сих пор держал в руке, и снова вернулся к нему. — Дай согрею.
Кащей немного растерялся, но руки всё равно протянул, а Вова поднял их к своему лицу и стал дышать на них, обдавая тёплым дыханием.
Кащей наблюдал за ним, как зачарованный, и думал о том, что Вова сейчас не только руки ему греет, но и
сердце.
Суворов поймал его взгляд и, заигрывающе подмигнув, первый раз за весь день искренне улыбнулся ему.
Могут ли от улыбки распускаться цветы? В этот момент Кащей был уверен, что могут. А иначе, как объяснить целый сад в его груди?
— Вов, — прохрипел он, прежде чем смог остановить себя, — я тебя так люблю.
Суворов замер, ошарашенно распахнув глаза, и…
рассмеялся.
— Чё смешного? — лёгонько толкнув его в плечо, спросил Кащей.
По идее, Суворов сейчас плакать должен. Ну, или хотя бы в объятиях его душить, а не смеяться как будто самый смешной анекдот услышал.
Адидас неверяще покачал головой и, улыбаясь до ушей, ответил:
— Если бы я знал, что надо просто в армию смотаться, чтобы услышать эти слова, я бы давным-давно уехал.
— Ты допиздишься сейчас.
— Да шучу я, — улыбнулся Адидас и аккуратно переплёл их пальцы. — А скажи ещё раз.
— Не заслужил ты, Вовка.
— Ну скажи. Смеяться не буду, слово паца—
Кащей прервал его, затянув в нежный поцелуй. Признания в любви ему давались с трудом, но, к счастью, слова — далеко не единственный способ донести свои чувства.
Он погладил подбородок Суворова большим пальцем и, мягко надавив, приоткрыл его рот. Тот сладко простонал в поцелуй и второй раз за вечер прижал Кащея к стене. А потом опустил руки на его бёдра, притянув ещё ближе.
Кащей судорожно выдохнул, через ткань брюк чувствуя, как возбуждение Суворова прижимается к его собственному. Он подался вперёд, постепенно создавая трение между их телами.
Адидас прошипел и по-хозяйски опустил руки на его ягодицы. А Кащей ладонями очертил его плечи, плавно переходя к груди, животу, и, поддев кромку штанов Суворова, опустил руку
ещё ниже.
Вова жалобно простонал и уткнулся ему в плечо, прикрыв глаза от наслаждения.
— Я вижу, Адидас-младший тоже скучал по мне, — самодовольно улыбнулся Кащей.
— А Марат-то тут причём? — нахмурился Вова.
— Я про твой ч—
— Всё-всё, заткнись, я понял. Придурок.
Кащей мог поклясться, что он улыбался, когда говорил это.
—
К сожалению, на ночь Вова остаться не смог, потому как «завтра рано вставать».
— Зачем? — спросил Кащей.
Он лежал на старом диване, укрывшись одеялом по пояс, и смотрел, как Адидас одевается.
От этой картины на душе снова какая-то необъяснимая грусть просыпалась.
— Надо пацану деньги вернуть, — ответил Суворов, натягивая свитер, — а денег нет. Значит, будем искать.
Кащей закатил глаза, искренне не понимая, зачем впрягаться за пацанёнка и его горе-маму, но спорить с Адидасом по этому поводу было совершенно бесполезно.
— И где же? — полюбопытствовал он.
— На шоссе.
Чего, блять?
Кащей привстал на локтях, ошалело посмотрев на Суворова. Тот бродил по комнате, пытаясь найти свой носок, и не обращал на него внимания. Как будто совсем не выдал какую-то дичь пару секунд назад.
— Где? — переспросил Кащей.
Мало ли, может, это шутка такая. Вова же обожал пресными шутками делиться в самые неподходящие моменты.
— Говорю же, на шоссе.
— Вов, — начал он, прочистив горло, — я, конечно, всё понимаю, но не дело это, на шоссе стоять. Скорлупе, тем более. Да и тебе тоже! Из интеллигентной семьи же—
— Ты чё несёшь? — Вова остановился посреди комнаты, вытаращив на него глаза, и явно пытался не засмеяться. — Мы у водил бабки за проезд по нашей дороге отжимать будем. Ты чего там себе напридумывал?
Когда неловкое недопонимание было разрешено, а носок Адидаса был найден, Кащей стоял в прихожей в расстёгнутой рубашке и поношенных брюках, задумчиво закуривая сигарету.
Суворов обулся и, выпрямившись, поправил куртку.
— Ну, ладно, я—
— Слушай, Вов—
Сказали они одновременно, после чего заулыбались.
Кащей потянулся к своему кожаному пальто и, порывшись в карманах, достал оттуда купюру с монетами.
— На вот, возьми, — сказал он, сунув деньги Адидасу.
— Зачем это?
— За красивые глазки, — подмигнул ему Кащей, только Вову это совсем не впечатлило. — Просто отдай этому— Как там его? Алёша?
— Андрей.
— Да-да, ему.
— Я же проиграл.
— А там и не тридцать рублей.
— Всё равно не могу взять, — не сдавался Суворов.
— Блять, Вова, — повысил голос Кащей, — хочешь, чтоб Алёша с голоду помер?
— Андрей.
— Я так и сказал.
Адидас задумчиво опустил взгляд на деньги и снова посмотрел на него. Кащей вздохнул, решив, что он снова собирается спорить, но вместо этого получил самый тёплый взгляд за весь вечер и улыбку
.
Кащей совсем растерялся и даже не заметил, как оказался в объятиях Суворова. Придя в себя, он неуверенно обнял его в ответ.
— Ты чего это? — спросил он дрожащим голосом.
— Да люблю тебя просто.
Кащей тихо засмеялся, ощущая какую-то немыслимую радость на душе.
— Если бы я знал, что надо просто денег тебе дать, чтобы услышать эти слова, я бы давным-давно это сделал, — проговорил он, решив отомстить.
— Кащей, блять—
— Да всё-всё!
—
Суворов вернулся домой в полночь.
В это время его семья уже спала, поэтому он открыл дверь своим ключом и прошёл в их с Маратом комнату, тихо прикрыв дверь, чтобы никого не разбудить.
— Ну чё, помирились? — послышался язвительный голос за спиной.
Не то чтобы Вова думал, что братец действительно спит, но всё равно вздрогнул, услышав его громкий голос в уютной тишине.
— Спать иди, — ответил он, начав раздеваться. — Если проспишь, я тебя будить не буду. Сам перед пацанами объясняться будешь.
— Да ладно тебе, Вов, — чуть тише произнёс Марат. — Я же имею право знать.
Адидас тяжело вздохнул и взглянул на брата, который сидел на своей кровати и смотрел на него, как побитый щенок.
Вот гад, умеет же на чувствах играть. Как будто Вова не знает, что он просто над Кащеем позлорадствовать хочет.
— Да помирились-помирились, — сказал он.
Марат тут же расплылся в хитрой улыбке. Впрочем, как и ожидалось.
— Ну наконец-то. Может, хоть скулить перестанет, как несчастная су—
Адидас запустил в брата подушку, успешно заткнув его болтливый рот. Только вот эффект был недолгим.
«Может, рассказать ему про «Адидаса-младшего», чтобы захлопнулся?» — подумал он, слушая жалобы брата о том, как он замучился за эти два года.
Да Вова и сам замучился, если честно. Никак не мог выбросить из головы любимые руки, лицо, запах, голос...
Вова мечтательно улыбнулся, вспомнив, как всего пару часов назад Кащей едва слышно шептал ему слова любви сквозь вздохи и стоны.
— …нимаю, чё, рук что ли у него нет? Сам бы взял да и— Вов, ты меня слушаешь? Вов!
