Вторая половина семестра. Нерадивые студенты едва заставляли себя вставать на утренние занятия, растратив всю накопленную за каникулы энергию, в то время как излишне тревожные вплотную прижимали к себе учебники, сотрясая стены нервной дрожью перед ещё далёкими экзаменами. Лучшее время для простой контрольной работы — или же самое что ни есть неподходящее, по мнению новоиспечённого профессора проклятий, учитывая объём внеурочной занятости.
Ректор Санторо умело вмешалась в расписание занятий так, чтобы в течение недели проверки успеваемости (или «адской шестидневки», как говорил Тадди) у учащихся Академии каждый день был помечен лишь одним зачётом — по факту, допуском до сдачи предмета на настоящей сессии. Ранее подобные мероприятия проходили по принципу «то густо, то пусто»: Тадеуш на своём третьем курсе истошно выл от четырёх контрольных подряд, проклиная на чём свет стоит факт, что они с Колючкой были разнополыми близнецами.
— Только представь, отпрашиваешься ты выйти, я — следом, меняемся одеждой, и всё! Мы и так с тобой похожи, а будь я, скажем, девушкой, вообще не отличить. Ты сдаёшь за меня, я — за тебя.
— Ещё чего? Да ты бы мне допуск запорол! — Эстер фыркнула, за что получила лёгкий тычок в бок от брата.
— И ничего бы не запорол! — юноша состроил обиженную гримасу, рассыпавшуюся карточным домиком от собственного смеха через пару секунд. — Или ты могла бы всё сдать за меня…
— Теперь я тут за тебя… — окунувшаяся с головой в воспоминание ведьма поймала себя на том, что втыкает уже третью шпильку в одно и то же место. Эстер сняла очки и устало потёрла глаза. Отбытие в Россию маячило на горизонте, внося неприемлемую для гримуара суматоху в, казалось, обыденные действия. Заметки Тадди уже содержали некоторые наработки: предшественник оставил несколько пожеланий себе будущему относительно простого испытания учащихся — не подозревая, что пользоваться ими суждено не ему. Неровным торопливым почерком в записях была в общих чертах обрисована идея — выдать каждому по небольшому проклятому предмету и попросить либо провести очищение, либо использовать безделицу на своё усмотрение, подчинив запертые, например, в платке, негативные вибрации. Это немного, но отличалось от методики Санторо, тренировавшей студентов на едином для всех шаре из зачарованного стекла. Внутри было запечатано простенькое проклятие, не принесшее бы неудобств помимо головной боли на ближайшие часы. Тадеуш божился, что после вечера в «Уголке Данте» любой уважающий себя пьющий ведающий страдал бы сильнее.
Нововведение профессора Кроу состояло в том, чтобы каждый случай с проклятием был уникальным и строился на слабостях ведающего, которому попадётся. Делмару он бы вручил нечто, выпускающее наружу спрятанные эмоции, Леану бы разозлил, а Генри (понять бы, которого из двух) — заставил замолчать на сутки.
— А, теперь ясно, кого он имел в виду, — Эстер прислонилась к спинке стула, приставленного к трюмо. Она продолжала листать записи, периодически отвлекаясь, чтобы пофантазировать, с каким воодушевлённым лицом брат сочинял временами смешные, но иногда вполне серьёзные вариации проклятий для своих подопечных. Идею стоило взять на вооружение.
— Тебе это будет стоить бессонной ночи, — фамильяр скользнул змеиным телом с туалетного столика и бесцеремонно забрался на колени ведьмы, вытягивая голову вверх, чтобы иметь удовольствие посмотреть на содержимое страниц.
— Не привыкать… — Девушка удобнее перехватила записную книжку, чтобы дотронуться свободной рукой до тёплой чешуи.
— Пр-р-риятно… — существо зажмурило глаза с вертикальными зрачками, подставляя мерцающий бок.
— Ты бы ещё помурлыкал…
— За этим к моим коллегам по цеху, я могу на тебя пошипеть.
Эстер оставляла отца в Кроухолле с тяжёлым сердцем. Пергамский купол помог, но Белогор не обнадёжил, сказав, что приступы Александра Кроу становились тяжелее с каждым разом. Тайны матери также камнем лежали в мягком мешочке души, проткнутом шилом из многочисленных потерь за такую короткую жизнь, а потому отвлечься было необходимо. Тем более, когда отвлекаешься не праздно, а на собственные преподавательские обязанности.
— Значит, так… Второй курс — 21 человек, третий — 19, четвёртый — 24…
— И что, на всех ты будешь готовить персональные проклятия? Да как ты вообще успеешь, их же 70 душ!
— 64, вообще-то…
— Ведьма, открой форточку, твоё занудство весь кислород выпило…
В комнате внезапно раздался тихий хлопок, привычно извещающий о почте. Чёрная сургучная печать послушно отошла от конверта, не повредив ни пёрышка на оттиске.
«Здравствуйте.
Признаюсь, ваша просьба несколько удивила, однако, мне самому стоило помнить о присущей вам неординарности…»
— Как поэтично он клювом щёлкает.
— Кхгм, — хозяйка многозначительно посмотрела между рогов фамильяра, намекая, что прикосновение к голове может быть неласковым. Тот в театральном жесте изобразил кончиком хвоста, как закрывает рот на замок.
«Если вы ограничены в поиске готовых содержащих проклятия предметов, боюсь, я не смогу гарантировать, что все они будут безопасны для студентов. Ваша идея с зачарованными листами звучит убедительнее, но я всё же распорядился прислать примеры того, чем располагаю сам. Возврата не требую.
Желаю доброго вечера, леди Кроу.
В.»
Следом раздалось ещё несколько хлопков. Перед Эстер прямо на полу оказался достаточно странный набор: запечатанная воском хрустальная чернильница с густым тёмным содержимым, швейная игла с короткой красно-коричневой нитью, лаконичная серебряная цепь с подвеской в бархатной коробочке, заблаговременно открывшейся для демонстрации, а также тяжелый на вид и блестящий латунью пресс-бювар. Помня о технике безопасности, профессор натянула прочные кожаные перчатки и осела перед предметами, отчего юбка сложилась на ковре идеально ровным кругом. Первой на очереди стала чернильница. Ведьма покрутила её в пальцах. Прозрачные стенки не отражали свет, хотя, казалось, должны: грани играли в воздухе, отполированные и изящные.
— Aperte! — глаза на миг осветились синим. Жидкость внутри забурлила, неестественно полилась по стенкам вверх, казалось, заполняя собой всё пространство, хотя ранее уровень предполагаемой туши доставал едва ли до середины. В комнате пахнуло морозцем. Раствор схлынул, оставляя неприятные и даже неприличные слова убористым каллиграфическим почерком прямо на хрустале.
— Bastardo, tua madre…
— Не вслух же!
— Прости, — змей зашипел, смеясь и, видимо, позабыв о данном невербально обещании помалкивать.
— Нет, нам это не подходит, они же ещё дети… — Ведающая развеяла заклинание мановением руки и опустила проклятую вещь на место в желании больше никогда к ней не прикасаться.
— Эти дети сами кого хочешь научат, — фамильяр ополз по часовой стрелке импровизированную экспериментаторскую, с недоверием поглядывая, как его ведьма берёт иглу со стороны ушка. Швейный инструмент по своей воле развернулся, силясь оцарапать кожу остриём. Эстер напрягла пальцы, максимально отдаляя кончик от предполагаемой цели. Игла протестующе затряслась, загудела и упала в ворсинки ковра.
— Мерзость, — девушка брезгливо потёрла ладони друг о друга, — не удивлюсь, если некогда нитка была белой. — Проклятый предмет закрутился на месте, будто не мог определить направление атаки. — Как только Ворон её приструнил?
— У мужчин свои методы.
От греха подальше к опасной вещи было применено Очищение, и металл вдруг покрылся ржавчиной. Нить испарилась, видимо, истлев, как ей и было положено со временем. Таков механизм проклятий — сильная эмоция, его порождающая, способна задержать на земле даже то, что должно было вернуться — прах к праху.
Внимательно оглядев подвеску, Эстер решила её не проверять. Она казалась достаточно дорогой для того, чтобы — какое бы зло металл не хранил в себе — не брать украшение на занятие, где с ним могло произойти нечто, грозившее его испортить.
Пресс-бювар едва удалось оторвать от пола. Должно быть, бумаги он прижимал с особой мощью, что даже ураган их не разметает, а лишние чернила впитывал настолько хорошо, что вытягивал их прямо из листа — где надо и где не надо.
— Я такой несчастный! То кляксы, кляксы, кляксы! То письма на скандинавских языках! С умляутами! Я их не понимаю! И теперь пыль, фу, верните тушь, она хотя бы со спиртом! — тяжелая металлическая вещь на удивление заговорила молодым юношеским голосом, хотя проклятия чужой души не чувствовалось. Змей давился смехом, наблюдая комичную картину, где канцелярский предмет упрямо жаловался невольным слушателям на жизнь. — Поменяйте сукно, умоляю, оно ужасно старое! Хозяин совсем меня не ценит! А мне сотня лет, не меньше, поверьте, я старше его бабушки!
— Это вряд ли, — ведьма хмыкнула, отодвигая от себя пресс-бювар, снабжая место его дислокации маленьким пологом тишины. Невольно проскочила мысль — если Ворон пользовался такой тяжелой вещью, то у него крепкий стол. И руки. — И не так уж у меня пыльно, наглец! — Эстер поднялась. Впереди ещё была целая ночь для того, чтобы зачаровать 64 листа бумаги.
***
— Всем напоминаю о том, что к проклятым вещам лучше не прикасаться, а если и делать это, то в защитной амуниции, — профессор Кроу подняла высоко вверх ладонь, чтобы с задних парт было видно перчатки. — Система оценивания двухбалльная — зачёт и незачёт. Для первого необходимо определить тип проклятия, дать краткую справку и ответить на вопрос о возможности, невозможности или отсутствия необходимости Очищения. До второго, я надеюсь, не дойдёт. Желаю удачи!
Несколько столов разместили на помосте так, чтобы они образовали сплошное поле, усеянное многочисленными сложенными пополам тетрадными страницами. Преподавательница позаботилась о том, чтобы их содержимое оставалось загадкой до момента, пока студент не возьмёт понравившийся «билет» и не развернёт.
Леана уверенно подошла к экзаменатору, кивнув ей с улыбкой и сразу устремляя взгляд на ближайший лист. Пальцы ловко потянули за уголок, и бумага послушно скользнула в руку.
— Aperte! — звонкий девичий голос вызвал в письме метаморфозы, и чистая до того бумага засветилась, залом разгладился, и на третьекурсницу воззрилась она сама, но вместо аккуратного носика в шаржевой манере в центре темнело нечто напоминающее пятачок, если бы его изображал скульптор, создававший для готических соборов горгулий. — Проклятие неуверенности! Можно наложить на зеркало, если человек ищет изъяны во внешности, книгу, если сомневается в собственных идеях и ищет чужие; тогда будет встречать в тексте лишь противоположные своим. В целом, на любой предмет, главное, чтобы он был связан с уязвимостью.
— Отлично. Твой вердикт?
— Нет необходимости, но я, с вашего позволения… — Леана смяла лист в руке, произнося формулу Очищения. Портрет остался на месте, но теперь девушка на нём выглядела совершенно обычной.
— Зачтено. Следующий!
Делмару досталось особенное проклятие. Бумага состарилась в руках, превращаясь в пергамент настолько древний, что тот явно был способен вместить в себе древние сакральные знания. Стихийник предпочёл поднять его в воздух магией, а потому не коснулся, иначе мог попасть под действие чар, но и так придумка Эстер возымела действие.
— Что ты видишь?
— Текст.
— Что там написано?
— М-м-м, — юноша не смог ничего произнести, пока не поставил ментальный щит. — Бессмыслица, которая кажется логичной. Настолько, что человек захочет поделиться прочитанным, но не сможет. Оно укоренится так глубоко, что попавший под действие сойдёт с ума, обдумывая одно и то же. Проклятие безмолвия. Необходимость ритуала подтверждаю.
— Со щитом сработал верно, но я бы позаботилась о нём заранее.
Юноша кивнул, после чего сразу прибегнул к Очищению.
— Умница!
Ряды билетов на столе заметно поредели. Под конец занятия профессор Кроу уже устало опиралась о кафедру. Одной из студенток удалось убедительно аргументировать, что проклятие притяжения можно использовать в свою пользу, например, чтобы плотнее привязать себя к конспектам во время подготовки. Как и ожидалось, ведомость была заполнена без неявок и незачётов. Стоило подвести итоги, как в аудитории раздались громкие аплодисменты. Эстер не сдержала улыбки, второй раз желая удачи — уже на сдаче других допусков к экзаменам.
«Молодец, ведьма».
«Как думаешь, Тадди бы мной гордился?».
«Несомненно».
Выходя из класса, Эстер слышала благодарности и оживлённые обсуждения прошедшего занятия. Только неподалёку, в алькове, беседовали Делмар и Леана, особо не обращая внимания на однокурсников. До ушей донеслось:
— Что там было, Дел, ну скажи!
— Что древние греки в самом деле изображали Гекату двуглавой, а третья голова появилась позднее, якобы чтобы создать другой эгрегор и питать его. Дурь, в общем. — Юноша помедлил, — Леана…
— Что?
— Мне нравится твой нос.
***
Долгий день подходил к концу. Эстер ещё раз отправила Ворону послание со всевозможными вариациями слова «спасибо», пусть и не стала использовать присланный им «реквизит». Хотя по поводу пресс-бювара на будущее она бы подумала.
Деликатный стук отвлёк от изучения расписания на следующее утро. Девушка уверенно открыла дверь, скидывая наконец плащ и с удовольствием размяв плечи. Фигура верховного ведьмака застыла в проёме, спрашивая разрешение войти.
— Добрый вечер. Как прошла проверка знаний? — мужчина прошёл внутрь, кивая. — Надеюсь, вам ни одна из моих безделиц не наскучила?
«Я лично по тебе тоже не шибко скучал» — шипение между ушами явно отдавало улыбкой.
— Здравствуйте, нет, благодарю. Иглу я всё же очистила, она представляла опасность, остальные примеры я нашла достаточно… увлекательными.
— Прекрасно. Желаете оставить всё или… — получив щелчок по латунному боку, пресс-бювар явно начал причитать где-то под магическим куполом. — …эта пакость вам надоела?
— Нет, нет, спасибо, это очень интересно, но я не посмею. Если вы одолжите мне громко говорящую канцелярскую принадлежность на неделю, буду очень признательна, обязуюсь вернуть день в день.
— Не утруждайтесь, он — прекрасный помощник. Жаль, алкоголик. Приношу извинения за чернильницу, она своеобразная, но для демонстрации годится. Не стану больше оскорблять ею ваш взор. Был рад помочь. — Ворон попрощался и вышел из комнаты, сжимая хрустальный бутылёк в руке. Из четырёх предметов на столе он забрал с собой лишь один. Ржавую иголку можно было без зазрения совести выбросить, остальные же…
— Подвеска! — Эстер охнула, бросилась к двери, за которой, закономерно, никого не обнаружила. Мужчина ушёл.
— Ты её так и не проверила. Может, он это почувствовал, дал ещё времени с ней разобраться.
Ведьма подошла к трюмо, заклинанием открывая коробочку. Оттуда на неё смотрел ворон, вернее, ворона, что угадывалось по гладкому, без выступающих перьев, горлу, более изящному туловищу и чернению только на голове и маховых перьях раскрытых в полёте крыльев. Птица была отлита в профиль и глядела чёрным агатом единственного видимого внимательного глаза.
— Aperte! — набившее за сегодня оскомину слово выпорхнуло в последний раз за день, и подвеску будто окутала густая тёмная дымка. Она покружилась внутри коробочки, а после взмыла, оказываясь на уровне глаз. Чёрный туман понемногу стал складываться в слова — знакомым почерком.
«Леди Кроу, прошу прощения за вольность, но не мог не поздравить вас с приближающимся днём зимнего солнцеворота. Боюсь, в Петербурге шанс не представится. Буду рад видеть её на вас — она прекрасно подходит вашей фамилии.
В.»
— Это же… Она «чистая»! Без проклятия!
— Который раз тебе говорю, что ты на проклятия смотришь чаще, чем на мужчин… Даже тех, кого целуешь. Не стой, а надевай. Надевай же!
