Лепестки в стихах

Приятное тёплое солнышко проснулось, начиная потягиваться и отправлять все свои первые лучики в "страну восходящего солнца", то бишь, в Японию. Они скользили по сонным уличным котам, которые выходили из всяких укромных местечек, потягиваясь и нежась под приятным тёплом. Один рыже-белый котик смело побежал за каким-то шуршащим пакетиком, потому что он очень привлекательно зашуршал. А его золотистый породистый друг скептически наблюдал за ним с какого-то ящика, свернувшись там клубочком и наблюдая за этой незатейливой игрой. А Коля уже не спал, пусть и очень рано сейчас. Уже шесть-тридцать, школа через два часа, а парень уже полностью готов. Сумка с учебниками стояла у кровати, Гоголь уже был одет. Но блондин предпочёл сейчас лежать с мечтательной улыбкой. Как же чудесно. Какое же крылатое это чувство — любовь… Да, Николай просто по уши влюблён в своего одноклассника, Фёдора. Вся стенка над столом была увешена всякой всячиной о прекрасном Феде — от фотографий и рисунков брюнета, которые Коля рисовал и фотографировал в периоды сильных всплесков желания внимания, до расписания и предпочтений объекта симпатии. Как же Коля был влюблён в своего Феденьку… Всё-таки он часто благодарил судьбу о том, что он учится в одном классе с этим красавцем. Но пора пойти в школу, чтобы, может быть, даже пойти и спросить, что Достоевский делает после школы. Нет, Николай, безусловно, помнил, что у брюнета сегодня скрипка, но а вдруг Достоевский мягко улыбнётся и скажет, что занят, но может прогуляться с Колей до дома. И не против ли блондин этого. А Коля никогда не против. Он покраснел бы и смущенно кивнул, в голове уже крича от радости. Но это пока что только мечты, такие желанные…! Ах, о чём это? Николай вскочил, думая, что уже всё пролежал, но затем улыбнулся, расправляя на себе одежду, ведь надо красиво выглядеть, взял свою сумку и закинул туда корм для котов. Ибо ему ещё спускаться по "кошачьей улочке" — так прозвали спуск в квартале, где жило очень много котов. Да и в принципе там было вечное место сбора всех пушистых и мяукающих. И Гоголь, преисполненный любви к ним, почти как к Феде, всегда с утра выходил из дома раньше, чтобы покормить ушастиков. Он идёт по извилистой улочке, наслаждаясь тихим щебетом воробьев и песней в одном наушнике. В древних проводных белых наушниках, которые где-то были подкрашены в какой-то другой цвет, играло что-то меланхолично-восторженно-спокойное, пока Николай, с улыбкой до ушей, шёл в школу. Он по привычке шел по левой стороне, что-то бормоча себе под нос и едва-едва протанцовывая любимые моменты в песне. А вот и кошачьи жители! К Николаю прямо бежит махонький чёрный котёночек, который врезается в белые кеды парня и мурчит, как трактор, потираясь о ноги Коли. Тот улыбается, садясь на корточки и поглаживая маленького жителя этой кошачьей улочки. Какой же он милый и ласковый. Прямо как Федя в мечтах. Но всякий раз, когда Гоголь поднимает руку, котик сначала пугливо прижимает ушки к головке, а поднимает только тогда, когда палец Гоголя коснётся шерстки. Но он такой милашка! Хоть бы можно было домой взять… В мисочки, принесённые заботливой старушкой, Николай насыпает понемногу сухого корма. К нему сбегаются котики, и каждый считает своим долгом потереться и получить ласку от мальчика. И вдруг Коля услышал сонный бархатистый голос. Сердце совершило кульбит, бабочки в животе затрепетали, а Гоголь забоялся даже обернуться. — Ого, Николай. Какая приятная и неожиданная встреча, — Достоевский мягко улыбнулся, садясь рядом на корточки и нечаянно касаясь руки Гоголя. — Доброе утро, Федя), — улыбается в ответ Коля, пока в глазах сверкают сердечки по ощущениям, хоть бы только Федя руку не убирал!! — Ох, извини меня, — брюнет виновато улыбнулся и убрал руку. — Да ничего страшного, — хихикнул Николай. — А ты тоже подкармливаешь котов? — надо б это записать, Гоголь и понятия не имел об этом!! — Да. Но я очень часто удивлялся, что корм уже есть. Ты хороший человек. Ты же не против прогуляться до школы вместе? Достоевский встаёт с легкой улыбкой, что идеализируется в глазах влюблённого Николая, который едва сдерживался, чтобы не вскочить и не завизжать. Да, да, господи, да!! Он очень хочет прогуляться с Фёдором до школы. А брюнет протягивает руку Гоголю, помогая ему встать. И Коля с легкой радостью для себя отмечает, что они прохладные. И ногти чуть-чуть обкусаны. — Я буду очень даже за). — Тогда будет слушать твою музыку. Потому что мне лень доставать телефон. Николай с трепетом дал ему один наушник. Ну сегодня прямо чудесный день! Коля даже этот наушник будет хранить, как зеницу ока. И руку больше мыть не будет. Ее же Феденька касался… Тем временем Достоевский надел наушник, мягко приулыбнувшись. — А у тебя неплохой вкус. Всё-таки включить рандомный спокойный плейлист под спокойное утро было очень хорошей идеей. Вот и Фёдор похвалил, и настроение поднялось. Вся дорогах в школу прошла в разговорах, где Николай временами, от волнения, громко говорил, смеялся и шутил, трепеща перед тихим смехом Феди. Как же прекрасно… Сегодня — официально самый лучший день. Они зашли в школу и разошлись, будто и не разговаривали сейчас, как закадычные друзья. Гоголь улыбается, предвкушая, как сейчас расскажет Сигме обо всём. — Сигма, я сейчас тебе такое расскажу! — Ну? Что на этот раз? — Пошли выйдем. Николай утягивает Сыромятникова за дверь, где вешается ему на плечи и почти визжит, но затем еле-еле берет себя в руки. — Короче, мы с Федей вдвоём прошлись до школы! И он сказал, что у меня хороший музыкальный вкус! И сказал, что я хороший! — Вау. Он говорит тебе это уже который раз. Последний был вчера, — скептически отнёсся Сигма, жуя печеньку. — Сегодня он говорил так нежно, так… ну прям в душу, Сигма! Как же ты не понимаешь! Мы даже за ручки держались, когда он мне встать помог! Сам! — Воу, целых пять секунд. — Шесть! И в конце он так нежно проскользнул пальцами по моей руке… — Он просто убирал руку. — Нет, он не хотел меня отпускать! — Ладно-ладно, Бог с тобой. Гоголь победно улыбается, а затем затаскивает друга обратно в кабинет, продолжая что-то щебетать о какой-то ерунде. И почему-то он не заметил на себе ревнивого взгляда Достоевского. Хотя раньше чувствовал любой вздох в свою сторону… На уроке всё очень скучно. Коля сидит у окна, рисуя на приливе вдохновения с утра. И тут он вздрагивает, чувствуя, что кто-то сзади начал что-то шурудить с родной косичкой. Николай чуть-чуть развернулся, но никак не ожидал увидеть там Достоевского, который заинтересованно переплетает косичку. И Коля был уверен — он скоро в обморок упадёт от радости. И за руку взяли его, и музыку похвалили, и косичку доплели, и поговорили… Ну чем не сказка? Всё-таки Достоевский самый лучший. И Коля уже, пряча улыбку, чуть-чуть отклонился назад, позволяя доплести себе косу. А рисунок… а рисунок подождёт. На перемене Достоевский куда-то выходит, а Коля незаметно подкладывает листок с новым стихом в учебник, после чего выбегает на коридор прогуляться и подышать свежим воздухом. И тут он заметил Фёдора рядом с каким-то… кто это? Человек с параллели? Но тут блондин услышал имя — это был какой-то Дазай. И черт, почему Достоевский так улыбается?! Ревность просто переполнила парня, когда Гоголь увидел, как Федя бережно заправляет прядку за ухо этому Дазаю. И так ласково это было… Николай прикусил губу, ревностно выдыхая. А Фёдор просто добил его своей репликой! — Тебе так больше идёт. Этот шатен насмешливо хмыкнул, пока Коля за стенкой строил план по уничтожению Дазая, Фёдора, а потом заодно и себя. Но тут Осаму сказал такую вещь, которая заставила Гоголя слушать ещё внимательнее. Конечно, подслушивать нехорошо, но кого это сейчас волновало? Точно не Николая. — Так что ты там хотел мне сказать? — Хотел сказать про те анонимные стихи. Я решил прочитать нормально… — Вау, то есть, не просто, как всегда, выкинуть? — Прекрати язвить и перебивать. Так вот, я прочитал, и, как оказалось, стихи прекраснейшие. — Лучше Бродского твоего? — Ну загнул. Нет, где-то на уровне. Но красиво. Мне понравилось в общем. Если этот человек до сих пор не обиделся на меня, я бы ещё почитал эти стихи. Гоголь краснеет и убегает в класс, пока Осаму смеётся и пытается убедить Достоевского, что человек уже давно обижен. Да! Он добился этого!! Он добился того, что Федя прочитал его стихи, да даже оценил!!! На уроке он ерзает, как уж на горячей сковородке. Достоевский с учебником у доски стоит и что-то объясняет. Видимо, правило по заданному упражнению. А после из книги вылетает тетрадный листок, на который Достоевский смотрит с удивлением и лёгкой надеждой, как показалось Коле. Но он поднимает, извиняется перед учителем за это недоразумение, садится на своё место и, к великому разочарованию Гоголя, не читает стих сейчас. После урока Достоевский вышел вновь из класса, чтобы спокойно прочитать. А Коля белой тенью следует за ним, опасливо наблюдая из-за угла. Достоевский начал читать вслух?! Ему настолько понравилось?! — Любовь оплела мой разум своими сетями, И я пропал навсегда в глазах твоих. И снова, и снова ты со своими друзьями Появлялся во снах и мечтах моих. Ты памятен, как первый закат, Когда кумира впервые увидел фанат, Как ржавый чайник на плите, Который закипел и выкипел на кресте, Как милый мне букет цветов, Который, — как связка шаров, — Такие ж яркие, как радуга в полях Как солнце в небе, как ты в моих глазах. Нет тебя рядом час — и я уже грущу. И вдруг тут понял — я тебя люблю! Николай аж дыхание затаил, с опаской поглядывая на Фёдора. Как же он отреагирует на эту писанину? — Ох… — на губах Достоевского расцвела мягкая и смущенная улыбка. — Какая прелесть… Гоголь отдал бы всё, чтобы Достоевский так улыбался и перед ним. Так нежно-любовно, чтобы сердце щемило. И он не сдерживает легкого визга и убегает к Сигме рассказывать о "невероятно прекрасном Феденьке". И Сыромятников с глубоким вздохом садится и слушает. Но только за печенье. Ведь, как говорил Маяковский: Еда       и поэтам -             вещь нужная, И я       поэтому             сижу                   и ужинаю. — Сигма, ну как ты не понимаешь!! — Потому что я не влюблён в Фёдора. — А в Дазая влюбился). Сыромятников что-то смущенно пробормотал, увидев шатена за Николаем. И Осаму перехватил Сигму на руки, унося куда-то под смущенные визги. А Гоголь стоял в легком шоке. И почему даже у Сигмы с этим Дазаем всё сложилось?! А Осаму осторожно опускает Сыромятникова только в туалете, где бережно целует в щеку. — Что это было!? — Ну Сигма… Ну не люблю я, когда ты рядом с ним стоишь. — Он мой друг, дурашка. Мне на урок вообще-то надо. Тебе, к слову, тоже. — Ммм… и даже не погладишь? Я тут Фёдора всячески науськиваю на Николая, а ты мне и спасибо не скажешь. Сыромятников вздохнул, но улыбнулся, обнимая своего большого кота. Вот всё-таки любит же он шатена… — Спасибо. Пошли уже на уроки. — Ну Сигма… А поцелуй? Ты же обещал! Я уже боюсь, что ты за отношения тех двух печёшься больше, чем о наших! — Дурашка ты. Сыромятников мягко улыбается, осторожно целуя капризного шатена в щёчку и мягко прижимаясь к нему. Как же хорошо было рядом с Осаму… Пусть он и вредина временами. — Сегодня пойдём ко мне? У меня есть новый плед, найденный интересный фильм и пара упаковок моти). — Кокос? — И клубника. — Я согласен, — с улыбкой говорит Сигма, — Ты так и на свадьбу можешь меня позвать. Как же Дазай любит, когда Сыромятников вот так вот шутит. Ну вот просто обожает. Поэтому и целует в носик, хихикая. — Обязательно, только платье… — Ты надеваешь. Я так сказал. — Ну я подумаю). — Ну Осаму. Послушайся меня хотя бы раз. — Ну не знаю, не знаю). Так, ладно, на сакуру пойдём вдвоём смотреть? — Хорошо. А теперь пошли на урок, а то ещё как прогул запишут… Дазай поспешил вместе с Сигмой по кабинетам, уже чувствуя, что Сыромятников будет очень злиться на Осаму из-за прогулов. Ну и пусть злиться. Дазай всё равно его очень любит. И знает, что его любят в ответ. Пусть и его возлюбленный часто игнорирует в школе — боится травли. Но шатен понимает его и принимает все чувства, лишь бы тот был счастлив рядом с ним. А на уроке Гоголь непонимающе смотрит на обычно не опаздывающего Сигму, который украдкой показывает, что всё в порядке, на что Николай усмехается, догадываясь о том, что было между его другом и этим Дазаем и что ревновать Федю к этому Осаму нету смысла. Уже что-то хорошо. Поэтому он осторожно склоняется над очередным стихом, думая, с чем же лучше сравнить бездонные глаза. Они такие… одновременно и обычные, и самые необычные глаза в мире. Надо бы только присмотреться… Можно сравнить с вином? Или… или кровь лучше пойдёт? Нет-нет, всё не то! Лучше уж зернышки граната! Николай обречённо и бесшумно уронил голову на парту, не зная, что и делать. Ничего на ум не шло… — «Всё стопорится, и рифма мне на ум не идёт…», — думает Николай, пока рука сама записывает слова. А Достоевский сзади незаметно передаёт ластик, под которым лежит записка, которую Коля немедля раскрывает и начинает читать: «Дорогой Николай, — уже тут Гоголь готов был визжать, — я что-то заметил, что ты уж больно… подавленно выглядишь сейчас. Неужто что-то случилось?» Блондин заметно оживился, на что брюнет сзади улыбнулся. Ну, хоть что-то хорошо. Уже приободрился такой растрёпанный воробушек. И Гоголь быстро и чуть-чуть неровно записывает ответ, передавая с ластиком обратно. Записка читается сразу же: «Не стоит переживать, всё хорошо! Хотя, можешь придумать рифму к слову гранат? А то на ум ничего не идёт почему-то…» «А ты стихи пишешь?» «Ни в коем разе! Другу надо, он пишет», — бесстыдно врет Коля. А Достоевский прикусил кончик карандаша. Какую рифму тут подобрать… Что-то вообще ничего на ум не шло. Но Фёдор упрямо сжимает карандаш, бросая "первый открытый протест самодержавию серых клеточек" и записывая ответ: «Попробуй звучат и нарасхват. Вроде бы подходит» «Спасибо тебе огромное!» Отныне Николай хранит эту записку до гроба. Ее касался Феденька, и на ней такой прекрасный ровный почерк остался… После уроков Коля перекидывает лямку сумки через плечо, перекидываясь словами с Сигмой и стиркой с Есениным со второй парты, а перекидываясь из-за очень колких шуточек. Но потом Гоголь с легкой улыбкой выбегает из кабинета, радуясь, что будет целая неделя для отдыха. Ах да, он же ещё и с Федей идёт любоваться на цветение сакуры! Николай выбежал из школы, вставляя наушники в уши и улыбаясь всему происходящему. Гоголь, отойдя от школы, даже начал танцевать по дороге, что-то бормоча себе под нос. Как же жизнь прекрасна, вот лучше просто нет! Вдруг ему показалось, что кто-то его зовёт. Он разворачивается на половине движения, доставая наушник, и с легкой улыбкой и румяными от движений щеками разворачивается, ища взглядом, кто же мог его позвать. И видит подбежавшего Достоевского, который сгибается пополам, упираясь руками в колени и тяжело дыша. — Я… тебе всю… дорогу кричал… "Коля, обернись"… — Прости-прости!! Я музыку просто слушал! — виновато улыбнувшись, Гоголь протягивает ему бутылку воды, которая стояла в специальном сетчатом отсеке. — Ничего и спасибо, — Фёдор жадно припадает к горлышку, пока Николай сглатывает, бросая взгляды на дергающийся кадык, сдерживая себя, чтобы не взять и не укусить эту бледную кожу до кровавого следа прямо сейчас… — Да не за что, — с улыбкой отвечает Коля. — А зачем ты бежал сейчас за мной? — Ну… Не хочешь прогуляться? Реальная фраза Достоевского звучит ещё прекраснее, чем та, которую Николай воображал себе в голове. Какой же Фёдор прекрасный… Он так мило едва-едва порозовел, смущенно отводя взгляд, делая вид, что пьёт воду. И глаза так мягко отвёл… — Николай, ты тут? — А? — Гоголь потряс головой. — Я только за! — Тогда пошли. Спасибо за воду. Бутылка возвращается на своё место, а Коля улыбается, когда Достоевский заводит с ним светский разговор. И они в легком разговоре и легком смехе спокойно доходят до дома Гоголя, где Фёдор осторожно берет Колю за руку, притягивая к себе и вынуждая остановиться. — Я даже и не заметил, как мы дошли ко мне! — Я вот что хотел спросить, а… Мы сможем завтра где-то в семь-полвосьмого встретиться у конца улочки? — Конечно! А почему там? — Я знаю одно красивое место. Тебе там очень понравится. У Достоевского едва заметно порозовели щечки, пока Гоголь едва сдерживал улыбку со смешком. Как же хорошо… Смеяться хотелось до невозможности. — Да без проблем! — Прекрасно. Тогда до встречи, Коля. Это незнакомое ”Коля” очень приятным мёдом ложится на слух. И Коля готов сделать что угодно, лишь бы Фёдор вновь и вновь назвал его настолько нежно и с такой же любовью. Ну, конечно это идеализированно в глазах влюблённого Гоголя, но он давал голову на отсечение, что Достоевский реально так сказал. — Пока-пока, Дос-кун! Идиотское прозвище режет слух, но с тем же и приятно. Брюнет приулыбнулся, отходя и махая рукой на прощание, пока блондин незаметно фоткал его. А потом ускользнул домой, спеша распечатать фото и повизжать. И подготовиться! И стих ещё дописать! Для любимого Феденьки. Дома он падает на кровать и довольный смотрит на новый снимок. Но тут ему в голову приходит тревожная мысль. Просто вдруг. Не может же быть так хорошо, правда? Как-то сегодня всё слишком идеально. Гоголь не жалуется, но это странно. — А вдруг, он хочет мне сказать, что я не нужен ему? Вдруг я больше никогда не добьюсь внимания Дост-семпая? Он глубоко вздохнул, смаривать непрошеные слёзы. Ну вот почему сегодня?! Все же было так хорошо! Но так обидно, что его милый Феденька может запросто отказаться от него. Достоевский же не влюблён. Ну не может он любить такого, как Колю. Вот в прошлый раз у него была девочка, которую он любил. Она любила внимание. Она была такой необычной — яркие волосы, броский макияж, яркая одежда. И Николай записывал каждую мелочь о ней. Но когда он пришёл с букетиком лютиков, которые она любила, с бутылкой газировки со вкусом манго, то увидел, что его милая девочка прижата каким-то парнем в косухе к стене, упоенно с ним целуясь, будто весь мир подождёт. Букет упал на пол, а газировку Коля кинул в них, после чего убежал. После этого он решил не влюбляться. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. И он продолжает записывать, по привычке, всё, что любит Достоевский. Уже не афишируя ему это. Просто записывал всякую мелочь о нем, изредка незаметно, ещё перед всеми уроками ставя на стол баночку с холодным чаем и леденцами от кашля. Но что-то Николай закрутил и накрутил себя. Стоит купить что-то вкусненькое на завтра. Да и вообще себя в божеский вид привести. Поэтому он бежит в магазин за рыбками тайяки, за кокосовыми моти и парой жестянок холодного чая. Так же в ход идут замороженные ягоды, вишня и черника, слоеное готовое тесто и сливки, после чего Гоголь несётся домой сделать пирог и порадовать Фёдора. Это будет просто обязательно. Если Коля хочет добиться любимого — стоит, как минимум, его впечатлить. Вскоре, после обожженных пальцев, доведённого Сигмы, отказавшегося работать телефона, пирог был готов. И довольно вкусно и заманчиво выглядел. Просто прекрасно. Шопер осторожно собирается, туда залазит и блокнот с карандашом и ластиком-зайкой, а после Гоголь откладывает свою сумку и идёт мыть голову. После потраченной банки шампуня и нескольких особо ярких приливов желания отрезать волосы к чертям, Коля, с закрученными в полотенце волосами, подобрал себе одежду на завтра и завалился спать. Ибо очень хотелось всю неделю отоспаться нормально. А на утро Достоевский уже десять минут ждёт Гоголя. Неужто тот обо всём забыл? А что Коля? А Коля лениво потягивается, зевает, смотрит на время и с громким матом осознаёт, что опаздывает. Он вскакивает, начинает метаться по комнате, натягивает на себя футболку с джинсами и красными кедами (слава Феде, что вчера подготовился), затем хватает заранее приготовленный букет нарциссов из вазы, свой излюбленный цилиндр и повязку для глаза. А затем, забыв о косичке, побежал из дома. Правда, пришлось вернуться, ибо он забыл свою сумку, потом ещё раз вернуться, ибо забыл ключи. Николай ну очень надеялся, что Федя не будет злиться и войдёт в положение. Ну или в самого блондина… Но всё равно Николай побежал вниз. А Достоевский не находил себе места. Где же Коля? Но увидев бегущий и кричащий силуэт, Фёдор аж выдохнул. Слава Богу, тот в порядке. Он пошёл навстречу, но тут Николай врезался в него, и они вместе упали вниз. — Дос-кун, Дос-кун, прости меня пожалуйста!!! Я правда не хотел опаздывать, оно самое, да и… — Тише-тише, я не злюсь. Давай сначала встанем, а потом поговорим. Гоголь продолжает рассыпаться в извинениях, помогая встать Достоевскому, а затем они вдвоём идут куда-то неизвестно куда. Пока Коля болтал, Фёдор умудрился заплести ему ровную до идеала косу и извинить н-нное количество раз. Пока тот не замолк. Да и замолк от красоты, куда его и привел Федя. Дерево сакуры склонялось над рекой, пряча за своими ветками мост. Рядом была беседка, а место было слишком уединенным, что странно. Где-то на противоположном берегу можно было увидеть воркующих Дазая и Сигму. Осаму мягко гладил возлюбленного по волосам, пока Сигма бережно целовал того в щёки. Но Достоевский подводит Колю к скамеечке и садится рядышком, укрывая небольшой столик клетчатой скатертью, которая вообще должна была идти как покрывало, но потом поменяла место работы. — Ой… я забыл… — Контейнер с едой? Я сам подготовил всё!) Гоголь по-хозяйски разложил вещи, а затем протянул любимый Достоевским холодный чай, видя, как в темных глазах будто бы зажглись звездочки. — Ничего себе, ты прямо готовился… И я кажется, догадался, кто мне чай ставил каждое утро, — после своих слов Федя нежно улыбнулся. — Ну… Ну не знаю… Ладно, я хотел сорвать веточку и засушить!! — Коля вскочил, смущенный, и побежал к дереву, чтобы засушить пару прелестных веточек. А Фёдор усмехнулся, пока всё постепенно складывалось в голове. Вот он и нашёл маленькое солнышко, которое так любезно покупало ему угощения. И если в скором времени произойдёт то, чего он ожидал, то Фёдор скажет ему о своём маленьком сокровенном секрете. А Гоголь в спешке дописывает стих для Феди. Или сейчас, или никогда. И он быстро дописывает последнюю строчку, после чего перечитывает: «Всё стопорится, и рифма мне на ум не идёт, Но рядом ты, который всё сочтёт За творчество и красоту, за чудо, Пусть важность тут всегда раздута. Мои стихи ты полюбил, пусть И кидал сначала в мусор, Но уж теперь я знаю наизусть, Что с Бродским их сравнил, пусть я считал "вот юмор!" Я так люблю тебя! Тебе — душа моя И сердце, и внимание, и ласка Ты только попроси, ты только мне скажи, Что тоже любишь, что влюблён. Я так люблю твои глаза-гранат, Как сам мне подсказал, они ведь нарасхват. Я не могу не рассказать о том, что Тут, — в душе, — любви моей гнездо. Надежды мои только о том, Что рядом будешь ты. И всё.» Он для вида срывает пару веточек, правда, один из цветков упал прямо в согнутый пополам листик со стихом. И Гоголь спешит на крыльях любви к своему объекту обожания. А Достоевский почитывает любимого Иосифа Александровича, попивая чай, после чего с легкой улыбкой поднимает глаза на прибежавшего Колю, который держал что-то за спиной. — Красивые цветки вблизи, да? — Они просто прекрасны! Ах, да, я ж тебе нарциссы принёс! Скромный и чуть вымотанный жизнью букетик передаётся из рук в руки, а после этого ставится в пластиковую бутылку с водой и сопровождается безумно нежной улыбкой Федора. — Спасибо. Я обожаю их. — Я пом… — Николай мысленно затыкает себя. — Запомню это). — Я сейчас отойду, мне нужно позвонить, хорошо? На самом деле никому не надо было звонить, просто Фёдор хочет проверить свою теорию. Брюнет отходит с телефоном и делает вид, что набирает кого-то, отходя. А Николай выжидает, пока тот скроется, а затем быстро-быстро подкладывает стих. А Достоевский усмехается. Да, это Коля. И ему даже читать не надо было, чтобы знать, что там очередное признание. Но он "завершает разговор" и идёт обратно, садясь рядом с другом и беря в руки книгу. Стих падает вниз, а Николай рисует на лице удивление. — Ого, снова? Но цветочек сакуры всё портит. Федя поймёт, что это он. Но брюнет пока что внимательно читает, а затем с улыбкой говорит. — Снова, Коля. И я даже знаю, что именно ты кладёшь мне стихи в книги. — Н-но почему это я?! — Гоголь не может смириться с провалом, почему всё так обернулось?! — Потому, что во-первых, тут рифма с гранатом, которую ты у меня спрашивал, — Коля сглатывает, — во-вторых, тут никого, кроме нас нет, а в-третьих, только ты мог положить сюда цветок. — И ты сейчас посмеёшься и скажешь, что невзаимно? — понуро опустив голову, спрашивает Коля. Конец и без начала. Но его макушки касаются нежные губы, пока бледные и худые руки обнимают взаимно. — Дурашка ты. Зачем же мне тогда было звать тебя? Эта нежность добивает счастливого и пытающемуся поверить своему счастью Колю, после чего тот широко улыбнулся и крепко-крепко обнял Федю, вскакивая с ним на руках на ноги. — Ура!! Я так люблю тебя, мой милый Феденька! Просто до безумия сильно!!! — И я тебя тоже люблю, Коленька. Достоевский улыбается, когда его втягивают в поцелуй. И ещё больше он рад ответить. Остаток дня влюблённые мальчишки провели вместе. Слишком уж было приятно наконец касаться друг друг и нежничать вот так вот. А пирог оказался на удивление вкусным. Да и Коля узнал, что Фёдор, оказывается, хранил все стихи у себя. Было так приятно, что тот набросился на брюнета с поцелуями. А ночевать в обнимку с Федей в его же кровати было просто неописуемой мечтой. И когда волос Николая в полудреме касались бледные и худые пальцы, он понимал, что вот оно, счастье, вот она, нежная любовь. А всего-то нужны были лепестки в стихах, чтобы услышать заветное — «люблю тебя». И они всё же забрали котов с улочки. И только так они смогли прочувствовать все оттенки счастья.