Целовать нельзя

      Холодные пальцы аккуратно проходятся по чужому лицу в попытке убрать выступившую от удара кровь. Алая жидкость неряшливо размазывается по щекам, продолжая стекать по подбородку и капать прямиком на пол. Вот чёрт. Стало только хуже. Сидящий напротив своего товарища Марат недовольно цокает, продолжая выискивать глазами нечто похожее на платок или хотя бы какую-то ткань, чтобы хоть немного остановить кровяной фонтан, льющийся с носа Васильева. Кто же знал, что у этого пианиста настолько слабые сосуды. И как только пришиться додумался с такими-то данными?       Юноша недовольно отбрасывает руку Суворова в сторону, промычав нечто похожее на "я сам", а после дрожащими пальцами дотрагивается до пульсирующего носа. Пальто облегчённо вздыхает, понимая, что тот не сломан. Наблюдающий за тщетными попытками Андрея убрать всё нескончаемую кровь Адидас младший лишь показательно цокает, подскакивая с нагретого места. Нужно срочно найти вату и перекись, пока он всё здесь не залил своей кровякой. И, не дай бог, не помер от кровопотери. Что, конечно, маловероятно, но вполне возможно, учитывая обстоятельства.       — Сиди тут и жди. Я сейчас вернусь, — сказанное должно было прозвучать угрожающе и серьёзно, но вышло, что вышло. Голос предательски дрогнул от осознания, что до такого состояния Марат сам довёл своего друга, идя на поводу эмоций, бьющих через край. Не сдержался.       Из комнаты парень сразу же ретируется на кухню, где должна быть аптечка. На глаза почти сразу попадается нужная вещь, стоящая посреди обеденного стола. Довольно странно, что она находится на таком видном месте. Суворов даже застыл на секунду от удивления, видя перед собой красный крест. Вероятнее всего маме что-то понадобилось, иначе зачем такой вещи красоваться в центре пустого стола, предназначенного для еды. Но рассуждать на этот счёт и выдвигать предположения сейчас нет смысла, ведь кровь, льющаяся без остановки, никуда не делась, в отличии от тупой боли в кулаке. Белая коробка оказывается на краю, пока юноша судорожно выкидывает ненужное содержимое, выискивая заветную ватку и перекись.       Но те предательски прячутся на самом дне, пока дрожащие пальцы перебирают блестящие блистеры таблеток и прочие спреи, что уже начинают мозолить глаза. С момента обыска аптечки проходит около двадцати секунд и Суворов наконец вытягивает необходимые вещи, облегченно вздыхая. Пора бы уже прибраться в этом ящике, а то во время экстренной ситуации и не найти ничего кроме активированного угля и пластырей. Они, конечно, тоже помогут, безусловно, но точно не сейчас, когда ты только что разбил нос своему другу, сам того не понимая.       Всё произошло само собой, слишком быстро. Эмоции взяли верх, а мозг словно отключился, поддаваясь чувствам. Марат даже последствия своих действий прикинуть в голове не успел, со всей силы прописывая Пальто прямо в нос. Тупая боль в костяшках дала о себе знать, но обращать на неё внимания парень не собирался. Уж слишком часто испытывает эти ощущения, чтобы реагировать. Настолько часто, что просто привык к вечно сбитым кулакам. Из своеобразного транса Суворов вышел лишь тогда, когда упавший на спину Андрей стал мычать от боли, ворочаясь по кровати. Марат в тот момент настолько перепугался, что резко заполз на Васильева, приводя того в чувства похлопываниями по щекам.       И всё из-за какой-то ерунды, которая яйца выеденного не стоит. Андрей наведался в гости без особого приглашения и предупреждения, аргументируя это тем, что решил забрать отданную ещё три дня назад тетрадь, которую Суворов пытался вернуть всё это время, но каждый раз забывал. И это была бы вполне логичная причина, после которой парень бы сразу ушёл обратно домой, но как оказалось после, дело было далеко не в тетради. Поначалу Пальто всеми силами пытался задержаться, то и дело находя отговорки, а после сдался, когда Марат знатно прикипел, спрашивая в лоб о его не пойми откуда взявшимся желании выпить борщ и съесть чай со сметаной.       А причины были. И весьма весомые, по мнению самого Суворова. Как оказалось, сейчас дома у Васильева сидит Ильдар, желающий провести этот вечер в компании его матери. Раньше он часто так делал, навещая всю семью и это уже стало некой традицией, пока сам юноша не стал группировщиком, тем самым подпортив образовавшийся мост доверия. Да и самому Андрею находиться рядом с милиционером после того, как он пришился стало некомфортно, ведь каждая их беседа сводилась к одному - к расспросам о кличках товарищей и прочей чепухи. Это стало невыносимо, из-за чего Пальто всеми силами старался избегать встречи с Ильдаром. Вот он и пришёл туда, где его точно примут и накормят, не оставив на улице. И он был прав. Чертовски прав.       Дорога от комнаты до кухни уже не кажется такой длинной и трудной, как в первые минуты после травмы. Марат оказывается в дверном проёме уже через пару секунд, наблюдая за сидящим на кровати Андреем, усердно сжимающим окровавленный нос. Юноша тяжело вздыхает, делая шаг навстречу постели и расположившимся на ней товарищу. Всё происходит быстро; так же, как и образовалась сама травма. Суворов прикладывает мокрую вату аккуратно, свободной рукой придерживая голову недовольному парню, что всеми силами старается перехватить инициативу и излечиться самому.       — Да успокойся уже. Я виноват - значит я тебе и помогу, — недовольный голос младшего Адидаса хоть немного, но вразумляет брыкающегося Васильева, что позволяет коснуться окровавленной раны. — Так бы и сразу.       — Хватит причитать. Лучше в нос ватку засунь, — Марат показательно закатывает глаза, максимально громко цокая, но просьбу выполняет, хоть и не очень аккуратно. Чтоб не расслаблялся.       Андрей морщится, не задумываясь, начинает размахивать руками, тем самым направляя поток воздуха к свежей ране. В уголках глаз скапливаются капельки слёз, а жжение становится всё сильнее и сильнее. Суворов на это лишь крепче сжимает юношу за голову, не давая вертеться и отъезжать назад. Но наблюдать за страдающим парнем Марату хотелось меньше всего, хоть он и не мог найти адекватного объяснения внезапно проснувшемуся в нём чувству сострадания. Внимание, именно "адекватного" объяснения. Простое и вполне себе логичное, хоть и очень смущающие и одновременно отвратительное он невольно нашёл ещё неделю тому назад. Всё же врать самому себе не есть хорошо.       Убирая покрытую кровью ватку, кареглазый юноша приближается к лицу друга, чем знатно пугает того, заставляя пошатнуться. Но сцепленные за головой пальцы не дают Васильеву и права на побег, позволяя встревоженному Суворову подуть на свежую рану. Чувство долга всё никак не отпускает, заставляя прокручивать в голове причину удара - английский язык. Да, вы не ослышались, простой английский язык стал виновником образовавшегося конфликта. И дело было вот как: от скуки Марат предложил вспомнить их уроки, с которых всё началось, а Андрей с удовольствием согласился, занимая излюбленное место на кровати младшего Адидаса.       Сначала всё было хорошо, даже лучше, чем обычно. Парень не противился, внимательно слушая своего псевдо репетитора, внимая каждому его слову, пока удивленный такому успеху юноша переворачивал страницы учебника, поддерживая диалог на английском. Всё было прекрасно ровно до момента, пока между парнями не произошёл конфликт, напрямую связанный с недавним пришивом Андрея к Универсаму. Марат начал высказывать, что у Васильева слишком уж смазливое личико, что никак не вяжется с ролью пацана. Пальто подобное замечание не понравилось. И в конце концов небольшой конфликт перерос в драку.       — Ты это, прости, что наговорил тебе, — кареглазый отодвигается, садясь на свободное место. Взгляд его устремлён в пол, а руки крепко сцеплены между собой в замок. Зачем только бреда наговорил.       — Пацаны не извиняются, — удивлённый таким замечанием Марат мигом оборачивается на расплывшегося в улыбке Андрея. Тонкие губы, потрескавшиеся от холода, трогает усмешка. Не всё так плохо.       Суворов честно переживает, когда юноша с ногами забирается на чужую кровать, убирая ватку из носа. Кровь больше не хлещет, заливая всё собой, но что-то всё равно заставляет сердце сжаться. "Наверное, нервы" проносится в голове встревоженного юноши, пока Васильев собирает использованную вату в кучу. Он с сожалением обещает выкинуть всё это, говоря, что подобное больше не повторится. Но Марата это совершенно не колышет. Он не против ещё разок принять Андрея в гости, помочь обработать раны и, хоть ненавязчиво, но прикоснуться. Хотя бы ещё раз.       Парниша прибывает в своих мечтах ровно до того момента, пока длинные холодные пальцы не обхватывают подбородок, грубо разворачивая к себе. От таких резких действий дыхание перехватывает. Суворов громко сглатывает слюну, пока пианист аккуратно прикасается к покрытым ранками губам ватой. Странно, во всей этой потасовке Марат даже не заметил, что сам пострадал, хоть и не так ярко выражено. Пальцы у Андрея длинные, аккуратные, как и полагается истинному пианисту. Но костяшки порядком сбиты, а запёкшаяся кровь напоминает о его принадлежности к группировке. Но парня этот факт не радует, ни капли.       Андрей не предназначен для улицы - слишком мягкохарактерный и с чересчур смазливым личиком, что так привлекло самого Суворова. Васильев не рождён для всех этих уличных беспризорных потасовок, он словно комнатное растение и прирождённый пианист, но никак не группировщик. Не должен он был им стать.       — И всё же личико у тебя действительно смазливое, без обид, — раскрасневшиеся губы расплываются в ухмылке, пока сам Пальто недовольно закатывает глаза, сильнее надавливая на губу. Парень жмурится от неприятных ощущений, но виду не подаёт, облизывая пересохшую губу.       — Что ж ты так к лицу моему прицепился. Влюбился что ли? — парниша откровенно смеётся, ожидая ответной реакции от своего друга, но тот предательски замолкает. Улыбающийся до этого Васильев удивлённо убирает руку от губ, поднимая взгляд на отводящего глаза в сторону Марата. В груди всё сжимается, а дыхание учащается. Неужто правда? — Марат?       Суворов молчит, отворачиваясь. От осознания собственных чувств становится стыдно и отвратительно. В голове лишь пустота и осознание собственной неправильности. Таких на районе ненавидят, презирают. Он сам недавно доказывал другим, что таких в шею гнать надо, пока не встретил его. Щёки предательски краснеют и кажется, что температура в комнате становится всё выше и выше, хоть это на самом деле не так. Ужасный. Отвратительный. Мерзкий. Как можно было полюбить парня, так к тому же друга? Если хоть кто-то узнает - загнобят так, что даже чушпаны здороваться перестанут. За что ему это?       — Марат, посмотри на меня, пожалуйста, — голос пианиста низкий, звучит до безумства близко, дурманя. Сопротивляться Суворов просто не видит смысла: лучше уж признать собственную неправильность, чем подло прятаться от собственных чувств. Даже если сам Андрей не примет. — Я тебе нравлюсь?       — Да, — голос предательски дрогнул, а губы сжались в тонкую ниточку. Глаза у Васильева красивые, голубые и глядят завораживающе. А главное - добрые. Не злится он. И Марат расплывается в кривой ухмылке, вздыхая.       Парень улыбается, смеётся и Суворов всем сердцем надеется, что не из-за его внезапного глупого признания. Чувства чувствами, а смеяться над собой он не позволит даже под дулом пистолета. Длинные пальцы аккуратно проходятся по образовавшимся во время потасовки ранам, поглаживая. Андрей не против, Марат это понимает, носом утыкаясь в плечо своего товарища. Хочется извиниться за собственные чувства, высказать накопившееся, но голова пустеет вмиг, стоит только почувствовать горячее дыхание, опаляющее ухо. Что же это такое?       — Ты мне тоже, — на одном дыхании выпаливает радостный юноша, а после за плечи отодвигает растерявшегося от такого внезапного заявления Суворова. Глаза его наполнены удивлением и широко распахнуты. Вот так номер.       — Ты же понимаешь, что будет, если хоть кто-то узнает? До смерти забьют и так загнобят, что не отмоешься потом.       После сказанного повисло неловкое молчание. Оба сейчас находились не в самом выгодном положении, особенно после такого скомканного признания друг другу. Сейчас никто не жалует, да и навряд ли пожалуют подобного рода отношения. Это значит, что ни родители, ни пацаны, ни учителя, ни милиция, никто не должен знать. И оба это понимают, глупо улыбаясь. Влюблённость и есть влюблённость - крышу сносит знатно, а желание свернуть горы ради любви возрастает с каждым днём. Вот и два влюблённых дурачка сейчас сидят, глядя друг на друга. Оба осознают весь масштаб образовавшейся проблемы, но оба не хотят что-то с этим делать. Чувства так просто никуда не пропадут, особенно, когда они взаимны.       Голубые глаза смотрят пронзительно, с доверием и Марат не понимает, как вообще смог влюбиться в этого мальчишку. Влюбиться настолько сильно, до беспамятства. Суворов улыбается, щуря глаза. Руки сами проходятся по аккуратному лицу, касаясь пухлых губ. Сидящий напротив юноша шумно вздыхает, прикрывая глаза, пока сухие губы накрывают чужие, еле касаясь. "Целовать нельзя, за руку не взять, иначе плохо будет" проносится в светлой голове пианиста, пока крепкие руки ложатся на плечи, слегка стискивая. Поцелуй получается детским, чересчур нелепым, но таким чувственным и милым, что Андрей невольно плавится под весом чужого, но такого родного тела, заваливаясь на кровать спиной.       Не отлипающий от мягких губ своего друга, если таковым его ещё можно считать, Марат усаживается поверху, углубляя поцелуй. Васильев не противится, прижимая парня всё ближе к себе, касаясь лица, большим пальцем проводя по всем еле заметным шрамикам, оставшимся после потасовок. Губы у Марата жёсткие, отдающие сигаретами, но такие манящие. Голову Андрею сносит знатно. Наконец спустя пару секунд оба отлипают друг от друга, жадно хватая воздух. За сегодня оба израсходовали энергии на год вперёд, хоть и неосознанно. Андрей хмыкает. Как-то всё даже слишком хорошо получилось, в чём подвох? Пианист решает задать вопрос, мучающий его, но сидящий на юношеских бёдрах Суворов не даёт ему и права на подумать, впиваясь в приоткрытые губы. И всё же подвох должен быть, Васильев это чувствует, языком проходя по пересохшим губам товарища, выбивая из того полустон.       — Мальчики? — встревоженный женский голос, раздавшийся со стороны дверного проёма заставляет парней отлететь друг от друга со скоростью света, рассевшись по разным углам. Вот и тот самый подвох подъехал. — Марат? Андрей? Это… что?       В дверном проёме в уличной одежде стоит удивлённая таким раскладом событий Диляра Суворова, с грохотом роняющая пакеты с продуктами на пол. Глаза её мечутся по комнате: то на Андрея, то на сына, а сами наполнены страхом и чем-то ещё непонятным. Она не знает, как реагировать в подобных ситуациях. Накинутая на хрупкие женские плечи куртка мигом отлетает в сторону коридора в сопровождении тяжёлого вздоха, пока сидящие на кровати парни тупо смотрят в пол, не зная, что делать. Вот тебе и признание.       — Я пойду чайник поставлю, приходите на кухню через пару минут. Обсудим это, — раскрасневшийся то ли от нахлынувшего из-за жадных поцелуев возбуждения, то ли от стыда перед матерью Марата Андрей приподнимает глаза, видя перед собой хоть и удивлённую, но улыбающуюся женщину.       В голове проносится мысль, что возможно не всё так плохо и женщина всё поймёт. Иначе придётся бежать из Казани на попутках, пока никто не узнал. От собственной мысли Пальто дёргается, прикрывая глаза. Ну уж нет, такого точно не должно быть. Васильев аккуратно оборачивается на кареглазого юношу, приподнимая уголки губ. Он должен доверять своей матери, она у него хорошая и Андрей это знает. Марат смотрит виновато, будто извиняясь, но чувствуя касание тёплых губ на своей щеке, расслабляется. Они уж точно разберутся с этим инцидентом, безусловно.