Indulgence

Первое время Нёвиллет решительно не знает, чем себя занять. С тех пор, как он принимает решение ненадолго остаться в Ли Юэ, тем самым приняв предложение Моракса, проходит порядка месяца, за время которого он постепенно свыкается с новым положением дел. Фонтейн уничтожен. План Фокалорс провалился, и целая нация была потоплена Селестией в наказание за обман: на месте современного города остались лишь опустевшие развалины. Ужасно, ведь он сам, Гидро Дракон, так яро желающий спасти фонтейнцев от их собственной судьбы, ничего не смог поделать. Все они утонули для мира, став океанидами. И даже зная, что они могут быть живы — просто в иной, нечеловеческой форме, Нёвиллет не может перестать винить себя. Он не смог выполнить миссию, порученную ему Фокалорс. А еще не уберег самого главного — Фурину. Теперь, зная, что она все эти долгие годы была лишь простым человеком, Нёвиллет явно видит ее ранимость и хрупкость — в конце концов, все это время она могла с легкостью умереть даже от простого столкновения с хилличурлами. А ведь все фонтейнцы, включая его самого, считали ее могущественным Архонтом, не способным умереть так просто. Какая ирония. Вряд ли бы Фурина, конечно же, пожелала, чтобы он уничтожал себя мыслями о ней, ежедневно размышляя над тем, что было бы, если бы он поступил иначе. Она бы скорее посмеялась и в шуточной форме постаралась утешить его. А может, и вовсе бы обняла в качестве поддержки — все же к концу представления все маски были сняты, а чувства обнажены, так что в дальнейшей игре в безразличие не было бы никакого смысла. Вот только теперь нет никакого смысла размышлять об этом, ведь Фурины давно нет в живых. Ах, как же ей, простому человеку, должно быть было тяжело играть Архонта все эти столетия. Нёвиллет глубоко вздыхает. Мыслями о прошлом он лишь сильнее вгоняет себя в уныние. Возможно, ему все же следует сосредоточиться на настоящем. А настоящее таково, что он буквально согласился остаться в Ли Юэ, дабы посвятить свою жизнь другому Архонту и его нации. Совсем на него не похоже, учитывая то презрение, которое он испытывает к Селестии и всему, что с ней связано. Однако теперь такова его новая реальность, с которой он мало что может поделать. Заключая контракт с Мораксом, он руководствовался не столько желанием обрести новый смысл, сколько любопытством и бесконечным количеством вопросов. Почему он выбрал именно его? Чем Моракса привлекла его, Нёвиллета, скромная персона? Едва ли они виделись раньше. К тому же, тот наверняка знает о неприязни Нёвиллета к Архонтам. Так откуда же эта смелая уверенность, насквозь пронизывающая письмо на пару со странной, до безумия нежной надеждой? Нёвиллет правда не знает, чем это было со стороны Моракса — жалостью, искренним желанием помочь или проявлением скуки от долгой жизни, — однако что-то внутри, какой-то неясный трепет в глубине сердца твердит ему — оно того стоит, — и он решает рискнуть. Фурина наверняка была бы рада за него. И даже несмотря на заключенный контракт о служении Нёвиллета и их «дружбе», Моракс ни разу за все время не настоял ни на его компании, ни на выполнении каких-либо обязанностей, которые были упомянуты в письме. Он лишь ненавязчиво заводил с Нёвиллетом беседу по утрам за завтраком и вечерами за чашкой чая и легким ужином. Однако днем, когда Чжун Ли уходил на работу, Нёвиллет оставался предоставлен самому себе. Архонт работает в похоронном бюро — шутка ли. Кому расскажешь — не поверят. Однако таково нынешнее положение дел, с которым Нёвиллету приходится иметь дело. Так и получается, что Нёвиллет от скуки и банального желания отвлечься от постоянных размышлений, терзающих его разум денно и нощно, начинает гулять по улочкам Ли Юэ. Те здорово отличаются от того, что он привык наблюдать в Фонтейне: никаких меков, постоянно патрулирующих улицы; иные люди в совершенно непривычной его глазу одежде; другие запахи, первое время заставляющие Нёвиллета морщиться и постоянно чихать; одновременная пестрота и простота, от которой кружится голова. Возможно, он привыкнет. Вряд ли это случится сразу, но, быть может, однажды… «Я действительно думаю о предательстве Фокалорс подобным образом? — проносится в голове Нёвиллета неприятным импульсом, заставляя его непроизвольно нахмуриться. — Нет. Что бы я ни делал, мое сердце и преданность навсегда останутся у Фонтейна. Я лишь хочу попытаться… Попытаться что?» — мысли перебивают друг друга, заставляя Нёвиллета поджимать губы и отчаянно мотать головой. И все-таки это сложно — оставлять прошлое позади. Почему-то ему кажется, что он никогда не сможет с этим справиться. И вот он, якобы Гидро Дракон, обладающий всей мощью собственного элемента, бредет из города, не разбирая дороги, просто чтобы не думать. Не видеть. А может, нарваться на какую-то опасность и вовсе исчезнуть. И у него это даже почти получается: стражи руин, так свободно разгуливающие неподалеку от Ли Юэ — прямо-таки мечта любого человека, желающего покончить с собой, однако в последний момент некто низкий и быстрый отводит удар врага, закрывая Нёвиллета своим телом. Вряд ли бы он умер от нападения, но наверняка бы здорово поранился и хотя бы на время отвлекся от нескончаемых мыслей физической болью. Как жаль, что таинственный незнакомец не дал ему этого сделать. Когда страж оказывается повержен, Адепт — а Нёвиллет подозревает, что это именно он, если судить по его ауре и взгляду, — обращает свое внимание на него. Он не смотрит осуждающе — Нёвиллету кажется, тот понимает его, однако вслух этого, конечно же, не произносит. Они смотрят друг на друга еще несколько секунд, прежде чем Адепт первым разрывает густую тишину, дамокловым мечом повисшую над ними. — Тебе не следует подвергать свою жизнь опасности. Моракс расстроится, если ты пострадаешь, — спокойно говорит Адепт, скрещивая руки на груди. Он заставил свое копье исчезнуть сразу после битвы, а значит, не ждет, что Нёвиллет нападет на него. А ведь он мог бы. Просто чтобы позлить Моракса. Вот только к чему весь этот спектакль? В конце концов, Моракс — тот, кто позаботился о нем, после падения Фонтейна. «Погодите… расстроится? Из-за того, что я уйду от контракта? — Нёвиллет недоуменно замирает. — Нет, Адепт ничего не сказал о смерти, а значит, контракт в любом случае останется в силе. Я всего лишь поранюсь. Расстроится… Странно», — Нёвиллет не может придумать достойной причины, почему Моракс мог бы расстроиться из-за его ранений, а потому решает не развивать эту тему и вместо этого спрашивает: — Ты знаешь, кто я? — Да, — Адепт кивает. — Господин рассказал о тебе и попросил присмотреть на случай подобных ситуаций, — в его голосе отчетливо слышится раздражение, которое Адепт пытается скрыть за поддельным безразличием, и Нёвиллета это отчего-то забавляет. Адепт определенно не привык выступать в качестве сиделки-няньки для кого-то, а здесь в качестве подопечного к нему приставили никого иного, как элементального дракона. Даже в голове самого Нёвиллета это звучит смешно. — Господин не так часто заключает с кем-то контракты после своей отставки. А последний, о ком он волновался… — Адепт, поняв, что сболтнул лишнего, моментально замолкает и хмурится. Нёвиллет решает, что это не его дело и вновь меняет тему. — Тебе нравится служить Мораксу? — возможно, ему следовало спросить кого-то об этом чуть раньше — до того, как он заключал договор с Богом контрактов, однако лучше поздно, чем никогда. Нёвиллету действительно интересно, каково будет находиться под властью другого Архонта. Все же он всю жизнь служил одной лишь Фокалорс. Или лучше сказать — Фурине. — Господин всегда в первую очередь говорит, что мы служим людям. И я, и он, и остальные Адепты, — Адепт всерьез задумывается над вопросом Нёвиллета, и потому говорит неторопливо, тщательно подбирая слова. Нёвиллет в свою очередь слушает внимательно, безотрывно наблюдая за Адептом. — Мы должны защищать простых людей. Такова наша цель, — что ж, примерно такого ответа Нёвиллет и ожидал. Не то чтобы элементальные драконы были рождены для служения людям — кажется, скорее наоборот. Однако кто такой Нёвиллет? Вишап в человеческой форме, всю свою сознательную жизнь служивший юдексом в человеческом государстве. Само собой, он привязался к фонтейнцам, тем самым проникшись симпатией и к тейватцам в целом. Вряд ли теперь, после пятисот лет жизни среди людей, Нёвиллет смог бы отвернуться от человечества насовсем. Конечно же, он по-прежнему не до конца понимает людей, но это не мешает ему по-настоящему любить их. — Однако ты делаешь это под его командованием. Не так ли? — прямо спрашивает Нёвиллет. Он не знает, чего хочет добиться: злости, растерянности, грусти, — но непроизвольно старается вывести Адепта на сильные эмоции. Может, тот его ударит или вызовет на бой. По крайней мере, у Нёвиллета не будет времени на лишние размышления. Но Адепт, вопреки любым его надеждам, лишь пожимает плечами. — Раньше — да. Однако сейчас Господин предпочитает жить, как простой смертный. Возможно, он просто устал от своих обязанностей, — Адепт устремляет задумчивый взгляд куда-то за плечо Нёвиллету, на мгновение выпадая из реального мира. Нёвиллет его не торопит, ожидая, когда он сам решит продолжить их беседу. В том, что продолжение обязательно последует — он практически не сомневается. — Я могу его понять, — наконец, произносит Адепт, фокусируя взгляд на Нёвиллете. — Все мы, Адепты, поддерживаем его выбор. Моракс служил народу Ли Юэ дольше всех нас вместе взятых. Он заслужил отдых. Нёвиллет слышит в голосе Адепта неприкрытое уважение — даже почитание, и действительно не знает, что можно ответить. Адепту же, похоже, и не нужен был ответ — настает его черед задавать вопросы. — Что насчет тебя, Дракон? Тебе нравилось служить Фонтейну? — Адепт звучит искренне заинтересованным — об этом говорит небольшой блеск в янтарных глазах и открытое выражение лица. Нёвиллет решает ответить на честность честностью. — Да. Пожалуй, нравилось, — он выдерживает паузу, а затем, не давая себе времени на сомнения, спрашивает то, что волновало его, пожалуй, все это время: — Как думаешь, ты бы смог пережить исчезновение Ли Юэ с лица Тейвата? — Нёвиллет надеется, что звучит не слишком жалко, когда задает этот вопрос. Почему-то ему сейчас как никогда хочется услышать, что его грусть по ушедшим людям — это нормально, что он не один такой. Что искать новые смыслы жизни — нормально. — Не уверен, — Адепт ведет плечом и на мгновение отводит взгляд, демонстрируя собственное сомнение. Уязвимость — вот, что видит Нёвиллет, и мысленно удивляется подобной открытости: неужели они настолько сблизились за столь короткую беседу, что Адепт, наконец, позволяет себе чуть больше эмоций? — Скорее всего, первое время будет ужасно сложно. Но, с другой стороны, у меня по-прежнему остаются другие Адепты и мой Господин. — А если умрут и они? — в то же мгновение он жалеет, что спросил о чем-то подобном: в глазах Адепта мелькает настолько откровенная вспышка боли, что Нёвиллет вспоминает о себе и тех днях-неделях-месяцах бесконечных слез, пролитых на берегу моря, где затонул Фонтейн. Он знает — Адепт наверняка подумал о том же самом, пусть и не подал виду. — До тех пор, пока в Тейвате остается хоть один человек, которого нужно защитить от скверны и монстров, я буду исполнять свою клятву, — он звучит так уверенно, так пылко, что Нёвиллет на мгновение и сам преисполняется этими чувствами, ощущая, как бесконечные льды, сковавшие его сердце тоской, начинают трескаться. — И тебе неважно, из какой они нации? — отчего-то его голос хрипит, а руки заметно подрагивают, но Нёвиллет не смеет отводить от Адепта взгляд. — Все они люди, в конце концов, — просто отвечает он, и Нёвиллету эта простая истина, лежащая на поверхности, кажется настоящим открытием. В светлых глазах мелькает осознание, и Адепт, подождав еще несколько секунд, кивает самому себе, а после исчезает, так и не назвав себя.

***

Однажды в Ли Юэ прибывает Итэр, и Нёвиллет долго не может найти в себе сил встретиться с ним. Он всеми способами обходит его на улицах, быстро переводит тему в разговорах с Мораксом, если тот упоминает, что Путешественник ищет с ним встречи, и вообще старается лишний раз не напоминать ему о своем существовании. Однако мысленно Нёвиллет понимает: рано или поздно они встретятся, и разговор о произошедшем обязательно состоится. Побегом мало что решишь, на самом деле. И вот, собравшись с силами, одним особенно солнечным днем, Нёвиллет просто подсаживается к Итэру за столиком в «Народном выборе», приговаривая самого себя к столь болезненному, но нужному диалогу. Нёвиллет не рассказывает всего — лишь сухие факты: последний танец Фокалорс, гнев Селестии, его неудачная попытка спасти фонтейнцев. Фурина, умирающая прямо у него на руках. Итэр не перебивает: он слушает внимательно, смотрит знающе, — и подает голос лишь тогда, когда Нёвиллет, закончив свой рассказ, окончательно замолкает. — Надеюсь, ты не винишь себя в произошедшем. Это не твоя вина, Нёвиллет, — сочувствующе произносит Итэр, вкладывая в свои слова столько понимания и уверенности, что Нёвиллет едва удерживается от позорного всхлипа. «Нельзя плакать. Не здесь. Не сейчас», — мысленно укоряет себя он, подавляя волнами раскачивающуюся в сердце тоску. — Я знаю, — Нёвиллет старается звучать спокойно, и это, кажется, срабатывает, потому что лицо Итэра не становится еще более жалостливым. Нёвиллет считает собственным достижением и то, что его голос не дрожит, а лицо продолжает оставаться бесстрастным. Гораздо проще загнать собственные эмоции в угол, чем выслушивать волнительные вопросы от друга. Нёвиллет не хотел бы заставлять Итэра переживать еще сильнее, чем он делает это сейчас. — Но не могу отделаться от мысли о том, как тяжело все это время было Фурине, — он позволяет себе небольшую печаль в голосе, просто чтобы Итэр знал — не он один мучается из-за потери близких людей. — И, в конце концов, они с Фокалорс умерли. Обе. Они этого не заслуживают, — Нёвиллет медленно качает головой и поджимает губы. В конце концов, это была только его вина. — Ты тоже не заслуживаешь смерти, — запальчиво произносит Итэр, будто зная о том, как Нёвиллет пытался погубить себя в последнее время. А может, действительно знал. Нёвиллет не удивится, если он и тот Адепт — друзья. У Путешественника всегда выходило сходиться с самыми разными существами. На взгляд Нёвиллета, замечательное качество. — Я… — Итэр вдруг запинается и отводит взгляд в сторону, и Нёвиллет заинтересованно склоняет голову к плечу. Что же гложет известного на весь Тейват героя? — Я тоже иногда виню себя. Думаю, что мог бы лучше убеждать Фурину раскрыться или действовать быстрее, когда ее атаковал Оратрис Меканик д’Анализ Кардинал, — он прерывисто выдыхает через рот, будто ни с кем до этой минуты не делился этим откровением и сейчас открывается одному лишь Нёвиллету. — Но об этом бесполезно думать, понимаешь? — Итэр сокрушительно мотает головой, и Нёвиллет едва успевает побороть желание поспорить с ним. Ведь если он перестанет думать о Фурине, кто будет делать это вместо него? Фонтейнцев больше нет. Итэр рано или поздно найдет свою сестру и, оправившись от потерь, отправится в следующий мир вместе с ней, и здесь, в Тейвате, останется лишь одно существо, помнящее о том, что когда-то в бескрайнем море находилась страна под предводительством самого человечного Архонта на свете, помнящее о ее страсти к сладкому и любви к театру. Он обязан продолжить хранить воспоминания о ней, чего бы это ему не стоило. — Это то, что мы должны отпустить. Отпустить и двигаться дальше, — заканчивает свою речь Итэр. Нёвиллет заставляет себя криво улыбнуться и кивнуть. — Ты прав. Я постараюсь. То была ужасная ложь.

***

Несмотря на разговоры с Сяо — так со слов Моракса зовут того юного на вид Адепта, — и Итэром, Нёвиллет спустя несколько недель вновь чувствует себя нехорошо. Мысли об умершей нации, ранее не дававшие ему покоя лишь днем, теперь преследуют его и по ночам, следуя за ним по пятам бесконечными кошмарами. Нёвиллет знает — стоит ему лишь обмолвиться об этом Мораксу, как тот моментально прекратит его мучения, легко забрав его худшие сны. Тому это под силу. Вот только Нёвиллет не хочет давать себе столь желаемого облегчения. Он должен страдать так, как страдала Фурина. Так, как страдала Фокалорс и весь народ Фонтейна. Моракс видит его метания. Видит, как от бессонницы, кошмаров и голода, которым Нёвиллет начинает морить себя на днях, впадают его щеки, а под словно посеревшими глазами залегают глубокие тени. Видит морщинку, появившуюся между бровями, неухоженные волосы и растерзанные зубами губы, но не поднимает эту тему, продолжая свою молчаливую заботу, о причинах которой Нёвиллет может лишь догадываться. Каждое утро на его столе оказывается бутерброд и бокал с водой — и даже если Нёвиллет не притрагивается к первому, то обязательно выпивает второе, заслуживая слегка облегченную улыбку Моракса, от которой внутри что-то тоскливо сжимается. Каждое утро Моракс заводит с ним небольшую беседу: о погоде, планах на день и других не столь значительных вещах, — и чаще всего Нёвиллет ему даже не отвечает. Но, тем не менее, Моракс никогда не прекращает говорить. И Нёвиллет позволяет себе забыться в спокойном голосе. Нёвиллет больше не выходит на улицу и не разговаривает с людьми. В его глазах больше нет заинтересованности в пестроте улиц — он смотрит в окно лишь для того, чтобы убить время и понять, когда Моракс вернется домой. У него нет сил противостоять этому чувству, но присутствие Моракса, его забота, заставляет Нёвиллета почувствовать себя чуточку лучше. Вечерами Моракс ужинает прямо в комнате Нёвиллета, рассказывая о своем дне и главных новостях Ли Юэ. И сначала Нёвиллет не может заставить себя посмотреть на Моракса, лишь внимательно вслушиваясь в произносимые им слова и интонации, однако, однажды рискнув, моментально пропадает. Он видит не Моракса — Чжун Ли. Янтарные глаза словно светятся теплом изнутри, лицо спокойно, а жесты столь плавны, что Нёвиллет ненароком залипает на них, теперь практически не обращая внимания на низкий голос. Образ Бога войны и контрактов в его голове моментально идет трещинами. Однажды посмотрев на Моракса, Нёвиллет не может перестать видеть Чжун Ли. И это становится началом конца.

***

— Знаешь, ты и Сцилла так отличаетесь друг от друга, — произносит Чжун Ли в один из подобных вечеров. Кажется, до этого он говорил о том, как Ху Тао — его начальница, — в очередной раз учудила что-то вроде розового гроба. Как же они пришли к этому разговору? — Ты знал Сциллу? — удивленно спрашивает Нёвиллет. Его голос тих и хрипл — он не помнит, когда говорил в последний раз. И Чжун Ли, словно разделяя с ним эту мысль, смотрит удивленно, неверяще, будто он до последнего не верил, что сможет вытянуть из Нёвиллета столько слов за один вечер разом. А затем, быстро взяв себя в руки, осторожно кивает. — Можно и так сказать. Он был Гидро Драконом до тебя, — слова Чжун Ли не особенно помогают Нёвиллету разобраться в природе их отношений: об этом факте Нёвиллет знал и до этого, — а потому решает уточнить: — Вы сталкивались в бою? — Нет. Мы не враждовали, — Чжун Ли как-то странно усмехается и переводит задумчивый взгляд на чай в своих руках. Нёвиллет впервые за несколько недель чувствует потребность в чем-то — потребность узнать больше. Узнать правду. — Нет? Мне казалось, все элементарные драконы ненавидят Архонтов, — и это настоящая ложь хотя бы потому, что за месяцы проживания в Ли Юэ, Нёвиллет так и не нашел в себе сил возненавидеть Моракса по-настоящему. И уж тем более он не может ненавидеть Фокалорс — не после всего, что она пережила. Других же Архонтов он попросту еще не знает, чтобы делать какие-то выводы. И с каких пор он вдруг дает Селестии шанс? — Возможно, Сцилла был другим. Он… — Чжун Ли внезапно замолкает, словно не зная, какие слова подобрать. Это не похоже на Чжун Ли — как правило, его речи льются беспрерывно, успокаивая своей последовательностью и умиротворенностью. Что же изменилось сейчас? Нёвиллет получает ответ на незаданный вопрос, когда Чжун Ли вновь поднимает на него взгляд. В янтарных глазах читается столько затаенной тоски, нежности и любви, что Нёвиллет мгновенно теряется. «Моракс все эти годы… любил его?» — у него не хватит духу спросить о чем-то подобном вслух, а потому они неловко замолкают, тем не менее не переставая смотреть друг другу в глаза. — Я не Сцилла, — Нёвиллет не ожидает от себя такой твердости в голосе. Но прямо сейчас ему кажется важным донести до Чжун Ли свою мысль, и он делает это единственно доступным ему сейчас способом. Даже если когда-то он был влюблен в падшего принца драконов, даже если когда-то они состояли в отношениях, Нёвиллет — не он. Нёвиллет — другой. — Я знаю. И в этом ты прекрасен, — честно отвечает Чжун Ли. В его глазах все еще можно угадать намек на тоску, однако Нёвиллет видит: кажется, тот давно смирился со своей потерей и лишь изредка позволяет себе подобные эмоции. Это дает ему некую пищу для размышлений, и Нёвиллет вновь замыкается в себе. Чжун Ли, поддавшись его настроению, так же молчит весь оставшийся вечер.

***

Когда Чжун Ли заходит в комнату Нёвиллета очередным вечером, Нёвиллету кажется, что он, наконец, готов оставить прошлое позади. Он много думал об этом — Фокалорс, Фурина, Фонтейн, пророчество… Сцилла. Быть может, ему давно пора позабыть всех этих призраков и двигаться дальше. Посвятить себя служению новому Архонту в данном случае звучит не как самый худший вариант. — Я готов начать свое служение тебе, Моракс, — произносит Нёвиллет ни с того, ни с сего, кажется, прерывая монолог Чжун Ли о его любимом сорте чая. Моментально замолкнув, Чжун Ли смотрит на Нёвиллета внимательно, пристально. В его взгляде читается так много всего и сразу, что Нёвиллет не успевает прочитать каждую эмоцию до конца. Однако четко распознает одну — уважение. — У нации Ли Юэ уже нет Архонта, которому бы ты смог служить. Все, что тебе нужно — служить людям, — спокойно отвечает Чжун Ли. — Это то, чем ты занимался раньше, Нёвиллет. Для тебя ничего не изменится, — тихо продолжает он, и Нёвиллет чувствует, как сердце в груди сжимается от тоски. Он и правда служил им. Служил Фонтейну. Отдавал всего себя судам и работе во Дворце Мермония. И вот, все они ушли. По-настоящему ушли, оставив его совершенно одного. «Будь счастлив, Нёвиллет», — прошелестела напоследок Фокалорс, прежде чем навсегда исчезнуть из этого мира. Но счастлив ли он так, как она того хотела? Достоин ли он этой жизни? Нёвиллет совсем не замечает, как по его щекам начинают течь слезы, как Чжун Ли, пересев на его кровать, притягивает его к себе, нежно укутывая объятиями, как позволяет себе уткнуться в мужскую грудь и плакать. Плакать громко, навзрыд, позволяя всем эмоциям, которые он запечатывал в себе до этой секунды, выплеснуться в едином порыве. А ведь он не проронил ни слезинки с тех пор, как оказался в Ли Юэ. Истерика сковывает его, заставляя тело дрожать, а пальцы — цепляться за рубашку Чжун Ли. Однако тот не отстраняется, продолжая терпеливо гладить его по белым волосам. — Ты нужен мне, Нёвиллет, не как Адепт или подчиненный. Ты нужен мне, как партнер, как равный. Ты нужен мне рядом, — тихий шепот доносится до уха Нёвиллета медленной волной, заставляя сердце в груди биться чаще, а слезы — литься из глаз бесконечным потоком. Он нужен. Он и правда кому-то нужен! Проходит какое-то время, прежде чем, Нёвиллет, немного успокоившись, несильно отстраняется от Чжун Ли и внимательно вглядывается в янтарь напротив. Все то же понимание, та же нежность и тоскливая любовь. Нёвиллету так хочется исчезнуть в этом омуте, позволив себе погрузиться в него полностью, утонуть в этом бесконечном чувстве, отдавшись целиком и позволив себя поглотить. Нёвиллет целует его первым, и тот соленый, пронизанный отчаянием поцелуй, пожалуй, становится их отправной точкой. Тем, за что Нёвиллет цепляется крепко, позволяя приятной волне захлестнуть себя с головой. Чжун Ли отвечает нежно, неторопливо, заставляя Нёвиллета замедлиться вслед за ним. Постепенно всхлипы сходят на нет, а слезы на щеках засыхают, и поцелуй, набирая обороты, словно море, на грани бури, увлекает их все дальше, вытесняя любые мысли на второй план. Когда Чжун Ли проводит ладонью по щеке Нёвиллета, заправляя светлый локон за ухо, тот сдавленно стонет прямо в поцелуй и слышит, как Чжун Ли негромко рычит в ответ. Точно. Они ведь оба драконы. Эта мысль заставляет Нёвиллета почувствовать обжигающее, страстное желание, импульсом прошедшееся по позвоночнику и опустившееся в низ живота. Член в штанах призывно дергается. Само собой, Чжун Ли это почувствует — если не своим телом, то носом — аромат возбужденного дракона не спутать ни с чем. — Ты уверен, что хочешь этого? — отстранившись, Чжун Ли шепчет вопрос прямо в губы напротив, и Нёвиллет, словно находясь в горячем бреду, поспешно кивает несколько раз, быстро облизываясь, всем своим видом демонстрируя предвкушение. Его язык уже становится нечеловеческим, а рога, замаскированные под волосы, начинают несмело светиться. Нёвиллет наблюдает за Чжун Ли сквозь полуопущенные ресницы, но все равно видит, как преображается выражение на его лице. К нежности добавляется желание: обладать, взять, присвоить, — так свойственное их виду, и Нёвиллет, не в силах противостоять собственному, словно зеркальному отражению тех же эмоций и чувств, придвигается ближе, забираясь на колени к Чжун Ли. Широкие ладони, моментально оказывающиеся на заднице Нёвиллета, заставляют его резко выдохнуть через нос и придвинуться к Чжун Ли еще сильнее. Он чувствует его каждой фиброй своей души, каждым сантиметром своего тела — разгоряченная кожа, температуру которой не в силах скрыть одна лишь рубашка, заметная выпуклость в штанах, упирающаяся в его собственное возбуждение и заставляющая стон, полный желания, подкатывать в горлу. Все это по-настоящему заставляет Нёвиллета плавиться в его руках. Он никогда не ощущал столь сильной страсти; столь яркого желания вступить с кем-то в интимную близость. Когда их губы вновь сливаются в поцелуе, Нёвиллет краем глаза видит, как на руках Чжун Ли начинают проступать скрытые ранее золотистые узоры, и иллюзия, кое-где исчезнувшая под напором желания, пропускает сквозь себя истину: темные руки Архонта с прожилками золота, что светятся, подобно солнцу. Нёвиллет от увиденного тихо простанывает в губы Чжун Ли, заставляя того с утробным рычанием прикусить и оттянуть его нижнюю губу и ощутимо выпустить когти. Несомненно, сейчас Нёвиллет гораздо могущественнее Чжун Ли и вполне способен одолеть того в поединке, однако то, как тот опускается ниже, оставляя на бледной шее укусы своими острыми зубами, как с силой прижимает к себе, заставляя запрокинуть голову и, прикрыв глаза, ерзать бедрами вперед-назад, просто чтобы доставить себе удовольствие, сейчас кажется ему гораздо более привлекательным вариантом. — Ты такой замечательный, Нёвиллет, — шепчет Чжун Ли в перерывах между ласками, обжигая кожу Нёвиллета горячим дыханием. Он кусает, целует, а после зализывает собственные метки, заставляя Нёвиллета тонуть в этом омуте наслаждения. — Я так давно мечтал о тебе. Так давно любовался, — его голос словно становится на тон ниже, поцелуи — грубее, а прикосновения — напористее, и Нёвиллет чувствует, как остатки его самообладания утекают сквозь пальцы, как вода. — Ты прекрасен, Нёвиллет. — Нгх, Чжун Ли, пожалуйста, — просяще скулит Нёвиллет, ощущая, как от похвалы Чжун Ли начинают гореть уши, шея, щеки, а тело пронзает искра удовольствия. Кто бы знал, что ему так нравится, когда его хвалят. Нёвиллет кожей чувствует ухмылку Чжун Ли, и задыхается от особенно громкого стона, когда тот переносит руку с задницы на вставший член и сжимает его прямо сквозь несколько слоев ткани. Как же ему сейчас хорошо. — Вот так, сокровище. Ты молодец, — хвалит его Чжун Ли, попутно ловко расстегивая штаны Нёвиллета. — Ты такой горячий и прелестный для меня, — вытащив его член из штанов, Чжун Ли незамедлительно проводит рукой вверх-вниз, заставляя его резко выдохнуть и поддаться ближе. Чжун Ли не торопится, постепенно наращивая темп, и Нёвиллет, прислонившись лбом к его лбу, не может отвести взгляда от той всепоглощающей пучины, которой становятся янтарные глаза. Нёвиллет видит, как сужаются зрачки Чжун Ли, как чешуя местами начинает появляться на лице, полностью выдавая истинное положение дел — Чжун Ли возбужден не меньше его самого, а потому едва удерживает свою драконью сущность в узде. И у Нёвиллета от мысли, как, должно быть, сильно его сейчас хочет Чжун Ли, как безумно желает его внутренний Дракон, пальцы на ногах поджимаются, а внизу живота призывно тянет. — Быстрее, Моракс, ах, пожалуйста, — скулит Нёвиллет в губы Чжун Ли, ощущая, как слезы вот-вот польются из его глаз вновь — вот только на этот раз истинной их причиной станет не печаль, а крайняя степень возбуждения. — Чжун Ли. И этого Чжун Ли, кажется, достаточно, чтобы, не говоря больше ни слова, ускорить темп рукой. Все, что его сейчас заботит — удовлетворение Нёвиллета, отчаянно сходящего с ума от удовольствия на его коленях, и он жадно вглядывается в его лицо, будто бы стараясь запомнить каждую деталь, каждое мгновение, что они делят на двоих. Нёвиллет под его взглядом распаляется еще сильнее и чувствует, как приближается к краю. Он целует Чжун Ли прежде, чем с тихим стоном излиться в его ладонь. Его немного потряхивает — оргазм будто бы вытягивает из него все силы, заставляя тело выплеснуть усталость в этой дрожи, а после, справившись со своей целью, обмякнуть в объятиях Чжун Ли. Тот крепко прижимает Нёвиллета к себе, начиная ласково поглаживать его по спине чистой рукой. И в душе у Нёвиллета, наконец, поселяется штиль. — Ты большой молодец. Отдыхай, мое сокровище, — шепчет Чжун Ли ему на ухо, после оставляя на виске нежный поцелуй. И Нёвиллет, не в силах противиться собственной усталости, погружается в крепкий сон. На этот раз кошмары обходят его стороной.

***

Однажды Нёвиллет встает с кровати и завтракает за одним столом с Чжун Ли. Однажды Нёвиллет позволяет Чжун Ли помыть и расчесать свои длинные волосы. Однажды Нёвиллет искренне смеется над шуткой, рассказанной Чжун Ли за ужином. Однажды Нёвиллет позволяет вывести себя на прогулку. Однажды Нёвиллет становится партнером Чжун Ли на его бессмертном пути и помогает сделать правовую систему Ли Юэ лучше. История не вспомнит этого — после окончания их первого человеческого срока, Нёвиллет и Чжун Ли отправляются в первое совместное путешествие по Тейвату, оставляя Ли Юэ на Цисин и Адептов. История не вспомнит, однако засушенный в книге Ромарин, хранящийся вместе с первым письмом Моракса, навсегда сохранит в себе эти воспоминания, не дав течению времени позабыть об их первом контракте и тех чувствах, что они испытали на двоих.

И прорастут на костях потерь и печали ростки надежды и радости. И под лучами рассветного солнца рассеется тьма. И запоют птицы в сердцах двух влюбленных. И расцветет любовь.