***
Дазай снова берёт его в любимой манере: стоит только ощутить явное согласие на близость, и нежности мгновенно растворяются под напором собственнических и жёстких действий. Накахара знает, привык и иллюзий не испытывает на этот счёт; в конце концов, иногда Дазай зол на что-то настолько, что напарнику приходится ещё пару дней передвигаться и сидеть только самым аккуратным образом. Снова на Чуе срывается, что за закономерность. Дазай впивается пальцами в рыжие волосы и оттягивает их, поворачивая голову — не даёт драгоценными стонам тонуть в подушке. Он всё ещё нуждается в реакции Чуи, даже сейчас — после его однозначного согласия и полной самоотдачи чужому безумию. И Накахара, почти опустившись тазом на постель, выражает слегка болезненные эмоции в полный голос, когда Дазай входит до конца, при этом вжимаясь бёдрами, и застывает на долгие секунды, наслаждаясь давящей узостью. Крышесносно податливой и горячей. Следом он отпускает растрёпанные космы, устанавливает вторую руку сбоку чужой головы и плавно отводит бёдра, выскальзывая из тщательно смазанного прохода. И тут же погружается вновь, уже быстрее, на что Чуя опять протяжно стонет и в какой-то момент голос его срывается вверх. — Какой ты замечательный, — довольно скалится Дазай. Он опять неторопливо подаётся назад и ускоренно толкается обратно, едва ощутимо наращивая темп. Вот он, самый эмоциональный момент секса, не считая подступающего оргазма — Чуя громок, но ещё в полностью осознанном состоянии, по-особому чувствителен и не привычен к ощущениям. Будь в этой комнате прослушки, Дазай бы разыскал всех шпионских негодяев, просто чтобы попросить у них записи. Дуэт гармоничен до химозной сладости: ведущий боевой элемент и первый стратег организации, возможно, превосходящий даже Босса. Оба не заостряют на своих позициях внимание, но самолюбие порой тешит юркая мысль, кто теряет голову во время близости с тобой. Одним и тем же голосом Чуя кричит на напарника благим матом, ругает его на чём свет стоит, а потом роняет несдержанные звуки удовольствия. И отдаётся, игнорируя поначалу малоприятное растяжение мышц, а затем забывая о нём от скольжения по простате, когда становится одним из старательно продуманных планов гениального Дазая. Росчерк подвижных лопаток, подрагивающие крепкие плечи, взлохмаченная чужой рукой причёска — такой живописный вид открывается Дазаю, и тот закусывает губу, чтобы не застонать самому. В первые же минуты секса он, наученный опытом, не кончит, но Чуя способен провоцировать ещё и эстетический оргазм — кажется, такой люди и испытывают, без сожалений приобретая давно желанный шедевр за миллион долларов. Чуя подаётся навстречу, насколько позволяет его положение, старается попадать в темп, и на лице Дазая коротко проскальзывает усмешка: он и без того совсем не нежен, а партнёр, кажется, стремится к тому, чтобы вовсе захлебнуться в ощущениях. Раз любимец настолько этого желает, подобное организовать не жалко. В какой-то момент Дазай замедляется, слушая при этом тяжёлое дыхание, и аккуратно меняет позу. Тянет Чую от постели, на себя, так, что Накахара оказывается усаженным на твёрдый член сверху. Теперь он точно себе не подвластен и только мычит от предельной заполненности под давлением собственного веса. И от невозможности сдвинуться хоть каплю. Приходится разъехаться коленями по постели, чтобы разница в росте не сказывалась на невысоком партнёре слишком болезненно. Зато теперь Чую можно, обняв, прижать к себе этими его острыми лопатками и плечами, так и тянущими касаться их; и каждое движение Дазая бёдрами ощущается особенно глубоко. В неосознанных попытках устроиться удобнее и установить равновесие, Накахара напрягает мышцы ног. И Дазай не упускает возможности не дать партнёру сделать это сразу: бесценно зрелище, как усаженная на иголку бабочка беспомощно перебирает лапками. И вдобавок сжимается вокруг члена, заставляет кусать губы и впиваться пальцами в чужую кожу, вынуждая показать, что творит с Дазаем Чуя. Сам Накахара старается ронять стоны не на каждом выдохе — они настолько часты, что головокружение затуманивает, притупляет мысли и самоощущение, на первый план выдвигается крышесносное возбуждение и кристально чистое желание — «Ещё». Он не чувствует себя собой, знает только, что удовольствие сейчас — единственный процесс и единственная цель, и это всё, что осталось, всё, что имеет значение. Дазай даёт ему это наслаждение, захлёбываясь при этом не меньше. И тонут они не столько в животном желании, сколько в уверенной надёжности взаимных чувств, откровенных, доверчивых, пусть и нерационально глубоко пустивших корни в подсознание. Вся неописуемая сила Накахары в его, Дазаевской, власти. Ни с чем не сравнимая, опаснейшая гравитационная способность с бесконтрольной полной формой растворяется от одного лишь касания к коже хозяина; управление физической мощью крепкого, натренированного тела волей партнёрства на миссиях также передано и оспариванию не подлежит. А ещё Чуя отдаётся душой: не отталкивает, несмотря на поистине сволочную личность Дазая, позволяет считать себя слабым местом непобедимого гения Портовой мафии и пускает корни привязанности в ответ. Знал ли Мори, что если оставить двух пылких юношей за кучей работы без возможности увлекаться девчонками, то однажды они увлекутся друг другом? Видно, знал, и ему это было на руку: при возникших чувствах и Дазай, и сам Босс с позиции стратегов развернули бы ситуацию под удобным углом, для разрешения сложных конфликтов пользуясь то умело деланным Дазаевским безразличием, то нескрываемой вспыльчивостью Накахары. У Двойного Чёрного в руках достаточно силы, чтобы в результате посягательства на поистине дорогое от возмездия не ушёл никто. В какой-то момент Чуя понимает, в чём заключался план, но жалеть не хочет — созависимость сотворила своё жестокое дело, однако вместе с тем даровала укрепление и без того непобедимого союза. И ему Накахара посвящает себя полностью, теперь уже вместе с личным. Пусть всё сгорит к чёртовой матери. Дазай же больше никогда ни к кому так не привяжется, не влюбится, он молод, на удивление равнодушен к вопросам каких-либо отношений, но Чуя знает, каждый день видит, что это ложь чистой воды и лучшим исходом для напарника просто стала замкнутая экосистема максимально близкого круга. Любовь — не про Дазая; Накахаре вообще кажется, что они чересчур самозабвенно влились в воплощение очередной стратегии. После секса Дазай покладист и спокоен, в такие моменты Чуе достаётся долгожданное спокойствие без извечной нервотрёпки перепалок и подколов. Сколь бы умным и высокопоставленным членом мафии напарник ни был, видимо, на эмоциональном уровне он всё ещё частично зависим от гормонов. Как же знатно Накахара раскачивает его «взрослую» сдержанность… — Помнишь, как при рассказе о смерти прошлого Босса Мори сокрушался, что для идеального убийства нужно два свидетеля? Чуя не сразу соображает, насколько серьёзную тему вдруг завернул напарник, и просто угукает в ответ. И лишь пять секунд спустя озадаченно открывает глаза, уже намереваясь уточнить, к чему этот разговор, но не успевает. — В этот раз, думаю, снова обойдёмся одним. — В смысле? — Накахара автоматически поворачивает голову, но Дазай лежит сзади, и так даже боковое зрение его не улавливает. Поэтому приходится, неудобно копошась в чужих руках, полностью сменить положение и, опускаясь поверх плеча уже другой стороной головы, устремить непонимающий взгляд в бледное лицо без привычных повязок. — Что ты имеешь в виду? Дазай серьёзен. Он не отводит сосредоточенных карих глаз и не решается на успокаивающие жесты, не касается чужих волос и не отвлекает от темы объятиями. — С одной задачей Мори в ближайшее время не справится, а ещё у него за душой немалый должок мне, который он иначе как жизнью, увы, отдать не сможет. И ты будешь со мной рядом: во время и после. Чуя хмурится и садится, скрещивая ноги и укрывая себя одеялом ниже пояса. В таком положении думается как-то лучше. — Пожалуйста, скажи, что я тебя неправильно понял. — Это должно было когда-нибудь случиться, никто даже не будет удивлён. — После этого долгие секунды партнёр молчит. — Так ты пойдёшь со мной? — Дазай, ты рехнулся. — Накахара смотрит на него во все глаза, и внутри разливается не злость, нет, не привычная буря. Тихий ужас. Парализующий и тревожный. Этот гениальный Исполнитель ничем не лучше нынешнего Босса, разве что молод, более вынослив и с первого дня в мафии знал, чьё кресло займёт в итоге. Мори ведь даже не дрогнет, когда на него направят пистолет — или какой будет план у его дорогого воспитанника? Ещё более пугающим открытием для Чуи становится, что между Мори Огаем и Дазаем Осаму он делает неловкий, но однозначный шаг к напарнику. И кто тут в результате оказался преданной псиной? Дело же вовсе не в давнишнем проигранном споре у автоматов. Не в подначках о самоотдаче, неразумной доверчивости, подавлении: что способности, что разума. Машинально тянет коснуться ошейникообразного чокера на шее, однако Дазай всегда стягивает его ещё во время прелюдии. Словно издевается намёками, что это свободный его, Чуи, выбор.Часть 1
16 марта 2024 г. в 17:12
«Только я могу усмирить твою необъятную силу», — с тщательно скрываемым восторгом думает Дазай, выцеловывая подростковые, но уже крепчающие запястья, подбираясь губами к чёрной линии тонких перчаток.
В восемнадцать Накахара ещё взбалмошен и экспрессивен, резок на слово не по-Исполнительски, и Дазай не может насытиться его эмоциональностью, которую при напарнике Чуя и не старается сдерживать. От неизменной вспышки на любой, самый невинный подкол внутри Дазая разливается насыщенное удовлетворение, и пусть завестись Чуя может в разговоре с каждым, в этом смысле Дазай всё равно превосходит всех Накахаровских собеседников.
Он знает его лучше. И он куда ближе.
И вот сейчас, пока Дазай ластится к чужим рукам — видела бы его в сей неестественный для его образа момент Портовая мафия, — оставляет едва весомые касания губ на чужой коже, Накахара сосредоточенно читает сводку отчётов о деятельности Токийских коллег. Дазай не считает идею Босса о расширении полномочий до конца разумной: дипломатии этому человеку ещё учиться и немало, и пусть аура внушающей страх силы способствует успеху переговоров, Накахаре на них в целом лучше молчать. Но попробуй слово поперёк сказать: Мори лишь посмеётся, отшутясь о сопернической зависти, и вручит новую кипу задач — хорошо если не постоянных на долгосрочную перспективу; Чуя же легко разобьёт ему нос. Разумеется, если дотянется, агрессивная мелочь.
И так хочется сейчас сказать что-нибудь, что Накахара точно не сможет проигнорировать… Игнорировать его, Дазая Осаму, в сути своей звучит нереалистично, но Чуя непреклонно занят и знает цену своему времени, отчего иногда Дазай проклинает его преданную серьёзность к работе. Тяжело и тоскливо становится. Этого человека не принудить силой, и Дазай изворачивается, как только может, в попытках заслужить хоть какую реакцию, так пьянящую его самолюбие. Небывало нежничает; храня игривую дистанцию, флиртует; стелется перед Чуей, а тот словно специально отводит глаза, топя концы своего драгоценного внимания в воде рабочих дел. Или Дазаю это только страдальчески кажется.
А Накахара, наверное, никогда не привыкнет к тому, что на самом деле Дазай… такой. Издёвки и уколы на людях: жестокие, болезненные и обидные, — наедине же его порой словно переклинивает — не то чтобы Дазай пытается зализать нанесённые Чуе раны, но льнёт всеми возможными способами, вынуждая высказать благосклонность, не прощение, но принятие. Зачем только такому человеку как Дазай его, Накахаровское, принятие?
Разумеется, каждый на этом свете хочет, чтобы его любили и принимали, но у Дазая это имеет совсем не здоровую форму. Впрочем, с его особенностями мышления, взглядами на жизнь и себя, прочими сдвигами неудивительно, что копилка пополнилась и странностями в близких отношениях. А их отношения с Накахарой и впрямь странные, иначе и не сказать.
Выгнать хочется из кабинета эту в очередной раз провинившуюся псину, посмотреть вслед осуждающе, чтобы знала своё место за невоспитанное поведение. Да язык не поворачивается; Чуя уверен, что даже Мори Огай не в курсе этой стороны своего протеже. Главное не смотреть в просящие щенячьи глаза; Накахара страсть как любит собак и уважает их преданность, и здесь он тоже не выдержит.
Чуя, чёрт возьми, сам шаг за шагом подсел на эти эмоциональные качели, прикипел к доверчивому взгляду, странной нежности, привык быть жизненно важным для столь особенного человека: отстранённого, холодного, опасного и вместе с тем беззащитно-игривого только с Накахарой. Лишь осознавая вросшую во все клетки тела привязанность, он вдруг подумал, что к этому Дазай и стремился с самого начала, когда затеял их не типичный для партнёрских отношений — да и любви — танец.
А что касается беспроигрышных фраз, на которые напарник бесспорно отреагирует… И у Накахары, и у Дазая с физикой достаточно хорошо, чтобы без усилий представить, как огреть доставучего провокатора гравитационной способностью и никакой «Неполноценный человек» при этом не оказался бы спасением. Он, скорее, только усугубит ситуацию, если Чуя в последний момент всё же передумает.
Накахара высвобождает правую руку прямо из-под поцелуев и тянется было к компьютерной мыши, как запястье снова перехватывают, неумолимым движением возвращая обратно.
— Мне нужно перелистнуть страницу, эту я дочитал, — не особо церемонясь с интонацией, недовольно поясняет Чуя.
Дазай переносится лицом к чужому уху и с какой-то надеждой выдыхает:
— Чуя… — и делает небольшую паузу, но ровно на столько, чтобы напарник не успел заговорить и испортить момент. — Ты невыносим. Где перерывы в твоей работе?
— Мы вернулись с обеда два часа назад, — не сказать, что Накахаре не приятно внимание, однако то, как нежные прикосновения к запястьям постепенно превратились в удерживающий обхват, он явно чувствовал. Дазай хочет и совершенно этого не скрывает.
— Однажды ты перетрудишься так, что забудешь, как расслабляться. Важно правильно расставлять приоритеты, особенно рабочие.
— Правда? — скептическое настроение Накахары усиливается, и Дазай досадливо вздыхает, понимая, что разговор уходит совсем не в ту степь. — Что ж ты сам не работаешь сейчас? Быстрее управимся с делами — быстрее освободимся, а там уж делай, что хочешь.
— Сейчас главный мой рабочий приоритет — ты.
Дазай склоняется к чужой шее и, старательно игнорируя щекотку хаотично отрастающих рыжих волос, пусть и собранных в небольшой хвост, да не всех, одаривает кожу поцелуями, уже намереваясь подхватить зубами чокер. Неоднозначную реакцию он вызывает у Исполнителя, но мысли о физической чувствительности напарника в данную секунду гораздо привлекательнее собственнических изощрённых рассуждений о том, что этот «ошейник» принадлежности Дазаю Чуя буквально надел в знак проигранного детского спора, а теперь и говорить бессмысленно, до чего развилась символическая подоплёка.
— Ты бы на общие задания вовремя приезжал, а не задвигал про «рабочие приоритеты», когда речь идёт совсем не о работе.
— Не будь так строг, — мягко тянет Дазай, изо всех сил стремясь сгладить возникающее напряжение.
Совместная физическая активность его больше интересует в виде секса, нежели очередной драки. Может, сейчас даже короткий поцелуй в щёку и обещание: «Ещё час — и я закончу», — дали бы ему сил подождать, а пока его начинает выламывать от Чуиного безразличия.
— Когда ты такой шёлковый, тебе всегда от меня что-нибудь нужно, — Накахара явно занят только своими мыслями, но один подозрительный взгляд на напарника всё же бросает. Дазаю мало, но и от этого пока жить можно.
Старший Исполнитель скользит своими длинными пальцами по чужим рукам вверх и со всей старательностью ненавязчиво, но ощутимо начинает массировать напряжённые от Дазаевской же активности плечи. На это Чуя лишь непонятно вздыхает: с таким коллегой ему и впрямь грозит хроническое перенапряжение мышц, а следом застои и прочие неприятные симптомы сдающего здоровья. Кажется, Дазай одной своей аурой способен вытягивать жизненные силы из окружающих людей, подпитываться и продлевать очевидное бессмертие — этот человек волшебным образом не убиваем ни врагами, ни собственной рукой, и в мафии не первый год ходит слух, что у воспитанника Босса, по меньшей мере, два сверхъестественных дара. Либо же обнуление «Неполноценного человека» срабатывает и на смерть. В этом есть определённая философия, но пока Дазай, находясь прямо у тебя за спиной, совершает не совсем очевидные и ожидаемые действия, размышлять об этом — дело второстепенной важности.
— Ты можешь дать мне поработать? — не спрашивает — бесцветно бросает Накахара, поджимает губы от подступающего ощущения безнадёги и, игнорируя давление на плечи, чуть поворачивает голову вправо. Этого недостаточно, чтобы увидеть Дазая, но с лихвой хватает, чтобы жадный до его внимания напарник сам склонился, появляясь в поле зрения и ловя взгляд ожидающих голубых глаз. Есть у Двойного Чёрного особый набор невербальных знаков, который они невольно переносят и в повседневное общение. В этом плане с Дазаем невероятно просто — и слово «невероятно» здесь самое реалистичное, если оценивать ситуацию со стороны.
— Чуя, ну нет, какая работа.
Дазай капризен до жути. Привык же, гениальный чёрт, что всё всегда идёт по его плану и в соответствии с его ожиданиями. И Накахара сдаётся: пока вокруг тебя выплясывают Дазаевские ритуальные танцы для завлечения партнёра, продуктивно работать просто невозможно. Текущая задача отчёта Боссу всё равно не требует — информацию Чуя изучает для собственной осведомлённости и дочитать её сможет и за ужином.
Отправляя компьютер в спящий режим, он выныривает из-под неожиданно отпускающих его рук и поднимается из кресла. Напарник реагирует на это указательным движением пальцев в потолок и едва уловимым вопросительным взглядом, и Накахара соглашается коротким: «Пойдём».
Они поднимаются к Дазаю в кабинет. Интерьер там смутно напоминает обстановку у Мори Огая, за исключением, разве что, извечного бардака в рабочей зоне, но сам воспитанник Босса выражает к обоим фактам абсолютное безразличие. Как и у Чуи, у него есть какие-то припрятанные запасы алкоголя — особенно часто в последнее время стал отсвечивать виски, хотя представить Дазая пьяным не выходило и при всём старании. Самое ценное же — спальня при кабинете. Именно в ней Двойной Чёрный испаряется, удостоверившись, что ни одна из половинок дуэта в ближайшие часы не понадобится организации и никто, кроме молчаливой охраны, и не узнает, что между ними порой происходят не только пустые споры, доходящие до драк.