Разрешение госпожи Гордости.

Мокрые листья шелестели под ногами. Дождь хлестал по лицу, не щадя ничего: бледные щеки, пряди кудрявых волос, нос, губы, даже зелёные глаза, из которых текли слезы. Тут дождь приходился весьма кстати: смешивался с солёными каплями на щеках, скрывая их от посторонних глаз. Хотя посторонних глаз и не было вовсе. Кто в такую погоду, тем более почти ночью, будет гулять по улице? Поэт будет. Но он не гулял, просто шёл. Ноги сами несли его в противоположную сторону от чердака. И он знал, куда его несли худые ноги, сквозь лужи, мокрые листья и слякотную грязь. И поддаваться он не хотел. Всеми силами противился, пытался свернуть, но получалось лишь остановиться, глядя вперёд. Дороги назад будто не было вовсе. Да и вперёд дороги не было. Поэт перестарался, сжигая мосты, в итоге оказался на одиноком островке посреди пропасти, на котором даже шагу не ступишь, так ещё и сам перегорел. Он остался совсем один: не нужный никому, без дела и смысла, без роли в истории, без возможности что-то от себя оставить, догнивал свои дни на чердаке, лишь изредка выбираясь в мир. Собственная гордыня и страх не давали обратиться за помощью, но, видимо, сейчас что-то внутри Поэта не выдержало. Он понёсся за помощью против собственной воли, всё, что оставалось – идти. Наконец, пришёл. Остановился перед знакомой дверью квартиры, с которой связано столько воспоминаний. Квартиры, в которой проходили самые тёплые минуты этой жизни. Квартиры, в которой жил самый тёплый и самый лучший человек в этой жизни. И этот человек должен был оставить его позади, должен был забыть, идти дальше и начать с чистого листа, но зачем-то раз за разом при каждой встрече звал Поэта к себе. Гордость никогда не позволяла прийти, и вслед уходящему, на деле трусливо сбегающему Поэту доносились слова "Для тебя дверь всегда открыта". Сейчас, перед дверью квартиры мучали вопросы. А будет ли дверь открыта теперь? Не захлопнут ли её перед носом, в отместку за прошлые поступки Поэта? У Кризалиса новая жизнь, настоящее имя, наверняка новые друзья и знакомые. Зачем напоминать о тех страданиях прошлого, появляясь на пороге? Зачем эгоистично требовать помощи от него, когда сам Поэт вечно отталкивал? Сейчас не позволяла прийти не гордость, а страх перед неизвестным. Попытка уйти обернулась провалом. Ноги будто приросли к полу, а может заледенели от того, что продрогли насквозь. Либо стучать, либо стоять здесь вечно. Пока Поэта не прогонят, уйти он не сможет. С трудом подняв руку и зажмурив мокрые от всё ещё текущих слëз глаза, он наконец постучал. Несмело, едва прикасаясь к двери. Сразу пронзил ужас. Что он только что натворил? Может, уйти бы получилось, только попробовать ещё разок? Зачем снова о себе напомнил? Вдруг его отвергнут, оттолкнут? Вдруг прогонят? Куда он пойдёт? Больше некуда. Вернувшись на чердак Поэт просто умрёт. Секунды, шаги по ту сторону двери, будто бы длились вечность, за которую сердце успело разогнаться до запредельной скорости, а как только замок стал проворачиваться остановилось на такую же вечность. Казалось, Поэт несколько раз успел умереть, пока дверь не открылось и время не вернулось к привычному темпу. На пороге показался знакомый человек, явно шокированный появлением незванного гостя. Совсем домашний, с растрёпанными светло-русыми волосами, в растянутой футболке и шортах до колен, он стоял напротив, так рядом. – Поэт?. – раздался голос Кризалиса, будто тот не верил, что перед ним стоит именно он. А он стоял, не зная, что сказать. Да и если бы знал, то не смог бы. Дар речи пропал. По мокрым щекам катились горячие слëзы. Не в силах больше стоять на ногах, Поэт рухнул, падая в объятия такого родного, но от чего-то ставшего чужим человека. Тот молниеносно среагировал: подхватил, прижал к себе, погладил по мокрым кудрям. Такой тёплый и сухой, в сравнении с Поэтом, продрогшим до костей и промокшим до нитки. Почему этот мост Кризалис построил из камня? Его теперь не сжечь, и всегда есть хоть какое то место, куда можно вернуться. Разве ему самому это нужно, в новой жизни с новыми друзьями? Разве ему нужен Поэт? – Прости.. – еле слышно прошептал он. Это всё, что он был способен выдавить. Но Володе этого хватило. Поэта он понимал лучше любого другого существа. Он понимал, что в этом тихом словечке заложена целая поэма. О том, как Поэт сожалеет, что напомнил о своём существовании, о том, как ему страшно оказаться отвергнутым, обо всём пути сюда, обо всех мыслях. Одной рукой продолжая обнимать гостя, другой Владимир закрыл дверь, из-за которой дул холодный ветер. Поэт осел на пол, всхлипывая в плечо Кризалиса, вместе с ним опустившимся на пол. Просидели они так невесть сколько. Пока Поэт не успокоился хотя бы немного, пока не проговорил одними губами весь текст своей трагичной поэмы о сожалении и одиночестве. Володя терпеливо ждал, пока тот закончит, внимательно старался поймать каждое слово, каждый звук, гладя мокрую спину и кудри. Наконец, всхлипы стали сильно реже, а неразборчивое бормотание вовсе прекратилось. Володя поднялся на ноги, помогая и Поэту встать. – Лучше? – ответом стал лёгкий кивок. – Сходи-ка в душ, согрейся, я принесу сухие вещи и сделаю чай, ладно? – снова кивок. Поэт, слегка шатаясь, прошёл в ванную.

***

Шум воды стих, дверь ванной открылась. На столике перед диваном стояла кружка зелёного чая с двумя ложками тростникового сахара. К слову и то, и другое хранились в квартире лишь для случаев, когда приходил Поэт. Вот и он, показался в дверном проёме. Глаза всё такие же красные от слез, волосы влажные, но выглядит намного лучше, чем когда только пришёл. Кризалис сидит на диване, на подоконнике дремлет кошка. Поэт опустился на диван рядом с хозяином квартиры, взяв со столика чай , отпил немного, после чего мысленно заключил, что он ещё слишком горячий, так что подождёт. Кружка отправилась обратно на стол. Поэт опустил голову на плечо Кризалиса, прикрыв глаза. Его не оттолкнули, не заперли дверь перед носом, значит всё будет в порядке. Через какое то время уж точно. И можно будет вернуться на чердак, вернуться в роль "Поэта", к которому чем творец привык. А пока можно побыть и Женей. Уже скоро он с Володей переместились в лежачее положение. Владимир лежал на спине, а на нём, подобно коту, примостился Евгений, наслаждаясь обретенным спокойствием. Жаль, что остаться навсегда ему не позволит гордость. Однако, может быть она передумает. Сегодня ведь она уступила и разрешила прийти сюда за помощью.