В тот вечер, на ватных ногах, он донес девушку до ближайшей больницы.
Укрыв ее двумя куртками, каждые пару минут проверяя пульс. Стараясь всеми силами наполнить ее теплом, бесконечно повторяя про себя шквал извинений.
Во всем этом лишь его вина. Надо было слушать Тендзина. Сразу оборвать чертовы узы. Не ждать у моря погоды. Он ведь знал, знал, что может последовать за ее частыми прогулками вне тела, не говоря уже о ее слишком частом прибывании на дальнем берегу, вкупе с его проблемным прошлым.
Прекрасно осознавал,
каким эгоистом был, считая, что имеет право присваивать жизнь человека себе.
Живым никогда не будет места среди них.
Так всегда было, есть, и будет.
Рябь в глазах тонкая, полупрозрачная, а в груди она трескается уходящим из-под ног дном. Ято боится даже дышать. Он боится не услышать, пропустить момент, когда ее дыхание вдруг оборвется, внимательно следя за размеренно поднимающейся и опускающейся грудной клеткой.
«Я отдам за тебя всего себя, только вернись»
Сквозь пелену глядит на нее. На ее лицо. Такое умиротворенное и спокойное.
Он трясущимися кончиками пальцев цепляется за одежду спящей девушки, — моля небеса, пусть только спящей, — и старается уловить каждое изменение в ее лице.
Хиери спасло его отчаянное желание вернуть любимого человека к жизни.
Настолько отчаянное, что ее ребра были сломаны.
Где-то на фоне мельтешили счастливые Юкине и Хииро, все в слезах от накатившей радости за спасенную жизнь. Только Ябоку совершенно не разделял их настроение. В полной мере осознав всю серьезность ситуации просто невозможно радоваться.
***
Запах больницы ужасно нагнетал. Прогорклый спирт, которым по обыкновению пропитано здание бьет по рецепторам с особой силой.
Вокруг все было чересчур белое, чересчур чистое,
чересчур… невозможное, чтобы не давать себе задумываться о невообразимо тупой херне. Например, о смертельном состоянии девушки, которая, между прочим, здесь только по его вине.
Дурацкая тишина в больничной палате режет уши и сознание.
Ято стоит, молча смотря на бессознательную девушку. Молчит, потому что ему нечего сказать. Ему стыдно. Перед ней. Стыдно перед ее семьей.
Это он, чертов идиот, во всем виноват. Из-за него Хиери в очередной-чертов-раз на грани смерти, в больнице.
Грудь, накрытая простыней ровно вздымается. Из-под нее виднеются бинты, фиксирующие сломанные ребра, а выглядывающая рука обмотана медицинским пластырем, что держит иглу капельницы.
Кап-кап. Кап-кап.
Парень пусто глядит на расслабленное лицо девушки, на выбившиеся пряди вокруг фарфоровых скул.
Еще бы немного и с таким же умиротворением она могла лежать в деревянном гробу.
Трёт руками лицо. Трясёт головой.
Она в коме уже шесть долбаных дней, в каждый из которых Ято и Юкине теперь рутинно навещали девушку.
И ведь не успей он хотя бы на пару секунд, ее родители бы даже не узнали почему их дочь умерла. Смелости не хватило бы заявиться к ним да рассказать.
Чертов бог бедствий!
Из-за него Хиери снова страдает. Это все из-за него, и он ничего, блять, не может с этим сделать! Разве что исчезнуть из ее жизни! Ничего…
И в миг все стало похоже на тупую, просто ублюдскую шутку, от которой хотелось ни то завыть, ни то залиться больным хохотом.
Магацуками пришло сраное осознание: все, что в его силах — исчезнуть из ее жизни и жизни ее семьи. Оградить от себя.
Выстроить гигантские стены, обвить их розовым шипом и никого и никогда не подпускать. Лишь бы не снова. Он не выдержит даже еще одной мысли об исходе, в котором не было бы ее.
«Так берег, так лелеял, что в конце-концов решил бросить? Исчезнуть как ни в чем ни бывало? Ха! Хиери-то переживет, да вот только у тебя смелости не хватит!» — где-то глубоко в подсознании булькнул противный голос.
Его блядский голос. Голос, ставший по обыкновению привычным и который Ябоку стал замечать уже давным-давно, еще когда он только ушел от Отца.
Едкие комментарии отпечатывались на подкорке, такими аккуратными вензелями, ну просто каллиграфическим, блять, почерком!
Юкине был бы в восторге.
«Ну кто бы знал, что в тебе еще столько самоиронии!» — бульк-бульк.
Стоило сраному папаше подохнуть, как этот мерзотный баритон стал отдаваться эхом в голове все чаще, заставляя сомневаться в целостности сохраняемого им самим рассудка.
Он ненавидел этот голос.
Ненавидел, потому что сейчас как никогда был согласен с этими словами чертового папаши.
«Похоже, кто-то медленно сходит с ума, ха-а.» — смешиваясь, голос собственного подсознания и папашин в унисон отдались эхом в голове.
— Знаешь, Хиери… — парень изо всех сил старался сглотнуть образовавшийся ком в горле, ведь сорванный, осипший голос так предательски дрогнул на ее имени.
Он больше всего боялся, что теперь никогда не сможет его произнести…
— Похоже, это наш последний разговор… Черт! Все должно было быть не так, совершенно не так… — в голове — каша, собрать мысли воедино кажется просто невозможным.
…потому что по иронии судьбы это был последний раз, когда Ято звал девушку ее же именем; когда Ято вообще звал ее.
— Юкине против… моего решения. И я прекрасно его понимаю. Эгоистично, но мне все еще, — глубокий вдох, — все еще не хочется верить, что я решился на это. Наверное, будь ты в сознании, сейчас снова бы начала возмущаться, напоминая, что это было твое решение остаться со мной…
Слова давались слишком тяжело. Словно каждый раз наступая на сотни игл, Ято говорил через чертов ком в горле.
— Юки тоже зайдет к тебе, чуть позже, — парень постарался натянуть на себя улыбку, вышло паршиво, — сказал, что мне нужно время и ушел, ха-а…
И снова этот истерический смех на грани нервного срыва.
— Юкине, он, — короткая пауза, лишь для того, чтобы смочить слюной иссохшие губы, —
стал таким взрослым, — порой ему казалось, что собственный шинки в сотню раз мудрее него самого, — боже… — и только сейчас до парня дошла вся абсурдность сказанного.
В каком же отчаянии должно быть божество, чтобы произносить такое?
— Я такой идиот, — уставши выдохнул Ято.
Лежащая на подушке девушка ответила безмолвием. Он долго рассматривал бледное лицо, чуть отвернутое в сторону.
Хиери не любила приносить людям проблемы.
Словно даже на пороге смерти пыталась убедить всех в том, что все в порядке, ведь она просто не могла заставить других волноваться.
Ято до безумия, до сдавленного плача хочется, чтобы плотно закрытые ресницы распахнулись. Чтобы с ней все было в порядке. Здесь уже нет виноватых. Лишь раскаивающиеся.
Парень подошел ближе, более детально рассматривая девушку, стараясь впитать каждую черту и никогда-никогда не забывать, мысленно умоляя простить его, клятвенно уверяя самого себя, что так будет лучше. Несомненно.
— Прости, что все так вышло, — Ято постарался вдохнуть как можно больше воздуха, вслушиваясь в крапанье дождевых капель по подоконнику, —
если, конечно сможешь…
Вдруг Хиери неожиданно поморщилась, вероятно, прогоняя плохой сон. Жаль Магацуками трактовал это по-своему…
Если бы он мог оставить хотя бы письмо. Маленький клочок бумаги — о большем он и не мечтал. Только вот, зная упрямство этой девушки, та его из-под земли достанет,
прецедент уже был, но не даст ему так просто уйти. Без объяснений и без прощаний. А еще парень знает что
не сможет сопротивляться. Снова даст слабину, снова позволит себе поверить в то, что он тоже может быть счастлив, с ней, как тут же жизнь снова вставит тому палки в колеса, и с Хиери снова что-то случится.
Плавали, знаем.
***
Ято шагает ближе к спящей девушке, легким движением руки с особым трепетом смахивая челку со лба, и невесомо прикладывая шершавые подушечки пальцев к скуле, после чего парень осторожно наклоняется к лицу спящей и мимолетно касается нежной кожи обветренными губами.
И бред, что так целуют только покойников.
Так касаются за неимением возможности произнести желаемое вслух. Слова излишни. И лишь молчаливое прикосновение дает выразить свои сожаления, горечь и любовь.
В глазах скопилась совсем ненужная влага. Живых нельзя оплакивать. Ей это совсем ни к чему. Но отчего-то хотелось рыдать навзрыд.
Окинув Хиери сквозящим потаенной болью взглядом, он повторяет, словно мантру, «прости-прости-прости…», и тихо шепчет:
— Прощай, Хиери.
Отголоски сознания просыпаются, заставляя запускаться мыслительный процесс.
«
Нет-нет-нет! Это все неправильно! Все не так! Почему же, Ято, почему же…
…
Я…»
***
—…то!» — в холодном поту вскрикивает девушка, совсем потеряв грань между сном и реальностью. В окне больничной палаты мерещится до боли знакомый силуэт, по лицу которого стекают ни то слезы, ни то дождевая влага.
Хмурую погоду уже давно сменило ясное небо, а в палату настойчиво пробиваются лучи солнца.
Непонятно откуда взявшийся ком в горле и странное, совсем непонятное чувство. Словно произошло нечто страшное, что она была не в силах вспомнить.
Что-то до боли знакомое, любимое, что-то, что та с трепетом хранила глубоко-глубоко в сердце, и что так легко забыла.
Странная горечь потери и непонятная, пронзающая боль в ребрах.
