Cross my heart, hope to die To my lover, I'd never lie She said, be true, I swear I'll try In the end, it's her and I
***
Лиса до сих пор не может поверить в свою удачу, счастье, судьбу – или что угодно другое, подарившее ей Чеен. Она почти сходит с ума каждый раз, когда девушка мягко улыбается ей, целует так сладко, что сводит зубы, обнажает гладкую кожу и зовёт в постель, чувственно накрывая ладонями свою грудь. Не то чтобы Лиса могла сопротивляться этому. — Я люблю тебя, детка. Лиса не просит много – только честности, верности, страсти – и получает вдобавок больше: безумные поездки по ночам, шелковое белье под черным платьем Сен Лоран и страдания с болью (без них любви нет). Между ними всё больше напряжения – всё меньше расстояния, воздуха, одежды. Лиса – собственница, наверное, даже больше самой Чеен: эта девушка принадлежит ей целиком, от кончиков коротко подстриженных блондинистых волос, за которые Лиса хватается, когда Чеен неумолимо спускается по её телу вниз, до жалостливого хныканья, когда Лиса скользит пальцами по влажности промеж чужих ног и дразнит, дразнит, дразнит, никогда не давая нагловато-умоляющей ухмылке завоевать её так просто. — Будь честной, — просит Лиса, когда Чеен одолевают сомнения по поводу правильности-неправильности их отношений. — Я постараюсь, — обещает Чеен и хватает Лису за раскрытые края рубашки, вновь теряя голову, когда горячие губы крадут из неё последние крупицы здравомыслия. Так много ограничений, так много обстоятельств и недоброжелателей – мир против них, и они против мира. Современные Бонни и Клайд. Лиса уничтожает сомнения, прячет их на кончике своего языка, когда трахает им Чеен, рвёт осторожности быстрее, чем колготки девушки, обещающей вести себя хорошо, быть послушной и существовать для одной только Лисы. Чеен, конечно, доверяет – не может не делать этого. Она посылает к черту мир, делит с Лисой одну таблетку на двоих, выпивает в домашнем баре столько же виски, сколько плещется в стакане Лисы, и продолжает выводить девушку из себя: наклоняется за специально уроненной салфеткой, демонстрируя обнаженные участки кожи под коротким подолом проклятого черного платья. На Чеен – кружевные чулки, красное бельё и жилистые руки Лисы, сжимающие её бёдра до небольших синячков. Чеен дышит шумно – через нос – рот занят двумя пальцами Лисы, которая бескомпромиссно нагибает её над кухонным столом и трахает свободной рукой. Чулки чуть приспущены, платье неприлично задрано, скрученная ткань белья впивается в кожу – Лисе не хватило терпения обнажать девушку полностью. Чеен чувствует себя грязной, развратной шлюхой, готовой на всё: она облизывает длинные пальцы в своём рту, порочно стонет и самовольно толкается навстречу Лисе, за что получает жгучий отпечаток ладони на ягодице. Это привычно, это знакомо; в последние месяцы – это их жизнь. Лиса называет её своей, ревнуя, не давая Чеен обниматься даже с подругами, говорит, что никогда не бросит её и с силой кусает в шею, оставляя напоминание об их обжигающей, сумасшедшей любви. Чеен клянется – перекрещивая сердце – что никогда не солжет, что будет с Лисой до самого конца, игнорирует осуждающие взгляды, когда не скрывает красновато-синие пятна и следы укусов у своих ключиц. В конце концов, это всегда только она и Лиса. И их неизбежная любовь.