5 февраля 1989
18.57
Тихие всхлипы отскакивают от стен прокуренного помещения. Сил на рыдания уже нет, да и не поможет это, как и в моменте не помогло. Девчонка забилась в угол, поджала колени к себе и боится лишний раз вздохнуть. Боль во всем теле, боль в душе. Она в ожидании своего палача трясётся, холод давно ее не берет, и будучи почти обнаженной ей зябко не от бетонного пола, а предательства.Ранее тем же днём.
14.01
Очередные сборы ничего нового не привнесли: кто-то кого-то оскорбил, кто-то за что-то получил — все как всегда. Можно было бы сказать, что тихо спокойно во дворе сегодня. Старший не марает руки при разборках, на то он и старший, свиту свою согнал, и пусть попробуют только гады ослушаться — всех отошьёт, в лучшем случае, в худшем костей не сосчитают. Сидит у себя в темнице, на свет лишний раз не выбирается, только когда пойло заканчивается, да и то отправит шестёрок за добычей. Холодный и жёсткий тип, не привыкший уступать. Скалился как волк, когда видел, как перед ним трясутся. Упивался своим статусом. — Кащей, — окрикнул старшего один из пацанов, — разговор есть. Тот стоял себе спокойно, облокотившись на коробку хоккейную, вальяжно покуривая, наблюдал как скорлупе леща прописывают. — Че хотел? От дел важных отвлекаешь, — с ухмылкой проговаривает кучерявый злодей. Молодой человек лет семнадцати подходит к нему, вплотную встаёт, над ухом склоняется, шепчет, чтобы никто не услышал слова, от которых сигарета падает, глаза прищуриваются, татарские скулы желваками заходили, губы в тонкую полоску сложились — того глядишь и пар из ушей пойдёт. — Алиска-то, по рукам пошла, гвоздь видел, как хмырь какой-то ей книжки тащит, и это другой. На той недели Сиплый очкарика видел, а этот такой, будто академик.***
Алиска. Алиса. Имя сладкое, чудесное давно на больной его подкорке выбито. Спать не даёт — копна кучерявая огненная с ума сводит, все части тела сразу оживляет. Девчонка из соседнего подъезда, только что школу закончила, в институт поступила, врачом захотела стать, правда педиатором, но не важно, свой медик — это хорошо. С парнями не гуляла, но все слышали ее звонкий смех и голову от красоты природной сворачивали. Хороша была собой. Ходили ее все оберегали, улицу тогда на уши поставили, что таких беречь нужно в смутное время, а между собой спорили, кому же сердце своё отдаст. Положил на неё старший универсамовский глаз, но активностей никаких не проявлял — наблюдал со стороны, чтобы дурного ничего не случилось. С прищуром на неё смотрел издалека, облизывался. Ходила с мамой в магазин, бывало, что и сама бегала, но скорее от необходимости, чем желания уйти из дома. Улыбкой своей весь двор озаряла, когда выходила. Впервые такое с ним, чтобы сердце при виде девахи с ритма сбивалось. Привык, что сами перед ним стелятся, и боялся отказа от такой нимфы. Куда же ему до неё, что он даст? Как-то раз он захотел маме ее помочь с сумками, а она рядом шла, напевая себе под нос мелодию незнакомую, обернулась на него сказать «спасибо» у дома, а он и пропал, в глазах ее утонул — такие светлые, горящие жизнью, верящие в сказки и доброту. Выделялась она не только внешностью, но и тем, что как будто с другой планеты, не видит зла и врагов, а только рыцарей. В добро до последнего верила. Любовь одну на всю жить мечтала встретить. Как у мамы с папой. Потом он снова мимо проходил, глядит, батя ее шкаф тащит, он и подсуетился, снова помог, снова за ее «спасибо». Глядел на неё тогда не отрываясь, сложно такое не заметить, а она помощь его за чистую монету принимала. Румянец ее сладкий на щеках застывал всякий раз, когда она благодарность произносила. Слишком чистая, нежная, нельзя такую да в такой гнилой мир отпускать. Решил быть рядом. Любая бы давно заметила, что все встречи неслучайны, а эта лишь «привет» тихо произносила, когда его видела, по лесенке вприпрыжку спускалась, оставляя за собой в пролёте подъездном цветочный шлейф. Копна волос на ветру развивалась, и казалось, что даже в самую ужасную погоду тёплом двор одаряет. Верил он, что пути их обязательно сами пересекутся. И все завистью изведутся, когда увидят, какая барышня с ним. На выпускной к ней заглянул, сказал мол, брат тоже выпускается, да и удивление на ура сыграл, будто удивлён, что здесь ее видит. Имени так называемого брата не назвал, чтоб дураком не оказаться, а она и поверила без лишних вопросов. Когда она поступила, то весь двор знал. Хорошие новости как и плохие быстро разносятся. Он пришёл к ней тогда с пятью красными гвоздиками: — С ребятами скинулись поздравить красу двора решили, — соврал он ей. Так проще, не надо объяснять откуда у него самого деньги. Мама в тот вечер сказала, какой жених то хороший. В окно их видела и радовалась, что порядочный: поздравил и ушёл, не склонял ни к чему, не принуждал, от учебы не отвлекал. Девушка раскраснелась, где-то на подсознании догадываться стала о его симпатии, но никаких знаков со своей стороны не оказывала. Жила себе спокойно девчушка, пока злые языки не пустили слушок. Дело то совсем по другому обстояло.16.50
Вот стоит он у ее подъезда поджидает. Замёрзнуть уже с час как должен был, но нет же, греет его чувство едкое, что сейчас высший суд вершить будет. Уже команду своим псам дал разыскать паршивца да и объяснить, где руки могут пригодиться, остальным пацанам приказал в качалку сегодня не соваться — завтра вопросы решат. Не только добро в сказках побеждает, у злодеев тоже выиграть получается. Выходит девчушка, сон его не сбывшейся. Мечта дурманящая. — Алиска, привет, — громко хрипло кричит ей, привлекает ее внимание. Роль приятеля хорошего на себя взял. — Привет, а ты чего здесь? — с улыбкой на лице, приятным удивлением, спрашивает она и злого умысла совсем не видит в этих глазах цвета ночи. — Проходил мимо, думаю, а вдруг выйдет, провожу, мало ли что. Вот остановился, стою, и тут ты, ну не совпадение?! — Сочинять он умел знатно, в уши заливать, красивыми словами бросаться, и фиг докопаешься, старший же. Слово поперёк страшно было сказать. — Я в магазин за углом, мама борщ варит, а соль закончилась, — она ему улыбается, а он глядит, думает, злостью исходит, кто же на его цветочек аленький мог посягнуть. — Ой, как здорово, мне тоже надо, пойдём только в качалку зайдём ко мне, я деньги оставил. — Куда-куда? - Спрашивает, не бывалая ранее в таких местах. — Место такое есть у нас с ребятами, — мы там спортсменами пытаемся стать, - лукаво зыркает на неё. У самого челюсть сводит, как же так можно овцой прикидываться. И в мыслях ее нет ни тени сомнения, ни догадки о месте, где мир вот-вот у неё перевернуться должен. Хороший же человек, помогал столько раз. Идут они недолго, разговор не клеится, она ему о погоде морозной, а тот лишь зубами скрипит, головой кивает, улыбку доброжелательную из себя давит и свою речь готовит. — Проходи, — пропускает ее в своё логово и, пока она пробегает взглядом по месту, дверь закрывает. До неё не сразу доходят звуки странные, но как только слышит, что в скважине ключ поворачивается, испуганно резко разворачивается, спрашивает: — Ты чего? — глазами обескураженными смотрит, пятится назад, когда он делает к ней шаг, второй. Лицо его скалится, не предвещая ничего хорошего. — Ты мне скажи, — толкает ее в кресло, — мне тут люди добрые напели, что ухажеры вокруг тебя вьются, а мы с пацанами даже не в курсе. Это как так? Ты бы посвятила нас, друзей верных, мы бы тебя поздравили. Она нервно улыбается, пытаясь сообразить, что к чему. Какие пацаны? Ребята со двора? А при чем тут они? Они же не общаются. Не знала же, что он всем своим приказал за ней присматривать, дорогу не переходить. Чуть чего ему сообщать. — Не понимаю, — она пытается встать, а он руками на плечи давит и наклоняется к уху. У неё мурашки по всему телу раскатываются от жеста такого. — Ну как же, вот совсем недавно, в гости к тебе захаживал, сумки тяжёлые нёс, — и дыханием своим шею разгоряченную от страха опаляет. — Это не твоё дело, мне идти надо, — и вновь делает попытку встать, сбежать. На глазах уже едва не слёзы. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Как грубо, — играется, спину ее взглядом прожигает. Он даёт ей фору в несколько секунду и прежде, чем она оказывается у двери, резко ловит за локоть, разворачивает, прижимает к себе. — Она же закрыта, ты куда? Мы не договорили. Тут она наконец-то понимает, что ситуация патовая, что перед ней далеко не добрый парень, готовый помочь, а совершенно непонятный, агрессивный человек, имя которого она до сих пор не удосужилась спросить. Как-то не доходило при встречах до этого. Да и привыкли все во дворе друг другу товарищи. — Не надо, пожалуйста, не надо, — кричит девушка, когда он волочет ее куда-то вглубь. Теряет потихоньку надежду и веру в хорошее. Он буквально швыряет ту на старый зачуханный диван, нависает сверху. Пальцы его сильные впиваются в скулы, взгляд невозможно отвести. Смотрит сверху, поверить не может, что допустил такую распущенность с ее стороны. - Правильно говорят, в тихом омуте…, - шипит он и к шее губами своими тянется. У него крышу срывает от злости и негодования. Его. Никто и никогда не посмеет забрать. О праве собственности правда знает только он, и это никак не останавливает его, никак не отрезвляет, что она не виновата. Руки пускает свои в ход, шубку расстёгивает, шапка уже давно валяется где-то в ногах. Девушка извивается, но такому хрупкому телу разве можно одолеть скалу. Эмоции давно взяли над ним верх, но бьют через край, бьют в прямом смысле. Рука его замахивается, со свистом развеивает воздух, приземляется на щеку, опаляет кожу, будто огонь. Под платье лезет, пока та в растерянности, за лицо держится. Колготки снимает, но вот он в моменте допускает оплошность, когда с ногами ее возится, в челюсть пяткой получает — отвлекается на мгновение. Девушка, собрав все силы, сбежать пытается, да падает, коленями голыми приземляется на пол, кожу бархатистую царапает, но не обращает внимание, а он быстро пользуется, за волосы поднимает. Все повторяется, только теперь ещё жёстче. Не стыдно ему так себя вести, стыдно, что в непорочность ее верил. Она уже задыхается от рыданий, нос заложило, в горле пересохло. — Что же ты, направо и лево даёшь, а сейчас в недотрогу решила поиграть? Не нравлюсь? — слова до неё будто эхом доносятся. Пазл до сих пор не складывается. — Тебе же хуже. И хочется закричать «мамочка», чтобы пришла и отогнала все дурные сновидения, чтобы все это сном дурным оказалось. Не видела она жестокости этого мира ранее. А сейчас все чёрным кажется. Он платье байковое с первой попытки сверху разрывает. Глаза его опускаются на формы, скрытые за бельём. Но ненадолго. Припадает губами к коже тонкой, чувствительной — метки свои ставит. С бельём в миг разбирается. Колени с нажимом разводит и устраивается. Себя быстро от лишнего избавляется. И даже не пытается быть обходительным. Глаза девушки до искр зажмуриваются, когда понимает, что дальше последует. Всего лишь на миг застывает тишина в подвале, а после крик раздаётся. Звонкий, отчаянный. Боль неописуемая парализует все тело. — А под ними так же орала? — и не щадя ее тела, вбивается, весь вес свой на неё переложил. Пружины старые ее тело царапают, но ей уже все равно, силы рыдания забрали. Он не останавливается, хоть на секунду ей отдышаться не даёт, не обращает внимание на крики истошные. Сама виновата. О себе любимом думает, но даёт слабость и губами ее губы накрывает, хочет понять, какого это девушку грёз своих целовать. Она не отвечает на эти действия, лишь молится про себя, чтобы быстрее закончилось, чтобы тело и душу ее покалеченные поскорее из оков своих выпустил. Она толком не понимает, что происходит, но чувствует, как руки его напрягаются, хочется снова закрыть лицо от ударов. Наконец он издал хриплый стон удовольствия, лицо его смотрело куда то ввысь, он вытянулся как струна гитарная, но через минуту пришёл в себя и начал осматривать картину. Шок и непонимание, осознание и признание ударили в голову молниеносно, только взгляни он на красные капли, тягучие следы его преступления. Смотрит и не верит. Рык издаёт словно зверь. Очухался от забытия. За секунду одетым оказывается и выбегает прочь, но закрывает ее в своём пристанище. Опускается на корточки, сигарету нервно закуривает. А в голове болью слова «по рукам пошла» с криками «падшей» смешиваются. Разорвать на куски, вырвать язык брехучий тому. Снегом холодным умывается, голову больному охлаждает. Матом кроет пустоту перед собой. Животным себя называет и не знает, как к ней вернутся. Как в глаза доверчивые смотреть. Тихие всхлипы отскакивают от стен прокуренного помещения. Сил на рыдания уже нет, да и не поможет это, как и в моменте не помогло. Девчонка забилась в угол, поджала колени к себе и боится лишний раз вздохнуть. Боль во всем теле, боль в душе. Она в ожидании своего палача трясётся, холод давно ее не берет, и будучи почти обнаженной ей зябко не от бетонного пола, а предательства. Не поняла она, чем заслужила. Теперь хоть вешайся, как домой возвращаться, вернётся ли вообще? Смотрела в глаза подлецу этому и думала, какой славный молодой человек. Но пока возвращается только он, медленно проходит, смелости на неё посмотреть набирается. К косяку прислоняется, глаза он теперь от страха жмурит. Девчонка видит силуэт и сильнее к себе колени прижимаем, платьем порванным пытается прикрыть тело истерзанное. Слёзы произвольно уже текут, картинки сами в голове появляются. Он на колени встаёт перед ней, а она в угол сильнее жмётся и лицо отворачивает. — Почему не сказала? — тупой вопрос задаёт, будто слушал, будто не видел, какая она. Конечно не видел, шторка перед глазами опустилась и пеленой гнева весь разум затмила. Пацаны же плохого не скажут. Руки кладёт на колени голые и губами холодными прижимается. Не плач, а вой снова раздаётся. Он видит ее агонию, и руки на лицо перекладывает, хочет на себе ее внимание сфокусировать. Глаза осквернённого ангела в душу его смотрят и сами за себя говорят. Лицо все красное, кожа горит, а виновник — он. Точно Кощей — клешнями своими вцепился в невесту украденную и лицезрит свои старания. — Я ведь так тебя люблю, — произносит впервые такие громкие слова. Никогда не думал, что скажет их, никогда не думал, что над ней он сам же и надругается. — Мама борщ варит, — всхлипывая она отвечает, может слово «мама» его вразумит. Может отпустит, а она доберётся как-нибудь. Что-то ещё лопочет ему, — это сосед, Дениска, у меня авоська порвалась, он мимо шёл, книжки из библиотеки помог донести, мне реферат надо закончить, и брат двоюродный приехал. Все к столу уже ждут. Он в очередной раз ловит себя на мысли, какой мудак. Никогда ещё так на душе его кошки не скребли, и новое странное чувство глаза щиплет. Убеждается, что никому доверять нельзя. Слова впервые только ласковые лезут, речей долгих сообразить не может. — Моя принцесса, — подбирает он слова, так далеко он не продумал, — куда же ты теперь пойдёшь, только если замуж. Замолит грехи и к жизни снова вернёт, перечеркнёт все гнусности, и заиграет у неё жизнь снова яркими красками, улыбкой каждый день будет его душу гнилую согревать. На море свозит, чтобы все кошмары смыть и улицу забыть. Любить будет и нежно обращаться, никогда больше такого не допустит. У девчонки диссонанс в голове. Домой под одеялко свое тёплое хочет. В глаза ему смотрит и хочет верить, что выйдет отсюда. Стратег он был хороший, но впервые просчитался, теперь не знает как дальше быть. Хочет время отмотать назад. Тогда бы он и познакомился, и шаг первый сделал и укрыл сам своим крылом от кошмара подобного. — Вставай, моя хорошая, — приобнимает за плечи хрупкие, плащом своим укрывает как мантией, чтоб никто не увидел позор его. На улицу выводит и в сторону своей квартиры ведёт. Уложит ее спать, а сам свататься пойдёт. На одно колено встанет, скорее от стыда, а не в силу традиций. Будет прожигать ее взглядом, чтобы простила. Забудет все понятия пацанские и без остановки произносить будет «прости».