Тень зиккурата

Опаленная солнцем земля распухает, разверзается, проносится сквозь пальцы. Куски почвы облепляют тело как кокон. Песок засыпает каждую щелку, не давая сделать хотя бы короткий вдох. Толща земли – непробиваемый саркофаг. Только чёрные крылья способны вырваться из него, вырасти на сотни парасангов, обнять перьями весь обозримый мир. Острое плечо продолжит уходить в горячее чрево. Настолько глубоко, что кончиком кости уткнется в натянутую ткань. Разорвет её. Врастет в Мировой Гобелен. Тихий дом для ожидающих перерождения душ. Если они начнут питать собой Чёрного Дрозда, то рассыплются прахом и затеряются в ворсинках вечных ковров и покрывал, на которых периной лежит Да’ар. Лежат города и страны. В них живут народы, их вера и Боги. Паллада знала лишь одного бога. Его имя отпечаталось в каждой клеточке её слабого женского тела, впиталось с молоком матери, саднило в шрамах. «Асур» – первое слово, которое она выучила. Отец, стоявший на возвышении у домашнего алтаря – первое воспоминание. Он тихо пел монотонную песнь, склонившись перед святыней. Паллада подошла к нему, дернула за рукав жреческого одеяния. Никакой реакции. Еще раз. Отец замолчал, но не обернулся. В третий раз – он с размаху ударил дочь по губам. Она упала со ступенек на пол, больно стукнувшись головой. С этого момента девочка поняла, что к желтокожему существу с рогами отец расположен сильнее, чем к ней. Так и началось её соперничество с Богом за внимание папы. Паллада кричала и отпиралась, когда нужно было идти в храм. Отказывалась молиться, даже часами стоя на ореховой скорлупе. Однажды столкнула на пол кандила с горящими травами, которые прихожане обычно заворачивали в пергамент и курили. От курения они начинали выкрикивать бессвязные мантры. Их вопли гулко разносились под высокими сводами церкви, смешиваясь с боем литавров. Женщины и мужчины дергались в беспорядочном танце, а потом все вместе засыпали на сваленных в кучу подушках. Получала розгами по спине Паллада чаще, чем все остальные дети вместе взятые. Мать не раз замечала: «на этой всё заживает, как на собаке». Мать. В воспоминаниях Паллады она походила на тусклую тень, которая семенила за отцом, вся согнувшаяся и тонкая. Но отец редко их навещал, поэтому чаще она сидела, понурив голову, и бормотала заунывные песни на своём языке, пока вышивала узоры на халатах. В глубоком детстве Паллада даже знала несколько слов варварского северного наречия, но, к счастью, быстро забыла их. А вот внешность навсегда служила ей напоминанием об этой безвольной женщине. Кожа бледнее, чем у других детей, глаза узкие и длинные, волосы прямые, как трава в равнинах, из которых отец и вывез мать. Да только дикую степь из матери не вывести никогда. А Паллада, в отличие от неё, настоящая жительница Хазамы. Пусть не по крови, но по духу. Она любила жгучую песчаную пыль оживленных катехонских дорог. Редкие деревца у подножия разноцветных, строгих хребтов. Горы огибали сердце страны, защищая от любого неприятеля. Столица безводная, но наполненная красками толстых ковров, покрывающих каждое здание. Ароматами бадьяна и ладана, медовой баклавы с рынка. Белыми, словно кость, быками, которые свободно гуляют по улочкам и греются под знойным солнцем. Девочкам не полагалось часто выходить на улицу, даже покрытыми. Но когда дети на улице играли в ашаван и дэвов, она убегала из дома. Самолично провозглашала себя спадапати, а мальчишек на своей стороне строила, как солдат. Надо ли говорить, как не везло тем, кому пришлось играть за дэвов? Ни прясть, ни шить Паллада не умела и не хотела. Чтобы занять её, сделали исключение и позвали учителя. Слабохарактерный молодой наставник часто шёл на поводу у дочери жреца, делая ей множество поблажек, и её это устраивало. Однако, на удивление всех домашних, когда Паллада с горем пополам научилась читать и писать, то уже никто не мог оттянуть её от книг. Да, большинство из них были церковными, но на время чтения она заключала мирный пакт с Асуром. Её захватывал сам процесс получения знаний. А потом Паллада стала старше и поняла, почему папа так сильно её невзлюбил. Даже умную и послушную, читающую молитвы. Она ловила сочувствующие взгляды служанок. Ехидные ухмылки второй жены отца и её детей. Один раз, когда мать в очередной раз плакала ночью в своей кровати, Паллада пришла к ней, наклонилась и начала утешать, обнимать, гладить по смоляным волосам. Та немного притихла, невидяще взглянула на дочь и спросила: - Почему ты не мальчик, тоьур дун? Прозрение. Ждали сына, а родилась Паллада. Более её мама зачать не смогла. У другой жены здоровые сыновья, именно поэтому их дом богаче, и с отцом они видятся часто. Если бы Паллада и правда родилась мальчиком… Отец бы ей гордился, а мать улыбалась. Чувствуя полную беспомощность, она ничего не ответила и тихо ушла в свою комнату. *** Сегодня открылись двери святилища Эрианэки, величественного зиккурата, возвышающегося над городом. Башня была высочайшей в стране, а может и во всём мире. Жители столицы каждый день могли лицезреть её золотые ступени, но храм последнем этаже был особенным даже для них. Это был дом Асура, где Он лично передавал свою волю Бозорг-Мобеду, верховному жрецу. Никто не смел входить в их покои, кроме Шаха, вступающего на престол, и дастуров, из которых и должен избраться Бозорг. Прошлый уже давно соединился с Отцом, дальше оттягивать было нельзя. Считалось, что сам Бог называет имя будущего первосвященника. На самом деле Асур молчал уже сотни лет, и жрецы сомневались, говорил ли Он вообще когда либо. Впрочем, для народа не было разницы, говорил или нет, им в любом случае никогда бы не дали Его услышать. А вот от правды вера бы пострадала. Поэтому церемония - это не более чем сохранение традиции ради спокойствия в Хазаме. Всё уже было поделено. Дастур Сарош Фаравахар стоял на несколько шагов впереди остальных. Интриги в кругу жречества были самыми изощренными среди высших каст, так как никем не контролировались. Напряженное лицо дастура Раша выдавало в нём банкрота, который под дурманом проиграл Сарошу все поместья в нарды и всё равно остался в долгу. Было слышно, как дастур Инаш скрежетал зубами, когда поглаживал три обрубка на месте молитвенных пальцев. Тот думал что может один за спиной остальных, взять общую долю в работорговле в свои руки. Теперь в левую руку он не сможет взять ничего. Как и вести службы. Сарош много сил потратил на эту борьбу, балансируя на грани дозволенного, но знал, что оно того стоило. Сегодня он выйдет из храма верховным жрецом. Сядет в колесницу, толпа будет рукоплескать ему, а прекрасные девы бросать лепестки олеандра в его славу. Сарош довольно ухмыльнулся, предвкушая триумф. Бросил взгляд на роскошное ложе, стоявшее в тёмном углу зала. Ещё одна традиция. Считалось, что под тяжёлыми балдахинами выстраивается связь Божества с его наместником. Связь… Во всех смыслах. Ведь Бозорг-Мобед ритуально венчался с Асуром, якобы становясь Его земной парой. Жрец вздохнул с облегчением, вспомнив, что Бога нет. Все сидели за низким круглым столом. Солнце в зените горело над маленьким окошком сверху, и прямой луч падал на середину круга. Сарош разорвал тишину, громко хлопнув по столу: - Достопочтенные священнослужители! Я думаю, что мы все понимаем, кто имеет наибольшее число заслуг перед церковью и народом. Кто более всего достоин высшего сана. - он внимательно оглядел лица дастуров. У кого-то они выражали недовольство, у кого-то смирение. - Так давайте не будем тянуть время и… Вдруг со своего места вскочил Инаш. - Скажи нам, о "почтенный"! В чем твои заслуги? В запугивании? Во вредительстве? Мы не согласны с твоим избранием! Половина жрецов встало в солидарности с ним. Сарош занервничал: - А с чего это вы лишь сейчас показали своё несогласие? Ахри-мановы порождения! - Осторожнее с такими словами… - проговорил Инаш, здоровой рукой доставая нож из кафтана. - Нужно было сказать наёмнику, чтобы все конечности тебе поотрубал! - Сарош тоже выхватил спрятанный клинок. Несколько жрецов последовали его примеру, другие дернулись в сторону, боясь оказаться между двух огней. - Сарош Фаравахар…, Раздался раскатистый, властный голос. Будто сами небеса гремели в сводах храма и в тоже время отчетливо звучали в голове каждого присутствующего. “Этого быть не может…” - послышались благоговейные перешептывания. Кто-то закричал и упал наземь. Дастур Фаравахар задержал дыхание, сердце замерло. - …Твоя старшая дочь.