Если бы не Нолан

- Потише, пожалуйста! – Мэнди старалась призвать разгневанную толпу хоть к маломальскому порядку, но та не переставала возмущённо кричать и пихаться, спорить и чуть ли не драться, бурно обсуждая непонятно что (в таком балагане девушке едва ли удавалось разбирать слова окружавших её игрушек), - Ох, прошу, мы так никогда не придём к общему решению!       Но куклы словно не слышали её, словно растворились в бесконечной ругани и спорах. Раньше подобного никогда не происходило. Пассивная агрессия и невысказанное презрение всегда витали в воздухе цеха кукол двенадцатой модели, но в такие активные, даже в какой-то мере ожесточённые противостояния никогда не выливались, давя сугубо психологически. Сейчас же никто не желал успокаиваться, прислушиваться. Будто всем и каждому за долгие месяцы молчания хотелось наконец как следует высказаться, и в желании этом все стали столь непреклонны, что даже владелец фабрики навряд ли бы смог их утихомирить.       Девушка нервно выдохнула, поправив порядком исстрадавшиеся в этом хаосе очки с разбитой пополам линзой, от которых, впрочем, теперь было мало толка. Она с надеждой глянула на едва стоявшую на ногах подругу, молча умоляя её сделать хоть что-нибудь. Мокси в ответ лишь смущённо-виновато улыбнулась, сжалась и отошла поближе к стене, едва успев увернуться от одного особенно неуравновешенного индивида, принявшегося яростно махать массивной палкой во все стороны. - Да что мы в самом деле?! – вдруг раздался из толпы громогласный голос, и на платформу, рядом со стиральной машинкой, залез один из представителей сородичей Мэнди. Выглядел он очень возмущённым, лицо его пылало и походило более на помидор, чем на настоящее почти бледное личико, свойственное его линейке, глаза затуманил слепой, почти дикий гнев, - Неужели не придумаем, как наказать этого паршивца?! Давайте, ребята, я знаю, что вместе мы сможем!       Сказав это, он метнул озлобленный, почти дикий взгляд в сторону послушно сидевшего на месте роботизированного пса, остервенело сжимавшего зубы, за которыми, словно в клетке, сидела ни на кого не похожая кукла. Местный прототип, коего все знали под броским именем Луис. Он выглядел донельзя испуганным, словно ещё мгновение и сердце его остановится, не выдержав столь сильного потрясения. Голубые отчаявшиеся глазёнки бегали по собравшейся на площади толпе, пытаясь выискать в бешеных выражениях лиц хотя бы один сочувствующий взгляд, но, казалось, все куклы одновременно забыли о доброте и милосердии. Только ненависть и жуткой силы презрение читались до неприличного открыто. Никто за него не вступался, ни у кого не возникало такой мысли. Они все желали ему только самого плохого, и от осознания этого во рту сохло слишком быстро, а в горле застревал комок душащего страха.       Толпа, выслушав короткий монолог своего негласного лидера, появившегося невесть откуда, одобрительно закричала, каким-то магическим образом ни на градус не снизив жара всеобщего возмущения. Нет, он, напротив, распалился, как если бы кто-то подлил в разгоравшийся костёр бензин или керосин. Хоть никто никогда не говорил «чтоб ты сдох», каждый всем своим видом показывал, насколько сильно жаждет увидеть его скорые муки. Нет, явно нужно хоть что-то предпринять! Иначе эти потерявшие рассудок звери сотрут его с лица Земли, будто никогда его и не существовало, но прототип не мог выдавить из себя и слова, впервые за долгие два года, показавшиеся ему вечностью. Страх сковал всё тело, мешая соображать, мешая говорить, мешая шевелиться. Он будто был гостем в собственном теле. - Распотрошить! – крикнул один. - Порвать на кусочки! – вторил второй.       Остатки смелости, тлевшей вместе с почти растаявшей надеждой, полностью догорели, обратившись в пепел. Бывшие подхалимы явно не собирались спускать ему годы унижений, оскорблений, не собирались прощать выстроенное им разделение на красивых и уродливых. Он и сам не надеялся уже на прощение. Он ожидал наказания, но даже в самых страшных своих фантазиях не мог представить настолько жестоких предложений. Что он сделал-то такого?! Он ведь не убил никого в самом деле, с чего вдруг такая кровожадность?..       Острое, почти отчаянное желание жить за мгновение сменило сковывающий страх. Лу, насколько ему позволяла метафоричная тюрьма, встал на негнущихся ногах и выглянул между зубов, почти чувствуя, как позорные слезы стекают по щекам. - Вы же сами говорите, что каждый заслуживает второго шанса! Что каждая кукла кому-нибудь нужна! – придумывать слезливую речь о том, сколько он для них сделал, сколько сил отдал и как долго строил хоть мало-мальски пригодный для жизни мир не было ни сил, ни желания, ни причин. Они всё равно его не послушают, всё равно расценят каждое его слово как жалкое оправдание, и это только сильнее их разозлит. Уж лучше использовать цитаты той, которую они сейчас боготворят, той, которой безоговорочно верят, той, которая совершенно не видит в вероломном убийстве чего-то страшного или недопустимого, - Бросьте, мы всегда можем начать с самого начала! Я не был лучшим лидером, это правда, но я многое осознал! Прошу, будьте милосерднее, разумнее, не опускайтесь до моего уровня!       Говорить о себе в подобном унизительном ключе ему не нравилось. Хотелось вырвать себе язык и выкинуть куда-нибудь в самые недра фабрики, чтобы его не нашли даже вечно шныряющие туда-сюда безмозглые роботы. Но жизнь стоила миллиона подобных лицемерных слов. Потом он обязательно где-нибудь затаится. Действительно начнет новую жизнь, вдали от городка, полного разношерстного населения из идеальных и уродливых. Уж лучше отшельничество, чем смерть. Уж лучше одиночество, чем ослепительный блеск каких-нибудь ножниц.       Толпа на секунду замолкла. Слова Лу смогли посеять смуту в чужих сердцах, но не суждено было эффекту продлиться долго. Негласный лидер, видевший только прекрасную возможность отомстить, не собирался отступать от своих слов и в ответ на проникновенную речь Лу только надменно фыркнул, нарушив наступившую гробовую тишину. Приговор оглашен. В следующую же секунду снова послышались возмущенные крики и раздраженные рыки. Толпа вернулась к позиции палачей. - Давайте отправим его в топку? – произнес парень, самодовольно скрестив руки на груди, - Он вечно нам ею угрожал. Так почему бы нам не ответить тем же? - Точно! Давайте поджарим его до хрустящей корочки! – подхватила его слова другая кукла. - И наши слова не станут пустыми угрозами! – восторженно отозвалась третья.       Лу никогда не думал, что живет под одной крышей с подобными чудовищами. Даже он никогда не опускался до настоящей кремации. Да, пугал, а Мэнди и Мокси вовсе скинул прям в черную от въевшегося в стены пепла металлическую пасть, но именно включать не планировал! Сработал автоматический режим, ибо тупица-робот не смог нормально настроить эту чертову печь! Ну откуда он мог знать, что консервные банки не имеют ни малейшего понятия о работе местных устройств?! Хотя, конечно, в какой-то мере сам виноват, нужно было лично проконтролировать процесс.       Собака вдруг поднялась с места и медленно пошла вслед за Оксом, прекрасно знавшем дорогу к злосчастной топке. Лу, потеряв равновесие, покачнулся и упал, всем телом прижавшись к острым металлическим зубам. Чертово круглое отверстие, надежно спрятанное от любопытных глаз непосвященных, становилось всё ближе, и Лу даже казалось, будто он уже ощущает жар пламени на своей коже.       Надо что-то сделать! Хоть что-то предпринять! Нельзя вот так спокойно принимать собственную смерть! Последняя отчаянная попытка – попытаться разжать злосчастные зубы. Почти деревянными от страха пальцами он схватился за острые грани, почти не различая, где они смыкаются. Он ничего не видел от застилающих глаза слез, но продолжал бесполезные попытки разжать чужую пасть. Ткань на ладонях трещала по швам, рвалась, а набивка, зацепившись о какой-то железный выступ, небольшими клочками осталась на противных собачьих зубах. Лу надеялся, что ему удалось хоть немного помочь себе выбраться, в каком-то бреду воображал, что челюсть собаки наконец поддалась и проход стал шире, пока в реальности верный слуга новых главарей города даже не заметил его попыток освободиться.       Мгновение и он уже лежит на знакомом чёрном полу в кромешной темноте. Только откуда-то сверху пробивался тонкий бледный луч не самого мощного фонаря. Лу, не понимая, что творит, хватался за выступающие слегка отвердевшие кусочки пепла, которые, впрочем, ломались от каждого его прикосновения. Выбраться не было ни единого шанса. Но он упорно продолжал верить, что у него получится, что судьба будет к нему благосклонна.       Звук крутящихся шестеренок и нерезкий запах керосина подействовали отрезвляюще. В топке медленно разгорался огонь, желтые и оранжевые языки пламени становились все больше и горячее. И вскоре заработал проклятый конвейер, довольно стремительно приближая его к неминуемой смерти. Обдало жаром. Говорят, в такие моменты проносится вся жизнь перед глазами. Врут. У него в голове крутились только два вопроса.

«А в следующей жизни меня кто-нибудь полюбит? Я буду там счастлив?»

      И где-то в душе прекрасно ведь понимал, что никакой следующей жизни никогда не будет.