сладкий декабрь

К ночи снова разыгрался ветер. Злой какой-то, резкий. Он отпечатывался на стеклах глухими порывами, раскачивал деревья, голыми ветками торчащие в разные стороны. Окна были плотно закрыты, но декабрьский воздух все равно пробирался в квартиру и неприятно холодил босые ступни. Можно было бы юрко, едва касаясь пальцами паркета, добежать до спальни, где спал Антон, забраться под одеяло и прижаться к нагретому телу, но Арсений упрямо стоял. Стоял, смотрел невидящим взглядом в окно и впервые за долгое время ни о чем не думал. Ему вдруг показалось, что он прирос или уже даже примерз к этому месту на полу, пальцы уже не чувствовал, а на плед, что был накинут на плечи и все упрямо сползал к ключицам, Арсений внимания на обращал. Он устал. Где-то на кухне тихо гудел холодильник, гирлянда, небрежно заброшенная на зеркало в прихожей, теплым светом узнавалась в коридоре. Толстовка Антона валялась непонятным комком на диване, рядом с брошенной им же пачкой сигарет. Оба их телефона лежали на журнальном столике и наконец-то молчали. Было около трех часов ночи. Или утра? Два часа утра никто не говорит, как и четыре часа ночи. А три? Арсению казалось, что он мог легко сказать и так, и так, а как правильно, так до сих пор и не проверил. Не так это важно было. Какая вообще разница сколько времени? Важно, что впереди Новый год. Последние дни декабря смешались в одну большую кашу с мерзкими комочками: Арсений давно перестал понимать, где Питер, а где Москва, на какой съемке он сегодня, и что именно он говорит заученными словами в рекламе. Всем хорошего мотора, Арсений, поправь микрофон, так, грим-пауза, приветствие надо перезаписать, Антон, ну чуть повеселее, так, не убегаем пока, завтра корпоратив, все помнят? Дима, опять перекур? Серёжа опаздывает? Ну, ничего нового. Год новый, Серёжа все тот же. Все-таки замерз. Арсений пошевелил пальцами, в два шага дошел до дивана и устроился на подушках, прикрывая глаза. Антон вернулся около одиннадцати, и пока он грелся в душе, Арсений грел ему ужин, а потом они вместе пили почти что обжигающий чай со вкусом барбариса: Антон выцепил из вазочки зефир в шоколаде, тот самый, на производство которого они ездили, а Арсений вцепился взглядом в Антона. Антон тоже устал — и тут ничего нового. Арсений его не жалел, ему бы это точно не понравилось, но какая-то щемящая тоска все равно скреблась под ребрами. Антона хотелось закрыть дома, завалить подушками, всеми пледами и одеялами, что нашлись бы дома, забраться на него сверху, прижать все его конечности к дивану, чтобы точно никуда не сбежал, уложить голову ему на грудь и тихонько слушать, как бьется его сердце под ребрами. Сначала бы это было быстрое тук-тук-тук-тук-тук. Потому что Антон бы смеялся и фырчал, попытался бы вырваться или обнять сам, а поняв, что не получится, смирился бы со своим положением. Тогда бы его сердце стало звучать так: Тук. Тук. Тук. Арсений бы лежал, слушал и удивлялся: это ты там, такое маленькое, но такое мощное, бьешься так сильно под ребрами? Он бы даже спросил это вслух, на что Антон точно бы громко рассмеялся. «Ну а как ты думаешь я еще тут, Арс?» Спасибо тебе, сердце, подумал бы Арсений. Ты хорошее. Конечно, Антон вот так легко домой и на диван не заманивался. Он бы может и рад, сам по утрам не хотел выползать из кровати, подминая Арсения под себя и выпрашивая у начинающегося дня еще пару минут, а потом с тяжелым вздохом все-таки садился, громко зевал, потягиваясь, и не спеша шел в ванную. Его в эти утренние часы лучше было не трогать, да и Арсений сам не из болтливых: если надо, они общались поцелуями, жестами, объятиями, тихим шепотом — лишь бы не тревожить еще сонный мозг. Но день все-таки начинался и сразу, почти с разбега, наполнялся звуками: шумом колес по асфальту, затворами камер, чужими голосами — и они начинали бежать. На разные или общие съемки, подкасты, встречи, переговоры, шоу. Вечером встречались в своем маленьком коридоре и стояли подолгу обнявшись, еще в куртках, не снимая шапок и кепок, они наконец-то разрешали себе остановиться. А потом наступал новый день. И так уже много лет, только темп все быстрее с каждым годом. Ветер завывал все сильнее. Арсений услышал шуршание одеяла в спальне, а потом в дверном проеме появился Антон. — Арс, ты чего? — хриплым шепотом, совсем тихо, и мягкими шагами ближе к дивану. В темноте он казался еще выше, смешной такой, взъерошенный, растерянный, — кто вообще спросонья понимает, что к чему? — Не спится. — он с легкой улыбкой смотрел, как Антон устраивается рядом, приобнимая его за плечо и прижимаясь губами к виску. Теплый. — Ты замерз совсем. — Антон тыльной стороной ладони прижался к его носу и тихонько цокнул. Заботливо поправил плед на плечах и прижался плотнее. Арсений довольно выдохнул, устраивая голову на его плече. — Шаст? — спустя несколько молчаливых минут все так же шепотом куда-то Антону в шею. — Ммм? — Антон закрыл глаза и медленно выводил большим пальцем какие-то рисунки на ладони Арсения. — Ты когда-нибудь ел целый торт ложкой? Арсений скорее почувствовал, чем услышал его смех. — Нет, Арс. Даже не буду спрашивать, откуда у тебя такие мысли сейчас. — Антон фыркнул, все еще улыбаясь. — И я не ел. — А хочешь? — Наверное? Я не знаю. — пожал плечами Арсений, взглядом скользя по квартире. Пусто тут как-то, надо елку купить. — А мороженое ел ложкой? — Ел, конечно. Только не под мелодраму, а под Иронию судьбы. — Ты так Новый год отмечал? — Антон удивленно приподнял брови. — Да, тогда еще, после развода. Наконец смог себе это позволить. — Арсений коротко боднул его в плечо и улыбнулся. Тему эту они обсуждать не любили. Антон в ответ лишь прижал его к себе еще крепче и стал легонько покачиваться, убаюкивая их обоих. Так они и сидели в темноте их съемной квартиры — единственного места, где они разрешали себе быть самими собой. — Давай, Арс, пойдем спать. Тут правда холодно. Надо завтра проверить батареи. — Пойдем, пойдем. — Антон встал и потянул его за руку на себя, ведя в спальню, будто Арсений мог куда-то сбежать. Плед остался шерстяной лужицей на полу. В спальне было гораздо теплее, а холодные пятки наконец плотно прижались к чужой голени — под сдавленное шипение Антона. — Я куплю тебе шерстяные носки, Арс. — Антон приподнялся на локте и поправил одеяло с его стороны, укрывая оголившееся плечо. Арсений спрятал улыбку где-то в подушке. — Не надо. Не люблю, когда колется. — пробурчал он из своего укрытия. — Ммм. — промычал еле слышно Антон, а потом потерся своей щекой о скулу Арсения. Арсений попытался увернуться, но Антон вдруг закинул ногу на его бедро и обхватил подбородок, удерживая. — Значит, не любишь, когда колется? — пробормотал он в самые губы и легонько поцеловал. — А так? — и поцеловал снова, настойчивее, проходясь языком между губ. Арсений послушно приоткрыл рот, впуская. Поцелуй ленивый совсем, сонный, привычный. Антон знал, как целовать его, и Арсений этим бессовестно наслаждался. — А так люблю. — уже почти сквозь сон, шепотом, под тихое дыхание Антона куда-то в макушку. С ним никакой холодный ветер не страшен.