Маг и я

14

      В ноябре пришла разнарядка. Конвейер пощадил и почти не покромсал сложившуюся программу. Воздушный полет остался соседом иллюзионному антре (Лазаревич подсуетился и тут?), и с Фэллом не пришлось прощаться. Лишь Ващаева вместе с его пуделями сослали куда-то в Киргизскую ССР.       Поезд, груженный чемоданами, кофрами и артистами, медленно пополз на восток. Незнакомая до этого дня кочевая жизнь оказалась шумной, дорогой и очень неудобной.       Артисты постоянно собирались у кого-то в купе, о чем-то спорили, галдели. Часто выходили на станциях. Покупали то лук, потому что связками выгодно и дешево, то картошку — потому что она недорогая и вкусная, то малахитовые безделушки на подарки родственникам (в Свердловске будет стоить в два раза дороже).       Фэлл не участвовал в этих вокзальных набегах и выходил с одной лишь целью — покурить. Саша через окно смотрел на него, в летних брюках и пиджачке на пронизывающем ноябрьском ветру, и кутался в колючий свитер.       Ехали они с Фэллом в одном купе с нецирковыми. То были двое мужчин — загорелых и одутловатых. Скарба, как и шума от них, было немного. Когда они не храпели на верхних полках, то околачивались в вагоне-ресторане. Попутчики из них были необщительные, и Фэлл предположил, что они направляются на вахту, напоследок прокутив остатки заработанного с прошлой.       Фэлл и сам разговаривал немного. Купив пачку кроссвордов на первой станции, он все больше разгадывал их, надев очки в роговой оправе — в них он напоминал Саше бабушку. Саша таскал ему чай в граненых стаканах, и тот пил не глядя.       Бабушка говорила: когда Саша сядет на чемоданы, он обзаведется уймой друзей из коллег по цеху. Ведь у нее ни один день не проходил без звонка очередной «Галка, ну, помнишь, Галка-скалка с Ухты», с которой она висела на телефоне часами. Несмотря на манеры старшины, у телефонной трубки она расцветала, речь лилась у нее ручьем. Увы, Саша пока обзавелся только нелюдимым фокусником. Такой если и позвонит, то только из вытрезвителя.       Поезд отстукивал убаюкивающий ритм, за окном тянулись застуженные пожухшие поля да плотные, как солдаты на построении, ряды елей. Облысевшие березы махали голыми ветками, как провожающие на станции.       В очередной раз сделав ходку за кипятком, Саша застал Фэлла, играющимся со стеклянным шариком. Он ловко катал его между пальцев, и тот, вопреки законам физики, не падал.       — Развлекаетесь?       — Разминаюсь, — сказал Фэлл.       У Фэлла был слегка сиплый голос, наверняка от сигарет, которые он бегал курить в тамбур, но слушать его было приятно.       — Наверное, слышал, что зритель желает быть обманутым? На самом деле это не совсем так. Один академик сказал, что человек стремится предсказать ближайшее событие. Взять хоть поезд. Он вошел в тоннель и выйдет с другой стороны. И никак иначе. Так уж наш мозг устроен. Вот тут-то грамотный фокусник и ловит зрителя в расставленную им же западню. Лучше начать с классики манипуляции, мы называем это «турникет», — и Фэлл продемонстрировал стеклянный шарик, зажатый большим и средним пальцем левой руки, — Главное, чтобы добыча, зритель, до самого конца не подозревал о западне, был уверен в предсказуемости трюка, — Фэлл плавно провел правой рукой по направлению от себя и взял шарик из левой руки. — При кажущейся простоте любое промедление может погубить фокус. Ключевой трюк делается за доли секунды, львиную долю мы отдаем маскирующему движению, — Фэлл слегка развернул обе ладони к себе, что те и правда напоминали две створки захлопнутого турникета. — Чем плавнее и непринужденнее движение, тем сильнее будет ошеломлен зритель, когда все произошло вопреки всем его прогнозам. Бац! Ловушка захлопнута!       На этом Фэлл раскрыл «створки турникета», и, против ожиданий Саши, шарика не оказалось не то что в правой руке, его не было совсем.       — Не заметил ничего подозрительного? — спросил он, улыбаясь глазами-щелочками.       — Хотелось бы, но нет.       — Значит, еще есть порох в пороховницах. А теперь я покажу тебе собственно эти доли секунд, сам трюк. Когда я якобы передаю шарик в правую руку, я только притворяюсь. Видишь? — Фэлл сел в полоборота, и Саше стало видно, что в правой руке ничего нет, а шарик перекочевал из пальцев левой руки в чуть сжатую ладонь (как он не падал — загадка), — Это называется пальмирование. В этот самый момент зритель и ступает ногой в расставленную ловушку. Далее остается только сбросить шарик в нагрудный карман, — что Фэлл и проделал, развернув ладони к себе, — и все. Зритель попался! Освоишь пальмирование — и карты будут по щелчку пальцев появляться и исчезать в твоих руках. Хочешь — они будут менять масти. Хочешь — разорванные, снова соединятся воедино.       — Выходит, чудо как раз в том, что разубедить зрителя в предсказуемости жизни?       — Глубоко копаешь. Почему на геологический не подался?       Саша попытался повторить изящное движение фокусника, но шарик только упал и закатился под койку. Со вздохом Саша полез его доставать. Фэлл отпил чай из граненого стакана:       — Я потратил месяцы, чтобы стало получаться хоть что-то.       — Что ж. Благо, что в нашем дуэте маэстро вы.       Поезд прибыл на нужную станцию в половине девятого. Артисты гурьбой высыпали на перрон и тут же в унисон засвистели, так что встречающие с испугом оборачивались на творящееся. Даже притихший до этого Фэлл засвистел двумя пальцами, присоединяясь к всеобщему безумию. На свист к ним поспешил грузный человечек в пальто нараспашку. Он то и дело хватался за левый бок и останавливался, но затем снова рвал вперед.       — Приехали наконец-то! — то оказался экспедитор здешнего цирка — Георгий Октябринович Карпов. Он заселял артистов в гостиницу и по квартирам. Узнав, что предоставляются квартиры, Фэлл живо у него поинтересовался:       — А можно меня к Римме Марковне? Как в старые добрые?       — Гирша Натанович, вы чего? На кой ляд вам до цирка час добираться?! К тому же к этой старухе?! Она, конечно, до сих пор сдает комнату, но….       — О-о-о-о, — Фэлл призрачно улыбнулся, но объяснять ничего не стал. — Так можно?       Саша растерянно смотрел, как Фэлл подхватывает чемодан и бодро шагает к выходу с вокзала и даже не оборачивается. Предатель! Саша перевел взгляд на Карпова.       — А мне куда? — нахмурился он.       — А ты кем будешь?       — Гек. Из полетчиков, но еще ассистирую Гирше Натановичу.       — К нему и ступай, — Борис возник из-за плеча. Рядом с ним семенила его крохотная женушка с укутанным младенцем на руках — причина, почему Сашу с самого начала сослали к фокуснику, а не поселили с гимнастом. Цирковым семьям выделялась отдельная комната.       — Действительно. Римка-то всегда их с Тери селила. Беги за ним. Он знает дорогу.       Нагнать Фэлла получилось только на автобусной остановке. Его чемодан стоял на скамейке, а сам он чадил очередной сигаретой.       — Чего меня не подождали?! — смахивая пот от неожиданной пробежки, крякнул Саша и с грохотом поставил чемодан рядом.       — А чего гостиницу не выбрал? — парировал Фэлл и стряхнул пепел. — От цирка рукой подать. А со мной полчаса на трамвае кряхтеть будешь. Велика удача.       — Я уже к вам привык. Чего как щенка бросаете-то?!       Фэлл было открыл рот, но так ничего и не сказал. Вместо этого снова затянулся и выдохнул дым. Молчали до прибытия автобуса. От остановки еще порядочно добирались до дома: городской транспорт сюда не совался. До этих улочек асфальт так и не дополз, помнившая царя булыжная мостовая горбилась над раскисшими от дождей обочинами.       Римма Марковна — как ее величал Фэлл — жила на окраине города в деревянной избе с палисадом, заросшим облетевшими сиренями. Под ее окнами лысели голые яблони и ощипанная вишня. Вдали — за холмами — темнел хвойный лес. Из развлечений — колонка с ледяной водой вниз по улице и шайка птиц на заднем дворе — утки, курицы, гуси.       Комнату им выделили крохотную — в ширину даже солнышко не скрутить. Меблировка — «высший класс»: кровать, раскладной диван, платяной шкаф. Жестяной рукомойник — вот и вся сантехника. На полу и стенах пылились уродливые ковры, Иисус следил за ними из красного угла грустными глазами. С ликами старых святых спокойно уживались космонавты на шкатулках, покрытых темным лаком. Только вместо нимбов — шлемы скафандров. Над кроватью висел и салютовал в пустоту запыленный олимпийский мишка. Фэлл, однако, чувствовал себя вольготно. Ничуть не смущаясь убожества обстановки, разгрузился и застолбил единственную кровать. Больно хотелось! Саша и так уступил бы ему кровать. Из уважения. А так диван был вынужденным выбором. Но Саше с грехом пополам удалось устроиться и на нем в расчете не подниматься по меньшей мере сутки. Каково же было ему, когда Фэлл согнал его, уже охваченного теплой дремой, и послал во двор наколоть дров на растопку.       — Римма Марковна — божий одуванчик, покуда мы здесь — тяжелая работа на тебе.       Саша не стал роптать вслух, но это не помешало ему вдоволь перемыть косточки обоим «старикам» про себя, пока он пробовал расколоть топором сучковатые поленья. Едва не сделав себя инвалидом, он все же наколол охапку дровишек, после чего незамедлительно был послан с ведрами на колонку, где успешно облил себе ноги ледяной водой. Стоит ли говорить, что городской до мозга костей Саша клял «деревню» на чем свет стоит? Мало ему было двухлетки в армии!       «На кой черт этого самодура потянуло сюда? С бабкой молодость вспоминать, сапогом самовар раскурить?»       Ответ пришел сам собой, когда вечером следующего дня их обоих, утомленных репетицией и дорогой, на столе ожидала запеченная на этих самых дровишках курица. Щедро сдобренная куркумой и розмарином, с дымящейся картошкой в мундире — и это тогда, когда Сашины коллеги по цеху в перерыве питались осточертевшими консервами "Завтрак туриста". После того ужина Саша первым вызывался помочь по хозяйству, будь то кормление разнообразной живности или починка полусгнившего забора.       Фэлл по хозяйству и пальцем не пошевелил. Но и он отплатил Римме Марковне за гостеприимство. По-своему. В один из пасмурных (а таковыми были все) дней он устроил для всей округи маленькое представление, собрав народ у крыльца Риммы Марковны. Люди, от мала до велика, растеклись по маленькому садику, притащив из дома табуретки. Серая дворняжка хозяйки не облаивала нарушителей, а только бегала и лизала всем руки.       Саша только вернулся с тренировки на трапеции и, застав такое столпотворение, первым делом подумал: «Не дай бог чью кобылу ускакал». Но Фэлла не освистывали. Ему рукоплескали. Саша взял с поленницы чурбан и присел в «заднем ряду». Никто и не заметил — все смотрели на творимые чудеса. Фэлл доставал конверт из почтового ящика Риммы Марковны — запечатанный, с маркой! — вскрывал его при всех, и там оказывалась чья-то подписанная карта. В «зрительном зале» тут же вскочил дед в ушанке и охнул, скрупулёзно разглядывая свою подпись. Схватился за сердце.       — Екарный бабай, это как?       Саша понятия не имел, как Фэлл это сделал, но сделал он это блестяще. Народ оживленно шушукался.       Фэлл еще несколько раз угадывал карты, доставая их подписанными из самых разных мест: пожилому работяге в летней кепочке не по сезону, он велел достать карту из скворечника, и та оказалась там. Тучной женщине в косынке — у серой дворняжки. Той пришлось изрядно погоняться за собачонкой, та никак не желала идти к ней в руки. Когда собака была поймана, заветная карта была примотана к ошейнику изолентой.       Финалом представления был трюк с кроликом — классика иллюзиона. Фэлл вставал за стол и подбрасывал в воздух цилиндр, чтобы показать, что все честно. Даже позволял детишкам проверить его, чтобы в нем не было фальшивой стенки. Затем стелил на стол платок и ставил на него цилиндр. Вуаля — и под цилиндром уже знакомая Анфиса. Как? Черт знает.       Как Фэлл закончил, детишки обступили его, и он еще долго отдувался, развлекая маленьких зрителей. Из каждого уха и сопливого носа он достал по монетке. Улыбался, отшучивался и даже повторял на бис, пока родители, не взирая на протесты, не увели заведенных фокусами детей по домам. Благодарности он собрал натурой в виде увесистого «яблочка» от забитой соседской коровы, мешочка крупы и банки какао — деревенские расщедрились. И, что самое приятное, этой натурой он легко поделился.       На следующий день Римма Марковна приготовила из куска мяса ароматное жаркое и пригласила их к столу. Саша чудесно коротал вечер, накладывая себе третью добавку, когда Римма Марковна — учительница младших классов на пенсии — жаловалась на своих учеников из последнего выпуска. Все ее позабыли, не навещают, не звонят. Разве так можно? А раньше каждые праздники, как по часам, являлись с цветами, чаевничали!.. Вот же воспитали новое поколение! Когда запас жалоб иссяк, не отыскав должного сочувствия, Римма Марковна спросила Фэлла:       — А где Катька-то? Не захворала часом? — С лица Фэлла разом сошли краски, но Рима Марковна будто этого не заметила. — Лет шесть к нам не заглядывал, а тут на те!       — Она живет в Италии. И у нее все dolce vita, — сказал Фэлл с вежливой прохладцей.       — Дольче чего?..       — «Все хорошо». Она пожелала не возвращаться с итальянских гастролей. Поскакала-поскакала с одним жокеем, вот и ускакала насовсем. Скатертью дорога. Выбрала участь невозвращенки.       — Батюшки! — Римма Марковна всплеснула руками. — Как же так?!       Фэлл пожал плечами. У Саши в голове тут же промелькнуло с десяток догадок. От интригующей «завербовали ЦРУ-шники» до банальной «не сошлись характерами». Мама тоже не единожды порывалась развестись с отцом, но довести дело до конца никогда не решалась. На Геков билеты покупали на месяцы вперед, их командировали за границу без всяких обещанных начальству «сувениров» из заграницы — просто видели фамилию, и выездная виза была в кармане.       «К чему убивать дойную корову?!» — твердила бабушка. — «Ты, Майка, на моего Пашку не злись. У мужчин голова — что дуршлаг. Дырявая! Без нас, без женщин, все прольют-расплескают!»       Прошла ли бабушкина мудрость апробацию временем — Саша не знал. Но мама не шла в ЗАГС за разводом, а шла с отцом под руку на парадах-алле. Зато по всему земному шару, зато награды министерские, зато квартира кооперативная, зато… Дальше перечислять? Когда на другой чаше весов — какие-то там чувства, «химические реакции» — языком учебника, это даже как-то не серьезно. И мама безропотно прыгала в эти руки, пусть прошлой ночью в них прыгала другая. И следующей ночью непременно прыгнет следующая.       Утилитарное отношение к чувствам, видимо, передавалось Гекам вместе с громкой фамилией, потому как Саша тоже свыкся с тем, что его отец с завидным постоянством где-то задерживается. Даже на его выпускном из циркового училища — и то «задержался».       — Я, пожалуй, откланяюсь, Римма Марковна. Ужин был бесподобен, — Фэлл встал из-за стола, даже не допив чай.       — Миленький, ты же не обиделся на старуху за ее любопытство?       — Будь я на вашем месте, тоже бы спросил, — отмахнулся Фэлл. — Мне действительно завтра рано вставать. Доброй ночи.       Фэлл отнес посуду на кухню и скрылся в их комнате. Саша хотел было пойти следом, но Римма Марковна пригвоздила к столу, накрыв его ладонь своей.       — Сашенька, он на меня обиделся, да?       — Римма Марковна, вы знаете его лучше меня.       — Как пить дать, обиделся, — запричитала Римма Марковна. — Он всегда был таким ранимым. Я как-то сказала, что не одобряю его трюков с картами, так он со мной три дня не разговаривал! Сейчас так же будет?       — Мне откуда знать? Он мне бойкотов не устраивал.       — Ох, — Римма Марковна достала из халата пузырек и накапала себе в чашку. Саша мигом узнал запах корвалола. Пока старушка утешала себя терпкими каплями, Саша улизнул в комнату.       — Не помешаю? — Саша и так был одной ногой в комнате, но стукнул разок-другой о косяк двери.       — Если я скажу «да», ты ведь все равно никуда не уйдешь, — вздохнул из темного угла Фэлл. — Не будешь же ты теснить на печи престарелую женщину?       — Я могу почитать что-нибудь в горнице, пока вы….       — Почитает он. Если тебя, конечно, увлекут Бианки и Паустовский, то… Кончай лучше. Ложись давай.       Саша послушался, но сон не шел. За окном вели неравную борьбу снег с дождем. Изба же согревалась натопленной печкой, точно бьющимся сердцем. Казалось бы, закутайся с головой в стеганое одеяло и наслаждайся уютом. Но уютом и не пахло.       От Фэлла несло оподельдоком и отчаяньем. Он лежал на кровати в позе Ленина в Мавзолее. С той лишь разницей, что на его груди покоился белый кролик. Невольный спутник, Анфиса смиренно сносила поглаживания хозяина по ушам.       Саша вспомнил, что Фэлл говорил на днях:       — Знаешь, как понять, когда начинается старость? Пахнешь уже не французскими духами. А оподельдоком.       — Гирша Натанович, вы не печальтесь так. Может оно к лучшему? Мои родители на грани развода уже лет десять. Порой казалось, что живу на спящем вулкане. Он вроде молчит, но все равно гнетет что-то.       — Ты это к чему, юннат? — в отвлеченном голосе Фэлла просыпалась тревога.       — К тому, что все оно к лучшему. Вот вы. Пережили взрыв, да, вас потрепало, много воды утекло, зато теперь! Вы можете дышать полной грудью! А не страшиться неизбежного.       Тут раздался чей-то визгливый хрип. Саша с ужасом увидел, как Фэлл сел на кровати, сжав кролика до той степени, что тот начал дергаться.       — Анфиса!       — Ты что себе позволяешь?! — Фэлл повысил голос. — Разменял пятый десяток и что?! Торчать в богом забытой дыре на продавленной кровати с каким-то выскочкой-молокососом. Это по-твоему жизнь?!       — Маэстро, отпустите кролика, живульку удавите.       — Отлично, — выплюнул Фэлл и поднялся. — Удавлюсь вместе с ней.       Саша резво подскочил с дивана. Если это не срыв, то точно предтеча. Весь прогресс насмарку! К черту шефство, ему просто жалко проделанной работы!       «Только через мой труп», — И, воплощая задуманное, Саша преградил собой дверной проем.       — Маэстро. Тише. Куда вы собрались давиться? Темно, ночь на дворе.       — Да я уже мертв. Ты думаешь, она у меня только репертуар украла?! Она всю мою жизнь украла!       В комнате царил полумрак, но по голосу Фэлла было понятно: он того гляди зарыдает.       — Как она была хороша, непрости-тель-но хороша! Ей всегда всего было мало. Публика любила ее, я любил ее… дрянь ненасытная! Mon cher, выбей гастроли во Франции. Oh, dear! Англия зовет! Mein lieber, пора собирать чемоданы в Австрию. Нас приглашают в Венский магический клуб. Может быть, попросим убежище?.. Ой, Гирш, у тебя же еврейские корни, давай рассмотрим ПМЖ в Израиле!       — Ну и пускай осталась там, пес с ней, — сказал Саша. — Велика потеря. Очередная невозвращенка. Публика любила ее, полюбит и меня.       От оглушительной затрещины у Саши зазвенело в ушах. Он даже пошатнулся, прижимая ладонь к полыхающей щеке.       — Знай свое место! — рявкнул Фэлл, тяжело дыша. Рявкнул и тут же отпрянул. Перевел взгляд на ударившую руку будто не на продолжение себя, а как на что-то чужеродное. Издав сдавленное «ох», он вылетел через освободившийся дверной проем с сопящим кроликом под мышкой.       Хлопнула дверь. Сердце ужасающе билось о грудную клетку, как при полете. Но полет длился всего лишь миг. Саша пришел в себя так же быстро, как возвращался на вольтижерский мостик.       Он было ринулся вдогонку, но Фэлл с феноменальной скоростью исчез. Даже без реквизита обошелся. Рискуя быть покусанным или получить заряд соли в мягкое место, Саша облазил все близлежащие участки, проверил канавы и деревянные нужники. Но Фэлла и след простыл.       Снег бил в лицо мокрыми хлопьями, дождь хлюпал размытыми дорогами под галошами. Саша озяб и вернулся в дом. Римма Марковна вовсю заквохтала, едва застала его мокрого на пороге.       — Это чего вы, мальчики, не поделили?! Ах, беда с вами, артистами! Ломкие натуры!..       Саша махнул рукой и прильнул к окошку, выходящему в сад. Ветер трепал тощие вишни у забора, выл в печную трубу. Серая дворняжка забилась в будку.       Саша ждал, выбивая дробь по оконной раме. И хотя щека давно прошла, эта пощечина проникла гораздо глубже, чем он думал.