Бременский принц

Маленькие, не успевшие ещё потерять детских очертаний мягкие ладошки сжали почерневшие от времени ледяные прутья пугающей тёмной клетки. Страшно. Мамочка. Как же страшно... Ни единого лучика Солнца. Поют ли птицы в неволе? И красива ли их невольничья песнь? Малыш Трубадур не знал. Память о свете, что ласкается мягкими касаниями к его щекам и золотит пшеничные, так любимые мамочкой, кудряшки, казалась сейчас такой далёкой. Сказка. Не сбывшаяся мечта. Нужна ли людям его песня, что сделает Мир лучше? И хочет ли он сам теперь лучшего Мира для всех этих мерзких людей? Мне холодно... отпустите меня. Что вам плохого сделать мог я? Ребёнок. Сиротка. Он ронял горькие слезинки на каменный пол, растирал ладошками грязь по мокрым щёчкам и просил не так давно рукоплескавшую ему толпу пожалеть и отпустить. Малыш. Горькая жертва системы. Кому есть дело до чужих детей, когда свои не кормлены? Ей было... Его приёмной маме, Луизе. Ну, он так думал. И ждал. День. Два. Неделя, месяц... Не пришла, не помогла, не спасла. Почему, Луиза? Трубадур не помнил, когда перестал верить. Когда последняя капелька сладкой надежды обернулась горечью предательства. Может, когда его нежный звонкий голос, прежде хоть отзвуком напоминающий мамину песню, вдруг в один момент оборвался на высокой ноте. Взвизгнул вдруг и захрипел, переходя в сиплый надломленный кашель. Подобный последнему крику подбитой птицы, он страшным эхом разнёсся по пустым коридорам темницы, разбудив любящего дремать под напевы мальчишки Стражника. - Малец, ты в порядке? Малец! Трубадур не отвечал. Прикрыв одной ладошкой рот, а другой обхватив неожиданно заболевшее горло, парень огромными заблестевшими глазами уставился на единственного человека, который за последние месяцы? Годы? Был единственным его постоянным слушателем и ценителем. В глазах мальчишки отражался Страх. Ужас. Неприкрытый и дикий. Почему? За что он так наказан судьбой? Сначала Мама, потом Луиза, люди, гитара... А теперь.. голос? У него же и так уже нечего забрать! Голос... Только не голос!!! Боже, нет, нет. Нет! Парень в неверии тряс головой, всё сильнее впиваясь пальцами в своё горло, скребя покусанными грязными ногтями до красных полос. Звонкий резкий всхлип разрезал тишину. Юноша забился в угол своей клетушки, свернувшись клубочком. Отросшие волосы всё так же кудрявились и вились пшеничными прядками по угловатым плечам. Из коротковатых штанин торчали голые грязные щиколотки, длинные худые ручки, тонкая шейка. Нескладный, угловатый. «Уже ведь и не ребёнок... - в некотором замешательстве подумал стражник, - юнец-то подрос совсем...» И что-то раздирающие острое, с кривыми зазубринами и ржавыми иглами вцепилось Стражнику акурат в то место, где по слухам в теле человеческом обитает душа. Мужчина вдруг вспомнил пухленькие детские щёчки, упрямо сжатые кулачки, никогда не знавшие драки, и сощуренные, красные от слёз глаза. Таким мальчишку Трубадура привели в его темницу уже получается не год и не два назад. В день изменивший жизни всех без исключения горожан Бремена. В день Чёрной скорби. Несколько лет назад - Ваше Высочество! Принц! При-инц! Вот же шустрый мальчишка! - сетовал Король на своего непослушного сынишку. По правде сказать, не так уж монарха и злили вечные забавы и непослушание родного дитятка. Король и сам помнил себя той ещё шельмой: ни одна нянька уследить не могла! Да только с недавних времён хлопотать за семейство приходилось в двойном масштабе: королевство не так давно отпраздновало годик маленькой очаровательной Принцессы. И пусть торговля с соседними государствами складывалось более чем успешно, Короля крайне тревожили слухи и донесения о новой разбойничьей шайке, промышляющей прямо под носом у правителя. Невиданная до селе наглость! Хорошо, что пока всё ограничивалось парой лотков с булочками да подвернувшейся связкой сосисок с прилавка. Однако, сама идея безнаказанного воровства, как знают и понимают многие политики, опасна. Тот, кого за палку колбасы не наказали, в следующий раз не погнушается и всю провизию разом стянуть. Вот и Король всё никак не мог успокоиться. Ему нужно сыну цветущее государство оставить, а дочку приданым обеспечить. А тут какая-то шайка! Да ещё и наглая сверх всякой меры: правила какие-то устанавливает, законы какие-то свои придумывает. Нет уж! Бремену одной действующей власти достаточно! Теневая совершенно ни к чему! Но что-то он сильно задумался. - Принц! А ну вылезай из шкафа! Ишь моду взял! - Король требовательно постучал в дверцу. Изнутри раздалось только тихое сопение. Малец, видать, всё ещё пытался делать вид, что его тут нет. А как же тогда дверца изнутри закрылась? Вот ведь глупый ребёнок! Понаделал себе "тайных убежищ" по всему замку, а слугам потом ходи - шпингалеты отдирай! И где он их только берёт? Ну ладно. Нахрапом не вышло, возьмём хитростью. Король дважды громко переступил с одной ноги не другую, тяжело вздохнул и, тщательно выговаривая слова произнёс: - Ну вот и здесь его нет! Куда же Принц подевался?! Ой, никак не найду! - мужчина старательно топал, заходя за дверцу шкафа. - Надо срочно-срочно бежать к поварихе! Если до приёма сынишку не найду, то кому же она пирожные с кремом делать собирается? Надо бы предупредить заранее... Задвижка щёлкнула. - Пап, стой! - выпрыгнул из шкафа малец. Побежал, было к двери, но тут же был пойман в крепкие объятия отца. Но, кажется, не сильно-то расстроился. Сдул чёлку со лба, чмокнул родителя в шершавую щёку и спросил, невинно хлопая глазками, - А с каким кремом? Знали бы подданые, какой их Король тряпка, давно бы верёвки вили. А так только детишки и в курсе. И активно пользуются папкиной добротой! Может он вообще такой только с ними? Не всегда же важного из себя строить?! Вот и теперь обнимает своего ребёнка и уже не помнит, как почти час за ним по всему дворцу гонялся, чтоб на приём очередной загнать в приличном виде. А то Принц, а ходит, как оборвыш какой-то! - С твоим любимым. - Король наклонился, чтоб сыну в глаза смотреть. - Давай ты только переоденешься, всё таки. А то это, - он указал ладонью на драные великоватые штанцы и простецкую грубоватую рубаху с надорванным рукавом, - ни в какие рамки уже! Ты где вообще это добро взял! - с искреннем недоумением воскликнул монарх. Отродясь в замке такого не водилось! - Да у сына конюха на свою сменял! - гордо ответил Принц, красуясь перед родителем. Детю невдомек было, что шёлк да атлас королевских тканей с хлопком да льном одежд простых горожан и прислуги даже рядом не валялся. Равный обмен в голове ребёнка совсем иное, нежели в голове взрослого. Вот простейший пример: ромашка и роза. Что в голове ребёнка дороже? Да ничего! И то, и то - цветок. По своему пахнущий и по своему красивый. Суть его от названия и вида не изменилась. Он радует глаз в своём цветении, и роняет листья, увядая. Совершенно другое же мнение у взрослого человека. Роза - провозглашённый царь и Бог. Королева цветов, желанная гостья многих домов. И даже ставить её рядом с ромашкой как-то позорно. Но отчего? Я не знаю. Да и многие взрослые тоже не знают. Просто привыкли что одно должно, если не обязано, всегда и везде быть лучше другого и никак иначе. Но суть не в этом. Король впал в состояние, близкое, по современному, к шоку. Выходит, его сын в обносках, а какой-то оборванец в королевских одеждах шастает?! Принц понял задней чакрой, что пора давать стрекоча. Лицо у родителя сделалось сложным, морщины на лбу размножились, ноздри раздулись. Пока был момент... - Пап я к себе.. - и побежал, только пятки сверкали. А в умной детской голове только и было, что к сестрёнке надо забежать успеть - чмокнуть, и на площадь. Там, говорят, парень его возраста такие концерты даёт! А он, Принц, ещё не слышал... *** Новенький, по виду явно ничейный оборвыш в городе - это всегда урезанный паёк. Об этом знали все в банде атаманши Луизы. Да, каждый сиротка, какого она заметит, будет под её увесистым крылышком, но для всех остальных в шайке это, чаще всего, означало, что придётся честно нажитое воровским путём делить на ещё одного голодного и, по-началу, совершенно бесполезного кадра. Исключение пока составлял один лишь Трубадур. С его приходом юные разбойники разгулялись так, как и не мечтали. Хотя, сам мальчишка, казалось, и не понимал, какую пользу приносит общине. Но он был такой один. И даже его сразу же попытались всеми силами отвратить от заманчивых улиц Бремена. В тот сакральный день Трубадур пел и играл. Шайка не могла его слышать, но люди так и шли на звонкий детский голос, как зачарованные. И вдруг среди привычных горожан внимательные юные бандиты заметили его. Новое лицо. Одёжка старая, ношеная. Глаза горят. Слушает, слышит. Не из шайки Луизы! Новый оборванец! Нельзя допустить, чтоб она заметила! Один подкрался сзади, другой сбоку. Зажали в тиски. Всё. Дёргаться не должен. Обычно, так вообще одного хватало! Но не в этот раз! Мальчишка всё вертелся, кричал, даже, кажется, папкой угрожал! Но кому какое дело! Главное убрать с глаз подальше! Увесистый обломок кирпича летит акурат в макушку парнишки в тот самый момент, когда из переулка слышится уже знакомое: -Ша!!!! *** Луиза бинтовала голову мальчонки какой-то тряпкой, какую уже думала выкинуть, как совсем негодную. После тщательной стирки в речке, многие вещи шли нитками, разваливались в руках и казались уже почти ветошью. Но мальчишке на бинты обрывки сгодились вполне. Такой чистый. Милый. Жаль, она поздно подошла. Луиза отдавала себе отчёт, что растит не совсем благопорядочных граждан. Но и подумать не могла, что её детки способны пойти на такое зверство. Сама, беспризорница, она всю жизнь мечтала о любви. Но так и не поняла, как любить и быть любимой. Всё для неё до этого момента сводилось к обеспечению базовых потребностей: детям есть, где жить, есть, что есть. Дал бы ей хотя бы эту малость кто-нибудь несколько лет назад, Луиза обожала бы своего благодетеля всеми фибрами души. Но её дети видели этот мир как-то иначе. И всё чаше она замечала, что действуют они исходя вовсе не из её желаний, а из своих корыстных побуждений. Бедный мальчик. Ему, видать, крепко досталось. А ей ещё всех остальных собрать надо. Благо время к вечеру уже. Длинные реснички дрогнули. Слабый тоненький голос позвал: - Мама?... И сердце грозной атаманши дрогнуло. - Да, мой родной... ***